редстоящую поездку в Санта-Барбару, но  напряженное  это  веселье  быстро
угасло. На смену ему пришло тяжелое молчание.
     Хотя ни один из взрослых не подавал виду,  их  всех  томило  какое-то
нехорошее предчувствие.
     Но только дети - и даже тетя Гертруда  не  понимала  их  -  сознавали
полную пустоту "неправильного"  дяди  -  ленивого,  вялого,  полуразумного
существа. Внешне он имел вполне человеческий облик, как будто никогда и не
проецировал волны животного голода под этой крышей,  никогда  не  позволял
своим мыслям крутиться в сознании детей, никогда не вспоминал  о  кровавых
празднествах, происходивших в другие времена и в других местах.
     Утолив свой голод, он стал излучать дремотные волны, и  все  взрослые
зевали, недоумевая, что это на них  нашло.  Но  он  по-прежнему  оставался
пустым, ненастоящим. Чувство нереальности происходящего не  покидало  даже
те маленькие, пытливые сознания, которые видели его таким, какой он есть.



                            3. НАСЫТИВШИЙСЯ ЕДОК

     Позже, когда пришла пора ложиться спать, лишь Чарльз хотел говорить о
дяде. У Джейн было такое  чувство,  будто  Беатрис  как-то  повзрослела  с
начала дня. Бобби читал "Книгу Джунглей" или притворялся,  что  читает,  с
огромным удовольствием рассматривая  картинки  с  изображением  тигра  Шер
Хана. Эмили отвернулась к стене и делала вид, что спит.
     - Меня позвала тетя  Бесси,  -  сказала  Джейн,  чувствуя  молчаливый
упрек. - Она хотела примерить на мне тот новый воротничок.  Я  ускользнула
бы от нее, как только смогла.
     - А-а.
     Извинения были приняты, но Беатрис  по-прежнему  играла  в  молчанку.
Джейн подошла к кровати Эмили и обняла малышку.
     - Ты сердишься на меня, Эмили?
     - Нет.
     - Сердишься, я знаю. Я ничего не могла поделать, дорогая.
     - Все в порядке, - сказала Эмили. - Неважно.
     - Все сверкает и  сияет,  -  сонным  голосом  сказал  Чарльз,  -  как
рождественская елка.
     Беатрис круто повернулась к нему.
     - Заткнись, Чарльз! - крикнула она.
     Тетя Бесси просунула голову в комнату.
     - В чем дело, дети? - спросила она.
     - Ничего, тетя, - ответила Беатрис. - Просто мы играем.
     Сытый, на время удовлетворенный, лежал он в  своем  странном  гнезде.
Дом затих. Обитатели его  заснули.  Даже  "неправильный"  дядя  спал,  ибо
Руггедо был искусным подражателем.
     "Неправильный"  дядя  не  был  фантомом,  нематериальным  порождением
разума  Руггедо.  Как  амеба  тянет  к  еде  псевдоподии,  так  и  Руггедо
увеличился  и  создал  "неправильного"   дядю.   Но   на   этом   сходство
заканчивалось.  Ибо  "неправильный"  дядя  не  был  эластичным  отростком,
который можно было бы отдернуть в любой момент. Скорее он  -  оно  -  было
материальной конечностью, как рука у  человека.  Мозг  с  помощью  нервной
системы посылает сигнал, рука протягивается, пальцы хватают... и вот  она,
еда.
     Но "конечность" Руггедо имела больше пространства  для  маневра,  чем
человеческая рука. Жертва может насторожиться,  увидев  протянутую  к  ней
руку, а "неправильный" дядя выглядел и действовал совсем как человек, лишь
глаза выдавали его.
     Но существуют законы, подчиняться которым вынужден был даже  Руггедо.
Непоколебимые законы природы связывают  его  до  известных  пределов.  Его
жизнь,  как  и  жизнь,  к   примеру,   обыкновенной   бабочки,   подчинена
определенным циклам: гусеница должна много есть, прежде чем свить кокон  и
превратиться в куколку, а затем - в прекрасную летунью. Изменение не может
произойти до назначенного срока. И Руггедо не мог измениться  раньше,  чем
закончится цикл. Потом  произойдет  очередная  метаморфоза,  как  это  уже
бывало в немыслимых глубинах его прошлого - миллионы удивительных мутаций.
     Но  в  настоящее  время  он  был  связан  законами  текущего   цикла.
"Отросток" не мог быть отдернут. И "неправильный" дядя  был  частью  этого
существа, а оно, в свою очередь, было частью "неправильного" дяди.
     Тело Скудлера и голова Скудлера.
     По  погруженному  во  тьму  дому  гуляли  все  непрекращающиеся,   не
затихающие  волны  насыщения,  медленно,  почти  незаметно   ускорявшиеся,
переходя к той нервной алчной  пульсации,  что  всегда  завершает  процесс
пищеварения.
     Тетя Бесси повернулась на другой бок и начала  посапывать.  В  другой
комнате "неправильный" дядя, не просыпаясь, тоже  повернулся  на  спину  и
тоже засопел.
     Способность к мимикрии была развита на славу...


