ощутился знакомый  телепатический  контакт,
затем сущность  Карлсена уже  привычно  расстыковалась, как в  калейдоскопе.
Ощущение на этот раз было сильнее, чем прежде, равно как и сила группово- го
сцепления. Все сомкнулось наподобие римской арки, где каждый камень крепится
так, что невозможно вынуть, не разрушив при этом всего сооружения.
     Первым переправился Креб. Он встал на край, после чего был нежно поднят
и перенесен на противоположный  берег, где скрылся за клубами  водяной пыли.
Следующим был Крайски, затем Карлсен. Удивительно: ощущения подъема не было,
лишь  аккуратное перемещение по воздуху. Краем глаза он успел заметить,  как
пенится под ногами река, с жуткой скоростью мчась по каменному руслу. Тут за
руку его взял Креб  (под  ногами чувствовался плос- кий камень)  и безмолвно
велел  освободить место для следующего. Карлсен  начал взбираться по крутому
скользкому  склону, недвусмысленно  чувствуя  за  спиной  бурную  стремнину,
готовую поглотить при малейшей оплошности.
     Крайски он  нашел на обрыве,  обросшем  мокрыми  зелеными  водорослями.
Здесь  Карлсена выпустили из общей сцепки и дали отдохнуть (отдавая, видимо,
отчет,  что  он  все  же  гость).  Разговаривать  поверх  рева бурунов  было
решительно  невозможно, и  потому он  сфокусировал  внимание  на  поглощении
ксилл-энергии,   по-комариному  покалывающей  кожу.  Удивительно,  насколько
быстро  за счет  внимания  удавалось подзаряжать жизненные  запасы:  горящая
ровным светом сила  изъявлялась наружу по первому же зову.  А  ведь  жил  до
этого, пассивно снося сенсорную бомбежку, как  пьяный -- проливной дождь, не
в силах додуматься, что ноги могут довести до пристанища.
     В пределах десяти минут переправились все. Люко -- последним, предпочтя
скользить буквально в паре футов над рекой, так что волны, бьясь о камни, то
и  дело  задевали  за ноги. Устремленные  в  поток  глаза  светились  жадным
восторгом,  вселяя  ощущение подспудной  жестокости:  как будто не  на  воду
смотрит, а на свежую кровь.
     Кое-кто из группы успел  опередить Карлсена и карабкался по каменистому
склону, используя всякую выемку и ложбинку:  видно, что с местом они знакомы
хорошо.  Обошел  же  всех, понятно,  Люко,  отличающийся прямо-таки звериной
ловкостью.  И  Карлсен, в  глубине  души пускай и недолюбливая,  невольно им
любовался.
     С  Крайски  они  оказались последними.  Перед  этим  Карлсен  тщательно
наблюдал за остальными, так что подъем дался  легко. Через четверть  часа он
уже  вместе  со всеми приостановился отдышаться на крутом травянистом склоне
--  таком, что приходилось держаться за  деревья, иначе сползешь. Постепенно
ощутилась перемена  в настроении: угрюмая  сосредоточенность, воцарившаяся с
прибытием  Люко, сменилась  вдруг  озорной легкостью,  словно  была получена
команда "вольно".  Снова,  как  в Дантигерне, заполонило ощущение  дружеской
сплоченности, гордости за своих товарищей.
     --  Чего мы ждем?  -- спросил он у Крайски, и  тут заметил, что стоящий
полусотней футов выше Люко пристально смотрит в сторону вершины.
     -- Разведчики ушли вперед. Тут однажды грибуды устроили нашим засаду, и
чуть не смели.
     -- Разведчикам что, грозит опасность?
     -- Безусловно. Это их работа. Лучше пусть пара погибнет, чем дюжина.
     С  полчаса прошло, прежде  чем Люко подал  знак  двигаться  дальше.  По
крайней  мере,  деревья  сейчас помогали при  подъеме, хотя  многие  из  них
представляли собой не более чем шипастые кусты, обдирающие на ладонях кожу.
     Еще полмили,  и  деревья  кончились,  сменившись  подобием  гранита  --
настолько гладкого, что  с трудом ухватишься. Тем  не  менее, многие скакали
вверх  ловко, как горные  козлы.  Случалось,  что у  кого-нибудь из-под  ног
срывался камень, но предусмотрительный Люко загодя  велел парням рассеяться,
так  что риска не  возникало. Был один тревожный момент, когда с утеса стала
угрожающе снижаться исполинская птица с двадцатифутовым размахом крыльев. Но
Люко, кинувшись  к ней,  кровожадно  рявкнул так, что та испуганно метнулась
вбок и улетела куда-то к реке.
