ома

     Однажды, когда я собирался уехать из горной деревушки Чегем, где гостил
у своих  родичей  в доме  дедушки,  мне сказали, что меня хочет видеть  один
человек.
     Я вышел из дому и увидел старика,  который, палкой отбиваясь от  собак,
входил во двор. В одной  руке он  держал довольно увесистый жбан.  Я отогнал
собак и подошел к нему.
     Взглянув  на  старика,  я  подумал,  что где-то  его видел, но  не  мог
вспомнить где. Вернее,  даже не сам старик, а то, с какой радостной  злостью
накинулись на него  собаки, и  то, с  какой  неутихающей  яростью он от  них
отбивался, напомнило мне  знакомую  картину, но я  никак  не мог припомнить,
когда и где это было.
     И  только потом,  уже в  автобусе на обратном пути, я вспомнил, что это
было там же,  возле  дедушкиного  дома. Видимо,  надо  было отойти  от этого
места, чтобы восстановить в памяти полузабытую картину.
     Я вспомнил, что в детстве во время войны,  когда я  жил у дедушки, этот
человек проходил  время от времени мимо нашего дома, и собаки всегда с такой
же веселой злостью нападали на него, и он с такой же  неутихающей яростью от
них отбивался, при этом не убыстряя и не замедляя шагов.
     Тогда  у нас,  посмеиваясь,  говорили,  что  он до самого  города ходит
пешком, потому что во время войны машины были редки,  да и сесть в  них было
не так-то просто.
     Было странно,  вернее,  как-то  чудно, что  собаки  только на  него так
набрасывались, потому что он проходил здесь довольно часто, так что им можно
было привыкнуть к нему, как они привыкали ко всем остальным, но почему-то  к
нему они никак не хотели привыкать. Так что можно было,  не выходя  из дому,
по собачьему лаю определить, что это он проходит по дороге.
     Обычно, конечно, кто-нибудь  выходил, чтобы  унять собак,  но не всегда
это удавалось, да и он, видимо, нисколько их не боялся, а  проходил с мешком
или без мешка  своей  упорной  походкой,  даже  успевал, если возвращался из
города,  прокричать  сквозь  собачий  лай  городские военные новости  и,  не
останавливаясь, шел  дальше. Но  все это,  повторяю, я вспомнил на  обратном
пути, уже в автобусе.
     ...Мы  поздоровались  со стариком.  Он приподнял  жбан и в то же время,
озираясь  на  собак  с  презрительной яростью, попросил,  чтобы я  передал в
городе этот небольшой гостинчик его брату Сандро.
     Я  покосился  на жбан.  Дело  было  не  из  приятных.  Тащиться  с  ним
километров десять до  автобуса, а там еще искать в городе какого-то  Сандро.
Но  и  прямо  отказать  тоже  было   как-то  неудобно,  я  замялся,   чем  и
воспользовался  старик. Поняв  мой  взгляд,  который  я  бросил на  жбан, он
опередил мой отказ, сказав, что проводит меня до машины.
     -- Хорошо, -- согласился я, -- только где он живет?
     -- Бумагу внучка написала, -- ответил он и, воткнув свой посох в землю,
при этом снова  покосился на собак,  словно  давая  им знать, что все  равно
успеет  схватить  палку  когда  надо, достал из  кармана негнущейся  ладонью
тетрадный лист. На  нем крупным детским  почерком был  написан  адрес. Тут я
опять пожалел, что согласился, но было уже поздно. Брат его жил в пригороде.
Правда, туда регулярно  ходят автобусы, но все же  что за  охота  тащиться к
этому  Сандро. Лень изобретательна,  и мне пришло в  голову, что, может,  он
работает где-то в городе, так что  удобней будет этот жбан занести к нему на
работу. Я спросил об этом старика.
     -- Сандро не из простых, он из присматривающих, --  сказал старик,  как
мне показалось, со скрытой насмешкой над моим невежеством. По-абхазски слово
"присматривающий" означает также и "руководящий".
     Я попытался выяснить,  за чем он присматривает.  Старик снова посмотрел
мне в глаза с тайной насмешкой, и теперь я понял, что смысл ее в том,  что я
не могу не знать людей присматривающих, потому что  их не  так  уж много,  и
если я к ним не принадлежу или о них ничего не слыхал, то это не значит, что
они сами по себе не существуют.
     --  Он бывает на сборищах, где собираются стоящие  люди, --  пояснил он
терпеливо и в то же время давая знать, что мне не удастся его перехитрить.
