исках.
     Но, слава Богу, теперь уже они все пристроены, все получили специальность и обзавелись семьями. Джей Мак привык думать, что и его милая Мэри в какой-то степени тоже имеет семью. В свое время он был против ее ухода в монастырь - и это был первый серьезный конфликт с дочерьми, - однако со временем смирился и даже стал делать анонимные пожертвования в монастырь Призрения Малых Сих, помогая отстроить новую больницу. Похоже, Мэри догадывалась об источнике необычно щедрых пожертвований, однако держала язык за зубами.
     Когда подали сладкий картофель, Мойра попыталась завести разговор по поводу ноябрьской поездки в Денвер, однако Джей Мак не попался на эту удочку. Тогда она предприняла еще одну попытку, с юмором описывая свой утренний поход по магазинам. Джей Мак наслаждался свежим сыром, исправно хихикал над каждой шуткой, но пропускал мимо ушей все намеки насчет возможного путешествия на Запад.
     Безуспешные маневры Мойры продолжались почти до конца обеда, так что Мэри предоставилась возможность поговорить о своих делах только за малиновым муссом.
     - Я решила уйти от Малых Сих, - звонко и ясно произнесла она.
     Однако ей пришлось повторить новость, ибо ни Джей Мак, ни Мойра не смогли осознать ее с первого раза. И хотя решимость Мэри нимало не поколебалась, почему-то во второй раз та же краткая фраза далась ей с большим трудом.
     Слушая Мэри, Джей Мак не смотрел на нее. Его взгляд не отрывался от лица жены, ставшего белее снега.
     - Ты это серьезно? - спросил он наконец.
     - Ты не можешь говорить это всерьез! - не веря своим ушам, вскричала Мойра.
     - Я так решила, - твердо ответила Мэри, отодвигая тарелку с муссом.
     - То есть ты хочешь вступить в другой орден, - с надеждой в голосе, звучавшем так жалобно, уточнила Мойра.
     Непонятливость родителей чуть было не вывела Мэри из равновесия, однако она нашла в себе силы посмотреть матери в глаза и уверенно произнести:
     - Нет, мама, я совсем ухожу из монастыря, то есть отказываюсь от данных обетов и пострига.
     - О Боже... - Лицо Мойры скривилось, на глазах выступили слезы. Отчаяние сковало ее тело, так что она не смогла даже поднести к глазам лежавшую на коленях салфетку. - О Боже... - убитым голосом повторила она.
     Всю жизнь Мэри не могла отделаться от предчувствия, что стычки с отцом являются лишь подготовкой к иным, куда более суровым битвам. И вот теперь стало ясно, что ей потребуются все душевные силы для поединка с матерью.
     С подобным сопротивлением она еще не сталкивалась. По крайней мере до сегодняшнего дня.
     Джей Мак попытался разрядить атмосферу, отвлекая внимание на себя.
     - Может быть, расскажешь, как ты пришла к подобному решению, - предложил он.
     Мэри до боли стиснула пальцы. Подбородок ее слегка задрожал, однако черты лица оставались спокойными.
     - Это слишком трудно объяснить.
     - Еще бы! Если ты утратила веру, - взорвалась Мойра. - Наверняка в этом все и дело! Не сомневаюсь, что одной беседы с епископом Колденом или матерью-настоятельницей будет достаточно, чтобы понять: не ты первая впадаешь в этот грех. Всем слугам Господа рано или поздно приходится пройти через подобное испытание. Но это вовсе не означает, что надо порывать с Церковью.
     - Мама, - возразила Мэри несколько более горячо, чем хотела, - я вовсе не утратила веру. Грехи и испытания тут ни при чем. Не всем дано просто покаяться и жить по-старому. Я говорила и с епископом Колденом, и с матерью-настоятельницей - обоим пришлось согласиться, что дело не в утрате веры.
     - Но... - не унималась мать.
     - Мойра, - резко, со значением, одернул ее Джей Мак, не часто позволявший себе подобный тон в разговоре с женой. - Дай Мэри высказаться.
     Мойра почувствовала себя уязвленной. Она вскинула голову и сжала в тонкую линию пухлые губы. Лукавый огонек в ее глазах превратился в испепеляющее пламя.