     Склон  сверху сглаживался в неглубокую долину со стенами  из  синевато-
крапчатой  породы. Сзади она постепенно опадала в пропасть, а впереди покато
поднималась; в незапамятные времена здесь, видимо, залегал ледник.
     -- Вот это место называется Буружи-меш, -- указал Крайски,  -- дорога к
небу.
     Дно долины покрывали скальные выступы и валуны вроде тех,  что в ущелье
Кундар, и продвигаться было нелегко: выступы иной раз встречались такие, что
приходилось  переваливать  через  них   как  через  пригорок.   Слева  обзор
отгораживал  отвесный  утес,  теряющийся  в  облаках -  тут  и  там  с  него
призрачными прядями  спадали водопады, отстреливая искристые брызги.  На той
стороне высился пятидесятифутовый склон -- гладкий, будто шлифованный.
     Крайски указал вперед:
     -- Это зовется у нас Ибарра-Бруиг, "Кресло бога".
     Впереди в  нескольких  стах ярдов,  где долина делала поворот,  покатая
стена  справа  обрывалась  неожиданной  брешью.  Словно когда-то  в  далеком
прошлом солидная часть горы, -- возможно,  под тяжестью  льда, -- рухнула  с
высоты и  из  скалы сделала впадину. Поравнявшись  с ней, Карлсен понял, при
чем здесь "кресло". Стена была  вогнута как спинка кресла, оканчиваясь внизу
карнизом-сиденьем, по габаритам впору исполину в четверть мили высотой. Но и
такой торчал бы на нем  шалтай-болтаем: до низа по-прежнему  оставалось пять
миль.
     Карлсен  в который раз изумился самому величию панорамы:  длящийся мили
отвесный  склон, горный  хребет, уходящий куда-то в гаснущую  даль,  вершина
напротив,  как бы  высеченная воюющими титанами, и  утес-обелиск,  особняком
стоящий  над  пропастью глубже  любого  каньона Земли  или  Венеры. На такой
высоте  пейзаж был подернут дымкой иллюзорности, словно он, Карлсен, онемев,
стоял  над  пустотой  такой  грандиозной, что манило  забыть  о своей убогой
человечьей  натуре и,  нырнув,  кануть  в ней как перышко.  Впервые в  жизни
ощутилось то, что скалолазы именуют "зовом пучины".
     Опомниться заставил жуткий вопль - мелькнула мысль, что кто-то сорвался
в пропасть. И  тут взгляд упал на одного из разведчиков, бьющегося в  тесных
объятиях не  то  зеленых  змей,  не  то  длинных  щупалец.  Пара  секунд,  и
несчастный исчез за гигантским гранитным бугром,  пере- гораживающим долину.
Внезапно через бугор  с хлопотливым проворством пауков  одно за другим пошли
выкатываться зеленые,  в лохмах  щупалец чудища.  Самое  быстрое успело  уже
обвить  своими  щупальцами-кнутами  одного из  парней. Послышался  хруст,  и
наружу  выступили  обломки   ребер,  вслед  за  тем  бездыханное  тело  было
вышвырнуто так, что череп разлетелся о камень словно глиняный горшок.
     -- Грибуды, -- выдохнул над ухом Крайски.
     Все вокруг словно пошло  в замедленном темпе. С  ясностью, свойственной
сновидениям,  Карлсен  наблюдал,  как  навстречу  им  катятся  твари,  густо
заполоняя  собой  долину.  Что-то  подобное   попадалось  ему  когда-то  под
микроскопом:  бочковатый верх,  и  низ  раздутый, как у насосавшейся  блохи.
Зеленые, глянцевитые  как  навозные  мухи - среди торчащих отовсюду  щупалец
особо выделялись нижние, крепче и толще остальных. Головы, тесно уме- щенные
меж плеч, тоже какие-то мушиные. Самое опасное из  щупалец росло из середины
груди -- тонкое, длиннющее и,  видимо,  сильное как  трос: одному  из парней
голову сдернуло  в два  счета.  Из  звуков  твари  издавали лишь ут-  робное
хрюканье.
     "Жаль, Земли больше не видать", -- тускло мелькнуло в голове.
     И  тут вмешался  Люко.  С ревом  ярости, огласившим  долину,  он  быком
ринулся тварям навстречу. Нападающие на миг застыли,  но под  напором задних
нахлынули   и  накрыли   Люко,  как   жука  муравьи.  Тут,  видно,  и  конец
предводителю: иначе и  быть  не  может.  И тут стало видно,  что  бойкости в
кишащей прорве убавляется:  движения, словно увязая, становятся угловатыми и
судорожными, в муке  извиваются щупальца.  Ненадолго из-под  вздетой плечами
оравы проглянул Люко,  весь в чем-то желтом -- и лицо и туловище. С победным
воплем  он снова  кинулся в гущу  нападающих,  все еще  прущих  из-за бугра.
