онь  нежно скользнула ему в  волосы
на  затылке.  Надавив ей на ягодицы, чтобы  плотнее  ощутить  живот, Карлсен
пытался уловить, есть ли между ними циркуляция энергии - точно  не ясно. Для
этого  им надо  остаться наедине,  чтобы  получился соответствующий цикл.  А
здесь, на людях, это невозможно.
     Получив свободу, Имогена взяла его  за  руку. Инстинкт явно подсказывал
ей, что  им пора уединиться. Ничего  приятнее  нельзя  было  и  представить:
соблазнительная близость ее тела  привела  Карлсена в  состояние, конфузливо
заметное через непросохшую тунику. Но гребис в  ответ на  его взгляд покачал
головой.
     -- К сожалению, времени нет. Вы ее здесь еще застанете по возвращении.
     Имогена  лишь  сильнее стиснула ему  руку -  похоже, вот-вот  заплачет.
Карлсен почувствовал себя  виноватым папашей,  в первый  же  день  бросающим
ребенка в интернате. Скорей бы уж распрощаться, и дело с концом.
     Сочувствием, похоже, проникся Грееж, спросив у Клубина:
     --  Гребис,  почему  б  нам  в честь  гостя не  дать  ей  участвовать в
церемонии купания?  -- Судя по всему, ему, как  и Карлсену, хотелось ее как-
то отвлечь.
     Некоторые из  юношей посмотрели  с  сомнением,  а Клубин так и  покачал
головой.
     -- Это бы значило дать ей привилегию, остальным женщинам недоступную, а
значит поставить ее в особый ряд.
     Что удивительно, вмешался Саргас:
     -- Ну и что, гребис? Она и без того уже отличается.
     Карлсен благодарно  понимал, что все это делается  в основном для того,
чтобы его не точило беспокойство.
     -- Что ж, ладно,  -- повернулся  к нему  Клубин.  --  Пусть участвует с
нами.  Идем, --  он протянул  Имогене руку.  Девушка  замешкалась,  но перед
гребисом  разве   устоишь.  Так,  рука  об  руку  с  Клубином,  в  окружении
почтительных  мужчин  она   двинулась  через  лужайку.   Женщины,  чуя,  что
происходит нечто из ряда вон выходящее, дружно повыбирались из пещер.
     На  берегу  озера  Клубин  выпустил  ладонь Имогены, вложив  ее  в руку
Карлсену. Гребиры вытянулись в ряд, Карлсен с Имогеной -- посередине. Как  и
в  предыдущий  раз,  каждый из  стоящих  поместил  руку на плечо соседа. Что
делать, Карлсен  снова знал без запинки, влившись в совокупный ум. Свободную
руку он положил на правое плечо  стоящего  рядом  Саргаса. Имогена поместила
руку  на  плечо Дреежу. Вдвоем с девушкой они медленно тронулись в озеро, от
прохлады  которого  занималось дыхание.  Назад он не оглядывался, зная лишь,
что остальные клином следуют сзади.
     По  плотному белому песку они дошли  до места, где глубины девушке было
по  горло,   а  ему,  соответственно,  до  половины  груди.  Здесь   Карлсен
остановился  (туника  в  воде  взделась  до  подмышек). Ксилл-энергия  снова
защипала, заклубив  мозг  эйфорией  и  легкой тошнотой. На этот раз  удалось
прочувствовать,  что энергия через  его  ладони передается всем, возвращаясь
обогащенной за счет остальных. От этого возникало эротическое ощущение вроде
того, что при обмене  телами со снаму, и постепенно пробирала эрекция. Когда
энергия достигла  некоего  баланса  (до этого  она  подрагивала  как стрелка
компаса), Карлсен  согнул  в  коленях ноги  и  ушел  головой под воду. Опять
вокруг зароился сонм из пузырьков чистой жизненности, накаляя тело желанием.
В этот момент Имогена,  повернувшись, припала к нему губами. Отзываясь на ее
наготу,  Карлсен  прижал  девушку к  себе. Теперь,  когда их рты и гениталии
тесно соприкасались,  он безошибочно чувствовал, как  сексуальная энергия из
ее рта  перетекает в его, возвращаясь затем к ней через сомкнутые гениталии.
"Так  она жива",  --  сверкнуло  в голове.  "А  ты, олух,  сомневался?",  --
примерно в таком духе отреагировала Фарра Крайски.
