дь.
     Ансамбль,  и  без того  молчавший,  окаменел. Дядя Сандро услышал,  как
челюсти Махаза, жующие  курицу,  остановились. Надо было отвечать. Но нельзя
было  отрицать, что Сталин  его видел,  и  в то  же  время еще страшнее было
согласиться с тем, что он его видел не только потому, что дядя  Сандро этого
не  помнил, но  главным  образом потому,  что  Сталин приглашал  его принять
участие в каких-то неприятных воспоминаниях. Это он сразу почувствовал.
     Могучий  аппарат  самосохранения,  отработанный на  многих  опасностях,
провернул за одну-две секунды все возможные ответы и выбросил на поверхность
наиболее безопасный.
     -- Нас в  кино снимали, -- неожиданно  для себя сказал  дядя Сандро, --
там могли видеть, товарищ Сталин.
     -- А-а, кино, -- протянул вождь, и глаза его погасли. Он  подал куриную
ножку: -- Держи. Заслужил. Снова забулькало вино, переливаясь в рог.
     -- Пей, пей, пей, -- раздалось рядом.
     Дядя Сандро надкусил  куриную ножку и слегка зашевелил  шеей, чувствуя,
что она омертвела,  и по этому омертвению шеи узнавая, какая тяжесть  с него
свалилась. Ну и ну, думал дядя Сандро, как это я вспомнил, что нас снимали в
кино? Ай  да Сандро, думал дядя Сандро, хмелея от радости и  гордясь  собой.
Нет,  чегемца  не так легко  укусить!  Неужели  мы с ним где-то встречались?
Видно, с  кем-то  спутал. Не хотел бы я быть  на месте того, с  кем  он меня
спутал,  думал дядя Сандро, радуясь,  что  он -- Сандро Чегемский, а не  тот
человек, с кем его спутал вождь.
     Сталин уже подавал рог последнему танцору в первом  ряду, когда к  нему
подошел Нестор Аполлонович.
     -- Может, пригласим их за стол? -- спросил он.
     -- Как скажешь, дорогой  Нестор, я только гость,  --  ответил Сталин и,
приняв  у   Сарьи  салфетку,  стал  медленно  и  значительно,  как  механик,
закончивший работу, вытирать руки. Бросив  салфетку в опустошенное блюдо, он
пошел рядом с Лакобой к столу упругой, легко несущей свои силы походкой.
     Участников ансамбля рассадили  за банкетным  столом.  Тех, что получше,
рядом с вождями,  тех, что попроще,  рядом с  секретарями  райкомов Западной
Грузии.  Над  банкетным  столом  уже  подымался довольно  значительный  шум.
Островки разнородных разговоров начинали жить самостоятельной жизнью.
     Вдруг товарищ Сталин  встал с поднятым фужером Грянула  тишина, и через
миг воздух очистился от мусора звуков.
     -- Я подымаю этот бокал, -- начал он  тихим внушительным голосом, -- за
эту орденоносную республику и ее бессменного руководителя...
     Он замер на долгое мгновение, словно в последний раз стараясь  взвесить
те высокие качества руководителя, за которые он однажды его удостоил сделать
бессменным. И  хотя все  понимали,  что  он  никого, кроме Лакобы, сейчас не
может  назвать,  все-таки  эта  длинная  пауза  порождала  азарт  тревожного
любопытства: а вдруг?
     -- ...моего лучшего друга  Нестора Лакобу, -- закончил Сталин фразу,  и
рука его сделала утверждающий жест, несколько укороченный тяжестью фужера.
     --  Лучшего,  сказал,  лучшего,  --  прошелестели  секретари  райкомов,
мысленно  взвешивая, как  эти  слова  отразятся  на  тбилисском  руководстве
партией, а уж оттуда возможным рикошетом на  каждом из них. При этом брови у
каждого из них продолжали оставаться удивленно приподнятыми.
     -- ...В республике умеют работать и умеют веселиться...
     --  За  здравствует товарищ  Сталин! --  неожиданно  вскрикнул  один из
секретарей райкомов и вскочил на ноги.
     Сталин быстро повернулся к нему с выражением грозного презрения,  после
чего этот высокий и грузный человек стал медленно оседать. Словно уверившись
в надежности его оползания, Сталин отвел глаза.
     --  Некоторые  товарищи...  -- продолжал он медленно,  и в  голосе  его
послышались отдаленные раскаты раздражения.  Все поняли, что он  сердится на
этого секретаря райкома за его неуместное прославление Сталина.
     Берия  заерзал и,  на  мгновение  сняв  пенсне,  бросил  на  него  свой
знаменитый мутно-зеленый взгляд, от  которого секретарь  райкома откачнулся,
как от удара.
     Сидевшие рядом с  ним секретари райкомов как-то незаметно расступились,
образовав между ним и собой просвет с идеологическим оттенком. Все секретари
райкомов смотрели  на него, удивленно приподняв брови, как бы силясь узнать,
кто он такой и откуда он вообще взялся.
