олько
денег,  тот проговорился,  что Картучиха закупила у него  крысиного  яда для
отравления прибывающих фрейлин, которые, кстати, так и не прибыли.
     Преображенец спьяну проговорился,  собутыльник с похмелья донес. И хотя
Александр  Петрович  не  вполне  поверил,  что  Картучиха  и  в  самом  деле
собирается отравить фрейлин императрицы или, по крайней мере, одну  из  них,
которую  он якобы  собирается прельстить, но  сама попытка шантажировать его
таким образом привела принца в законную ярость.
     В прошлом Картучиха была массажисткой и любовницей принца, совмещая эти
две естественно  перерастающие одна  в другую должности. Но в последние годы
ей все чаще приходилось ограничиваться массажами по причине мирного угасания
страсти стареющего принца. Ему уже было за семьдесят.
     Картучиха, думая, что  принц охладел именно к ней, бешено его ревновала
и  особенно  утонченными   массажами  пыталась   восстановить   свою  вторую
должность.
     Никогда  раньше  принц  Ольденбургский  не чувствовал  себя после  этих
массажей столь  освеженным и бодрым,  но отнюдь не для любовных  утех, а для
деятельности  государственной, чего  эта дура,  без  которой  он уже  не мог
обойтись, никак не могла понять.
     Александр Петрович сам  никогда не  был ни  гулякой, ни  развратником и
терпеть  не  мог  таковых.  Он  и  с  Картучихой  сблизился  из-за  телесной
необходимости, потому  что  когда-то  горячо  любимая  жена  его,  принцесса
Евгения  Максимилиановна,  уже  долгие  годы   разбитая  параличом,  влачила
слабоумное существование.
     Бог  с ней,  с этой  Картучихой, баба  она  и  есть  баба, но  разве  в
Петербурге его понимают? Царь,  которого Александр Петрович, несмотря на все
его  слабости,  так нежно  любит,  постоянно вводится  в  гиблые заблуждения
придворными интриганами.  Сколько своевременных и  прекрасных начинаний было
испорчено из-за того, что люди,  окружающие его, свою личную корысть  ставят
выше  интересов  империи,  чем  так  ловко  пользуются  для  своей  агитации
иуды-социалисты.
     Когда  в  начале  века   он  пришел  к  царю  с  проектом  создания  на
Черноморском  побережье  климатической  станции  с  тем,  чтобы со  временем
превратить ее в кавказскую ривьеру, царь  с неожиданной быстротой согласился
с его  предложением. Потом-то Александр  Петрович догадался,  что они  таким
образом просто  хотят избавиться  от  него в  Петербурге. Александр Петрович
знал, что его при дворе  считают чудаком за то, что  он всегда, не взирая на
лица,  со  всей  откровенностью  верноподданного  высказывал  свои  мысли  о
средствах  к  спасению царя  и государства  Российского.  Все Ольденбургские
принцы были такими, и все считались чудаками.
     Принцы  Ольденбургские   принадлежали   к  гольштейн-готторпской  линии
Ольденбургского  дома.  Они  -- прямые потомки Георга-Людвига Гольштинского,
вызванного на русскую службу  императором  Петром Третьим. При Екатерине они
несколько  зачахли  и  даже   как   бы   отчасти  возвратились  в  Германию,
демонстрируя  преданность  Петру Третьему, но позже всегда были  на  виду  и
всегда считались  чудаками. С  тех  давних пор они, как водится, обрусели  с
запасом, продолжая, однако, пребывать в чудаках.
     Так    дед    Александра     Петровича,     принц    Георгий,    будучи
генерал-губернатором     нескольких     губерний,    и    притом     дельным
генерал-губернатором, писал стихи. Мало  того, что он их писал, он их  еще и
печатал на  всеобщее обозрение,  неизменно посвящая стихи  собственной жене,
великой княгине Екатерине Павловне, что было почти неприлично.
     Александр Петрович не забыл, как  посмеивались при дворе над его отцом,
Петром  Георгиевичем,  когда  тог предложил  покойному  Александру  Третьему
объявить торжественным манифестом, что отныне вместе с императорской короной
и скипетром будет храниться под общим колпаком экземпляр свода законов.