     Он упустил  из вида то, что вода может  послужить  проводником, до боли
обострив интенсивность контакта голой плоти. Смысл происходящего дошел через
секунду: от тока сексуальной энергии в тело  хлынул ксилл,  и кровь от этого
сочетания  будто взбурлила. Мгновенная мощь этого притока отбросила их  тела
словно  до  звона  надутые  шары. Вокруг,  высвобождаясь,  зелеными бурунами
шипуче пенилась энергия. Кувыркнувшись в нелепом кульбите, Карлсен расслышал
взрыв  хохота  --  лишнее подтверждение,  что действительно  вышел  дурацкий
ляпсус. Тут головокружение упруго свернуло все  тело в пузыристый жгут. Свет
вдруг  стал нестерпимо ярок. Карлсен глядел на  него со  спокойным  сердцем,
чувствуя лишь: энергии в теле скопляется столько, что не удержать.
     Само озеро, казалось, превращается  в водоворот, и озером становится он
сам.  Неистово  кружащаяся  воронка  взметала  обрывки  водорослей,  которые
щекотали лицо, попадали в  рот. Вслед за тем горловина  воронки расширилась,
обнажив  мутную  белизну  песка.   Величавые  подводные  террасы  напоминали
амфитеатр Хешмар-Фудо, а белый песок дна словно курился под солнечным зноем.
     Когда  перед  глазами  рассеялось,  Карлсен  понял,  что  зной   --  не
наваждение,  а  сам  он  лежит среди ярко-белых  камней  какой-то  пустынной
местности.  Лишь  увидев  за  собой  исполинскую,  в несколько  миль  стену,
всходящую в зеленое небо, и такую же стену, различимую по ту сторону долины,
он понял, что находится  на дне ущелья Кундар.  Да, так  оно и есть:  справа
вдали, в мерцании зноя, серебристой нитью  тянулся  мост.  Карлсен  выплюнул
влажноватый  кусочек  водоросли,  отерев  губы  ладонью:  хотя   бы  это  не
привиделось.
     Сел,  огляделся. Вокруг голая, каменистая  пустыня-духовка.  Туника уже
начинала  исходить  паром.  По крайней мере, земля не  такая раскаленная как
около Гавунды: меловая белизна отражает жару.
     Ситуация безусловно  из  ряда  вон: уж  такого точно  никто  не ожидал.
Одинаково озадачена была и Фарра Крайски. Положение, похоже, критическое, не
сказать отчаянное.  Солнце  слепо сияло  в самом зените, а потому,  укрыться
было негде. Долину усеивали  различной величины камни, но не было достаточно
крупного, чтобы дал затенение. То же самое и стены утесов,  монотонно идущие
по обе стороны по меньшей мере на полсотни миль: ни пе- щер,  ни карнизов. А
высоко  в  небе беззвучно  и зловеще  реяли  громадные птицы,  что-то  вроде
здешних грифов.
     Тем не менее, прошедший час оставил его с  чувством силы и уверенности.
Да  еще  и сенгид назвал  "боркенааром", -- посланником судьбы, -- а  потому
ситуация, может статься, не так уж и случайна.
     Эта мысль,  похоже, заинтересовала  Фарру Крайски.  Словами этот  обмен
можно было бы передать примерно так:
     "Считают тебя боркенааром? Это еще кто?"
     "Каджеки из Сории".
     Та озадаченно смолкла.
     Пусть  все  даже  выглядит  несколько  опасно,  паниковать смысла  нет.
Кстати, интересная возможность убедиться, что  уверенность сама по себе дает
решение.
     Едва над этим задумавшись, он ощутил,  что  по-прежнему  полон  энергии
фискридового озера. Это придавало сил.
     Карлсен посмотрел через долину на мост:  вероятно, где-нибудь там внизу
могут быть пещеры, которые как-то использовали рабочие, а то и какой- нибудь
маршрут снизу  к  мосту. Фарра Крайски  странно заупрямилась. Пересилить  ее
ничего  не стоило, но с чего вдруг  она предпочитает торчать здесь на пекле?
Есть какой-то другой вариант, или просто  сидеть сиднем, пока не высушишься?
Как ни странно, у нее вроде как имелось свое мнение.
     Жара угнетала, и Карлсен невольно нахмурился. При этом  он снова ощутил
внутреннюю   силу,   возникающую   от   ксилл-энергии.   Нахмурился   снова,
сконцентрировался жестче. Энергия отозвалась упругой дрожью. При этом те- ло
задышало  вдруг  прохладой,  словно  оказавшись   под  затенением  водопада.
