ти  локтей,
опасаясь спугнуть лошадь и размышляя, что делать дальше. Для  Ромашки  я
захватила горсть подсоленных сухариков и теперь машинально перебирала их
в кармане, не осмеливаясь предложить дикой кобыле. Вряд ли она правильно
истолкует мой жест и оценит непривычное лакомство.
   Переживала    я    напрасно.     Сухарики     похрупывали,     лошадь
прислушалась-принюхалась, фыркнула: "А, где  наша  не  пропадала!"  -  и
подбежала ко мне. Я  вытащила  полную  горсть  сухарей,  сложила  ладони
"лодочкой", и в них тут же уткнулись мягкие шелковистые губы.  Мягкие-то
мягкие, но настырные и на диво
   Ловкие. Сухари как ветром сдуло, даже крошек  не  осталось.  Пришлось
снова лезть  в  карман,  вытряхивать  до  последней  крупинки.  Откушав,
лошадка окончательно обнаглела: ткнулась мордой мне в  ухо,  обнюхала  и
попыталась пощипать волосы, обошла вокруг, скептически  разглядывая  под
разными углами. Словно  домохозяйка  на  рынке,  с  брезгливой  гримасой
изучающая уцененный сыр, в тягостном раздумье  -  тряхнуть  кошельком  в
другой лавке или рискнуть желудком в этой.
   Поскольку особого выбора не  было,  дама  смирилась  с  несимпатичным
продуктом, насквозь провонявшим козлом. Шумно выдохнув, она  повернулась
ко мне боком, словно предлагая оседлать. Я осторожно почесала лошадь  за
ухом. Ей понравилось - кобылка нагнула голову, подставляя крутую  шею  с
короткой, словно остриженной гривой. Поглаживание ввело лошадь в  легкий
транс, она пошире расставила ноги, полуприкрыв кошачьи глаза. Осмелев, я
привычно  оперлась  о  холку,  подпрыгнула,  побарахталась  и  бесславно
соскользнула вниз. Кобылица была выше Ромашки  на  добрую  пядь,  и  вся
какая-то обтекаемая, скользкая, словно покрытая  змеиной  чешуей,  а  не
шерстью. Не трогаясь с места, она со снисходительным интересом наблюдала
за моей возней. Влезть на  нее  без  стремян  оказалось  не  проще,  чем
взбежать  по  ледяной  горке.  Пришлось   воспользоваться   перевернутой
кадушкой (лошадь терпеливо ждала, пока я за ней бегала). Удивительно, но
стоило мне выпрямиться, как скольжение и сползание в разные стороны  тут
же  прекратились  -  гибкая  лошадиная  спина  словно   подстроилась   к
наезднице, даже без седла я  сидела  как  влитая.  Осмелев,  я  легонько
ударила лошадь пятКами. Она покосилась на меня, -  я  могла  поклясться,
что ее губы дрогнули в злорадной ухмылке, - и  пошла  плавным  неспешным
шагом.
   Конечно, я и раньше каталась на лошадях без седла, но это было что-то
новенькое. Не чувствовалось  ни  толчков,  ни  подскоков,  отдающихся  в
ягодицах, лошадь  словно  плыла  над  землей,  не  отталкиваясь  от  нее
копытами. Бока кобылы,  сжатые  моими  коленями,  почти  не  шевелились;
казалось, она не дышит, да и не слышно было  дыхания,  если  не  считать
редкого досадливого фырканья, когда лошадь встряхивала головой,  отгоняя
комарье.
   Я чуть сжала колени. Лошадь беспрекословно перешла на трусцу,  словно
всю жизнь ходила под седлом и наловчилась угадывать желания всадника без
шпор и поводьев.
   Ощущение полета усилилось. Чем быстрее  неслась  лошадь  -  рысью,  а
затем галопом,  тем  больше  она  сливалась  с  всадницей.  Казалось,  я
намертво вросла в ее спину, не нуждаясь в седле.