     Но  что   тут  было  смешного   в  этом  благороднейшем  и  полезнейшем
предложении,  господа?  Это был бы великий манифест,  означавший, что отныне
свод   законов  в  пределах  Российского   государства  так  же  свят,   как
императорская  корона.  Разве  не  от беззакония  и  злоупотреблений, ничего
общего не  имеющих с  поистине  общенародной  идеей самодержавия, зашаталась
Россия? Разве не они дают ядовитую пищу социалистическим горлопанам?
     Для создания  кавказской ривьеры принц  Ольденбургский выдвинул  весьма
действенный  аргумент,  заключавшийся  в том, что  русские  толстосумы будут
ездить   в   Гагры  вместо   того,   чтобы   прокучивать   свои   деньги  на
Средиземноморском побережье. Но даже сам  этот  достаточно важный расчет был
только тонким тактическим  ходом.  Истинная  пламенная  мечта  принца,  пока
тщательно  скрываемая  от  всех,  заключалась  в  том,  что  он   здесь,  на
Черноморском  побережье, внутри  Российской  империи, создаст маленький,  но
уютный остров  идеальной монархии, царство порядка, справедливости и полного
слияния монарха с  народом и  даже  народами. (Словно  нарочно, для удобства
эксперимента, берег был богат многообразием чужеродцев.)
     И вот выросли на диком побережье дворцы и виллы, на месте болота разбит
огромный "парк с  насаждениями",  как он именовался,  порт,  электростанция,
больница, гостиницы и,  наконец,  гордость принца, рабочая  столовая с двумя
отделениями:  для мусульманских и христианских  рабочих. В  обоих отделениях
столовой  кухня была отделена от  общего зала стеклянной перегородкой, чтобы
неряхи-повара все время были на виду у рабочих.
     Это  было личное  изобретение  принца, которое там, в Петербурге,  тоже
могло  показаться  смешным. Но бунт на броненосце "Потемкин",  не забывайте,
господа, начался с кухни!
     И все-таки  венец  всего  сделанного принцем здесь -- лучшее  в  Европе
пожарное  депо, где  каждый инструмент  пронумерован, а наиболее отважные  и
сильные жители местечка  снабжены особыми бляхами с соответствующим номером,
чтобы в случае  пожара не метаться, не хватать что попало,  а бежать к месту
бедствия со своим инструментом.
     Наиболее ценные здания местечка были снабжены дырчатыми трубопроводами,
расположенными в  середине потолка  каждого помещения. В  случае пожара,  по
замыслу,  в эти  трубы должна была под большим  давлением накачиваться вода,
чтобы  сбивать   пламя   не   только  снаружи,   но,   подобно  неожиданному
кавалерийскому рейду  в  тылы врага, уничтожать  его  изнутри. Потомственный
преображенец, участник турецкой кампании, принц знал толк в таких вещах.
     Правда, пожары  в Гаграх, как в турецкой бане, случались  крайне редко,
но  на  то и  санитарные  меры.  Санитария  -- великая  вещь! Недаром  принц
Ольденбургскии в свое время возглавлял комиссию по борьбе с чумой.
     Что  и говорить,  местечко  процветало  под неусыпным отеческим  глазом
Александра  Петровича. И в  дни празднеств  в парке с насаждениями он всегда
был в гуще народа,  озаренный огнями  фейерверков, многочисленных  и в то же
время не представляющих пожарной опасности ввиду их строгой направленности в
сторону моря, кстати, самой могучей противопожарной стихии. И в дни бедствий
он всегда  был с людьми, личным примером  воодушевляя  растерянных и  слабых
духом. Так, недавно, когда наводнение прорвало плотину на Жоекваре, не он ли
первым с ротой верных преображенцев бросился в воду, так что свите ничего не
оставалось, как последовать за ним?
     Да,  только  личным  примером  можно  воодушевить  нацию,  как  учил  и
продолжает  учить  нас Великий  Петр,  сам  неутомимый  труженик  на  троне.
Впрочем,  личный  пример  принц  Ольденбургский  нередко  подкреплял  личной
палкой, в ее прямом петровском  предназначении гулявшей по  спинам всех этих
полицеймейстеров,   канцеляристов,  нагловатых  инженеров,  а  иногда  и  до
генералов добиралась его поистине демократическая палка.