Внимание у Карлсена зачарованно встрепенулось. Стоило ослабить внимание, как
вновь  обдал  зной. Усилие  концентрации опять его отогнало. И в эту секунду
произошло  очередное  озарение.  Человеческий  аппарат работает на  энергии,
которую воля направляет по каналам и преобразует в силу. Боль -- тоже своего
рода  энергия,  способная преобразовываться в  побуждение:  основной принцип
садомазохизма. Получается, сейчас  при концентрации воля канализировала жару
и  пускала ее  на охлаждение тела. Что-то  вроде холодильника,  где тепловая
энергия используется на генерирование холода.
     Восхитительное открытие. Причем всегда ведь догадывался,  но умом так и
не  ухватывал,  что  нижние  энергетические  уровни то  и дело  "протекают",
вызывая  утомление,  в  то время как верхние для большего нагнетания энергии
каким-то  образом  используют  силу  интереса. Внимание к деталям  освежает,
поскольку создает увлеченность, а уж  она умеет прибавить энергии, не дав ей
уйти в песок.
     Сила концентрации  шла теперь на преобразование жары в холод. При  этом
Карлсен сознавал, что с точки зрения эволюции способность эта продвинула его
дальше  любого  человека,  когда-либо  существовавшего.   Этого  секрета  не
открывал еще никто: не было  достаточно высокого уровня энергии для уяснения
того, что это -- основной принцип всякой ментальной активности. А между тем,
это достаточно  очевидно.  Всякий  ребенок, увлеченный  книгой,  знает,  что
сфокусированное внимание увеличивает, а не уменьшает энергию.
     Тем  же  объясняется  и  заманчивость  секса.  Сексуальное  возбуждение
создает в точности такое же  желание фокусировать энергию и направлять ее по
каналам. И партнер при этом становится очаровательной книгой, чтение которой
пробуждает чаще созидательную, а не разрушительную энергию...
     Он  рассеянно  смотрел  поверх  долины, когда Фарра  Крайски  привлекла
внимание к солнечному блику, отстреливающему от какого-то быстро движущегося
предмета.  Внешне походило на капсулу, спасшую его на равнине у Гавунды, где
он чуть не стал жертвой пурпурного дерева, тем не менее, сложно представить,
чтобы  что-то с такой скоростью  неслось  прямо по россыпи  щербатых камней.
Через полминуты он  понял, что ошибается. Капсула, оказывается, двигалась на
воздушной подушке, несущей ее сигару будто серфера по волнам.
     Скорость  такая, что мелькнула мысль:  не  заметит,  промчит дальше. Но
нет: буквально в полусотне ярдов капсула внезапно затормозила и с резкостью,
отрицающей всякие законы механики, замерла в шести футах. Отъехала дверца, и
наружу, отстегнувшись, выбрался Георг Крайски.
     -- Ну ты и прятаться! -- с угрюмой укоризной воскликнул он.
     Карлсен в ответ улыбнулся, искренне ему радуясь.
     -- Поверь, не моя вина. Думаешь, я знал, где очутился?
     -- Полезай давай, -- ткнул Крайски большим пальцем в сторону дверцы.
     Карлсен  шагнул вперед,  и  тут  Фарра  Крайски  возьми  и  скажи  его,
Карлсена, голосом:
     -- Привет, краюшка!
     -- Что?? -- изумленно обернулся Крайски.
     --  Привет,  говорю, краюшка! --  с  лукавой  жеманностью повторила  та
прозвище супруга - интонация, и та угадывалась.
     -- Извини, --  пришлось пояснить  Карлсену. -- Видишь ли, у меня внутри
твоя жена (ну просто французский каламбур!)
     Карлсен  некоторое  время  ошарашенно стоял,  глаза у  него прыгали как
стрелки компаса.
     -- Это все твоя вина,  -- нашелся он наконец. -- Дорвалась-таки? -- как
ни странно, глядя Карлсену в глаза, он явно угадывал там свою жену.
     -- Я не думал, что так получится.
     -- Какая теперь разница, -- обреченно пожал плечами Крайски.
     И движение  и  слова  напоминали  вдовца, прожившего  долгую и не очень
счастливую совместную жизнь. Вот что происходит, когда у женщины жизненности
больше, чем у мужчины.
     -- Прошу  тебя, усаживайся, -- поторопил Крайски.  Карлсен скользнул на
переднее сиденье, где грудь ему сразу же обвили упругие  ленты. Крайски влез
на водительское сиденье, и дверца замкнулась. Через несколько секунд они уже
неслись  над каменистой  россыпью, будто глиссер  над волнами, да  так,  что
скалы  по  бокам сливались в рябь. Ускорение чувствовалось как в космической
кабине.