   Случайно глянув вниз, я обомлела - пестревшая цветами луговина  давно
осталась позади, под копытами мелькали бочаги и кочки. Кричать "тпру!!!"
было столь же бесполезно, сколь глупо. Мы  не  падали  в  болото  только
благодаря безостановочному движению,  для  которого  хватает  одной-двух
точек мгновенной опоры.
   Окно бочага. Прыжок! Пять секунд свободного  полета.  Кочка  слева  -
левая передняя нога. Сухой  островок  слева  -  правая  задняя.  Коряга.
Прыжок! Удар копытом в полете. Рывок! Дерево на пути. Поворот в воздухе,
небо смешалось с землей, у самого носа мелькнули сухие ветки. Поваленный
ствол. Прыжок! Прыжок!
   Я зажмурилась, обхватив руками лошадиную шею  и  уткнувшись  лицом  в
гриву. Нет, кобыла не пыталась меня скинуть, мы  по-прежнему  составляли
единое целое, но видеть этот монолит то летящим подобно птице, то  боком
несущимся по топи со скоростью ветра было выше моих сил.
   Наконец лошадь встала.  Нет,  она  не  замедляла  шаг,  не  тормозила
задними ногами, встала - и  все,  словно  чье-то  заклинание  превратило
живое существо в каменную глыбу, неподвластную инерции. Я так не умела и
кубарем полетела через услужливо опущенную шею.  Ехидно  заржав,  черная
кобыла переступила через мое распростертое тело и,  помахав  хвостом  на
прощание, растворилась в непроглядном тумане Козьих Попрыгушек.
   Приподняв голову, я только и смогла плюнуть ей вслед набившейся в рот
тиной. Тропа, поперек которой я  лежала,  была  единственной  безопасной
дорогой через болото. Треклятая кобылица  аки  посуху  промчалась  через
самое сердце трясины, чьего ненасытного чрева остерегаются даже лягушки.
   - Вольха! Вольха!!! - заголосили вдалеке. - Иде ты-ы-ы? Ау!!!
   - Ау! - отозвалась я, различив алую точку  по  направлению  звука.  -
Кузьма-а-ай! Я на тропе! Иди сюда-а-а!
   Ученику Травника, снабженному факелом, выросшему на болоте и знавшему
наперечет каждую кочку, потребовалось не меньше получаса,  чтобы  пройти
треть версты по едва заметной тропе.  Вечерний  туман  заботливо  укутал
Попрыгушки желтым одеялом, ускорив наступление ночи.
   - Ты в порядке? - Парень перебросил факел в левую руку  и  помог  мне
подняться.
   - Вроде бы. - Я потерла ушибленный копчик и одернула куртку. Штаны на
заду пропитались болотной жижей.
   - А где  чернуля?  -  Кузьмай  настороженно  вертел  головой,  словно
опасался, что из тумана за спиной высунется усатая морда и цапнет его за
мягкое место.
   - Ускакала по тропе в другую сторону. - Я слегка  покривил  а  душой.
Мне казалось, что лошадь затаилась в тумане и сквозь него  наблюдает  за
нами всевидящими янтарными глазами. - Славная кобылка,  верно?  А  какая
выносливая! Галопом проскакала добрых пять верст - и даже  не  вспотела,
да что там - не запыхалась!
   Зато с меня пот лил ручьями - правда, по другой причине.
   - Добрые лошади по трясинам не гойсают, - пробурчал Кузьмай. -  То  и
не лошади вовсе,  а  беси  болотные.  Явится  такой  честному  человеку,
поманит, в руки дастся, да и нырнет в бочаг вместе с всадником.
   - Брось, не нырнула же, - неуверенно отмахнулась я.
   - Не нырнула - потому как ведьму в тебе почуяла, - подумав,  заключил
Кузьмай. -  А  супротив  ведьмы  ни  один  бесь  не  выстоит,  потому  -
остереглась топить.