Вокруг  шеи у него удавкой стянулось щупальце: миг --  и оно обрати- лось  в
пепел, а сам грибуд опрокинулся как от удара копьем. От одного прикосновения
к  Люко  существа  отскакивали, валясь замертво или без чувств, иные кое-как
уволакивались, видимо тяжело обожженные.
     Кто-то хлопнул Карлсена по плечу: Креб.
     -- Помогай!
     Секунду он ничего  не  соображал,  но  тут, угодив  в  сцепку  врубада,
мгновенно уловил,  что  к чему.  Вместе их умы создавали непробиваемый  щит.
Постепенно он сцементировался в энергетический барьер, перегородивший долину
- прущие твари, натыкаясь,  замирали перед ним как перед  стеклянной стеной.
Растерянность  нападающих перерастала  в панику: воздух  огласило заполошное
хрюканье -- стадо  свиней, да  и только. Тут, не давая грибудам уйти вспять,
сзади  возник  еще  один  энергетический  барьер,  заведомо  отсекая  отход.
Получилась невидимая клетка.
     Люко,  выскочив  за барьер,  присоединился  к остальным.  Он  рычал  от
мутного  упоения,  вращая  налитыми  кровью глазами,  несло  от него  как от
капланы.  Властно расставив ноги,  он стоял, упиваясь победой и  весь лучась
темной мощью. Все сражение заняло не больше пары минут.
     Мелькнул какой-то сигнал (Карлсен толком не разобрал), и энергетический
барьер  пошел  странствовать  по долине, сметая  грибудов словно  невиданным
бульдозером. Отступая к  гранитному бугру, они дружно  стали откатываться за
него, как будто там их ждало спасение.
     Как раз  там  их  и  ждал барьер. А навстречу ему  сдвигался еще  один,
сгоняя  тех,  кто  пытался ускользнуть. Мело  тщательно,  словно  гигантской
метлой -- заодно с камнями и кругляками валунов в клубах  пыли. Некоторые из
грибудов, попадав наземь, кубарем катились вниз  по склону. Тех, кто попадал
под камни, размалывало, будто жерновами.
     Карлсен  так зачарован был происходящим, что забыл про сцепку и на  миг
ослабил  волю.  Тело тут же  пронзила  жуткая боль, проникшая сквозь  каждый
нерв. Но  напряг волю,  и  она  схлынула. Понятно:  угодил нечаянно в  тиски
совокупной волевой силы.
     Грибуды,  -- с полсотни,  -- постепенно были согнаны  на  дальний конец
гранитного  бугра. Прямой  контакт давал возможность прощупывать их  чувства
напрямую. Паника унялась, сменившись мрачной решимостью. Гриски чуяли скорую
расправу,  которую, казалось, вполне заслуживали: распростертые тела молодых
людей, -- один без головы, двое раздавлены,  -- смотрелись немым укором.  Их
вид воспламенял мстительным  гневом,  словно погибшие  были родными, убитыми
коварно  и  без  всякой  вины.  Удовлетворение шевельнулось  в  душе,  когда
несколько  грисков,  взбежав  было по  покатому склону, замерли,  напуганные
открывшейся  бездной.  Однако вместо того, чтобы отойти, они  один за другим
кинулись в пропасть.
     По мере того  как барьер все сужался, гриски вынужденно скапливались на
бугре, пока не набились там  так,  что уже и  не двинуться. Двое, взбежав на
кромку козырька, без колебаний бросились в пропасть.
     -- Кончаем грисков! -- как ругательство выхаркнул Люко.
     Понимая, что  сейчас произойдет, Карлсен впервые ощутил укол сожаления.
Хотя  ясно:  устраниться  никак  нельзя.  Со сближением  невидимых  барьеров
верхотуру  бугра рассекла  длинная извилистая трещина, и тут паутиной трещин
начала покрываться сама  порода. Впервые Карлсену предстала воочию ужасающая
сила, способная нагнетаться сцепкой умов. В этот миг сопротивление лопнуло и
порода  искрошилась в  прах: барьеры сомкнулись  подобно тискам. Хорошо еще,
из-за пыли не было видно того, что стало с грисками.
