бы растворялся в мягкой ореховой обшивке, искажая бегущую рядом с ней тень. Она считала двери, как вехи на пути из Уэйборн-Парка в Лондон. Расстояние от северного до южного крыла показалось ей почти таким же далеким.
     Мерседес почувствовала некоторую неуверенность только около площадки главной лестницы, соединяющей оба крыла. Она прислушалась, надеясь уловить хоть какой-нибудь шум, подтверждающий, что Колин находится в библиотеке. Но услышала лишь стук собственного сердца.
     Но она не вернется, нет... Как граф и предполагал, замаячившая впереди свобода заставит ее пойти на все. Она торопливо пересекла площадку и бесстрашно углубилась в темные переходы южного крыла.
     Мерседес с Колином сразу, без всякого обсуждения, решили, что ему следует выбрать комнату именно в этой части дома. Это было удобно для всех. Мерседес была спокойна, что ему не будут слишком уж надоедать близнецы своей возней или девицы своими просьбами и заботами. Да и сама она не опасалась наткнуться на него каждую минуту где-нибудь на повороте. Северное крыло всегда было ее святилищем и прибежищем, а северная башенка - колокольней. Присутствие там Колина было бы для нее как вторжение в ее пределы и заставило бы усомниться в собственном желании жить в Уэйборн-Парке.
     И как ей казалось, он тоже считает, что устроился в этом доме вполне удобно. Ему должно нравиться, что он избавлен от детских выходок Бриттона и Брендана, предсвадебных приготовлений Хлои и болтовни Сильвии. И он должен оценить, что может проводить время на расстоянии от нее. Так считала Мерседес. Он привык к обществу мужчин, и наверняка иногда его может раздражать даже звук ее голоса.
     Дверь в комнаты Колина была закрыта. Замирая от страха, она крепко прижала ухо к двери из темного дерева и прислушалась. Ей пришлось призвать на помощь все свое мужество. И, только убедившись, что в комнате никого нет, она вошла. Дверь закрылась за ней с мягким щелчком.
     На тумбочке у кровати горела масляная лампа. Фитиль был почти до предела закручен, испуская маленький, не больше ногтя, язычок пламени. Но Мерседес для ее дела было достаточно и этого света.
     Она знала, где у него хранятся банковские чеки. Он уже несколько раз просил ее найти в его комнате и принести к нему в библиотеку бухгалтерскую книгу. Когда-нибудь выяснится, вполне возможно, совсем скоро, что он напрасно так ей доверился. В душе Мерседес чувствовала глубокое раскаяние, но не позволяла себе расслабляться и рассуждать на тему, на что же она идет. Ей гораздо проще было думать, что раскрытие этого преступления не будет для него откровением, а лишь еще одним подтверждением его первого о ней впечатления.
     Кроме кровати с пологом и комода, в комнате Колина был письменный стол и большое кресло с подголовником. Для удобства под письменным столом обычно стояла деревянная скамеечка. Мерседес заметила, что, с тех пор как Колин поселился в этой комнате, скамеечка постоянно была на месте, так что он мог вытянуть под столом свои длинные ноги и откинуться в кресле. С начала его заключения в их доме он написал несколько писем. Мерседес знала об этом, потому что отсылать письма стало ее обязанностью. Одно из них было на имя мистера Абернэйти, поверенного Колина в Лондоне. Другое было отослано в его банк. Больший интерес представляли письма, адресованные некой мисс Джоанне Ремингтон в Бостоне. Эта фамилия вертелась у Мерседес в голове, пока она не вспомнила, что большой клипер Колина Торна называется "Та-инственный Ремингтон". Похоже, что Джоанна Ремингтон - дочь хозяина корабля. И Колин, очевидно, послал ей лично письма, которые не мог доверить Обри Джонсу.
     Мерседес недовольно поджала губы, не задумываясь, однако, о причине своего недовольства. Она решительно выбросила из головы мысли о письмах и подняла полированную крышку секретера Колина.
     В одном углу лежала аккуратной стопкой тончайшая писчая бумага. Тут же было разбросано несколько скомканных листков, свидетельствующих о муках творчества Колина, который излагал слова на бумаге. Основное пространство занимала чековая книжка. Она открыла ее и просмотрела суммы его счетов. Он вполне мог выделить две тысячи фунтов для дяди. Мерседес осторожно вырвала из середины книжки лист с красивыми водяными знаками, держа его за самый краешек, и подняла одно из смятых писем Колина, чтобы изучить образец его подписи.