     - Значит, ты защищаешь Мэри Френсис! - обвиняюще воскликнула она. - Еще бы, ведь ты всегда был против ее пострига! А между прочим, твоя обязанность - следить за тем, чтобы дочь выполняла данные обеты, особенно по отношению к Господу!
     - Пожалуйста, - мягко вмешалась Мэри, умоляюще переводя взгляд то на отца, то на мать, - хоть вы-то не ссорьтесь между собой из-за меня!
     Однако на нее никто не обратил внимания. Стараясь совладать с собой, Джей Мак снял очки и принялся протирать их с чрезвычайным тщанием.
     - Во-первых, Мойра, я никого не защищаю. Насколько я понимаю, тут и защищать-то некого. И хотя ты права в том, что я не одобрял намерения Мэри принять постриг, в конце концов мне хватило рассудительности смириться с ее решением. И если теперь случилось нечто, заставившее ее пересмотреть свои намерения, то это наверняка относится исключительно к ее собственным взаимоотношениям с Господом. Неужели ты считаешь, что она не спросила Его совета?
     Джей Мак встал из-за стола и надел очки. Не спрашивая разрешения у дам, он направился к столику с напитками и налил всем троим коньяка. Поставив перед Мойрой и Мэри по бокалу, он уселся на свое место, зная, что женщины не откажутся от выпивки.
     - Мэри, ты не ошиблась насчет утраты веры? - спросил он.
     Мэри задумчиво любовалась янтарной жидкостью, согревая в ладонях бокал.
     - Нет, я не ошиблась, - медленно ответила она, покачав головой. - Мое решение связано не с верой в Господа, а с тем, для чего Он меня предназначил в этой жизни. И я искренне верю в Него, но верю также и в то, что Он уготовил мне какую-то иную судьбу.
     Мойра с отсутствующим видом смотрела в пространство, избегая встречаться взглядом с мужем и дочерью. Черты ее лица словно окаменели, когда Джей Мак попытался взять ее за руку, она вся напряглась. Это не укрылось от внимания Мэри, усугубив ее и без того плохое настроение. А от сочувствия, светящегося в глазах отца, она едва не расплакалась.
     - Мама, я очень долго думала над этим...
     - Значит, тебе следовало просто меньше думать и больше молиться.
     Джей Мак недоуменно приподнял светлые брови и взглянул на Мойру поверх очков. Еще ни разу в жизни он не видел свою возлюбленную супругу в таком состоянии. Не в ее характере были подобная скрытность или упрямство. Привычка соотносить собственные чаяния с желаниями окружающих никак не вязалась со столь суровым отношением к дочери.
     - Мойра, судя по твоим последним словам, ты вообще ни о чем не думаешь.
     - Мама, - горячо вмешалась Мэри, - поверь, я молилась! И мне было не так-то легко прийти к подобному решению.
     - Не верю, - упрямо качнула головой Мойра.
     - Я не виновата в том, что ты не хочешь мне верить, - промолвила Мэри. - Однако это правда, и мне пришлось выдерживать внутреннюю борьбу на протяжении многих лет.
     - Лет? - удивился Джей Мак. - Мэри, но ты ведь ни разу никому не намекнула на это.
     - Даже своим сестрам? - подозрительно прищурившись, пронзительно глянула на дочь Мойра. - А может быть, ты поделилась с ними и взяла с них клятву молчать?
     - Нет, это не так. Я лишь сегодня известила остальных Мэри, отправила каждой по письму. Мне и в голову бы не пришло унижать вас с Джеем Маком, делясь с ними такой важной новостью и утаивая ее от вас. Если кто-то из сестер и мог что-то заподозрить, так это Мегги и Скай - да и то потому лишь, что в последнее время они чаще других бывали дома. Мы долго пробыли вместе, и не исключено, что они заметили какие-то мелочи, которые невольно могли меня выдать.
     Мойру это не убедило, но она не произнесла ни слова в ответ.
     - Мама, ну что я могла им сказать? - настаивала Мэри. - Да и когда? Ведь окончательное решение созрело лишь теперь, да и то я с большим трудом смогла облечь свои переживания в слова. В основном внутренняя борьба происходила неосознанно. Когда в июле я осталась одна в летней усадьбе, у меня было достаточно времени для молитв и размышлений, и только тогда я смогла сформулировать те вопросы, на которые искала ответы так долго, - Мэри робко протянула к матери руку, но решилась лишь коснуться атласного рукава ее платья. Мойра оставалась неподвижной. Девушка поспешно убрала руку. Ее охватило отчаяние. - Мама, ты хотя бы отчасти можешь понять, о чем я толкую? - Мэри беспомощно посмотрела на отца.