     Через полчаса я распрощался с родственниками и пустился в путь. Кстати,
они мне напомнили, что  речь идет о том самом Сандро,  который до  войны жил
недалеко от дедушкиного дома. Потом, уже после наших первых встреч в городе,
я, как это  бывает,  вспомнил многое, связанное с  его жизнью в деревне,  но
тогда напоминание о нем мне почти ничего не сказало.
     Мой   спутник  оказался  очень  услужливым  и  на  редкость  молчаливым
стариком. По  дороге он несколько раз порывался взять мой вещмешок, а  когда
тропа  проходила  сквозь кустарник дикого ореха,  он  придерживал нависающие
ветки и пропускал меня вперед.
     Когда  мы спустились к реке и  стояли на  берегу в ожидании  парома, он
почему-то сунул жбан в воду и держал его там, покамест паром подходил. Зачем
ему надо было охлаждать мед --  для меня так и осталось загадкой.  Не мог же
он  не знать,  что  мед  и  вообще-то не  портится, а  такое кратковременное
охлаждение  все равно никакой  пользы не  принесет. Солнце  довольно  сильно
пекло, и я в конце концов решил, что он погрузил жбан в холодную горную реку
просто для того, чтобы сделать приятное меду или даже самому жбану.
     --  Не потеряй жбан, он мне  нужен  для одного дела, --  сказал старик,
когда я влезал в автобус.
     --  Не  потеряю,  --  ответил  я,  понимая,  что  означает  его,  якобы
отвлеченный, интерес к жбану.
     Он стоял  возле машины,  терпеливо дожидаясь  отправки.  Я  ему сказал,
чтобы он шел домой,  но он остался  ждать,  продолжая  загадочно  улыбаться,
словно  я  опять  пытался  его  в  чем-то  перехитрить.  Кажется,  он  хотел
увериться, что жбан с медом, по крайней мере, выехал в нужном направлении.
     -- Передай Сандро, что орехи  и кукурузу привезу, как только управлюсь!
-- крикнул он после того, как автобус тронулся. При этом он закивал головой,
словно  раскрывая  более глубокий  смысл  своих  слов: да,  да,  там-то  я и
проверю, как ты справился с моим поручением.
     На следующий день я не без труда нашел участок  дяди  Сандро, как я его
потом называл. Впрочем, так его называл чуть ли не весь город.
     Обсаженный  фруктовыми деревьями  и мандариновыми кустами, участок  был
расположен на крутом косогоре. Поднимаясь к дому по узкой тропке, я подумал,
что хозяин и здесь, поблизости  от  города,  выбрал себе место,  в миниатюре
повторяющее  рельеф  гор.  Теплый осенний день клонился к  закату. В воздухе
стоял запах перезревшего инжира и тонкий аромат цитрусов. Я подошел к дому.
     Опрятная миловидная старушка, стоя на крыльце, ласковым голосом сзывала
кур, равномерно, как сеятель, разбрасывая  пригоршни кукурузы. Увидев  меня,
она собрала с подола последнюю горсть зерна, высыпала и,  отряхивая  фартук,
приветливо улыбнулась.
     -- Хозяин дома? -- спросил я.
     --  Тебя, --  повернулась она  в сторону веранды. Услышав  ее голос,  я
вдруг вспомнил ее имя -- тетя Катя!
     -- Кто? -- спросил из  веранды сдержанный, но  сильный  мужской  голос.
Веранда  была открытая, и я удивился, что  говорящего не видно. Я решил, что
хозяин лежит на кушетке.
     --  Первый  раз  вижу, -- сказала  старушка,  мельком улыбнувшись  мне,
словно извиняясь за то, что вынуждена объясняться при мне.
     -- Пусть  подымется,  --  сказал голос откуда-то  снизу.  Я  взошел  на
веранду и увидел дядю Сандро. Он сидел на низенькой скамеечке и  мыл  ноги в
тазу.
     -- Добро пожаловать, -- сказал он и чуть привстал, показывая, что тазик
мешает  ему сделать  жест гостеприимства более широким,  одновременно как бы
предлагая  убедиться в  его  потенциальной  широте.  После  этого он удобней
уселся  на стульчике,  потирая ногой ногу,  с вежливым  любопытством оглядел
меня,  показывая,  что  любопытство  его  целиком  поглощено  моей  духовной
сущностью и никак не распространяется на жбан.
     --  По  обличью  вижу, что городской, --  сказал  он, с хрустом потирая
сильные, гибкие ступни ног.
