но коротнуть пространство и перекачать
маисовую из его крови в мою? Так вот, мне надоел зуд под
кожей, где толком и не почешешься, и я сам проделал такой фокус.
От впрыснутого лекарства, как бы оно не называлось, меня одолел
зуд. Я маленько искривил пространство и перекачал эту пакость в
кровь к мистеру Гэнди, когда он стоял на ступеньках суда. У меня
зуд тут же прошел, но у мистера Гэнди, он, видно начался сильный.
Так и надо подлецу!
   Интересно, не от зуда ли он всю правду выложил?





                          ПЧХИ-ХОЛОГИЧЕСКАЯ ВОЙНА


     В жизни не видывал никого уродливее младшего Пу. Вот уж действительно
неприятный малый, чтоб мне провалиться! Жирное лицо и глаза,  сидящие  так
близко, что оба можно выбить одним пальцем. Его  па,  однако  мнил  о  нем
невесть что. Еще бы, крошка младший - вылитый папуля.
     - Последний из Пу, - говаривал старик, раздувая грудь и расплываясь в
улыбке. - Наираспрекраснейший парень из всех, ступавших по этой земле.
     У меня, бывало, кровь в жилах стыла, когда я глядел на эту парочку.
     Мы, Хогбены, люди маленькие. Живем себе тише  воды  и  ниже  травы  в
укромной долине; соседи из деревни к нам уже привыкли.
     Если па насосется, как на прошлой неделе, и  начнет  летать  в  своей
красной майке над Мейн стрит, они делают вид, будто  ничего  не  замечают,
чтобы не смущать ма. Ведь когда он  трезв,  благочестивее  христианина  не
сыщешь.
     Сейчас па набрался из-за крошки Сэма, нашего  младшенького,  которого
мы держим в цистерне в подвале. У него снова режутся зубы.  Впервые  после
войны между штатами.


     Прохвессор, живущий у нас в бутылке, как то сказал, будто крошка  Сэм
испускает  какие-то  инфразвуки.  Ерунда.  Просто  нервы  у  вас  начинают
дергаться. Па не может этого выносить. На этот раз проснулся даже деда,  а
он ведь с рождества не шелохнулся. Продрал он глаза и сразу набросился  на
па.
     - Я вижу  тебя,  нечестивец!  -  ревел  он.  -  Снова  летаешь,  олух
небесный? О, позор на мои седины! Ужель не приземлю тебя я?
     Послышался отдаленный удар.
     - Я падал добрых десять футов! - завопил па. - Так нечестно! Запросто
мог что-нибудь себе раздолбать!
     - Ты нас всех раздолбаешь, пьяный губошлеп, - оборвал деда. -  Летать
среди бела дня! В мое время сжигали за меньшее... А теперь замолкни и  дай
мне успокоить крошку.
     Деда завсегда находил общий язык с  крошкой.  Сейчас  он  пропел  ему
маленькую песенку на санскрите, и вскорости уже оба мирно похрапывали.
     Я мастерил для ма одну штуковину,  чтоб  молоко  для  пирогов  скорей
скисало. У меня ничего не было, кроме старых саней и двух  проволочек,  да
мне  немного  надо.  Только  я  пристроил   один   конец   проволочки   на
северо-северо-восток, как  заметил  промелькнувшие  в  зарослях  клетчатые
штаны.
     Это был дядюшка Лем. Я слышал, как он  думал:  "Это  вовсе  не  я,  -
твердил он, по настоящему громко, прямо у меня в голове. - Между нами миля
с гаком. Твой дядя Лем славный парень и не станет врать. Думаешь, я обману
тебя, Сонки, мальчик?"
     - Ясное дело! - сдумал я ему. - Если б только мог. Я дал  ма  честное
слово, что никуда тебя от себя не отпущу, после того случая, когда ты...
     - Ладно, ладно, мальчуган, - быстро  отозвался  дядюшка  Лем.  -  Кто
старое помянет, тому глаз вон.
