его? - прорычал Вайн.
   У Беркхальтера был наготове ответ:
   - Шкур. На них есть спрос. Они в моде. - Он не стал говорить,
что эта мода была создана искусственно. - Меха, к тому же. И...
   - Мы не краснокожие индейцы, - сказал Маттун. - Посмотри, что
с ними стало! Нам ничего не нужно от горожан, разве что если мы
голодаем. Тогда - что ж, мы можем обмениваться.
   - Если бы кочевники объединились...
   Алверс усмехнулся.
   - В прежние времена, - сказал он высоким тонким голосом, -
объединившиеся племена уничтожались бомбами. Мы не объединимся,
брат!
   - Что ж, он прав, - сказал Маттун. - В этом есть смысл. Наши
предки враждовали с поселениями. Мы довольно неплохо
приспособились. Мое племя не голодало уже семь зим. Мы
мигрируем, мы идем туда, где есть чем поживиться, и мы держимся.
   - Мое племя не совершает набегов, - промычал Вайн, снова
наливая себе виски.
                            *  *  *
   Маттун и Алверс выпили лишь дважды; Вайн продолжал наливать
себе, но его возможности казались неограниченными. Потом Алверс
сказал:
   - Кажется, все в порядке. Мне не нравится только одно. Этот
парень Болди.
   Вайн повернулся всем своим огромным торсом и не мигая
уставился на Алверса.
   - Что ты имеешь против Болди? - спросил он.
   - Нам о них ничего не известно. Болтают всякое...
   Вайн сказал какую-то грубость. Маттун засмеялся.
   - Ты невежлив, Кит Карсон. Беркхальтер хозяин дома. Не
бросайся словами.
   Алверс пожал плечами, отвел взгляд и потянулся. Он полез под
рубашку, чтобы нащупать что-то - и неожиданно мысль об убийстве
ударила его, как камень, выпущенный из рогатки. Потребовалась
вся его сила воли, чтобы оставаться без движения, пока на свет
не появлялся пистолет.
   Остальные кочевники увидели пистолет, но вмешаться не успели.
Смертельная мысль опередила пулю. Сияние слепящего красного
света мелькнуло в комнате. Нечто, движущееся подобно невидимому
вихрю, блеснуло среди них; затем, когда их глаза привыкли, они
оказались стоящими у своих стульев, глядя на фигуру напротив.
   На нем была облегающая красная одежда с широким черным
поясом, лицо скрывала невыразительная серебряная маска. Из-под
нее выбивалась, спускаясь на грудь, иссиня-черная борода.
Облегающая одежда выдавала великолепно развитую мускулатуру.
   Он подбросил пистолет Алверса в воздух и поймал его. Затем, с
глубоким смешком, он сжал оружие двумя руками и превратил его в
искореженные металлические обломки.
   - Конец перемирия, да? - сказал он. - Ты ничтожество. Что
нужно, так это чтобы тебе укоротили жизнь, Алверс.
   Он шагнул вперед и ударил Алверса ладонью. Звук удара
разнесся в комнате. Алверс был подброшен в воздух и отброшен к
дальней стене. Он вскрикнул, свалился и остался лежать без
движения.
   - Поднимайся, - сказал Коуди. - Ничего с тобой не случилось.
Ну, разве что сломалось ребро, не больше. Если б я хотел убить
тебя, я бы просто свернул тебе шею. Вставай!
   Алверс с трудом выпрямился, его лицо было мертвенно-бледным и
вспотевшим. Остальные два кочевника наблюдали, невозмутимые и
настороженные.
   - Займусь тобой позже. Маттун. Вайн. Что вы по этому поводу
думаете?
   - Ничего, - сказал Маттун. - Ничего, Коуди. Ты это знаешь.
   Серебряная маска осталась бесстрастной.
   - Я сделал лучше для вас. Теперь слушайте. Все, что я сказал,
по-прежнему остается в силе. Передайте племени Алверса, что им
придется искать себе другого вождя. Это все.
   Он шагнул вперед. Его руки обхватили Алверса, и кочевники
испуганно вскрикнули. И снова вспыхнул красный свет. Когда он
погас, обе фигуры исчезли.
   - Есть еще виски, Беркхальтер? - спросил Вайн.