     Я назвал  себя,  объяснил  ему  цель своего визита и  уселся  на  стул,
который подала  мне хозяйка, что-то невидимое стряхнув с него фартуком. Дядя
Сандро повел бровями в сторону жбана и вполголоса бросил жене:
     -- Убери.
     Старушка взяла жбан и, улыбнувшись мне в том смысле, что человека моего
калибра, пожалуй, не  стоило беспокоить из-за  какого-то меда, унесла его на
кухню.
     Удивившись, что  с  тех  довоенных времен я довольно сильно вырос, хотя
было  бы  удивительней,  если  б  я  остался  таким  же,  он,  посетовав  на
быстротекущую жизнь, успокоился и стал расспрашивать о родственниках и видах
на урожай в этом году. Я отвечал, разглядывая его.
     Это   был  на  редкость  благообразный  старик  с  короткой  серебряной
шевелюрой, белыми усами  и  белой  бородкой.  Розовое  прозрачное  лицо  его
светилось почти непристойным для его возраста младенческим здоровьем. Каждый
раз, когда  он приподнимал голову,  на его породистой шее появлялась жировая
складка.  Но это  была  не та  тяжелая заматерелая  складка, какая бывает  у
престарелых  обжор.  Нет, это  была  легкая, почти прозрачная  складка, я бы
сказал,   высококалорийного  жира,  которую  откладывает,   вероятно,  очень
здоровый  организм,   без   особых  усилий  справляясь  со  своими  обычными
функциями, и в оставшееся время он, этот неуязвимый организм,  балуется этим
жирком, как, скажем, не слишком занятые женщины балуются вязаньем.
     Одним  словом,  это был красивый старик с благородным,  почти  монетным
профилем,  если,  конечно,  монетный  профиль  может  быть  благородным,   с
холодноватыми чуть навыкате голубыми глазами. В его лице уживался благостный
дух   византийских   извращений   с   выражением   риторической   свирепости
престарелого льва.
     Во  время  нашей  легкой  беседы  он продолжал омовение ног,  время  от
времени  подливая  из  кувшинчика  теплую  воду,  словно  добавляя  в  тазик
благовонные масла.
     Вымыв ноги, он расставил их, проследив за симметрией,  по краям  тазика
и, продолжая разговаривать со мной, бросил жене:
     -- Принеси.
     Старушка вошла в кухню и вынесла оттуда старое, но чистое полотенце. Он
взял у нее из рук полотенце и легко приподнял обе ноги, показывая, что тазик
можно убрать, что и  сделала эта миловидная старушка. Она приподняла тазик и
тут же шлепнула воду с крыльца.
     Дядя Сандро  оперся пяткой одной ноги о пол и, продолжая держать другую
на весу,  стал тщательно протирать ее полотенцем. Он протер одну  ногу одним
концом полотенца, затем другим концом другую ногу, словно давая каждой ноге,
а также  окружающим  людям  урок справедливости  и равноправия в пользовании
благами жизни.
     Все это  время он  разговаривал со мной, иногда  посматривая  в дверной
проем,  словно  ожидая  кого-то,  иногда  давая  своей жене мелкие хозяйские
распоряжения.  При  этом он понижал голос, и это  звучало, как в  театре  --
реплики в сторону, которые якобы зритель не слышит.
     --  Безразмерные,  --  сказал он  неожиданно,  и  старушка принесла ему
носки,  которые он с  удовольствием  надел,  тщательно расправив на них  все
складки.  Старушка  поставила  рядом  с  ним  галоши  уже в  качестве личной
инициативы, но, видимо, неудачно, потому что дядя Сандро тут же поправил ее.
--  Новые,  --  сказал  он,  как мне показалось, по  случаю  моего  прихода.
Старушка унесла старые  галоши и принесла новые, сверкающие черным  лаком, с
загнутыми вверх носками.
     Дядя  Сандро надел галоши,  легко  встал  и  оказался,  ко  всем  своим
достоинствам, еще и высоким, стройным  стариком,  широкогрудым и узкобедрым,
что несколько размывало иконописность  его облика и  одновременно  усиливало
дух  византийских извращений, возможно, отчасти за  счет  галош с  загнутыми
носками.
     --  Накроешь здесь, --  сказал  он жене,  переходя к столу, что стоял в
конце веранды.
     Я попытался отказаться, но дядя Сандро не пустил меня. Старушка накрыла
стол  чистой  скатертью,  потом  принесла  сыр, лобио, зелень,  хлеб, кислое
молоко в запотелых банках и чайные блюдца, наполненные пахучим медом.