     Дрожащими от волнения руками она начала опускать крышку секретера. И вдруг та вырвалась у нее из рук и с грохотом упала на место, и этот звук раздался в тишине комнаты как выстрел. Мерседес с ужасом отскочила от письменного стола, выронив при этом оба листка бумаги. Незаполненный чек мягко спланировал на пол и, подхваченный легким сквознячком, отлетел в сторону, не даваясь ей в руки. Метнувшись за ним, она снова всколыхнула воздушный поток, и листочек исчез под кроватью Колина. Туда же укатилось и скомканное письмо.
     Мерседес вздохнула.
     Она уже собиралась опуститься на колени, как вдруг почувствовала какое-то движение в дверях. Оглянувшись, она увидела, что дверь открыта. На пороге стоял Колин Торн.
     Мерседес застыла на месте. Он видел? А если видел, то что? Ведь она уже не стояла у письменного стола. Но он наверняка слышал стук, когда упала крышка! Догадался ли он, что это был за звук, или его можно убедить, что это не имеет отношения к ней и к ее присутствию в этой комнате? Вопросы бешеным галопом промчались в голове Мерседес, и ни на один из них не было готового ответа.
     Колин шагнул в комнату, закрыв дверь каблуком.
     - Вот уж не ожидал, - невозмутимо сказал он. Мерседес постаралась держаться спокойно, и ей это удалось.
     - Так ли?
     Он слегка улыбнулся.
     - Может, и не совсем так. Все эти ночи, когда вы закрывали свою дверь, моя всегда оставалась открытой.
     Откуда он знал про закрытую дверь? Неужели действительно подходил к ее комнате? В ее широко открытых глазах все эти вопросы читались настолько ясно, будто она произносила их вслух.
     - Нет, - сказал Колин. - Я никогда не пытался прийти в вашу комнату. Я дал вам распоряжение и надеялся, что вы благоразумно будете ему следовать.
     На этот раз Мерседес даже не возмутило то, что ей было приказано запирать дверь. Она стояла тише воды ниже травы, опустив руки по швам, и мучительно старалась не отводить взгляд в сторону, а смотреть ему прямо в глаза.
     Больше всего она боялась, как бы он случайно не заглянул под кровать, где лежало свидетельство ее вероломства.
     - Это меняет дело, - заключил он. И поскольку она не отвечала, а продолжала молча смотреть на него, Колин добавил:
     - Как вы считаете?
     Она молча кивнула. Это почти незаметное движение стоило ей больших усилий. Ее головка на стройной шее бессильно склонилась, будто расцветший пион на тонком стебле. Она открыла рот, желая что-то сказать, но не произнесла ни звука. Колин не пришел ей на помощь. Она поняла, что он ждет слов от нее. Конечно, Мерседес знала, что дело может обернуться именно таким образом. И она даже оделась как раз для этого случая. Вот только не придумала, что будет говорить. Так и не решив, что же ей сказать, она снова открыла рот:
     - Я думаю о вас.
     - О-о?!
     Бровь его изогнулась дугой. Мерседес не могла понять, что это: неподдельное любопытство или насмешка?
     - Часто, - сказала она и, помолчав, добавила:
     - Постоянно.
     Так трудно было не двинуться и не пошевелить руками, когда она увидела, как сузились его темные глаза и буквально пронзили ее.
     Колин не отрывал взгляда от ее лица, но видел ее всю. Ее волосы, подхваченные красной лентой, свободно обрамляли лицо. Яркий цветной лучик великолепно контрастировал с девственной белизной ее простой ночной рубашки. Тонкое полотно легко прикасалось к ее коже, оно не было прозрачным, но под ним угадывались малейшие изгибы ее тела. Соски ее светились и нежно топорщились под тканью, как нераспустившиеся бутоны, едва заметно приподнимаясь и опускаясь в такт ее частому дыханию.
     Она была без комнатных туфель и стояла, опираясь одной босой ногой на другую, обнажив тонкую щиколотку. Колин увидел, что ее нервозность сменилась приступом смущения, который вот-вот заставит ее выбежать из комнаты.