     -- Как  я  сюда  попал?  -- поинтересовался  Карлсен, пытаясь  подавить
беспокойство.  --  Я  находился в  озере,  в том  подземном саду.  Наверное,
энергии слишком много поглотил.
     -- С астральным телом  много не  проглотишь, -- ухмыльнулся Крайски. --
Тебя, видно,  пульнуло  в  воздух  как ракету. А там оно  распалось и  опять
восстановилось,  когда  лишняя  энергия  вышла. Повезло  еще,  что  ты  вос-
становился на открытом месте. Мог ведь и где-нибудь в толще горы.
     Он  умолк. Молчал и  Карлсен. Взглянув  украдкой на  его бледное лицо с
саркастической полуулыбкой, он  поймал себя  на том, что  симпатией  друг  к
другу они  так и не прониклись. В сравнении  с гребисом в нем  чувствовалась
что-то холодное, можно сказать, нечеловеческое.
     Они  домчались  уже до середины  ущелья, так что скалы  по обе  стороны
отстояли  примерно  на  милю. Научившись  с  помощью  концентрации нагнетать
ментальную  энергию, Карлсен по пути этим  и занимался. Через четверть  часа
дно долины  начало полого  всходить, и стала меняться геология скал.  Первым
делом  прорезались  ярко-красные  и  желтые  прожилки,   будто  какой-нибудь
километровый шалопай, расшалившись, прошелся по утесам  струей из баллончика
с краской. Спустя милю-другую утесы состояли уже из красных и желтых слоев в
едко-лиловых кляксах - все это  вызывало немое восхищение. В тон скалам были
и камни не земле, только чуть темнее.
     Избавленный  от  необходимости  бороться  со  зноем, раскрепощенный  ум
Карлсена отрадно  сиял  возбуждением  ребенка,  выезжающего  в  путешествие.
Неуемная бодрость очаровывала сама по себе. В эти минуты ясно сознава- лось:
за всю земную  историю  ни  один человек не прилагал достаточных  усилий. От
рождения  наделенный высокоорганизованным телом, способным  жить и созревать
без  какой-либо  помощи  ума,  он извечно  видел  себя  пассивным  продуктом
природы.  Единственные  усилия, сколь либо существенные, и  те делались  под
гнетом  невзгод или неудобства. В  итоге  никогда  не  направлялось должного
усилия даже на то, чтобы исследовать потенциал собственного тела. Теперь же,
буквально распираемый  энергией  и силой, Карлсен ясно видел, что ключ к ней
-- в усилии.  Йоги  и аскеты  догадывались об этом инстинктивно,  и потому в
стремлении к более высокой концентрации отдавали приоритет усилию. Достигнув
ее теперь (правда,  во многом благодаря случайности),  Карлсен понимал,  что
она -- естественный потенциал  человека. Никакая  иная цель  не стоит такого
радения.
     И ум, и тело схожи в том смысле, что оба наделены  мускулами.  Телесные
мускулы  укрепляются  силовой  нагрузкой.  Умственные же  "мускулы"  человек
упражняет так мало, что они  у него  ослабли и захирели. И он, такое их  со-
стояние   принимая  за  естественное,  еще  удивляется,  почему  жизнь   так
утомительна!
     Долина вот  уж минут пять, как сужалась, так что стены отстояли друг от
друга меньше чем  на  полмили, придавая  склонам еще большую несокрушимость.
Восхождение, хотя  и постепенное,  было постоянным, и теперь  ущелье  Кундар
просматривалось,  если  обернуться,  на  добрую  сотню  миль. Черные  здания
Гавунды лишь брезжили переливчатым блеском среди темной равнины, отороченной
алыми горами на горизонте.
     -- Вон там Горш, -- нарушив молчание, указал Крайски.
     Примерно в десяти милях высился грозный, -- червонный  с черным, -- пик
с желтоватым сернистым венцом, рассмотреть который мешали стены ущелья.
     Все  еще оглядываясь назад,  Карлсен  обратил внимание, что  цвет внизу
неожиданно сменился на густо-синий и движение стало глаже. Долина перешла  в
озеро, синее  как  тушь.  Красные  и желтые  тона скал  сменились  синими  и
фиолетовыми  оттенками. Такой цветовой  гаммы, как в  этой  части Дреды,  он
прежде и не встречал - представить сложно, чем обусловлена такая причудливая
геология.
     И еще  что странно: капсула разрезала гладь озера со скоростью никак не
меньше сотни миль в час, и тем  не менее, сзади не было ни намека на буруны.
Темная, дремливая гладь воды оставалась незыблемой.