   - Очередная байка, Кузя, - хохотнула я. - Беси, я бы сказала,  весьма
охотно идут на контакт с ведьмами - с целью пообедать. И рано или поздно
какой-нибудь бесь мною, да и тобою подзакусит, так что не рассчитывай на
ведьминскую неуязвимость и неосведомленность бесей в этом вопросе.
   Кузьмай украдкой перекрестился. Мы  потопали  обратно,  парень  низко
держал факел, высвечивая тропу. Пот остыл и сошел, в мокрых штанах стало
зябко, словно кто-то прорезал  в  них  дыру  и  в  нее  беспрепятственно
задувает ледяной ветер. Трава не успела высохнуть после  дождя  и  щедро
поделилась водой с моими сапогами;  в  левый  вошло  больше,  он  хлюпал
громче и противнее. Я плелась за  Кузьмаем,  бездумно  отсчитывая  шаги.
Сто, двести, пятьсот... Вдали нарисовалась Куща,  длинные  узкие  облака
хищно скользили над деревьями, словно выглядывая поживу. Факел  чадил  и
фыркал на последнем издыхании.
   - Слышала? - шепнул Кузьмай, больше лязгая зубами, чем двигая языком.
- Воет.
   Мелодичный, тоскливый, пробирающий до костей  вой  накатывал  волнами
как далекий прибой,  то  разбавляя  ночную  тишину,  то  переплетаясь  с
ветром.
   - Там, - стараясь не поддаваться панике, я махнула рукой на север,  -
приближается. Интересно, оно идет посуху или плывет над  трясиной?  Если
ты знаешь нужную тропу,  можно  пойти  ему  навстречу.  Не  хотелось  бы
разминуться и потом всю  ночь  ожидать  приветливо  оскаленной  морды  в
окошке.
   - Мы же  от-т-туда  пришли.  -  Лицо  Кузьмая  белело  во  тьме,  как
непрожаренный блин. - Т-тропа вильнула....
   - Прекрасно! - Я деловито размяла пальцы.  -  Выходит,  оно  идет  за
нами. Кузя, чуть-чуть помедленнее, но не останавливайся,  чтобы  оно  не
почуяло подвоха.
   Кузьмай одобрил только вторую частью плана, но бросить  меня  посреди
болота не посмел. Идти стало значительно  веселее,  ногам  не  терпелось
резво пуститься наперегонки.
   До  леса  оставалось  шагов  двести,  когда  факел  чихнул  и   угас.
Раскаленный уголь на конце медленно потускнел,  словно  вбирая  отданный
ранее свет.
   Мы застыли на месте. Над трясиной  перемигивались  болотные  огоньки,
невдалеке истошно блеял несносный козел. Потом замолчал, но воя мы  тоже
не услышали.
   - Отстал? - с надеждой пробормотал Кузьмай.
   - Подкрадывается, - неумолимо отрезала я. - Как у тебя с практической
магией?
   Травник судорожно сглотнул, что вряд ли можно  было  истолковать  как
положительный ответ. Видимо, прикладные дисциплины ему не давались.
   - Тогда хотя бы под ногами не путайся, - вздохнула я. Закатала рукава
и начала поочередно щелкать пальцами обеих  рук,  развешивая  в  воздухе
комки  пульсаров.  Мне  не  хотелось  выдавать  живоглоту  наше   точное
местонахождение,  и  они  вспыхивали  с  задержкой,  отлетев  локтей  на
двадцать. Я успела сотворить девять штук, когда редкий  лязг  Кузьмаевых
зубов  перешел  в  дробный  стук  и   нечленораздельное   мычание.   Его
указательный палец трясся в унисон с челюстями.
   Светящийся шарик  прикорнул  на  кончике  носа  заметно  озадаченного
живоглота, припавшего  к  тропе  и  весьма  недовольного  разоблачением.
Клацнули зубы, но пульсар легким  перышком  выскользнул  из  смыкающейся
пасти и завис чуть поодаль.