                            *  *  *
                               IV
                            *  *  *
   Коуди установил мысленный контакт с Немым, Хобсоном. Как и
остальные трое Коуди, он носил шлем Немых с частотным
модулятором; для любого Болди или параноика было невозможно
настроиться на эту зашифрованную, закамуфлированную длину волны.
   Прошло два часа после заката солнца.
   Алверс мертв, Хобсон. В телепатии не было разговорных
терминов, выражаемых языковыми средствами.
   Необходимость?
   Да. Абсолютное подчинение Коуди - удивительно перемешанная
концепция четырех в одном - жизненно необходима. Никто не смеет
бросить вызов Коуди и остаться безнаказанным.
   Какие-нибудь последствия?
   Нет. Маттун и Вайн согласны. Они работают с Беркхальтером.
Что с ним происходит, Хобсон?
   В тот же миг, когда он задал этот вопрос, он уже знал ответ.
У телепатов нет секретов, кроме подсознательных - а шлем Немых
мог немного проникать даже в них.
   Влюблен в параноика? - Коуди был шокирован.
   Он этого не знает. Он пока не должен осознавать это. Ему
придется переориентироваться; это потребует времени; именно
сейчас мы не можем позволить себе держать его в резерве. Мы на
грани беды.
   Что?
   Фрэд Сэлфридж. Он пьян. Ему известно, что сегодня у
Беркхальтера были вожди кочевников. Он боится, что помешают его
торговым махинациям. Я сказал Беркхальтеру, чтобы он держался на
виду.
   Тогда я останусь поблизости, на тот случай, если буду нужен.
Я пока не пойду домой. - Хобсон ненадолго увидел, что значило
слово "дом" для Коуди: секретная долина в канадской глуши,
местоположение которой было известно лишь носящим шлемы Немым,
которые даже при всем желании не могли выдать ее. Именно туда
ученые-Болди посылали через Немых свои специальные разработки.
Разработки, которые позволяли выстроить в сердце лесов отлично
оборудованный штаб, это был центр, местоположение которого
тщательно скрывалось не только от врагов, но и от друзей. Здесь,
в долине, в лаборатории, создавались устройства, сделавшие Коуди
легендарной фигурой среди кочевников - Это совмещал невероятные
физические доблести с чистой магией Пол Баньян. Только такая
фигура могла снискать уважение и поклонение у жителей лесов.
   Беркхальтер надежно спрятан, Хобсон? А то я...
   Он спрятан. Там сейчас Общий Круг, но Сэлфридж не может
воспользоваться этим и выследить его.
   Хорошо. Я подожду.
   Коуди прервал контакт. Хобсон послал ищущую мысль сквозь мили
мрака к десятку других Немых, разбросанных по всему континенту
от Ниагары до Сэлтона. Каждый из них по отдельности был готов к
проведению тайной мобилизации, которая могла теперь
потребоваться в любой момент.
   Потребовалось девяносто лет, чтобы подготовить бурю, начало
которой могло стать катастрофой.
                            *  *  *
   Внутри Общего Круга был тихий полный мир, известный лишь
Болди. Беркхальтер позволил своему сознанию занять место среди
остальных, легкими касаниями узнавая друзей, входя в единую
телепатическую цепь. Он почувствовал немного озадаченное
волнение Дюка Хита; потом глубокое спокойствие связи поглотило
их обоих. Сначала, на внешних кругах психического объединения
были волнение и течения легкого беспокойства, случайные
страдания, неизбежные в любом общающемся сообществе, а особенно
среди невероятно чувствительных Болди. Но очищение древнего
обычая исповеди быстро стало эффективным. Между Болди не
существовало барьеров. Основная ячейка - семья - была куда более
всеохватывающей, чем у обыкновенных людей, а в широком масштабе,
вся группа Болди была связана узами, не менее сильными, несмотря
на их неуловимую утонченность.
   Доверие и дружба - эти вещи были необходимы. Не могло быть
недоверия, после того, как разделяющая языковая стена рухнула.
Древнее одиночество любого высокоразвитого интеллектуального
организма было смягчено единственным возможным способом - через
родство более тесное, чем даже брак, и превосходившее его.
   Любое меньшинство, стремящееся сохранить свою обособленность,
всегда проигрывает. Это вызвано подозрительностью. Во всей
общественной истории только Болди могли на равных входить в
преобладающую группу и сохранять при этом тесную связь родства.