     За ужином  дядя  Сандро  спросил у меня,  где я  работаю. Я сказал, что
работаю в газете.
     -- Писарь? -- спросил он, насторожившись. Я ему сказал, что иногда пишу
сам, а чаще всего привожу в порядок то, что пишут другие.
     -- Значит, присматриваешь за пишущими, -- догадался и успокоился он.
     Дядя Сандро на  некоторое  время  задумался,  а  потом, взглянув мне  в
глаза, спросил, сколько теперь стоит нанять человека из газеты для написания
фельетона. Я ему ответил, что для этого ничего не надо платить.
     -- А почему тогда  за объявление о смерти родственника берут деньги? --
спросил он.
     Я  объяснил ему  разницу и  сказал,  что фельетоны  пишутся  о жуликах,
тунеядцах и бюрократах.
     --  Значит, сначала надо  нанять адвоката, чтобы  он  доказал, что этот
человек жулик или бюрократ? -- спросил он.
     -- А в чем дело? -- сказал я.
     -- У меня есть враг в горсовете, -- пояснил  дядя Сандро, -- инженерчик
из  Эндурска,  хотя  и  скрывает,  где  родился.  Должен деньги получить  за
оползень, а он не дает.
     -- Что за оползень? -- спросил я.
     -- У меня на участке оползень, а дом застрахован. Этот негодяй не хочет
акт подписывать. Хорошо бы его напугать фельетоном, -- сказал дядя Сандро и,
сжав кулак, пригрозил им инженерчику из горсовета.
     В это время на веранду взошла женщина и, увидев нас за столом, смущенно
остановилась.
     --  Дорогой  дядя  Сандро, --  сказала она,  краснея  и  запинаясь,  --
извините, что напоминаю, но вы не забыли...
     -- Как можно! --  воскликнул дядя Сандро  и, привстав, жестом пригласил
ее к столу.
     -- Что вы, сидите! -- всплеснула она руками. -- Я забежала на минутку.
     -- Он такие тещи не забывает, -- вставила тетя Катя не то с грустью, не
то с насмешкой.
     --  Помолчи,  -- сказал  дядя  Сандро  миролюбиво  и  добавил, деловито
взглянув на женщину, -- вино откуда привезли?
     -- Вино лыхнинское, пьется, как лимонад, -- сказала женщина и добавила:
-- Говорят, с ними  будет один человек,  прямо, говорят,  чудище какое-то...
Собирается всех наших споить...
     -- Кто такой? -- встрепенулся дядя Сандро.
     --  Родственник шларбовцев,  --  пояснила  женщина, --  прямо  какое-то
чудище,   говорят.  Как   бы   он  нас  не  опозорил,  дядя  Сандро,  уж  вы
постарайтесь...
     -- А-а, знаю я его, сидел с ним, -- вспомнил дядя Сандро и презрительно
выпятил  нижнюю  губу.  В  это  мгновенье,  казалось,  он мысленно  пробежал
картотеку  своих застолий  и,  вытащив нужную карточку,  удостоверился,  что
соперник  никакой  опасности не представляет.  -- Передай своим: то, что  он
выпьет, я в ухо налью, --  добавил дядя Сандро и для наглядности похлопал по
уху.
     --  За вами  мы, как  за  большой крепостью,  дядя  Сандро, --  сказала
женщина и, пятясь к дверям, заспешила, -- так я пойду, дядя Сандро, а то еще
столько дел.
     -- Через час буду у вас, -- сказал он и принялся за кислое молоко.
     --  За вами мы, как за большой стеной, --  донесся голос женщины  уже с
тропинки.
     -- Мясо не переварите, мясо!  -- напомнил дядя  Сандро  зычным голосом,
когда она уже скрылась в зарослях мандарина.
     -- Не беспокойтесь, дядя Сандро, мы постараемся! -- успела она ответить
откуда-то снизу.
     --  Не  забывай, что  ты  старик,  -- сказала тетя Катя  с  бесполезной
грустью.
     -- С тобой  забудешь, --  сказал дядя  Сандро и, макая ложку сначала  в
мед, а потом в кислое молоко, принялся за еду.
     -- Зятя впускают в дом, -- пояснил он причину посещения женщины, легко,
я бы сказал, красиво отправляя ложку в рот, --  хотят,  чтобы я был тамадой.
Невозможно отказать -- соседи.
     -- Для тебя весь город соседи, -- сказала жена все с той же бесполезной
грустью, вглядываясь в дорогу, проходящую под их усадьбой.