     Стоило стрелкам часов перевалить за полдень, как  пульс  дома  сменил
ритм и настроение.
     - Если мы собираемся в Санта-Барбару, - сказала бабушка Китон, - то я
хочу отвести детей сегодня к дантисту. Нужно привести в порядок их зубы, а
с доктором Гувером трудно договориться и насчет одного ребенка, не  говоря
уже о четырех. Джейн, твоя мама писала мне, что ты была у  дантиста  месяц
тому назад, так что тебе идти не нужно.
     После этих слов детей обуяла тревога, но ни один из них  не  возразил
ни словом. Лишь когда бабушка Китон повела детей к воротам, Беатрис слегка
замялась. Джейн  стояла  у  дверей,  провожая  их  взглядом.  Беатрис,  не
оглядываясь, протянула руку и на миг крепко сжала пальцы Джейн. И только.
     Но ответственность была возложена. Слов не требовалось. Беатрис  ясно
дала понять, что Джейн должна позаботиться обо всем. Бремя ответственности
легло на ее плечи.
     Джейн не осмелилась откладывать  дело  в  долгий  ящик.  Она  слишком
явственно  ощущала  постепенное  нарастание   охватившей   всех   взрослых
депрессии.
     Руггедо вновь проголодался.
     Она смотрела вслед своим двоюродным братьям и сестрам,  пока  они  не
исчезли за перцовыми деревьями. Через  некоторое  время  отдаленный  рокот
троллейбуса возвестил о  том,  что  надеяться  на  их  скорое  возвращение
нечего. Тогда Джейн пошла к мяснику, купила два фунта мяса, выпила содовой
и снова вернулась домой.
     Она почувствовала, как у нее участился пульс.
     Взяв на кухне кувшин, Джейн положила в него мясо  и  проскользнула  в
ванную. С такой ношей без помощи остальных вскарабкаться  на  чердак  было
нелегко, но ей все же удалось это сделать. В  теплом  безмолвии,  царившем
под крышей, она слегка помедлила, почти надеясь  на  то,  что  тетя  Бесси
снова позовет ее. Но никакого окрика не последовало.
     Простота предстоящих ей действий притупляла  страх.  Кроме  того,  ей
едва исполнилось девять. И на чердаке было не так уж темно.
     Балансируя, она прошла по балке до планки-мостика.  Ступив  на  него,
Джейн ощутила вибрацию под ногами.

                   "Раз-два, вот халва,
                    Три-четыре, заплатили,
                    Пять-шесть, можно есть,
                    Семь-восемь..."