Это было парадоксально, поскольку Болди были, возможно,
единственной группой, стремившейся к расовой ассимиляции. Они
могли себе это позволить, поскольку телепатическая мутация была
доминирующей: дети отца-Болди и обыкновенной женщины - или
наоборот - были Болди.
   Но поддержка Общих Кругов была необходима; они были символом
той пассивной битвы, которую Болди вели на протяжении поколений.
Здесь телепаты находили полное единство. Они не разрушали и
никогда бы не разрушили жизненный инстинкт соревнования,
наоборот, они укрепляли его. Они и забирали, и отдавали. И, к
тому же, они были чистейшей религией.
   Сначала, не испытывая никаких чувств, знакомых обыкновенному
человеку, вы мягко и восприимчиво касались сознания ваших
друзей. Там было место для вас, и вы были желанным гостем.
Медленно, по мере того, как распространялось ощущение мира, вы
приближались к центру, этому совершенно не поддающемуся описанию
месту в пространстве-времени, представлявшему собой синтез
интеллигентных, живых умов. Только по аналогии можно представить
это место.
   Это полусон. Это похоже на тот момент, когда сознание уже
вернулось, чтобы вы могли понять, что еще не проснулись, и
можете насладиться спокойным расслаблением дремоты. Если бы вы
могли оставаться в сознании во время сна - это возможно было бы
похоже.
   В этом не было ничего наркотического. Шестое чувство,
достигшее столь высокой отметки, что оно смешивается и
отталкивается от других чувств. Каждый Болди вносит что-то свое.
Сначала беды и беспокойства, эмоциональные неуравновешенности и
тревоги - все это бросается в Круг, просматривается и
растворяется в кристально-чистой воде единства. Потом очищенные
и укрепленные Болди приближаются к центру, где мысли сливаются в
единую симфонию. Оттенки цвета, ощущаемые одним из членов
общества, оттенки звука, света и чувства - все они отдельными
нежными нотами входили в оркестровку. И каждая нота объемна,
поскольку она несет личную индивидуальную реакцию каждого Болди
на воздействия.
   Здесь женщина вспоминает чувственную мягкость бархата на
своей ладони, с соответствующим ментальным толчком. Мужчина
приносит сюда кристально-острое удовольствие решения сложного
математического уравнения - интеллектуальный противовес низшему
ощущению бархата. Шаг за шагом выстраивалась связь, пока не
возникало ощущение единого мозга, работающего в полном согласии,
гармонии, без единой фальшивой ноты.
   Тогда начинал выстраиваться единый разум. Он начинал думать.
Это был психический коллоид, по сути - интеллектуальный гигант,
силу и разум которому придавали эмоции, чувства и желания
каждого человека.
   Потом в это прозрачное единство ворвалась мысль-сообщение,
которая на миг заставила сознания слиться вместе в финальном
отчаянном объятии, где смешались страх, надежда и
дружественность. Общий Круг распался. Теперь каждый Болди ждал,
помня, что сказала мысль Хобсона:
   Погром начался.
                            *  *  *
   Он не передал эту мысль сам. Мысли одетого в шлем Немого не в
состоянии прочесть никто, кроме другого Немого. Дюк Хит,
сидевший с Хобсоном на залитой лунным светом земле возле
госпиталя, выслушал устное предупреждение и передал его другим
Болди. Сейчас его мысли продолжали вспыхивать над Секвойей.
   Идите в госпиталь. Избегайте обыкновенных людей. Если вас
увидят, то могут линчевать.
   В десятках домов встречались взгляды, в которых мгновенно
вспыхивал полной силой страх. В этот миг по всему миру что-то
сверкнуло невыносимым напряжением от одного мозга к другому
чувствительному сознанию. Этого не заметил ни один из
обыкновенных людей. Но со скоростью мысли это знание облетело
планету.
   От тысяч Болди, разбросанных по поселениям, вертолетам и
наземным машинам, пришла мысль поддержки. Мы одно целое, -
говорила она. - Мы с вами.
   Это - от Болди. От параноиков, которых было гораздо меньше,
пришли послания ненависти и триумфа. Убивайте людей, у которых
есть волосы!
   Но ни один телепат за пределами Секвойи не знал, что же
происходило.
                            *  *  *
   Беркхальтер скрывался в старом пластиковом доме на самой
окраине города. Сейчас он выскользнул через боковую дверь в
прохладную тишину ночи. Над головой висела полная желтая луна.