     Но,  разумеется,  не  только  на простолюдинов  старался воздействовать
личным примером принц  Ольденбургский.  Нет, его  деятельность  была отчасти
укоряющим, но в то же время  и воодушевляющим кивком в сторону Петербурга. К
сожалению, там все еще недопонимали истинный смысл его работы.
     Даже  нежно  любимый царь,  когда в  1911  году, проездом на  крейсере,
посетил гагринскую климатическую  станцию, пробыл на ней  всего  два часа. А
царица даже  не соизволила  сойти с  крейсера  на  гостеприимный  гагринский
берег.
     Царь очень одобрительно отозвался о парке  с насаждениями,  но пожарное
депо и рабочую столовую почему-то отказался осмотреть. А  главное, не сделал
никаких  указаний в смысле  постепенного,  но повсеместного  распространения
гагринского опыта.
     Истинный  замысел принца поняли как  раз  те, кто пытался  разрушить  и
разложить  Российское государство, то есть иуды-социалисты. Еще в 1903  году
принц  получил  анонимное   письмо,  по-видимому  от  одного  из  придворных
прохвостов.  В  письмо  была  вложена   подпольная  газетка   с  вызывающим,
огнеопасным  названием  --  не  то  "Пламя",  не  то  "Костер".  Там  против
Ольденбургского была статейка  под названием "Коронованный вор,  или Царское
приданое". Статейка представляла из  себя  смесь  чудовищного  нахальства  и
такого же невежества. Особенно его поразило одно  место, где говорилось, что
"захват  гагринской   дачи  вызвал  целую  бурю   недовольства  у  абхазцев,
аборигенов края, и для них в Гагры приглашены две пехотные роты"
     Во-первых, почему  захват гагринской дачи, когда объяснительную записку
по делу гагринской  дачи одобрил царь, рассматривало и  изучало министерство
финансов  и, наконец, с полным соблюдением всех законов проект был принят по
докладу министра финансов? Какой  же  это захват, иуды-социалисты? Вот  ваше
учение о том,  что все на свете принадлежит пролетариату, -- вот это захват,
вот это грабеж и  разбой, а тут абсолютно законный,  а главное, полезный для
судеб империи акт.
     Что касается двух пехотных рот,  опять вранье Пехотные роты тогда никто
не приглашал, поскольку никакой бури недовольства  у аборигенов края не было
и не могло быть.
     Правда, через два года  некоторые  рабочие взбаламутились, да  и  то не
местные  аборигены,  а  свои  же босяки.  И  тогда  в самом деле  просили из
Новороссийска пехотную роту (роту, а не две, иуды), и ту не прислали, потому
что у самих было неспокойно.
     Александр Петрович,  получив письмо с этой поджигательской газеткой, не
только не  пришел в бешенство, как,  по-видимому, ожидал анонимный прохвост,
но почувствовал  огромное  удовлетворение.  Да,  да,  именно  враги  первыми
разгадали его замысел и забили тревогу.
     Что касается аборигенов,  то  у  него с  ними  сложились  самые хорошие
отношения.  Он нередко  защищал их от жуликов-подрядчиков,  нанимавших их на
общественные работы, и от канцелярских бумагомарателей.
     Некоторые  обычаи их восхищали  его  своей  первозданной  мудростью.  В
исключительном  уважении  к  старости,  вернее,  к возрастному  старшинству,
естественно  восходящему  самой  большой  почтительностью  к самому  старому
человеку, он  с радостью ученого  угадывал  биологический монархизм,  как бы
предтечу стройной идеи христианского  самодержавия, к сожалению,  во  многом
испоганенную сословными паразитами и бездельниками.
     Подобно Великому  Петру,  принц  Ольденбургский  организовал  в  Гаграх
кунсткамеру  с живыми и мертвыми чудесами. Кунсткамера была организована для
развития любознательности у аборигенов. За интересные  экспонаты принц щедро
вознаграждал. Дабы избежать в  этом деле бюрократической  рутины,  Александр
Петрович  особым  приказом  повелел направлять людей с интересными находками
лично к нему.
     В  кунсткамере  хранились образцы  местных  минералов  и руд,  огромная
древнегреческая амфора с лепешкой запекшегося вина  на дне,  еще  не слишком
проржавевшие  стрелы и феодальные мечи, женское седло величиной с  верблюжий
горб, названное седлом  "неизвестной амазонки", и многое другое  -- не менее
любопытное и поучительное.