     - Это слишком большое потрясение, - тихонько произнес он. - И к тому же такое неожиданное. Должен признаться, я и сам потрясен.
     Мэри обреченно кивнула. Оправдались самые худшие ее опасения, отчего на душе стало совсем тошно: рушился весь прежний мир. Единственно незыблемым оставалось отныне лишь ее решение.
     - Наверное, мне лучше сегодня не ночевать в этом доме, - вздохнула она.
     - Что за чушь! - возмутился отец. - Конечно, ты останешься дома. Ведь это по-прежнему твой дом. Господь свидетель, все тринадцать лет твоя комната содержалась в полном порядке. Она готова принять тебя и сейчас. - Покосившись на Мойру, он нерешительно добавил:
     - Как будто кто-то ждал, что ты можешь вернуться в любую минуту.
     - Я бы не спешила с подобными выводами, - поднимаясь из-за стола, возразила Мэри. Несмотря на попытки казаться спокойной, ее голос звучал несколько язвительно. - Это скорее свидетельствует о том, что маме было угодно сохранить напоминание о принесенной ею жертве.
     - Жертве? - переспросил Джей Мак.
     - Какой такой жертве? - Мойра удивленно уставилась на дочь.
     - Обо мне, мама, - выпалила Мэри, прежде чем успела прикусить язык. - Я стала твоей жертвой. Ты отдала меня Церкви во искупление собственных грехов.
     Джей Мак едва успел перехватить руку Мойры, занесенную для пощечины.
     - По-моему, тебе лучше пойти отдохнуть, Мэри. Нынче вечером и так уже было сказано слишком много.
     Впервые в жизни у Мэри Френсис Деннехи не нашлось слов, чтобы возразить собственному отцу.

Форт Союза, штат Аризона

     Бал был в самом разгаре. Наряды офицерских жен поражали богатством красок: все дамы торопились воспользоваться случаем и продемонстрировать последние новинки, выписанные из модных салонов далекого востока , или хотя бы то, что сумели раздобыть в магазинах Сан-Франциско. Платья из атласа, шелка и тафты выглядели особенно впечатляюще на фоне простых голубых мундиров, в которые были облачены кавалеры. Золотые галуны, белые перчатки, черные полированные сапоги - все, что так радует взор на парадном плацу, здесь воспринималось лишь как блеклая декорация к роскоши дамских туалетов.
     Конечно, не у каждого присутствовавшего здесь офицера имелась жена, равно как и многие из дам были незамужними. В толпе то и дело мелькали свежие девичьи лица вчерашних школьниц. Девицы постарше - лет примерно двадцати - все как одна мечтали любым способом поскорее вырваться из захолустья, каковым являлся форт Союза. В основном это были дочери офицеров, капралов и сержантов, и в их танцевальных картах значилось до обидного мало подходящих холостяков: такие личности были нарасхват и им было нелегко поспевать повсюду. Ведь отцы этих девиц бдительно следили своим ревнивым оком за тем, чтобы дочки не скучали на протяжении даже одного танца. Таким образом, на недостаток партнеров не могла пожаловаться даже разменявшая девятый десяток Флоренс Гарднер. Кавалеры наперебой приглашали ее танцевать: отчасти потому, что она придерживалась чрезвычайно свободных нравов и не стеснялась говорить об этом вслух, будучи к тому же приятной собеседницей, а отчасти из почтения к ее сану вдовствующей матери коменданта форта Союза.
     Однако даже на этом фоне одна из присутствующих здесь леди была буквально осаждена толпой поклонников. Сам факт ее появления на балу испортил настроение офицерским женам и поверг в отчаяние офицерских дочек. Сложившейся ситуацией искренне развлекалась одна лишь Флоренс Гарднер. Однако об этом она помалкивала.