     Лишь третья попытка увенчалась успехом. Не так-то  просто  освободить
мозг от всех дум и тягот. Она пересекла мостик, свернула и...
     Там было сумрачно, почти темно... на Джейн дохнуло холодом и сыростью
подземелья. Ни капельки ни удивившись, она поняла, что  находится,  скорее
всего, где-то под домом, а быть может, и очень далеко от  него.  Но  Джейн
приняла такую возможность наравне  с  остальными  чудесами.  Ничто  ее  не
удивляло.
     Странно, но она  как  будто  знала  путь.  Она  находилась  в  некоем
замкнутом на себя  пространстве,  и  в  то  же  самое  время  блуждала  по
пустынным, с  нависающими  сводами,  бесконечным,  сумрачным,  пропитанным
холодом и влагой помещениям. О таких местах даже думать неприятно,  не  то
что блуждать по ним, имея при себе только кувшин с мясом.
     Оно нашло мясо приемлемым.
     Позже Джейн так и не смогла вспомнить, что же это было за оно. Она не
знала, как предложить еду, но оно ее приняло, где-то в самом сердце  этого
парадоксального, замкнутого на себя пространства, где оно лежало, грезя  о
других мирах и запахах.
     Она лишь  почувствовала,  как  тьма  вновь  закружилась  вокруг  нее,
подмигивая маленькими огоньками, когда  оно  пожирало  мясо.  Воспоминания
перебегали из его разума в ее разум, как будто они стали единым целым.  На
этот раз образы были отчетливее и понятнее. Джейн видела огромное крылатое
существо в блестящей клетке, она прыгнула вместе с Руггедо, ощутила биение
крыльев, почувствовала взметнувшуюся в теле  волну  голода,  живо  вкусила
тепло, сладость, солоноватость упруго бившей струи.
     Это было сплетение однородных картин и образов.  Все  новые  и  новые
жертвы бились, схваченные им, роняли перья, извивались. Когда он  ел,  все
жертвы сливались в его воспоминаниях в одну огромную жертву.
     Самое яркое воспоминание всплыло в самом конце.  Джейн  увидела  сад,
наполненный  гигантскими  цветами,  чьи  бутоны  качались  высоко  над  ее
головой. Согбенные фигуры в плащах с капюшонами  безмолвно  сновали  среди
стеблей, а в чашечке  гигантского  цветка  лежала  беспомощная  жертва  со
светлыми волосами, и цепи на ней ярко сверкали.  Джейн  показалось,  будто
она - одна из этих молчаливых фигур, а оно - Руггедо  -  в  другой  личине
идет рядом с ней к месту жертвоприношения.
     Это  было  его  первое  воспоминание  о  человеческой  жертве.  Джейн
хотелось узнать об этом побольше. Соображения морали были для  нее  пустым
звуком. Еда есть еда. Но эту картину сменила другая,  и  Джейн  так  и  не
увидела  финала.  В  сущности,  этого  и  не  требовалось.  Все   подобные
воспоминания заканчивались  одинаково.  Возможно,  ей  даже  повезло,  что
Руггедо не  заострил  внимание  именно  на  этом  эпизоде  своих  кровавых
пиршеств.

           "Семнадцать-восемнадцать, пора собираться.
            Девятнадцать-двадцать..."

     Она осторожно ступала по балкам, неся пустой кувшин. На чердаке пахло
пылью. Это помогло ей отогнать прочь кровавую  долину,  клубившуюся  в  ее
воспоминаниях.
     Когда дети вернулись, Беатрис лишь спросила:
     - Сделала?
     Джейн кивнула.  Табу  по-прежнему  оставалось  в  силе.  Вопрос  этот
обсуждался ими лишь в случае крайней необходимости. А  томительная,  вялая
духота  дома,  психическая  расслабленность  "неправильного"   дяди   ясно
показывали, что опасность вновь на время отступила.
     - Почитай мне о Маугли, бабушка, - сказал Бобби.
     Бабушка Китон села, надела очки и  взяла  Киплинга.  Остальные  дети,
довольные, устроились рядом с ней. Бабушка читала о  гибели  Шер  Хана,  о
том, как животные заманили тигра в глубокое, узкое ущелье,  о  сотрясающем
землю паническом бегстве огромного стада, превратившем убийцу  в  кровавую
кашу.
     - Ну вот, - сказала бабушка Китон, захлопнув книгу. - Вот вам и конец
Шер Хана. Теперь он мертв.
     - Нет, - сонным голосом возразил Бобби.
     - Конечно же, мертв. Стадо убило его.
     - Только в конце, бабушка. Если ты начнешь  сначала,  Шер  Хан  опять
будет жив.
     Конечно же, Бобби был слишком мал для того, чтобы понять,  что  такое
смерть. Ведь убивают же тебя иногда во время игры в ковбоев и индейцев,  и
в этом  нет  ничего  печального.  Смерть  -  просто  один  из  абстрактных
терминов, необходимых для выражения своих мыслей.
     Дядя Лью курил трубку и, морща коричневую кожу под  глазами,  смотрел
на дядю Берта, который, прикусив губу, долго колебался, прежде чем сделать
ход. Но дядя Лью все равно выиграл партию в шахматы. Дядя Джеймс подмигнул
тете Гертруде и сказал, что ему хочется пройтись и не составит ли она  ему
компанию. Тетя согласилась.
     После их ухода тетя Бесси подняла голову и презрительно фыркнула.
     - Когда они вернутся, посмотрим, как от них будет пахнуть.  И  почему
ты смотришь на это сквозь пальцы?
     Бабушка Китон лишь усмехнулась и потрепала Бобби по волосам. Он уснул
у нее на коленях, сжав руки в кулачки. Щеки его слегка зарумянились.
     У окна горбилась тощая фигура дяди Симона.
     Он смотрел в окно и молчал.
     - Если мы собираемся завтра утром в Санта-Барбару,  дети,  -  сказала
тетя Бесси, - нужно сегодня пораньше лечь спать.
     Так они и сделали.