     - Ты ж никому не можешь отказать, дядя Лем, - напомнил я,  закручивая
проволочку. - Сейчас, вот только заскисаю молоко, и пойдем вместе, куда ты
там намылился.
     Клетчатые штаны в последний раз мелькнули  в  зарослях,  и,  виновато
улыбаясь, дядюшка Лем появился собственной персоной.  Наш  дядюшка  Лем  и
мухи не обидит - до того он  безвольный.  Каждый  может  вертеть  им,  как
хочет, вот нам и приходится за ним хорошенько присматривать.
     - Как это ты сварганишь? - поинтересовался он,  глядя  на  молоко.  -
Заставишь этих крошек работать быстрее?
     - Дядя Лем!  -  возмутился  я.  -  Стыдись!  Представляешь,  как  они
вкалывают, скисая молоко?! Вот эта штука, - гордо объяснил я, - отправляет
молоко в следующую неделю. При нынешних  жарких  деньках  этого  за  глаза
хватит. Потом назад - хлоп! - готово, скисло.
     - Ну и хитрюга!  -  восхитился  дядюшка  Лем,  загибая  крестом  одну
проволочку. - Только здесь надо  поправить,  а  не  то  помешает  гроза  в
следующий вторник. Ну, давай.
     Я и дал. А вернул - будь спок! - все скисло, что хоть мышь  бегай.  В
крынке копошился шершень из той недели, и я его щелкнул.
     Эх, опростоволосился. Все штучки дядюшки Лема!
     Он юркнул назад в заросли, от удовольствия притаптывая ногой.
     - Надул я тебя, зеленый паршивец! - закричал он. - Посмотрим, как  ты
вытащишь палец из середины следующей недели!
     Ни про какую грозу он и не думал, подворачивая ту  проволочку.  Минут
десять я угробил на то, чтобы освободиться, - и все из-за одного малого по
имени инерция, который вечно ошивается где ни попадя. Я так завозился, что
не успел переодеться  в  городское  платье.  А  вот  дядюшка  Лем  чего-то
выфрантился, что твой индюк.
     А уж волновался он!... Я бежал по следу его вертлявых мыслей.  Толком
в них было не разобраться, но что-то он там натворил. Это всякий бы понял.
Вот какие были мысли:
     "Ох, ох, зачем я это сделал? Да помогут мне  небеса,  если  проведает
деда, ох, эти гнусные Пу, какой я болван! Такой бедняга,  хороший  парень,
чистая душа, никого пальцем не тронул, а посмотрите на меня  сейчас!  Этот
Сонк, молокосос, ха-ха, как я его проучил. Ох,  ох,  ничего,  держи  хвост
рулем, ты отличный парень, господь тебе поможет, Лемуэль."
     Его клетчатые штаны то и дело мелькали среди веток,  потом  выскочили
на поле. Тянувшееся до края города, и вскоре  он  уже  стучал  в  билетное
окошко испанским дублоном, стянутым из дедулиного сундука.
     То, что он попросил билет до столицы штата, меня совсем не удивило. О
чем-то он заспорил с молодым человеком за окошком,  наконец  обшарил  свои
штаны и выудил серебряный доллар, на чем они и порешили.
     Когда подскочил дядюшка Лем, паровоз уже вовсю пускал дым. Я  еле-еле
поспел. Последнюю дюжину ярдов  пришлось  пролететь,  но,  по-моему  никто
этого не заметил.


     Однажды, когда у меня еще молоко на губах  не  обсохло,  случилась  в
Лондоне, где мы в ту пору  жили,  великая  чума,  и  всем  нам,  Хогбенам,
пришлось выметаться. Я помню тогдашний гвалт, но  где  ему  до  того,  что
стоял в столице штата, куда пришел наш поезд.
     Времена меняются, я полагаю. Свистки  свистят,  машины  ревут,  радио
орет что-то кошмарное - похоже,  последние  две  сотни  лет  каждое  новое
изобретение шумнее предыдущего.
     Дядя Лем чесал во все лопатки. Я едва  не  летел,  поспевая  за  ним.