Рассеянный свет поднимался с далекой Рэдвуд-Стрит, более
расплывчатые полосы света в воздухе отмечали другие улицы. Мышцы
Беркхальтера напряглись. Он чувствовал, как горло сжимало
чувство, близкое к панике. Годы ожидания выстроили в каждом
Болди сильный страх, и сейчас, когда час пробил...
   Барбара Пелл настойчиво лезла в его мысли, и когда его разум
вспоминал ее образ, ее мысль мгновенно коснулась его, дикая и
фееричная, злорадно-триумфальная, все его существо отпрянуло от
нее, хотя против его воли, казалось, что-то заставляло его
принимать ее сообщения.
   Он мертв, Беркхальтер! Он мертв! Я убила Фрэда Сэлфриджа!
Слово "убила" отсутствовало в мысли параноика, но там дымящаяся
вспышка триумфа, влажного от крови, - кричащая мысль, от которой
содрогался разум любого здорового человека.
   Дура! - кричал ей Беркхальтер через далекие улицы, его мысли
немного прониклись ее дикостью, и он не вполне управлял собой. -
Ты сумасшедшая дура, ты начала это?
   Он собирался найти тебя. Он был опасен. Его речи все равно бы
спровоцировали погром - люди начинали думать...
   Это нужно остановить!
   Это произойдет! - Ее мысль была страшно уверенной. - У нас
есть план.
   Что случилось?
   Кто-то видел, как я убила Сэлфриджа. Его брат Ральф напомнил
о... прежнем законе Линча. Слушай. - Ее мысль была
головокружительной от триумфа.
   И тогда он услышал это - звенящий вой толпы, пока далекий, но
нарастающий. Звучание мыслей Барбары Пелл было топливом для
огня. Он уловил ее страх, но страх извращенный, связанный с
желанием того, что его вызывало. Та же кровожадная ярость
звучала и в крике толпы, и в красном пламени безумного сознания
Барбары Пелл. Они приближались к ней, все ближе...
   На мгновение Беркхальтер почувствовал себя женщиной, бегущей
по сумеречной улице, спотыкаясь, вставая, соревнуясь с толпой
линчевателей, преследующих ее по пятам.
   Мужчина-Болди выскочил на дорогу перед толпой. Он сорвал с
себя парик и помахал им в воздухе. Ральф Сэлфридж с мокрым от
пота узким лицом взвизгнул от ненависти и повернул поток за
новой жертвой. Женщина скрылась в темноте.
   Они поймали мужчину. Когда умирает Болди, в эфире возникает
пустота, мертвая тишина, которой ни один телепат не коснется
сознательно. Но перед тем, как вспыхнула эта пустота,
агонизирующая мысль Болди сверкнула на Секвойей с оглушающим
ударом, и тысяча сознаний на мгновение вздрогнула от него.
   Убивайте людей, у которых есть волосы! - визжала яростная и
безумная мысль Барбары Пелл. Это было то, что называлось фурия.
Когда разуму женщины дают волю, он попадает в такие бездны
дикости, в которые никогда не проникнет мужской рассудок. С
незапамятных времен женщина жила ближе к пропасти, чем мужчина -
ей приходилось делать это, чтобы спасти свое потомство.
Первобытная женщина не могла позволить себе сомневаться.
Нынешнее безумие Барбары Пелл было красным, струящимся,
первобытным по силе. И это было феерическое явление, зажигавшее
нечто в каждом сознании, к которому оно прикасалось. Беркхальтер
почувствовал, как на границах его сознания вспыхивают крохотные
язычки пламени, и все здание его личности дрожит и отступает. Но
он чувствовал и другие мысли, безумные мысли параноиков,
тянущиеся к ней и в экстазе бросающие себя в бойню.
   Убивайте их, убивайте... убивайте! - ревели ее мысли.
   Повсюду? - изумился Беркхальтер, ошеломленный напряжением,
которое он почувствовал со стороны вихря ликующей ненависти. -
Сегодня ночью, во всем мире? Неужели параноики поднялись
повсюду, или же только в Секвойе?
   И потом он неожиданно ощутил предельную ненависть Барбары
Пелл. Она мысленно ответила ему, и в том, как она ответила, он
опознал все зло этой рыжеволосой женщины. Если бы она полностью
растворилась в отравленном пламени толпы, думал Беркхальтер, он
все равно ненавидел бы ее, но ему не пришлось бы ее презирать.