     -- И ты можешь  гордиться этим,  -- заметил  дядя  Сандро,  взглянув на
меня.
     -- Вы еще хоть куда, -- сказал я.
     После  ужина  мы  вымыли руки,  причем дядя  Сандро долго  и  тщательно
полоскал водой свои большие желтоватые зубы. Потом он натянул на ноги легкие
азиатские сапоги, надел  черкеску, слегка  пожурив  жену,  что  газыри плохо
протерты.  Он  чистым  платком  протер их и  затянул кавказским поясом  свою
прямо-таки осиную талию.
     -- Пойдем покажу,  что сделал оползень,  --  сказал  дядя  Сандро, и мы
спустились. Дядя Сандро шел легкой гарцующей походкой, и я снова залюбовался
этим серебряноголовым неправдоподобно сохранившимся стариком.
     Он показал рукой  на цементные сваи,  подпиравшие дом.  На двух сваях в
самом деле были трещины, на мой взгляд, не слишком катастрофические. Забегая
вперед, скажу, что дом его до  сих пор стоит на месте, хотя с тех пор прошло
несколько лет.
     -- Все-таки его можно  было  бы припугнуть  фельетоном, --  сказал дядя
Сандро, заметив,  что  трещины  на  сваях  не  произвели  на  меня  большого
впечатления.
     -- Надо  посоветоваться,  --  сказал я неопределенно. Я  попрощался  со
старушкой, и мы с дядей Сандро пошли по тропинке к выходу.
     -- Не перепивай, не забывай, что ты старик, -- с бесполезным упрямством
кинула старушка ему вслед. Было  похоже, что она ему  эту мысль  внушает уже
десятки лет.
     -- Вот женщина, -- пробормотал  дядя Сандро  и, не оборачиваясь, кивнул
головой в сторону жены  в том смысле,  что она  сознательно упрощает сложный
круг его общественных обязанностей.
     Покамест мы спускались, дядя Сандро спросил у меня -- нет ли среди моих
знакомых надежного проводника,  чтобы  ему можно  было доверить  фрукты  для
отправки в Москву. Я сказал, что у меня есть несколько знакомых проводников,
но они, скорее всего, мошенники.
     --  Таких  не  надо,  --  сказал  дядя Сандро и,  просунув  руку  между
штакетинами, щеколдой закрыл изнутри калитку. Мы вышли на дорогу.
     Нам надо  было идти  в разные  стороны,  но дядя  Сандро медлил, словно
хотел спросить о чем-то важном, но не решался. Все же он спросил у меня, нет
ли среди моих знакомых людей, которые хотели бы купить свежие фрукты прямо с
дерева. По  интонации я понял,  что это не тот вопрос, который он хотел  мне
задать, скорее всего, этот вопрос -- подступ к тому, который он сейчас решил
отложить. Я сказал ему, что такие знакомые у меня есть.
     -- Так приведи их, -- сказал он, -- или же сам бери.
     -- Хорошо, -- сказал я.
     -- Подумай насчет инженерчика, -- напомнил он мне осторожно.
     -- Хорошо, -- сказал я бодро, что ему, видно, понравилось. Он оживился.
     -- Лучше даже  не печатать,  -- добавил  он, -- а так просто показать и
припугнуть...
     -- Я подумаю, -- сказал я серьезно.
     -- Мы, земляки, должны  друг  другу помогать,  -- заметил дядя  Сандро,
прощаясь, -- заходи.
     Видно было, что он доволен и решил,  что на  этот раз с меня хватит. Он
пошел, а я еще немного постоял, любуясь его величественной и немного оперной
фигурой,  как  бы  иронически  сознающей свою  оперность и в  то  же время с
оправдательной усмешкой кивающей на тайное шутовство самой жизни.

        ___

     Так я  стал бывать у дяди Сандро. Возможно,  если бы не его рассказы  о
пережитых приключениях, которые я с удовольствием слушал, мы встречались  бы
гораздо  реже. Я  считаюсь хорошим слушателем, потому что  умею отключаться,
когда рассказ входит в нудную стадию своего  развития.  При этом я  время от
времени что-нибудь уточняю, ухватившись за хвост последней фразы, что до сих
пор помогает мне поддерживать репутацию.
     Только один раз в жизни я  попался. В те студенческие времена я хаживал
в один литературный дом, где устраивались  чтения стихов и рассказов.  После
этого обычно следовало неплохое угощение, особенно если читал хозяин дома.
     В тот день как раз он и  читал.  Предвари