     Когда,  выплыв издалека, навстречу  угрожающе  устремился горный склон,
Карлсен ощутил  неприятный холодок. И вот, когда  столкновение  казалось уже
неизбежным, капсула застыла так внезапно, что если бы не ремни, его бы точно
выкинуло из кресла. Новая беда: а если пойдет сейчас ко дну? Как ни странно,
сигара вполне уверенно покоилась на поверхности.
     Дверцы отъехали, и  дохнуло жарким ветром, стальные ремни убрались вниз
под сиденье. Капсула медленно плыла  по синющей (будто кобальта кто насыпал)
воде.
     -- Осторожнее, когда вылезаешь -- предупредил Крайски.
     Карлсен  не  подавая вида,  пронаблюдал,  как  тот  сам  выбирается  из
капсулы, придерживаясь  за дверцу.  В воду он, вопреки  ожиданию, не ушел, а
остался  стоять на поверхности,  чуть  разве качнувшись. Ноги погрузились  в
воду как в синий кисель, дюймов на шесть каждая.
     Ступил наружу и  Карлсен, тоже ощутив, как вода  упруго подпирает снизу
-- не кисель, а скорее  прозрачный резиновый батут, причем такой зыбкий, что
глаз да глаз.
     --  Это действительно вода, --  прочел  его  мысль Крайски.  --  Только
поверхностное натяжение раз в  сто  выше, чем на Земле.  Прыгнешь с  той вон
скалы -- пробьешь насквозь и уйдешь ко дну.
     Находящийся футах  в  двадцати  утес  уступом уходил  в  воду, в породе
прорублены были ступени, нескончаемой лестницей уходящие вверх.
     Озеро  окаймляла  высокая поросль, яркая до едкости, как  и  все в этой
части  Дреды.  Оказывается, что-то  вроде  тростника,  только  высотища  под
полсотни футов.
     Когда двинулись к ступеням, выяснилось, что идти не так-то легко, проще
пробираться  на  корточках,  если  не на  четвереньках. А  поглядев в  воду,
Карлсен вздрогнул: снизу  окаменело таращилась какая-то  тварь вроде спрута,
синяя, с дюжиной  щупалец-кнутов.  Щупальца  норовили  обвить  вмятины,  что
образовывались  вокруг  ног при  ходьбе,  только  все  время  соскальзывали,
призрачно щекоча кожу.
     -- Это еще что?
     --  Понятия  не  имею. В  этом  месте планеты полным  полно неизвестных
жизненных  форм. Оно и  зовется Джиреш Шугхид, что-то вроде  "гляди  в оба".
Кстати, Горш на языке барашей значит то же самое.
     Карлсен  с  облегчением  ступил  на  нижнюю  ступеньку лестницы.  Тварь
проводила  их  голодными глазами  и перевернулась идти  на  глубину, обнажив
вместо присосок дюймовые клыки, как пить дать ядовитые.
     Едва встав  влажными ногами на ступень, он чуть не  подпрыгнул,  ощутив
покалывание как от тока.
     -- Не беспокойся, ничего опасного, -- упредил Крайски. -- Все эти скалы
-- зоолиты: по-своему борются за жизнь. Будь ты с комара, этого тока на тебя
бы хватило.  А  сейчас до него дойдет, что  ты  великоват,  и он  перестанет
транжирить на тебя энергию.
     И вправду, через десяток ступеней покалывание прекратилось.
     Ступени  в  пару  футов шириной проделывались  в  породе  чем-то  вроде
электроточила  - все еще заметны были характерные борозды. Делались они явно
наспех,   исключительно  под   времянку.  Крутизна  склона  сказывалась   на
интервале: ступени были рассчитаны на ноги подлиннее, так что через какое-то
время в коленях уже саднило, а глаза щипало от пота. Воздух, удушающий своим
ватным  теплом,  словно  бы потрескивал  от  скопляющейся  тяжелой  статики.
Чувствуя, что Крайски сзади приостановился  передохнуть, Карлсен оглянулся и
в ужас пришел от высоты, отделяющей его от темной глади.  Ухватиться было не
за  что, а потому сыграть вниз  ничего не стоило. Памятуя о словах  Крайски,
что,  упав,  можно пробить  поверхностное натяжение, он  резко  отвернулся и
дальше взбирался, помогая уже и руками.
     Взявшись откуда-то,  рядом вертолетами висело несколько  крупных  (иные
фут с лишним) насекомых, похожих на золотисто-зеленых стрекоз; нападать они,
правда,  не  собирались. А  хоть  бы и  да:  Карлсен настолько озабочен  был
подъемом, что крылатые эти чудовища его не з