                               4. КОНЕЦ ИГРЫ

     К утру у Бобби поднялась  температура,  и  бабушка  Китон  отказалась
рисковать его жизнью ради поездки в Санта-Барбару.  Это  ввергло  Бобби  в
состояние уныния, но послужило решением проблемы, многие часы не  дававшей
детям покоя. Потом раздался телефонный звонок, и отец Джейн  сообщил,  что
сегодня приедет за ней и что у нее появился маленький  братик.  Джейн,  не
имевшая на сей счет иллюзий, была довольна и надеялась, что теперь ее мама
перестанет болеть.
     Перед завтраком они собрались в комнате Бобби.
     - Ты знаешь, что надо делать, Бобби? - сказала Беатрис.  -  Обещаешь,
что сделаешь?
     - Угу. Обещаю.
     - Ты сможешь сделать это сегодня, Дженни, до того, как  приедет  твой
папа? Тебе лучше купить побольше мяса и оставить его Бобби.
     - Я не могу купить мясо без денег, - сказал Бобби.
     Как-то неохотно Беатрис пересчитала то, что  осталось  от  маленького
капитала Джейн, и вручила ему. Бобби спрятал деньги под подушку и поправил
красную фланелевую повязку, обматывающую его шею.
     - Кусается, - сказал он. - Все равно я не болен.
     - Это все от тех зеленых груш,  что  ты  вчера  лопал,  -  язвительно
сказала Эмили. - Думаешь, никто тебя не видел?
     Вбежал Чарльз, который был внизу. Он шумно дышал.
     - Эй, знаете, что случилось? - проговорил он. - Он ушиб ногу.  Теперь
он не может ехать в Санта-Барбару. Держу пари, он нарочно это сделал.
     - Черт возьми! - сказала Джейн. - Как это случилось?
     - Он сказал, что подвернул ее на лестнице. Держу пари, что  он  врет.
Просто он не хочет ехать.
     - Возможно, он не может отъехать так далеко от дома,  -  предположила
Беатрис.
     Она  руководствовалась  своей  интуицией.  Больше  они  об  этом   не
говорили. Но в общем-то Беатрис, Эмили и Чарльз были довольны, что  он  не
поедет с ними в Санта-Барбару.
     Чтобы  разместить  всех,  понадобилось  два  такси.  Бабушка   Китон,
"неправильный" дядя и  Джейн  стояли  на  крыльце  и  махали  отъезжающим.
Автомобили исчезли в облаке пыли. Джейн решительно  взяла  у  Бобби  часть
денег и пошла к мяснику. Вернулась она тяжело нагруженная.
     "Неправильный" дядя приковылял, опираясь на палку, на террасу  и  сел
на солнце. Бабушка Китон приготовила для Бобби омерзительное, но  полезное
питье, а Джейн решила не делать того, что ей предстояло сделать, до ленча.
Бобби читал "Книгу Джунглей", спотыкаясь на трудных словах.  На  некоторое
время в доме воцарились мир и покой.
     Джейн долго не могла забыть этот день. Ее ноздри щекотали  аппетитный
запах пекущегося хлеба с кухни, густой аромат  цветов  и  слегка  отдающий
пылью запах нагретых солнцем ковров и мебели. Бабушка  Китон  поднялась  к
себе в спальню намазать кольд-кремом руки и лицо.  Джейн  примостилась  на
пороге и наблюдала за ней.
     Это была уютная комнатка, милая на свой, особый лад.  Занавески  были
так туго накрахмалены, что сверкали особой белизной, а стол  был  уставлен
всякими  завораживающими  взор  предметами  -  подушечками  для   булавок,
сделанных в форме куколок, крохотными китайскими красными башмачками,  еще
более крошечной серой китайской мышкой, брошью-камеей с портретом  бабушки
в детстве.
     Медленно, но настойчиво биение пульса учащалось даже здесь,  в  этой,
казалось, надежно защищенной от всякого влияния извне спальне.
     Сразу после ленча зазвонил звонок. Это отец Джейн приехал за  ней  из
Сан-Франциско. Он торопился на поезд, такси оставалось у дома,  и  времени
для долгих разговоров не было. Но все же Джейн улучила минутку и  побежала
наверх попрощаться с Бобби и сказать ему, где спрятано мясо.
     - Хорошо, Дженни, - сказал Бобби, - до свидания.
     Она знала, что ей не следовало перепоручать это дело Бобби. Угрызения
совести мучили ее всю дорогу к станции.
     Как сквозь дымку  до  нее  доносились  голоса  взрослых,  обсуждавших
задержку поезда. Говорили, что он прибудет очень поздно.
     Отец сказал, что в город приехал цирк...