   Он и впрямь походил на малого тинника - если подрастить последнего до
размеров медведя, пропорционально увеличив зубастую пасть от уха до уха.
Казалось, шеи у него нет вовсе, голова плавно  перетекала  в  квадратное
туловище, покрытое спутанной шерстью. Мощные  задние  лапы  были  короче
передних раза в два, из-за чего казалось, будто живоглот идет вприсядку.
   Я как-то сразу поверила в его глотательные  способности  и  не  стала
дожидаться  наглядной  демонстрации.  Мы  ударили   одновременно   -   я
излюбленной  волной  огня,  Кузьмай  с   надрывом   заголосил   какое-то
заклинание. Понять его в столь драматическом исполнении  было  непросто,
но, как ни странно, оно сработало: нас обоих швырнуло на землю, тварь же
едва пошатнулась. Волна прошла верхом, гигантской дугой расчертила  небо
и бесславно угасла, оставив легкое дымное облачко.
   - Я же просила!  -  завопила  я.  Оправдываться  было  некогда  -  мы
подхватились  и  бросились  врассыпную:   я   назад   по   тропе,   мимо
остолбеневшего от такой наглости живоглота,  Кузьмай  вперед  -  другого
пути не было.
   Удаляться от болота тварь не хотела, а может, просто любила девушек в
собственном соку. Она без колебаний развернулась и  бросилась  за  мной,
давясь хриплым рыком. Двигался  живоглот  длинными  прыжками,  каждый  в
пять-шесть моих шагов, но грузно и неуклюже, так что  догнать  меня  ему
удалось не сразу. В темноте я почти ничего не видела и  неслась  наугад,
стараясь не думать о трясине по обе стороны тропки.  Ноги  скользили  по
мокрой осоке. Живоглот старательно пыхтел за спиной,  нагуливая  аппетит
перед ужином. Разумеется, я не собиралась подкармливать бедное животное.
Дождавшись подходящего  момента,  я  резко  остановилась,  развернулась,
присела и кувыркнулась вперед, бормоча заклинание. Надо мною  в  высоком
прыжке пролетел удивленный живоглот, приземлился и яростно  взревел:  из
парных дыр в брюхе хлестали темные струи, шерсть по краям  дымилась.  Не
обольщаясь, я вскочила на ноги и без  оглядки  побежала  обратно.  Глаза
худо-бедно приноровились  к  темноте,  трясина  слабо  фосфоресцировала.
Тропа казалась черным ручьем, змеившимся по серебристому лугу. Нежить на
диво  живуча:  даже  выпотрошенная,  не  сразу  издохнет;   получив   же
смертельную рану,  будет  преследовать  обидчика  до  последнего.  Может
статься, до утра - тьма покровительствует нечистой силе, в ней прекрасно
себя чувствует даже изначально мертвый  зомби.  Потому-то  бывалые  маги
рекомендуют  загодя  приглядеть  высокое  дерево,  дабы  в  случае  чего
пересидеть  на  нем  праведный  гнев  агонизирующей  твари.   Раньше   я
посмеивалась над подобными советами, но  сейчас  была  совсем  не  прочь
схалтурить, махнув рукой на честь, доблесть и славное имя в летописи.
   Раненый живоглот скакал  медленнее,  зато  свирепо  и  недвусмысленно
ревел в полный голос, отбивая охоту сдаваться  и  просить  прощения.  До
Кущи оставалось меньше тысячи шагов, до  живоглота  -  три  прыжка,  для
мгновенного перемещения на несколько  сот  локтей  требовалось  замереть
хотя бы на пять секунд и умиротворенно сосредоточиться.  Я  сомневалась,
что сумею надлежащим образом умиротвориться с разъяренным живоглотом  за
спиной, и мчалась вперед что есть мочи, лихорадочно перебирая  в  памяти
доступные заклинания.  К  сожалению,  большинство  из  них  были  строго
специфичными,  рассчитанными  на  конкретный  вид  нежити,  а   живоглот
классификации не поддавался.