     - Подойдите, Мерседес, - тихо сказал он. Мерседес не сомневалась: это приказ. Расстояние между ними показалось ей огромным. Куда больше, чем то, что она преодолела за сегодняшний вечер. Он протянул к ней руку ладонью вверх, и она поняла, что уже идет к нему. Какая-то потусторонняя сила толкнула ее в его объятия, поднялась на цыпочки, будто потоком воздуха, и крепко прижала к нему.
     Его рот властно накрыл ее губы. Настойчиво. Требовательно. Это было почти как наказание. И только когда она в полной мере ответила на этот взрыв страсти, его губы стали мягкими и чуткими. Теперь он пробовал ее губы на вкус, смаковал их, провел кончиком языка по их нежной внутренней поверхности и по волнистому гребню зубов.
     Она ответила на эту чувственную атаку, еще сильнее прижавшись к нему.
     Ее груди расплющились под напором его мускулистой груди. Золотые пуговицы его жилета отпечатались у нее на коже. Мерседес обхватила руками его шею и подтянулась на них, а он поддержал ее руками за талию.
     - Вы стоите на моих ногах. - Он прошептал это, касаясь губами ее губ.
     - Что?
     Колин легко поднял ее, держа за талию.
     - Мои пальцы. Вы стояли на них.
     Но Мерседес не могла проверить правдивость его слов, потому что их тела были слишком крепко прижаты друг к другу. Она просто поверила ему.
     - Я больше не буду. - Она сказала это задыхающимся голосом.
     Он снова поставил ее на носки своих башмаков.
     - А я ничего не имею против.
     Он опять поцеловал ее, чувствуя, как она перебирает босыми ногами, ища точку опоры. Она откликнулась на его поцелуй всем телом. Она была легка и податлива, как ивовый прутик, и чудесным образом изогнулась в его руках, когда ее настиг взрыв наслаждения.
     Заключив в ладони, как в чашу, нежные округлости ее ягодиц, он еще крепче прижал ее к себе и держал так, пока не проснулось и встало его мужское естество. Почувствовав совсем близко его отвердевшую плоть, она отчаянно впилась пальцами ему в плечи. От страха у нее перехватило дыхание, и он поймал поцелуем ее сдавленный крик. Его руки будто хотели обнять ее разом всю: прошлись вверх по спине и снова скользнули вниз. На этот раз она сама устроилась в чаше его ладоней, и, когда он снова поднял ее и прижал к себе, она уже не испугалась, а застонала от удовольствия, вызвав у него ощущение щекотки на губах и острый ответный импульс в паху.
     Мерседес перебирала длинные пряди его золотых волос. Они светились и вспыхивали искрами даже при тусклом свете ночника. Шелковые завитки закручивались вокруг пальцев. Она касалась его затылка кончиками пальцев, чувствуя, как его реакция задевает и в ней какие-то струны. Она сначала вообразила, что она паук, а он муха. Теперь же она не была уверена, кто же из них плетет паутину и важно ли это вообще. Они оба попали в эту ловушку.
     Колин прервал поцелуй, и Мерседес опустила голову ему на плечо. Он слышал ее легкое дыхание и частые удары ее сердца. Она отвернулась в сторону и прижалась щекой к отвороту его пиджака. Его губы слегка касались ее темени. Он уже не прижимал ее к себе так сильно. Им руководила необходимость сдержать себя и успокоиться.
     "Неужели это все?" - подумала Мерседес. Ей было не по себе. Она чувствовала внутреннюю дрожь, пустоту и какую-то странную неудовлетворенность. Его поцелуи так измучили и захватили ее. Мерседес подняла голову. Ее сознание затуманилось, а зрачки стали такие большие и черные, как те, в которых отразился ее взгляд. И когда Мерседес приблизила свои губы к его губам, она не думала о тех бумажках, что лежали под кроватью у Колина и ждали, когда он их обнаружит, если она свернет с намеченного пути. Были и другие сокровенно-личные причины, побудившие ее сделать то, что она сделала.
     Колин в ответ лишь слегка поцеловал ее.
     Она озадаченно посмотрела на него.
     - Это потому, что я опять стою на ваших ступнях?
     Колин покачал головой.