   Она ответила ему довольно холодно, отключив часть своего
сознания от ревущей ярости, которая брала свой огонь от воющей
толпы и передавала его как факел другим параноикам, чтобы
разжечь их ненависть.
   Она была очаровательной и сложной женщиной, Барбара Пелл. У
нее было странное, зажигающее качество, которое столь полно не
демонстрировала ни одна женщина со времен, вероятно, Жанны Д'Арк.
Но она не полностью отдавала себя пылавшему в ней огню, мыслям и
запаху крови. Она намеренно бросала себя в кровавую купель,
осмотрительно купаясь в неистовстве своего безумия. И купаясь,
она могла все так же спокойно отвечать, что было еще ужаснее,
чем ее пыл.
   Нет, только в Секвойе, - ответил ее разум, еще секунду назад
бывший слепым ревущим призывом к убийству. - Ни один человек не
должен выжить, чтобы рассказать об этом, - сказала она
мысленными образами, источавшими холодный яд, обжигавший
сильнее, чем горячая кровожадность ее мыслей-трансляций. - Мы
захватили Секвойю. Мы захватили взлетные площадки и
электростанцию. Мы вооружены. Секвойя отрезана от остального
мира. Погром начался только здесь. Как рак. Он должен быть здесь
и остановлен.
   Как?
   А как ты уничтожаешь раковую опухоль? - Яд бурлил в ее
мыслях.
   Радием, подумал Беркхальтер. Радиоактивностью. Атомными
бомбами.
   Испепелить? - удивился он.
   Обжигающий холод подтверждения был ему ответом. Ни один
человек не должен выжить, чтобы рассказать об этом. Города и
раньше уничтожались - другими городами. На сей раз можно
обвинить Пайнвуд - между ним и Секвойей была конкуренция.
   Но это невозможно. Если телеаудиосвязь Секвойи мертва...
   Мы посылаем фальшивые сообщения. Любые прилетающие вертолеты
будут остановлены. Но покончить с этим необходимо быстро. Если
хоть один человек спасется... - ее мысль растворилась в
нечеловеческом неразборчивом нытье, подхваченном и жадно
повторенном хором других разумов.
                            *  *  *
   Беркхальтер резко оборвал контакт. Он был немного удивлен,
обнаружив, что в течение всего разговора шел к госпиталю, петляя
по предместьям Секвойи. Теперь он будучи в полном сознании
слышал далекий вой, который нарастал, спадал почти до полной
тишины и снова поднимался. Этой ночью даже обыкновенный человек
мог ощутить бег по улицам безумного зверя.
   Некоторое время он молча двигался сквозь мрак, ослабленный и
потрясенный как контактом с сознанием параноика, так и угрозой
того, что случилось, и что еще могло произойти.
   Жанна Д'Арк, думал он. У нее тоже была эта воспламеняющая умы
сила. Она тоже слышала... "голоса?" Может быть, она была
невольным телепатом, рожденным задолго до своего времени? Но, во
всяком случае, за проявляемой ею мощью был разум. А Барбара
Пелл...
   Как только ее образ возник в его сознании, ее мысль тут же
настойчиво коснулась его, ужасающе холодная и трезвая среди
намеренно поднятой ею резни. Видимо случилось нечто, нарушающее
ее планы, иначе...
   Беркхальтер, - беззвучно спросила она. - Беркхальтер, слушай.
Мы будем сотрудничать с вами.
   Мы не собирались делать этого, но... где Немой, Хобсон?
   Я не знаю.
   Запас бомб исчез. Мы не можем их найти. Потребуются часы,
прежде чем новый груз бомб будет доставлен по воздуху из
ближайшего города. Он уже в пути. Но каждая потерянная нами
секунда повышает риск, что все откроется. Найди Хобсона. Это
единственное сознание в Секвойе, которое мы не можем затронуть.
Заставь Хобсона сказать нам, где они. Заставь его понять,
Беркхальтер. Это касается не только нас. Если хоть слово о
происходящем просочиться во внешний мир, каждому телепату в мире
будет грозить опасность. Раковая опухоль должна быть уничтожена
прежде, чем она распространится.
   Беркхальтер ощущал текущие к нему убийственные потоки мыслей.
Он свернул к темному дому, отошел за куст и подождал, пока толпа
протекла мимо него, сверкая факелами. Он чувс