   Тварь настигала. В лицо бил ветер, в спину - столь  же  неприветливое
дыхание.  Эх,  жаль,  меч  остался  в  ските.  Закаленная  сталь   порой
оказывается действеннее магии, упокаивая нежить на месте. Я  представила
веревку,  натянутую  поперек  тропы,  перепрыгнула  и  с   удовольствием
заслушала  тяжелый  удар  о  землю.  Топот  на  секунду   умолк,   потом
возобновился с  удвоенным  энтузиазмом.  Только  я  собралась  повторить
удачный трюк, как сама поскользнулась на островке грязи,  шлепнулась  на
колени и единственное, что успела сделать, -  обернуться  и  швырнуть  в
живоглота пульсирующий комок огня, растекшийся по морде.
   Как ни странно, это сработало - ослепленный гад закрутился на  месте,
рыча,  плюясь  и  раздирая  морду  лапами.  От  пульсара  летели  клочья
вперемешку с шерстью. Я потихоньку отползала назад и все никак не  могла
подняться, неудачно подвернув ногу. Малейшее движение  причиняло  острую
боль, ступня словно онемела.
   И тут из темноты выскочил козел, осмотрелся, тряхнул бородой,  выбрал
ни разу  не  боданный  зад  и  без  колебаний  пошел  на  таран.  Звучно
припечатанный рогами, живоглот пошатнулся, совершил величавый полуоборот
над тропой и ухнул в болото головой вниз, плеснув на меня затхлой жижей.
Забился,  задрыгал  задними  лапами  под  шипение  и  бульканье  пузырей
болотного газа, скопившегося в толще  трясины,  погружаясь  все  глубже,
пока не исчез целиком.
   Воцарилась тишина, с непривычки зазвеневшая  в  ушах.  Прошло  немало
времени, прежде чем сквозь нее проступил шелест ветра в мохнатых гривках
осоки,  жабья  разноголосица,  надрывные   крики   осмелевшей   выпи   и
заплетающиеся шаги.
   Пульсар  Кузьмая  напоминал   худосочного   светляка   на   последнем
издыхании, призванного скорее для моральной поддержки, нежели  борьбы  с
темнотой.
   - Г-г-где? - только и спросил он,  явно  имея  в  виду  не  утерянный
впопыхах сапог.
   Я молча показала на угомонившийся бочаг.
   - Н-не выберется? - трясущимися губами пролепетал парень.
   Я  пожала  плечами.  Трясина  сыто  хлюпнула.  Козел  дробной  рысцой
подбежал ко мне и ехидно заблеял в ухо. Я подняла  волочившуюся  за  ним
веревку, показала парню:
   - Твоя работа? Он кивнул:
   - Дай, думаю,  спущу  -  авось  отвлечет  живоглота.  Боднуть  успел,
зараза, так я ему ногой под зад - направление, значит, задал...
   Кстати, о ноге. Сцепив зубы, я размяла ступню, покрутила из стороны в
сторону. В лодыжке глухо  щелкнуло,  кольнуло  и  потихоньку  отпустило.
Кузьмай помог мне подняться, изловил козла, и  мы  втроем  заковыляли  к
лесу.
   Вновь заморосил дождь, но в Куще о нем напоминал только мерный шелест
листьев над головой. Травник поджидал нас у  двери  скита  с  факелом  в
руках. Маня пристыженно сжалась в комочек  у  его  ног.  Козел  радостно
бросился вперед, но мы с Кузьмаем повисли на веревке.
   - Хвала богам, вернулись! - Старец облегченно затушил факел о землю и
посторонился, пропуская нас в  скит.  Кроме  козла,  разумеется.  Маньку
звали, но она не пошла - насторожила острые ушки и  убежала  в  темноту,
мышковать. - Я слышал вой...
   - А мы даже видели его источник, - подхватила  я.  -  Увы,  трофейных
клыков прихватить не удалось...