     - Это потому, что, если вы еще прикоснетесь ко мне, я, наверное, вывернусь наизнанку.
     Глаза у нее широко раскрылись, напомнив ему, что при всех своих замашках сирены она, по сути, еще невинный младенец.
     - Это комплимент, - поспешил он заверить ее.
     - О-о!
     Это был лишь легкий толчок воздуха, но он произвел такое же действие, как если бы ее губы прижались к его рту.
     - Господи, - прошептал он.
     Теперь уже ничто не могло остановить его. Он поднял Мерседес и понес ее к постели.
     Перемена положения в пространстве изменила все ее восприятие. Даже стоя на его ногах, она считала, что находится с ним в равных условиях. Теперь же, когда он вытянулся рядом с ней, он показался ей очень большим. Она почувствовала его вес, когда он положил свою ногу поперек ее ног. Его руки поймали ее запястья и слегка прижали к постели. Вроде бы мягким было это давление, но она не могла освободиться от него, как от железных наручников.
     Он зарылся лицом ей в плечо. На шее был виден лишь легкий розовый шрам, оставленный графским хлыстом. Но влажный след языка Колина на ее коже ожег Мерседес сильнее, чем воспоминания о ране и о невыносимой боли. Она вскрикнула и выгнулась дугой от боли, которую вызвало его прикосновение.
     - Колин, - сказала она. Он коснулся уголком губ ее рта.
     - Повтори еще раз.
     Она сделала это без колебания:
     - Колин.
     Его губы спустились вниз, к шее. Зубами он дернул за конец красной ленты. Выпустив наконец ее запястья, он зарылся ей пальцами в волосы. Запах лаванды дразнил его.
     Мерседес затаила дыхание, когда его пальцы скользнули по ее вискам и коснулись щек. Это было благоговейное прикосновение. Обожающее. Он вдыхал запах ее волос, поднимая густые пряди и отпуская их, и они каска-дом падали ему на руки.
     Поднявшись на локте, он приспустил ее ночную рубашку с плеч. Провел рукой по ключицам. Потом наклонился и поцеловал впадинку между ними. Рубашка застряла где-то на уровне груди. Он спустил ее ниже.
     Голова у нее пошла кругом, когда она увидела, как его губы приближаются к ее соску. Но то, что он сказал, почти лишило ее сознания.
     - Сколько будет стоить, чтобы ты согласилась спать со мной?

Глава 8

Мерседес уперлась в плечи Колина. Его губы успели лишь слегка коснуться ее груди. Она извернулась и попыталась освободиться, но он удержал ее всем торсом. Слегка усилив захват ногой, он поднял голову и посмотрел на нее.
     - Зачем вы это сказали? - прошептала она. Он не ответил, продолжая внимательно изучать ее. Свет лампы освещал ее лицо, позволяя разглядеть ее точеный нос и совершенную линию губ. Она попыталась гордо вскинуть подбородок, но от этого лишь обнажилась ее стройная шея, вызывая в нем мучение и наслаждение. Он готов был задушить ее. Но вместо этого он ее поцеловал. Колин коснулся ртом нежной кожи у основания ее шеи. Кончиком языка измерил ямку над ключицами. Он почувствовал, как она замерла и как забилась жилка под его губами. Ее пальцы на его плечах задрожали, и она опять попыталась оттолкнуть его, но в этом движении не чувствовалось настоящего сопротивления. Его поцелуи спустились ниже, прошлись по ключицам и скользнули к груди. Он поймал губами сосок и втянул его в себя.
     У Мерседес перехватило дыхание, и все тело пронзило небывалое острое ощущение.
     Она вся выгнулась под ним дугой, и тогда он выпустил сосок.
     - Ты не ответила на мой вопрос, - сказал он. И снова все ее тело напряглось, но лишь на одну секунду. В следующее мгновение она сжала кулаки и стала молотить его по груди и плечам, так что у него не было иного выхода, как снова прижать ей руки. Мерседес уперлась пятками в матрас, подпрыгнула вверх и резко развернулась, почти сбросив его с себя. Этот успех вдохновил ее еще на одну попытку, еще.
     Колину оставалось только ждать. В конце концов, она затихла, но не столько сдалась, сколько устала. Он еще слышал ее шумное дыхание, но лицо уже успокоилось. Одна лишь тоненькая складочка между красиво очерченными бровями выдавала ее напряжение. В ясных серых глазах застыла настороженность.