     Цирк был хорош.  Она  почти  забыла  о  Бобби  и  о  том,  что  может
произойти, если он не выполнит  своего  обещания.  Голубел  ранний  вечер,
когда они вместе с другими людьми выходили из-под тента.  И  вдруг  сквозь
просвет в толпе Джейн увидала маленькую знакомую фигурку, и внутри  у  нее
все оборвалось. Она знала.
     Мистер Ларкин заметил Бобби почти одновременно с дочерью.  Он  громко
окликнул его и через мгновение дети смотрели друг на друга.
     Пухлое лицо Бобби было угрюмым.
     - Твоя бабушка знает о том, что ты здесь? - спросил мистер Ларкин.
     - Думаю, что нет, - ответил Бобби.
     - Тебя следовало бы отшлепать, молодой человек. А ну-ка, идем.  Нужно
немедленно ей позвонить. Она, без сомнения, ужасно беспокоится.
     В аптеке, пока он звонил, Джейн смотрела на своего двоюродного брата.
Она страдала от гнета первого тяжкого бремени на своей  совести,  сознавая
свою ответственность за происшедшее.
     - Бобби, - спросила она шепотом, - ты сделал?
     - Ты оставила меня одного, - мрачно ответил Бобби.
     Наступило молчание.
     Мистер Ларкин вернулся.
     - Никто не отвечает. Я вызвал такси. Мы как раз успеем завезти  Бобби
домой до отхода поезда.
     Почти всю дорогу они молчали. Что бы ни случилось в  доме,  Джейн  не
думала об этом. Такова была защитная реакция мозга. Как бы  там  ни  было,
теперь уже слишком поздно что-либо предпринимать...
     Когда такси подъехало к дому,  во  всех  его  окнах  горел  свет.  На
крыльце  стояли  люди.  На  груди  одного  из  них  тускло  мерцал  значок
полицейского офицера.
     - Подождите здесь, ребятишки, - сказал мистер Ларкин.  В  его  голосе
звучала тревога. - Не выходите из машины.
     Шофер такси пожал плечами и развернул газету. Мистер Ларкин торопливо
направился к крыльцу. Джейн очень тихо сказала Бобби:
     - Ты не сделал.
     Это даже не было обвинением.
     - А мне все равно, - прошептал в ответ Бобби. - Я устал от этой игры.
Я хотел играть во что-нибудь другое.
     Он хихикнул.
     - А вообще, я победил, - объявил он.
     - Как? Что случилось?
     - Полиция приехала, а я знал, что они приедут. Он  об  этом  даже  не
подумал. Вот я и победил.
     - Но как?
     - Ну, это совсем как в "Книге Джунглей". Помнишь, как убивают тигров?
Привязывают к стволу ребенка, а когда появляется  тигр,  бух!  Только  все
дети уехали в Санта-Барбару, и ты тоже уехала. И тогда я  заменил  ребенка
бабушкой. Я думал, что она не стала бы возражать.  Она  же  много  с  нами
играет. И потом, ведь все равно, кроме нее никого не было.
     - Но, Бобби, "ребенок" вовсе не  означает  такого  ребенка,  как  мы.
Имеется в виду козленок <слово  "kid"  имеет  два  значения:  "ребенок"  и
"козленок">, и поэтому...
     - А-а! - прошептал Бобби. - Ну да, конечно. Но я подумал, что бабушка
подойдет. Она слишком толстая, чтобы быстро бегать.
     Он мрачно усмехнулся.
     - Он - дурак, - сказал он. - Ему бы следовало знать,  что  когда  для
тигра привязывают детеныша, рядом в кустах сидит охотник. А он  ничего  не
знает. Когда я сказал ему, что запер бабушку в ее комнате, а больше в доме
никого нет, я думал, что он догадается.
     У Бобби был довольный вид.
     - Я хитрый. Я ему через окно сказал. Я решил, что он может  подумать,
что я и есть детеныш. Но он не сразу быстро пошел наверх. Он  даже  забыл,
что ему нужно хромать. Думаю, он уже здорово проголодался.
     Бобби посмотрел в сторону крыльца, на котором царило оживление.
     - Наверное, полицейские уже схватили его, -  бросил  он  безразличным
тоном. - Это же проще простое. Я победил.
     Джейн не успевала за ходом его мысли.
     - Бабушка умерла? - очень тихо спросила она.
     Бобби посмотрел на нее. Это слово имело для него совсем другой смысл.
Оно было всего лишь частью игры. А потом, для него тигр никогда не успевал
добраться до детеныша.
     Мистер Ларкин возвращался к