Хотел связаться со своими  на  всякий  случай,  но  ничего  не  вышло.  Ма
оказалась на церковном собрании, она еще в прошлый раз дала мне взбучку за
то, что я заговорил с ней как бы с небес  прямо  перед  преподобным  отцом
Джонсом. Тот все еще никак не может к нам, Хогбенам,  привыкнуть.  Па  был
мертвецки пьян. Его буди не буди...  А  окликнуть  дедулю  я  боялся,  мог
разбудить малыша.
     Вскоре я  увидел  большую  толпу,  забившую  всю  улицу,  грузовик  и
человека  на  нем,  размахивающего  какими-то  бутылками  в  обеих  руках.
По-моему, он держал речь про головную боль. Я слышал  его  из-за  угла.  С
двух сторон грузовик украшали плакаты: "Средства Пу от головной боли".


     - Ох, ох, - думал дядюшка Лем.  -  О  горе,  горе!  Что  делать  мне,
несчастному? Я и вообразить не мог, что  кто-нибудь  женится  на  Лили  Лу
Матц. Ох, ох!
     Ну, скажу я вам, мы все были порядком удивлены, когда  Лили  Лу  Матц
выскочила замуж, - да с той поры еще десяти годков не минуло. Но  при  чем
тут дядюшка Лем, не могу взять в толк.
     Безобразнее Лили Лу нигде не  сыскать,  страшна  как  смертный  грех.
Уродлива - не то слово для нее, бедняжки. Дедуля сказал  как-то,  что  она
напоминает ему одну семейку по фамилии Горгоны, которую  он  знавал.  Жила
Лили одна, на отшибе, и  ей,  почитай,  уж  сорок  стукнуло,  когда  вдруг
откуда-то с той стороны гор явился один малый  и,  представьте,  предложил
выйти за него замуж. Чтоб мне провалиться! Сам-то я не видал этого  друга,
но, говорят, и он не писаный красавец.
     А если припомнить, думал  я,  глядя  на  грузовик,  если  припомнить,
фамилия его была Пу.


     Дядюшка Лем заметил кого-то на краю толпы и засеменил туда. Казалось,
две гориллы, большая и маленькая, стояли рядышком и глазели  на  приятеля,
размахивающего бутылками.
     -  Идите  же,  -  взвыл  тот,  -  подходите,  получайте  свою  бутыль
"Надежного средства Пу от головной боли"!
     - Ну, Пу, вот и я,  -  произнес  дядюшка  Лем,  обращаясь  к  большой
горилле. - Привет, младший, - добавил он.
     Я заметил, потом поежился.
     Нельзя его винить. Более мерзких представителей рода человеческого  я
не видал со дня своего рождения. Старший был одет в  воскресный  сюртук  с
золотой цепочкой на пузе, а уж важничал и задавался!..
     - Привет, Лем, -  бросил  он.  -  Младший,  поздоровайся  с  мистером
Хогбеном. Ты многим ему обязан, сынуля. - И он гнусно рассмеялся.
     Младший и ухом не повел. Его  маленькие  глазки-бусинки  вперились  в
толпу по ту сторону улицы. Было ему лет семь.
     - Сделать мне сейчас, па? - спросил он скрипучим голосом. - Дай я  им
сделаю, па. А, па? - Судя по его тону, будь у него под рукой  пулемет,  он
бы всех укокошил.
     - Чудный парень, не правда ли, Лем? - ухмыляясь, спросил  Пу-старший.
- Если бы его  видел  дедушка!  Вообще,  замечательная  семья  -  мы,  Пу.
Подобных нам нет. Беда лишь в том, что младший - последний. Дошло, зачем я
связался с вами?
     Дядюшка Лем снова содрогнулся.
     - Да, - сказал он, -  дошло.  Но  вы  зря  сотрясаете  воздух.  Я  не
собираюсь ничего делать.
     Юному Пу не терпелось.
     - Дай я им устрою, - проскрипел он. - Сейчас, па, а?
     - Заткнись, сынок, - ответил старший и  съездил  своему  отпрыску  по
лбу. А уж ручищи у него - будь спок!