     Живая  природа  была   представлена  в  виде  чучел  местных  орлов,  с
ненавистью  взиравших  на  своих  живых  собратьев,  кукурузный  стебель   с
четырнадцатью початками, корни  абхазского женьшеня, совершенно  белый дикий
кабан-альбинос,  папоротниковое  дерево величиной  с  вишню,  дикий  буйвол,
пойманный в горах, но впоследствии узнанный хозяином и признанный одичавшим.
     Кроме всего, принц Ольденбургский много экспериментировал для украшения
и  развития самой природы, хотя  наряду  с  успехами  в этой  области были и
досадные неудачи.
     Так   полсотни  розовощеких  ангольских   попугайчиков,   купленные   в
берлинском  зоопарке, были  выпущены  на  волю.  Попугайчики сначала  хорошо
прижились и даже прилетали в  парк, но потом их довольно  быстро переклевали
растерявшиеся было местные ястребы.
     Вопреки уверениям специалистов, что обезьяны не могут перенести местной
зимы,  принц Ольденбургский выпустил  на волю десять  мартышек  обоего пола.
Вопрос  о  возможности  приживания  африканских мартышек  остался  открытым,
потому что еще до наступления зимы их перестреляли местные охотники.
     Первую убитую мартышку принцу привез сам охотник, ничего  не знавший об
эксперименте и  требовавший вознаграждения.  Потом  явилась  целая делегация
старейшин окрестных сел и довольно твердо заявила, что  абхазцы в дальнейшем
не  потерпят  осквернения дедовских лесов  человекоподобными  тварями. Принц
смирил гордость  и махнул рукой на обезьян  во  имя  главного  дела. Ведь он
надеялся неустанно привлекать чужеродцев разумной целесообразностью русского
покровительства.
     Цивилизация   края  шла  полным   ходом,  хотя  иногда  натыкалась   на
неожиданные препятствия. Так и сегодня  ряд безобразных случаев испортил ему
настроение.
     Ровно  в шесть утра Александр  Петрович проснулся по сигналу горниста и
сразу же покинул постель. По замыслу, серебряный звук  горна,  раздававшийся
над  Гаграми  в  шесть  утра,  должен  был  призывать  жителей   местечка  к
созидательной работе.  На  самом деле по сигналу  горна  вставал  только сам
принц  и  рабочие ремонтных  мастерских,  которых  он, кстати говоря,  назло
теориям иуд-социалистов, любил больше всех остальных жителей городка.
     Обход  своих владений  принц  в  этот  день  решил  начать с  ремонтных
мастерских. Ряды деловито жужжащих станков,  сосредоточенные фигуры рабочих,
склоненные  над ними, всегда  способствовали  его радостному  созидательному
настроению.
     В  это утро  душевное состояние принца было недостаточно ясное, все еще
мешала некоторая  оскомина вчерашнего  безобразия. Накануне утром он посетил
бараки,  расположенные  недалеко  от  Гагр,  где   жили  пленные  австрийцы,
работавшие на прокладке железной дороги. Принц нашел общее состояние бараков
неудовлетворительным.   Особенно   его   возмутило,   что    при    огромной
вместительности  бараков они  имели  только  по  одной двери, что  в  случае
ночного  пожара  могло  привести  к  панике и  человеческим  жертвам.  Принц
Ольденбургский  приказал  начальнику участка  инженеру  Бартмеру  немедленно
вызвать всех плотников и к пяти часам вечера во всех бараках прорубить двери
через  каждое  третье  окно.  Ровно  в  пять  часов  вечера  лимузин  "бенц"
Ольденбургского снова остановился в ущелье Жоеквары недалеко от  бараков.  К
этому времени  оставалось  прорубить  и  навесить три двери.  На  начальника
участка инженера Бартмера был наложен месячный арест с исполнением служебных
обязанностей.
     Принц   Ольденбургский   ко   всем   своим   многочисленным   служебным
обязанностям   с   начала    мировой    войны   был   назначен   начальником
санитарно-эвакуационной  службы, и следить за содержанием пленных  входило в
его прямые полномочия.
     Александр  Петрович придавал большое значение  человечному отношению  к
пленным. Сегодня он пленный, думал принц,  но завтра возвратится домой, и от
нас зависит,  кем  там будет, хвалителем или хулителем империи. Так учил нас
Великий  Петр. Как  там сказано у Пушкина: "И славных  пленников ласкает..."