     Внезапно Карлсен  снова  ощутил  себя на воле.  Его  товарищи,  хохоча,
тискали друг друга  в  объятиях,  двое  взялись  плясать  -- да лихо  так, с
кульбитами. У Люко  лицо  приняло обычное свое  мрачное  выражение.  Однако,
смывая  с  себя под  ближним водопадом желтую гадость,  он  осязаемо источал
победное ликование.
     Смрад стоял несносный, но Карлсен все  же подошел к ближайшему грибуду,
зорко огибая при этом медленно стекающую кровь: хотелось вблизи рассмотреть,
что собой представляют ненавистные гриски. У этого, наповал сраженного Люко,
в  разинутой пасти  проглядывали гладкие черно-зеленые десны.  Существо было
объемистое, -- восемь с лишним футов, -- с выпуклыми матовыми глазами-фарами
по  обе стороны шишковатой головы. Шесть щупалец на уровне плеч (и спереди и
сзади) были с присосками как у спрута, не имело их лишь одно, что посередине
груди  (очевидно,  предназначенное для нападения).  Удивительно  то, что все
туловище, издали, казалось, покрытое чешуей, фактически  было усеяно мелкими
(иные  меньше  дюйма) усеченными  щупальцами с присосками-зевами на конце. У
каждого такого "зева" по центру находился тоненький  шип, явно для пронзания
плоти. Да-а, не  приведи  Господь очутиться  в таких  объятиях, когда  тварь
высасывает из те- бя кровь и жизненную силу...
     Гриск валялся на одном из разведчиков,  и Карлсен, схватив дохлятину за
боевое щупальце (действительно жесткое  как  трос), стянул ее с бездыханного
тела. Это был парень, которому срезало голову. Вблизи  было видно, что место
среза  на удивление  гладкое, будто от гильотины.  Какой же чудовищной силой
должны обладать мышцы, проделавшие такое!
     Тут  Карлсен  обратил  внимание  на  нечто  странное.  Кровь,  все  еще
сочащаяся  из  шеи, была  не  алая,  как у людей, а скорее  розовая.  Может,
потому,  что  человеческая кровь плотнее, чем  у  гребиров? Да вроде бы нет.
Вспомнить  тот же гадрул, или даже Дантигерн, когда там появился  истекающий
кровью Оврок после испытания. У них кровь  была в  точности как у людей. Где
же на глаза попадался именно этот оттенок? Все, вспомнил: в Зале Женщин, где
саркофаги с роботицами.
     Рядом, подойдя, остановился Крайски.
     -- Это что... робот?
     -- Робот.
     -- Но почему??
     -- Разведчики всегда роботы. Теперь-то видишь, почему?
     -- Получается, никто не погиб?
     -- Получается, -- Крайски скупо улыбнулся.
     -- В дорогу! -- гаркнул где-то сзади Люко.
     -- А остальным это известно?
     -- Разумеется.
     --  Почему  же  мне ничего не сказали?  --  медленно  спросил  Карлсен,
обращаясь в основном к самому себе.
     -- Нельзя ж  все  тебе выкладывать,  --  пожал плечами Крайски - какая,
мол, разница?
     Но  когда огибали дурно  пахнущую  груду распыленной  породы, жирную от
раздавленных в пульпу плоти  и  крови, Карлсен задумался. Если  все остались
целы, то напрасен был и гнев за гибель товарищей. А без столь веской причины
получается,  и  вся эта  бойня  была не более  чем дикарским  игрищем?  Ведь
грисков можно было и обездвижить, как Ригмар обездвижила Грубига...
     Крайски шагал впереди, переговариваясь с Кребом и еще с кем-то. Хорошо,
что оставили одного.  Возникшие сами  собой  заурядные вопросы перерастали в
смятение и недоверие. Уж не намеренно  ли ввел Крайски  в заблуждение насчет
разведчиков?  Вопрос задан  был  конкретно: грозит ли разведчикам опасность.
Тот мог ответить: не беспокойся, мол, это  роботы. Но ответ был иным: "Лучше
пусть пара погибнет, чем дюжина". Погибнет... Намеренный обман.
     Почему?  Причина  наклевывалась только одна.  Гребиры  знали,  что ему,
Карлсену, не по нраву жестокость. Не вмешайся  он вовремя, Клубин вполне мог
пожечь  мозги тому  ульфиду: остановило то, что гость забеспокоился. Гребиры
считали  его  сентименталистом,  и,  в  общем-то,  не  ошибались.  Бездумное
убийство  сотни  грисков, безусловно, вызвало бы у  него неприятие, знай он,
что разведчики -- роботы.