     - Па, я предупреждал тебя! - закричал младший дурным голосом. - Когда
ты стукнул меня в последний раз, я предупреждал тебя!  Теперь  ты  у  меня
получишь!
     Он  набрал  полную  грудь  воздуха,  и  его  крошечные  глазки  вдруг
засверкали и так раздулись, что чуть не сошлись у переносицы.
     - Хорошо, - быстро отозвался Пу-старший. - Толпа готова  -  не  стоит
тратить силы на меня, сынок.
     Тут кто-то вцепился в мой локоть, и тоненький  голос  произнес  очень
вежливо:
     - Простите за беспокойство, могу я задать вам вопрос?
     Это оказался худенький типчик с блокнотом в руке.
     - Что ж, - ответил я столь же вежливо, - валяйте, мистер.
     - Меня интересует, как вы себя чувствуете, вот и все.
     - О, прекрасно, - произнес я. - Как  это  любезно  с  вашей  стороны.
Надеюсь, что вы тоже в добром здравии, мистер.
     Он с недоумением кивнул. - В том-то и дело. Просто не могу понять.  Я
чувствую себя превосходно.
     - Почему бы и нет? - удивился я. - Чудесный день.
     - Здесь все чувствуют себя хорошо, - продолжал он, будто не слышал. -
Не считая естественных отклонений, народ здесь собрался  вполне  здоровый.
Но, думаю, не пройдет и пары минут...
     И тут кто-то гвозданул меня молотком прямо по макушке.
     Нас, Хогбенов, хоть целый день  по  башке  молоти  -  уж  будь  спок.
Попробуйте, убедитесь. Коленки, правда, дрогнули, но через секунду  я  уже
был в порядке и обернулся, чтобы посмотреть, кто же меня стукнул.
     И... некому было. Но боже,  как  мычала  и  стонала  толпа?  Обхватив
головы руками все они, отпихивая друг друга, рвались к грузовику, где  тот
приятель раздавал бутылки  с  такой  скоростью,  с  какой  он  только  мог
принимать долларовые билеты.
     Глаза у худенького полезли на лоб, что у селезня в грозу.
     - О моя голова! - стонал он. - Ну, что я вам говорил?!
     И он заковылял прочь роясь в карманах.
     У нас в семье я считаюсь тупоголовым,  но  провалиться  мне  на  этом
месте, если я тут же не сообразил, что дело не чисто! Я не простофиля, что
бы там ма ни говорила.
     - Колдовство, - подумал  я  совершенно  спокойно.  -  Никогда  бы  не
поверил, но это настоящее заклятье.
     Тут я вспомнил Лили Лу Матц. И мысли дядюшки Лема. И  передо  мной  -
как это говорят? - задребезжал  свет.  Проталкиваясь  к  дядюшке  Лему,  я
решил, что это последний раз я ему  помогаю;  уж  слишком  мягкое  у  него
сердце... и мозги тоже.
     - Нет-нет, - твердил он. - Ни за что!
     - Дядя Лем! - окликнул я.
     - Сонк!
     Он  покраснел,  и  позеленел,  и   вообще   всячески   выражал   свое
негодование, но я-то чувствовал, что ему полегчало.
     - Что здесь происходит, дядя Лем?
     - Ах, Сонк, все идет совершенно не так! - запричитал дядюшка  Лем.  -
Взгляни на меня - вот стою я с сердцем из чистого золота...
     - Рад познакомиться с вами, молодой человек, - вмешался Эд Пу. -  Еще
один Хогбен, я полагаю. Может быть, вы могли бы уговорить вашего дядю?
     - Простите, что  перебиваю,  мистер  Пу,  -  сказал  я  по-настоящему
вежливо, - но лучше вы объясните по порядку.
     Он прокашлялся и важно выпятил грудь. Видно, приятно ему было об этом
поговорить. Чувствовал себя большой шишкой.