   - Нет клыков - нет гонорара, - расхожей фразой пошутил Травник. Среди
магов-практиков и впрямь слишком много жуликов, чтобы верить им на слово
и по несколько раз платить за одного и  того  же,  якобы  усекновенного,
упыря.
   Рассказывать о живоглоте я предоставила Кузьмаю, и  он  не  подкачал,
так расписав побоище, что мы с Травником слушали его с открытыми  ртами.
Рукопашных боев с подручными дубинами и могущественных заклятий  хватило
бы на десяток подвигов. Изредка парень сбивался и  начинал  рассказывать
от первого лица,  а  живоглот  двоился,  одновременно  нападая  слева  и
справа.
   Заметив  мое  неподдельное  изумление,  Травник  рассмеялся,  оборвал
сконфуженного Кузьмая и потребовал  мою  версию  событий.  Я,  напротив,
постаралась изложить  их  как  можно  суше  и  короче  -  собой  я  была
недовольна, приписав победу везению, а не мастерству.
   Но моим рассказом Травник был поражен  еще  больше.  Видимо,  Кузьмай
совершал "подвиги" по десять раз на дню и маг решил,  что  мы  в  лучшем
случае видели живоглота мельком, а то и вовсе не  дали  себе  труда  его
рассмотреть, убегая без оглядки.
   - Конечно, я считал и считаю, что это не женская работа, -  помедлив,
сказал он, - но вы справляетесь с ней лучше иного мужчины.
   Я презрительно фыркнула над  первой  частью  фразы,  в  глубине  души
довольная  похвалой.  Воодушевленный  Кузьмай  начал   рассказ   заново,
заполонив  жмырями  все  болото,  -   видимо,   репетировал   завтрашнее
выступление перед доверчивыми сельскими девками.
   Переодевшись, я устроилась на лежанке возле печи с кружкой  травяного
отвара, вместо одеяла укутав колени волчьей шкурой - охотничьим  трофеем
Кузьмая. Шкура была седая, довольно-таки лысоватая и без лишних дыр,  то
есть, скорее всего,  отданная  волком  добровольно.  Отвар  готовил  сам
Магистр, от него вкусно пахло медом и земляничной поляной. Зелье  слегка
горчило, но вполне годилось для прихлебывания маленькими глоточками.  То
что надо для неспешного изучения толстой книги  по  неестествознанию.  Я
листала страницы подряд, разглядывая картинки на предмет  сходства.  Наш
знакомец сыскался в разделе  "Нежить  болотная,  чудная  и  вымирающая".
Откашлявшись, я зачитала вслух:
   - "Тинник большой, он же жмырь,  заглот,  хохотун  болотный".  Ничего
себе хохотун, веселье так ключом и било. "Злобный зело".  Заметили.  Что
дальше? "Жретъ яко людей, тако ж  и  птицу,  зверя,  гадов  всяческих  и
нежить прочую". Ага! А я-то думала, он сидит на диете. "На жмыря  ходить
надобно по двое, а лучше по трое, а лучше всем  скопом,  сколько  есть".
Ценное указание. К чему бы это? А, вот: "покуда жмырь  одного  заглотит,
другой его цепом по темени жахнет, аль мечом,  аль  дубиною..."  Ух  ты,
даже лопатой можно. "А  то  загадку  ему  сказать:  "Что  на  гвоздь  не
повесишь?"
   - А и правда, что? - заинтересовался Кузьмай.
   - Не указано. Ладно, продолжаю. Антинаучно как-то  мы  его  угробили,
даже неловко. "Покуда жмырь думать будет,  цепом  его  по..."  В  общем,
разгадку знать не обязательно, разве что с  первого  удара  не  уложишь.
Триста лет книжечке, в современных учебниках ничего похожего нет.
   - Вымер, видать, - предположил Кузьмай. Я пролистала главу до конца:
   - На момент составления книги  водился  только  на  низинах  Озерного
края, возле Гребенчатых гор. Травник задумчиво пригладил бороду:
   - Тех болот давно и след простыл