     В облике Анны Лей Гамильтон чувствовался шарм искушенной светской львицы из салонов с Восточного побережья, и в этом с ней не могла соперничать ни одна из местных красавиц - кроме разве что генеральской матери, которой до этого не было дела. Конечно, нельзя сказать, что офицерские жены и дочери не способны были блистать такими же отменными манерами, которые для мисс Гамильтон были столь же естественными, как, к примеру, шелковые перчатки до локтя. Просто тяжелая, а подчас и изнурительная жизнь в заброшенном форту волей-неволей заставляла отказываться от внешней мишуры. Когда речь идет о выживании, мало кому в голову приходят мысли о светском лоске. Здесь гораздо важнее практицизм.
     Естественно, Анна Лей Гамильтон и не собиралась застревать надолго в этой Богом забытой дыре - ведь тогда может поблекнуть сияющий ореол, к которому сейчас были прикованы взоры присутствующих на балу гостей. Нет, она возвратится в Сан-Франциско, а потом в Вашингтон в сопровождении своего рано овдовевшего отца. Там она снова станет играть в его доме роль хозяйки, выезжать с ним в оперу, из множества заманчивых приглашений на приемы и пикники выбирать самые престижные. Она снова станет очаровывать конгрессменов, судей и генералов - иногда в гостиных, иногда в столовых, а иногда и в более интимной обстановке, на своей пышной постели.

***

     Услышав чьи-то шаги, Райдер Маккей осторожно потушил в пыли сигарету. Он развернулся и нарочито небрежно прислонился к колесу фургона. Женский силуэт особенно четко вырисовывался на фоне яркого света, лившегося из окон офицерского собрания. Райдер узнал женщину, и в тот же миг его лицо приняло совершенно невозмутимое выражение. Поза, которая могла бы показаться нарочитой, стала вполне естественной.
     - Вам что, не хватает кавалеров в зале? - спросил он, небрежно кивнув в сторону освещенных окон. - Уж не собираетесь ли вы заставить меня пройтись с вами в тустепе?
     - И остаться с отдавленными ногами? - весело рассмеялась Флоренс Гарднер. - Боюсь, на это у меня не хватит храбрости.
     Приближаясь к фургону, она тяжело опиралась на отделанную эбонитом трость и не стала возражать, когда Райдер по собственной инициативе подхватил ее за талию и усадил на край фургона. Для него было в порядке вещей обратить внимание на ее усталость и тут же помочь. Флоренс не смогла удержаться от вздоха, всмотревшись в идеально правильные черты красивого лица Райдера, подчеркнутые неярким светом звезд и отблесками свечей, горящих в бальном зале. Похлопав его по груди резной рукояткой трости, она заметила:
     - Будь я лет на сорок помоложе...
     - Вы все равно оказались бы достаточно взрослой, чтобы стать моей старшей сестрой, - лукаво улыбнулся Райдер.
     - Бессовестный невежа, - воскликнула она польщен-но - в ее устах этот упрек прозвучал скорее как похвала. - Почему ты не танцуешь?
     Райдер не ответил. Между этими двумя давно уже не осталось никаких недоговоренностей, и Флоренс Гарднер прекрасно понимала его чувства. Он не был офицером, так что, доведись им поспорить, это стало бы его главным аргументом. Правда, при случае Флоренс могла бы возразить, что он равным образом не являлся и кадровым военным. Он никогда не давал присягу. И хотя предпочитал думать о себе как о разведчике, на самом деле скорее являлся спецагентом, выполнявшим для армии особо деликатные поручения. У него имелись такие же права находиться в этом зале, как и у сенатора из Массачусетса, или старателя с Голландского прииска, или землемера из департамента по землепользованию.
     - Пф-ф-ф! - фыркнула Флоренс, не удостоившись ответа. Она стала поправлять густые седые волосы, выбившиеся из-под гребенки, и, лукаво сверкнув выцветшими голубыми глазами, небрежно бросила:
     - Я-то надеялась, что тебе хватит отваги пройтись в танце со столичной потаскушкой.
     - По-моему, я не расслышал, - пробормотал Райдер.
     Флоренс сердито забарабанила тросточкой по стенке фургона, подняв страшный грохот.
     - Не ври, ты все отлично слышал. Из нас двоих я имею право жаловаться на старость и на плохой слух, а не ты.