     - Не знаю, были ль вы знакомы с моей незабвенной покойной женой,  ах,
Лили Лу Матц. Вот наше дитя, младший. Прекрасный малый. Как жаль,  что  не
было у нас еще восьмерых или десятерых таких же. - Он глубоко вздохнул.  -
Что ж жизнь есть  жизнь.  Мечтал  я  рано  жениться  и  украсить  старость
заботами детей... А младший - последний из славной линии. - Па, -  квакнул
вдруг младший, - они стихают, па. Дай, я им двойную закачу, а, па? Спорим,
что смогу уложить парочку.
     Эд Пу собрался снова погладить своего шалопая, но вовремя передумал.
     - Не  перебивай  старших,  сынок,  -  сказал  он.  -  Папочка  занят.
Занимайся своим делом и умолкни. - Он оглядел стонущую толпу. -  Добавь-ка
там, у грузовика, чтоб поживее покупали. Но береги  силы,  малыш.  У  тебя
растущий организм... Одаренный парень,  сам  видишь.  Унаследовал  это  от
дорогой нашей мамочки, Лили Лу. Да, так вот, хотел я жениться молодым,  но
как-то все дело до женитьбы не доходило, и довелось уже  в  расцвете  сил.
Никак не мог найти женщину, которая посмотрела бы... то есть никак не  мог
найти подходящую пару.
     - Понимаю.
     Действительно, я понимал. Немало, должно быть, исколесил он в поисках
той, которая согласилась бы взглянуть на него второй раз.  Даже  Лили  Лу,
несчастная душа, небось, долго думала, прежде чем сказала "да".
     - Вот тут-то, - продолжал Эд Пу, - и замешан ваш дядюшка. Вроде бы он
наделил Лили Лу колдовством.
     - Никогда! - завопил дядюшка Лем. - А если и так, откуда я знал,  что
она выйдет замуж и родит ребенка?! Кто мог подумать?
     - Он наделил ее колдовством, - повысил голос Эд Пу, - да  только  она
мне в этом  призналась  на  смертном  одре,  год  назад.  Держала  меня  в
неведении все это время!
     - Я хотел лишь защитить ее, - быстро вставил дядюшка  Лем.  -  Ты  же
знаешь, что я не вру, Сонки, мальчик. Бедняжка Лили Лу была  так  страшна,
что люди подчас кидали в нее чем попало, прежде чем успевали взять себя  в
руки. Мне было так ее жаль! Ты никогда не  узнаешь,  Сонки,  как  долго  я
сдерживал добрые намерения!  Но  из-за  своего  золотого  сердца  я  вечно
попадаю  в  передряги.  Однажды  я  так  растрогался,   что   наделил   ее
способностью накладывать заклятья. На моем месте так поступил  бы  каждый,
Сонк!
     - Как ты это сделал?
     Действительно, интересно. Кто знает, все может иной раз пригодиться.
     Он объяснял страшно туманно, но я сразу усек, что  все  устроил  один
его приятель по имени ген хромосом. А все  эти  альфа-волны,  про  которые
дядюшка распространялся, так кто ж про них не знает? Небось  каждый  видел
ма-ахонькие волночки, мельтешащие туда-сюда. У деды порой по  шести  сотен
разных мыслей бегают - по узеньким таким извилинам, где мозги находятся. У
меня аж в глазах рябит, когда он размыслится.
     - Вот так, Сонк, - закруглился дядюшка Лем. - А этот змееныш  получил
все в наследство.
     - А что б  тебе  не  попросить  этого  друга,  хромосома,  перекроить
младшего на обычный лад? - спросил я.  -  Это  же  очень  просто.  Смотри,
дядюшка.
     Я сфокусировал  на  младшем  глаза,  по-настоящему  резко,  и  сделал
этак... Ну, знаете, чтобы заглянуть в кого-нибудь.
     Ясное  дело,  я   сообразил,   что   имел   в   виду   дядюшка   Лем.
Крохотулечки-махотулечки, Лемовы приятели,  цепочкой  держащиеся  друг  за
дружку, и тоненькие палочки, шныряющие в клетках, из которых сделаны  все,
кроме, может быть, крошки Сэма...