     - Не обижай меня, - тихо попросил он.
     - Не понимаю, о чем вы говорите.
     Колин еще сильнее сжал ее запястья. И только увидев, как она вздрогнула и сморщилась от боли, понял, что он делает. Он тут же ослабил пальцы, но не совсем освободил ее руки.
     - Не надо так, Мерседес. Скажи мне.
     В горле у нее застрял комок слез. Она не могла из-за этого вымолвить ни слова.
     Колин понял ее молчание как отказ, а пристальный взгляд сухих, без слезинки, глаз воспринял как вызов. Он тихо выругался.
     - Тебя нужно обязательно припереть к стенке? - спросил он. - Я видел, как ты достала гроссбух и что произошло потом.
     Мерседес отвернула лицо. Она не смогла сдержать тихий, безнадежный стон отчаяния.
     - Теперь тебе легче признаться в том, что ты сделала? - спросил он.
     Он отпустил ее руки и, вытянувшись рядом с ней, легко взял в ладони голову и нежным движением повернул ее лицом к себе. Большим пальцем обвел линию ее нижней губы. Ее шелковые волосы коснулись его рук, как тончайшая паутина.
     Голос Колина был спокойный и немного хрипловатый.
     - Единственное, что изменилось: теперь ты знаешь, что я знаю.
     Она прикусила нижнюю губу. Он закрыл ее рот своим. Поцеловал ее раз... два. Потом еще, более глубоко, пытаясь добиться того отклика, которым она уже одарила его однажды. Ее губы стали мягкими и раскрылись. Она тронула кончик его языка своим, прежде чем он успел его убрать.
     - Мерседес!
     Он спокойно произнес ее имя, ничего не добавив. Но она уже знала, чего он от нее ждет, независимо от того, спросил он или нет.
     - Две тысячи фунтов, - ответила она. Она пристально смотрела на него, ожидая, что сейчас он замрет от изумления, возмутится или выругается. Но ничего подобного не произошло. Колин даже не шелохнулся.
     - Очень хорошо, - сказал он.
     Он отпустил ее, сёл и передвинулся на край постели. Встав, он нагнулся, поднял из-под кровати оба листа бумаги и отнес их на письменный стол. Потом поднял крышку секретера, достал гроссбух и записал на копии счета сумму в две тысячи фунтов.
     - На кого мне выписывать счет? На тебя? - спросил он.
     Мерседес села. Она подняла бретельки ночной рубашки, чтобы прикрыть грудь, но ей показалось этого мало. Дотянувшись до края покрывала, она натянула его на себя.
     - На Эшбрука и Дикинза.
     Колин сделал запись и закрыл гроссбух. Потом убрал книгу и скомканное письмо. Окунув перо в чернила, он аккуратно расправил на столе бланк банковского чека с водяными знаками. Его рука быстро двигалась по бумаге, почерк у него был тяжелый и твердый, без завитков и других украшений.
     - И кто эти господа?
     Он выжидательно посмотрел на нее, оторвав перо от бумаги.
     Мерседес вспомнила, что говорил ей дядя, но Колину нельзя было говорить, что они купцы. Какой товар она сможет показать ему на сумму в две тысячи фунтов?
     - Они поверенные, - сказала она.
     Это был более безопасный ответ, потому что ей ничего не нужно было потом предъявлять. А дела с любым поверенным обычно кончались кучей бумажек, заполненных писаниной на совершенно особом, труднодоступном языке законников.
     Колин кивнул и продолжал писать.
     - А адрес их конторы?
     Мерседес дала ему адрес дядиного дома в Лондоне. Она смотрела, как Колин записывает все это вранье в чек, и ощущала противную тошноту под ложечкой.
     Он поставил свою подпись несколькими скупыми движениями и отложил перо. Потом еще раз посмотрел на чек и повернулся к Мерседес.
     - Ты хочешь посмотреть на него? - спросил он. Она покачала головой.
     - Я доверяю вам, - сказала она. Мерседес опустила голову, заметив на его губах сдержанную насмешливую улыбку.
     - Если бы я мог сказать то же самое о вас!
     Ее поразил тон, которым это было сказано, - не презрительный, а скорее покорный, даже пе