     Выпрямившись и опершись локтем о фургон, Райдер задумчиво посмотрел на Флоренс, миниатюрную старушку с бледной кожей и седыми волосами. Казалось, что ее пухлые сочные губы в принципе не могут не улыбаться, однако при случае ей удавалось сжать их самым что ни на есть грозным образом. Правда, как-то в минуту откровения она призналась Райдеру, что повидала на своем веку слишком много, чтобы воспринимать жизнь всерьез. И теперь Райдер даже в самые ужасные моменты ссор и нареканий не мог не различить под сердитой гримасой юный смех, живший у нее в душе и мелькавший во взоре. Иногда, не опасаясь быть замеченной, Флоренс отваживалась лукаво подмигнуть Райдеру. Это было их маленьким секретом.
     - Ну? - нетерпеливо повторила она. - Почему ты не... - Флоренс умолкла на полуслове, увидев, как распахнулись и захлопнулись двери бального зала. Через плечо Райдера она разглядела и сам предмет ее допроса. - Райдер, не оборачивайся, но...
     - Знаю, - кивнул тот. - Я ее учуял.
     Флоренс понимала, что Райдер имеет в виду новомодные парижские духи Анны Лей, и позабавилась над тем, что молодого человека этот запах волнует не больше, чем запах конского навоза. Старушка смеялась от души, до слез.
     Райдер вытащил из бокового кармана налобную повязку. Флоренс взяла ее, вытерла глаза и сунула обратно в кулак Райдеру.
     - Помоги мне спуститься, Райдер, - попросила генеральская мамаша. - Я возвращаюсь в зал. Для наших пустынных мест три человека - слишком большая толпа. - С безмятежной улыбкой, обращенной к приблизившейся Анне Лей, она позволила Райдеру опустить себя на землю. Затем она кокетливо улыбнулась и велела:
     - Веди себя прилично! Не вполне понимая, к кому именно обращены последние слова, Анна обернулась к Райдеру.
     - Разве армия не может нанять специальных людей для подобной работы? - поинтересовалась она.
     - Может, - ответил он. - Армия наняла меня.
     Красавица звонко рассмеялась - мелодично, чарующе. Откуда ей было знать, что этот смех напомнил Райдеру Маккею другой, более сердечный и искренний.
     - Я думала, что увижу вас нынче вечером.
     - Вот и увидели, - буркнул он, не поднимая головы. Однако такая грубость не обидела, а скорее заинтриговала Анну.
     - Мой отец был уверен, что вы явитесь на бал. Ведь праздник устроен в его честь. Если, конечно, вам это известно.
     - Известно.
     - И вы получили приглашение, правда?
     - Получил.
     - Так отчего же...
     - По личным причинам, - отрезал Райдер, не желая вдаваться в подробности. Ему вовсе не улыбалось объясняться ни с Анной Лей Гамильтон, ни с ее чиновным папашей.
     Милые губки Анны Лей сложились в очаровательную гримаску. Это выражение было выработано путем долгих упражнений перед роскошным зеркалом. Пока служанка старательно укладывала прическу из густых золотистых волос, у красавицы было вдоволь времени поупражняться в имитации различных чувств - от меланхолии до безумной ярости. У нее было привлекательное лицо с высоко поднятыми скулами, широким лбом и ясными голубыми глазами, в которых могло светиться как лукавство, так и светская отчужденность. Ухоженная кожа отсвечивала молочной белизной, а появившиеся на переносице веснушки старательно выводились лимонной кислотой и рисовой пудрой. Кроме всех прочих прелестей, Анна была наделена изящной, стройной фигуркой и миниатюрными ножками.
     Таким образом, Анна Лей Гамильтон привлекала всеобщее внимание прежде всего потому, что была красивой молодой дамой. И обычно ей хватало ума, чтобы успешно скрывать от окружающих знание этого обстоятельства.
     - По-вашему, отказ посетить бал не выглядит оскорбительно? - спросила она.
     - Вы же сейчас не на балу.
     Анна обворожительно улыбнулась и пожалела, что Райдер не соизволил обернуться, чтобы увидеть эту улыбку. Ей пришлось постараться, чтобы улыбка прозвучала хотя бы в голосе.
     - Туше, - пропела красавица. Изящные ее пальчики пробежались по борту фургона, в точности повторяя движения, проделанные Райдером, стоящим по другую сторону повозки. - А чем же вы здесь занимаетесь? - спросила Анна, не в силах долее сдерживать любопытство. - Ведь это обычный фургон, не так ли? С четырьмя колесами и массивны