     - Дядя Лем, - сказал я, - ты тогда засунул вон те палочки  в  цепочку
вот так. Почему бы сейчас не сделать наоборот?
     Дядюшка Лем укоризненно покачал головой.
     - Дубина ты стоеросовая, Сонк. Ведь я же при  этом  убью  его,  а  мы
обещали деду - больше никаких убийств!
     - Но, дядюшка Лем! - Не выдержал я. - Кошмар! Этот змееныш будет  всю
жизнь околдовывать людей!
     - Хуже, Сонк, - проговорил бедный  дядюшка,  чуть  не  плача.  -  Эту
способность он передаст своим детям!
     - Успокойся, дядя Лем. Не стоит волноваться. Взгляни на эту жабу.  Ни
одна женщина к нему на версту не подойдет.  Чтоб  он  женился?!  Да  ни  в
жизть! - подумав, сказал я.
     - А вот тут ты ошибаешься, - оборвал Эд Пу по-настоящему  громко.  Он
весь прямо кипел. - Я все слышал и не забуду, как  вы  отзывались  о  моем
ребеночке. Мы с ним далеко пойдем. Я уже олдермен, и я предупреждаю  тебя,
юный Хогбен, ты и вся твоя семья  будете  отвечать  за  оскорбления!  Я  в
лепешку разобьюсь, но  не  позволю  исчезнуть  фамильной  линии,  слышите,
Лемуэль?
     Дядюшка Лем лишь плотно закрыл глаза и закачал головой.
     - Нет выдавил он, - я не соглашусь. Никогда, никогда!
     - Лемуэль, - злобно произнес Эд Пу. - Лемуэль,  вы  хотите,  чтобы  я
спустил на вас младшего?
     - О, это бесполезно, - заверил я. - Хогбена нельзя околдовать.
     -  Ну...  -  Замялся  он,  не  зная,  что  придумать,  -  хм-м...  Вы
мягкосердечные, да? Пообещали своему дедуленьке, что  никогда  не  убьете?
Лемуэль, откройте глаза и посмотрите  на  улицу.  Видите  эту  симпатичную
старушку с палочкой? Что вы скажете, если благодаря  младшему  она  сейчас
откинет копыта?! Или вон та  фигуристая  дамочка  с  младенцем  на  руках.
Взгляните-ка, Лемуэль. Ах, какой прелестный ребенок! Младший, нашли на них
для начала бубонную чуму. А потом...
     Дядюшка Лем внезапно выпучил глаза и безумным взглядом  уставился  на
меня.
     - Что же делать, если у меня сердце из чистого золота?! -  воскликнул
он. - Я такой хороший, и все этим пользуются. Так вот - мне наплевать!
     Тут он весь  вытянулся,  окостенел  и  лицом  на  асфальт  шлепнулся,
твердый, как кочерга.


     Как я ни волновался, нельзя  было  не  улыбнуться.  Я-то  понял,  что
дядюшка Лем просто заснул, - он всегда так поступал, стоит лишь  запахнуть
жареным. Па, кажись, называет это кота-ле-пснией, но коты и  псы  спят  не
так крепко.
     Когда дядюшка  Лем  грохнулся  на  асфальт,  младший  испустил  вопль
радости и, подбежав к нему, ударил ногой в голову.
     Ну, я  уже  говорил,  мы,  Хогбены,  очень  крепки  головой.  Младший
взвизгнул и затанцевал на одной ноге.
     - И заколдую же я тебя! - завопил он на дядюшку Лема. - Ну, я тебе, я
тебе!..
     Он набрал воздуха, побагровел - и...
     Па потом пытался мне объяснить, что произошло, нес какую-то ахинею  о
дезоксирибонуклииновой кислоте, каппа-волнах и  микровольтах.  Надо  знать
па. Ему же лень рассказать все на простом английском, знай крадет себе эти
дурацкие слова из чужих мозгов.
     А на самом деле случилось вот что. Вся ярость этого гаденыша  жахнула
дядюшку Лема прямо, т