     При  этом  вспомнилось  и  упоминание  Крайски  насчет  засады, которую
устроили отряду гребиров на Брооге.  Уж не ожидалась ли  та засада?  И зачем
было карабкаться на Броог пешими, оставлять гравитационные коврики? Мо- жет,
Люко хотелось этой засады?  Иными словами, не могли  ли  грибудов специально
заманить в ловушку, а там перебить?
     Тут  стали   вырисовываться  и   новые   сомнения  (хотя  и,  вероятно,
инспирированные Фаррой Крайски).  Почему Люко крикнул: "Кончай  грисков!" на
английском?  Причина может  быть  одна:  хотел,  видно,  чтобы  Крайски  был
причастен тем самым к кругу сообщников.
     От  этой мысли смутные  покуда сомнения  начали обретать  твердость.  В
памяти  ожили  вспышки  подозрительности  Фарры Крайски  к  Клубину:  насчет
неслучайности  того укуса,  и случая с машиной мйоргхаи. Тогда  он  от этого
просто  отмахнулся. Теперь,  однако,  становилось очевидным:  все  с  самого
прибытия в  Гавунду сориентировано было на то, чтобы он, Карлсен, проникся к
груодам.
     Сенгид ведь тоже предупреждал о коварстве гребиров, а  уж он-то знал их
как никто  другой.  Однако за  все  время  в Гавунде у  Карлсена и мысли  не
возникало об их коварстве, наоборот, к  гребису он успел проникнуться полным
доверием.
     Вспомнить,  опять же, К-9, каджека из лаборатории Клубина. Как он ерзал
вначале, и как вел  себя при их уходе -- эдак дружески, непринужденно. Уж не
шепнул ли ему кто держаться с гребисом на равных?
     А  случайное признание  Клубина насчет того,  что английский  он выучил
буквально накануне  утром,  а вечером уже  сотрет? Видимо, точно  так  же  и
многие из гребиров выучили его с помощью машины и помнят лишь пока?
     В  целом  верилось все же не  очень, слишком уж  не  вязались масштабы.
Получается, вся Гавунда готовилась к его прибытию  как к визиту коронованной
особы? Ну уж.  На Дреде  он был, потому что груодам хотелось обратить его  в
свою веру. Неужто это настолько  важно? Сомнительно. Сказал  же  Клубин, что
сделать что-либо он, Карлсен, все равно бессилен, пусть  вопит  хоть на весь
мир. Сочтут за сумасшедшего, и все тут.
     Хмурые эти мысли донимали Карлсена больше часа, когда вслед за всеми он
поднимался по  Буруджи-меш в  сторону Броога.  Видимость постепенно  падала,
затем стало накрапывать:  вверху -- рукой подать, -- клубились черные  тучи.
Долина сужалась, переходя в мелкую теснину, усеянную валунами (иные размером
с дом). Отсюда узкая тропа взбегала по травянистому склону прямо  к вершине.
Видимость упала до какого-нибудь десятка ярдов, а  накрапывание  переросло в
промозглый  дождь, размахнув-  шийся ветер  норовил  сдуть  прочь.  Снизу из
ущелья  полыхали  молнии, оглашая горы громовыми  раскатами  - отряд был уже
фактически выше туч. Был момент, когда на  повороте тропы  Карлсен, невольно
вздрогнув от жуткого удара грома, был сбит с ног особо сильным порывом ветра
и  скатился на несколько ярдов. Шел он сзади, поэтому никто не заметил,  что
гость  может вот-вот сыграть  в Буруджи-меш. Хорошо, что подвернулся камень:
удалось, схватившись,  постепенно  восстановить  равновесие. Зато  нежданная
встряска  обострила внимание: сомнение  и  дискомфорт,  по-видимому,  успели
притупить реакцию, ослабить хватку. Едва сосредоточив ум и сплотив  энергию,
он с радостным изумлением ощутил прилив мощи и самоконтроля. А ведь всего-то
пару часов назад казалось, что решена проблема человеческого существования -
ну не абсурд ли!
     Взбираясь крутой тропой (то и дело приходилось ногам помогать  руками),
он начал намеренно применять урок, усвоенный в ущелье  Кундар, когда энергия
неудобства преобразуется в энергию  цели. Там реакция была на жару, здесь --
на  напряжение  мускулов и дыхания, связанное  с высотой. Поскольку  боль  в
мышцах  обуславливалась потерей энергии, первоначальное усилие потребовалось
гораздо большее, чем в случае с жарой. Тем не менее, через несколько  минут,
концентрация  оказалась  достаточной, чтобы  боль  преобразовалась в  орудие
контроля. Так машина исправно перерабатывает топливо в энергию.
     В эту  секунду он  с интересом