Этого не  понимает инженер Бартмер  своим куцым  практическим умом, за что и
несет наказание.
     Вот что случилось вчера и от чего на душе у принца оставалась некоторая
смутность. Для восстановления ясности духа Александр Петрович и решил начать
день с ремонтных мастерских.
     ...Золотисто-зеленое   утреннее  небо  обещало  хороший  день.  Лимузин
"бенц",  ведомый  кожаным  шофером-итальянцем,  вместе  с  сонной  свитой  и
дураком-адъютантом вез его к рабочим.
     --  Зхаствуйте, бхатцы! -- гулко разнеслось в  помещении  мастерских, и
принц Ольденбургский легко  зашагал в  сопровождении мастера между деятельно
жужжащими станками. Иногда он останавливался у станка и спрашивал у мастера,
кто,  что  и  для чего  делает,  каждый раз  получая толковый умиротворяющий
ответ.  Настроение  улучшалось. Хотелось  жить и работать. А главное --  эти
прекрасные, сосредоточенные лица  рабочих, которые  без тени  подобострастия
или  жульничества продолжали  работать даже тогда,  когда  он останавливался
возле их  станков. Поблагодарив рабочих за службу, Александр Петрович уселся
вместе со свитой  в машину  и  поехал дальше,  осматривать  другие заведения
местечка.
     -- Выключай станки,  -- сказал мастер,  проследив в окно за удаляющейся
машиной. Часть станков, не нужных для дела, тут же выключили. Было замечено,
что принцу нравится, когда работают все станки.
     Взбодренный   ремонтными  мастерскими,  Александр  Петрович   катил  по
чистому, как стеклышко, гагринскому шоссе.  И вдруг недалеко от полицейского
участка машина  остановилась как вкопанная:  посреди дороги валялся разбитый
арбуз. Главное, что полчаса назад, когда они здесь проезжали, ничего  такого
не было, и уже кто-то успел нагадить.
     Принц   Ольденбургский   медленно   багровел.   Услышав,   что   машина
остановилась,  от  полицейского  участка,  стуча  сапогами,  бежал  помощник
начальника  полиции.  Адъютант  и  свита  несколько  ожили и задвигались  на
сиденье  в ожидании развлекательной  взбучки. Комизм  положения  усугублялся
тем,  что   помощник   начальника  полиции  бежал   сзади  по  ходу  машины.
Поравнявшись  с  сидящим принцем, он остановился, так и не заметив разбитого
арбуза.
     -- Что это? -- Александр  Петрович,  вытащив  палку, ткнул ею в сторону
безобразия.
     Обреченно косясь на палку, полицейский осторожно заглянул за радиатор:
     -- Арбуз, ваше высочество!
     -- Кто?! -- взорвался принц.
     -- Не смею знать, ваше высочество!
     --  Убхать! -- и палка,  выбив струйку пыли,  опустилась  на  мгновенно
отвердевшую спину  блюстителя  порядка.  Лимузин "бенц",  брезгливо  объехав
безобразие, покатил дальше.
     В то же утро  за завтраком принц узнал о новых безобразиях. Как обычно,
завтракая, он просматривал свежую почту. Письма, требующие безотлагательного
ответа, складывались  в  аккуратную стопку, остальные отбрасывались  в ворох
никчемных или не требующих быстрого ответа.
     Внимание  Александра  Петровича задержало письмо  одного очень богатого
помещика,  недавно отдыхавшего  в  Гаграх  в течение двух  месяцев.  Помещик
писал, что скучает по этому райскому уголку,  созданному руками принца,  что
Гагры снятся ему по ночам и он прямо не находит себе места в родовом имении.
     Александру  Петровичу,  с  одной  стороны,  было  приятно  впечатление,
произведенное  его детищем  на этого видавшего все пресыщенного  эпикурейца,
но, с другой стороны,  ему хотелось, чтобы Гагры  внушали таким людям  более
созидательные мысли, а не эти сентиментальные вздохи.
     Вот чудак,  думал принц, сделай у себя то же самое и не будешь скучать.
Так и не решив, напомнить ему об этом или не стоит заводить с ним переписку,
Александр Петрович  бросил его письмо  между  ворохом  никчемных  и  стопкой
безотлагательны