     Тот  продолжал,  опираясь  руками  о  стол,  глядя  на  Берию, медленно
оседать, стараясь незаметно войти в застолье и в то же  время сдерживая себя
на тот случай, если ему будет приказано удалиться.
     -- ...некоторые грамотеи там, в Москве... -- продолжал Сталин после еще
более  длительной паузы, и в голосе его еще более отчетливо прозвучали нотки
угрозы и раздражения И  сразу  же всем  стало ясно, что  он решает  про себя
что-то очень важное,  а  про этого неловкого  секретаря райкома давным-давно
забыл.
     Берия  отвел от  него  взгляд,  и тот словно обвалился под  собственным
обломанным костяком, радостно рухнул -- пронесло!
     -- ...Бухарина... -- услышал дядя Сандро шепот одного из второстепенных
вождей, незнакомых ему по портретам.
     --  ...Бухарина, Бухарина, Бухарина... --  прошелестело дальше по рядам
секретарей райкомов.
     В самом деле, в партийных кругах было известно, что Сталин так называет
Бухарина. В дни дружбы: "Наш грамотей". Теперь: "Этот грамотей".
     -- ...думают, что руководить по-ленински,  --  продолжал Сталин, -- это
устраивать бесконечные дискуссии, трусливо обходя решительных мер...
     Сталин   опять   задумался  Казалось,   он  с   посторонним   интересом
прислушивался к этому шелесту и  доволен им. Он  любил  такого рода  смутные
намеки.  Фантазия слушателей  неизменно  придавала  им  расширительный смысл
неясными  очертаниями границ зараженной  местности.  В  таких случаях каждый
отшатывался  с  запасом,  а  отшатнувшихся с  запасом  можно было  потом для
политической акции обвинить в шараханье.
     -- ...но руководить по-ленински -- это  значит,  во-первых,  не бояться
решительных мер, а, во-вторых, находить кадры  и  умело расставлять их, куда
надо... Небольшой пример.
     Вдруг Сталин посмотрел на дядю Сандро, и тот почувствовал, как душа его
плавно опустилась вниз,  при  этом  сам он, не  мигая, продолжал смотреть на
вождя.
     -- ...Нестор нашел  этого  абрека  в  далеком горном селе и сделал  его
талант всеобщим достоянием, -- продолжал Сталин.  -- Раньше он  танцевал для
узкого круга, а теперь танцует на  радость всей республики  и на нашу с вами
радость, товарищи.
     ...Так выпьем за  моего  дорогого  друга, хозяина этого  стола  Нестора
Лакобу,  --  закончил  товарищ  Сталин и,  стоя  выпив  бокал,  добавил:  --
Аллаверди Лаврентию.
     Он  прекрасно знал,  что Берия и Лакоба не любят друг друга,  и  сейчас
забавлялся, заставляя Берию первым выпить за Лакобу.
     Поддев ножом, он достал из солонки  шматок аджики, переложил его к себе
в тарелку и, густо обмазав пурпурной приправой кусок ягнятины, отправил  его
в рот, хрустнув молочным хрящом.
     -- Не слишком дерет? -- спросил Калинин, опасливо проследив, как Сталин
мазал мясо аджикой.
     -- Нет, -- сказал  Сталин,  мотнув головой, -- думаю, что эта абхазская
аджика имеет большое будущее.
     Многие  из  тех,   кто  слышал  слова  Сталина,  потянулись  к  аджике.
Впоследствии это предсказание  вождя, в Отличие  от  многих других,  в самом
деле подтвердилось -- аджика распространилась далеко за пределы Абхазии.
     Между тем Берия произнес тост и, ничем не  выдавая своих чувств,  выпил
за  Лакобу. Лакоба, который  тост вождя слушал со слуховым аппаратом, сейчас
снял  аппарат  и слушал Берию,  приставив  ладонь к уху.  Он  тоже  ничем не
выдавал своих чувств,  время от времени кивая головой в знак благодарности и
того, что расслышал слова.
     После Берии слово взял  Калинин и, выпивая  за Лакобу, сказал несколько
слов о грамотеях, давно оторвавшихся от народа. Сталину тост его понравился,
и он  потянулся,  чтобы поцеловать его.  Калинин  неожиданно  отстранился от
поцелуя.
     Сталин нахмурился. Дядя Сандро  опять удивился,  как быстро  меняется у
него  настроение.  Только  что  лучезарно  сиял  глазами  Калинину  и  вдруг
потускнел, съежился. Берия оживленно сверкнул пенсне, а секретари райкомов с
удивленно приподнятыми бровями уставились на Калинина.
     "Значит, он с ними, а не со мной,  -- испуганно подумал Сталин, --  как
же я его проморгал?.." Он  испугался не самой измены Калинина, раздавить его
ничего  не стоит, а  того, что чутье  на опасность, которому  он верил,  ему
изменило, и это было страшно.
     -- А  что с тобой,  конопатым, целоваться, -- сказал Калинин, с дерзкой
улыбкой глядя на  Сталина, --  вот если б ты  был шестнадцатилетней девочкой
(он  собрал  пальцы правой руки  в осторожную  горстку, слегка  потряс  ими,
словно прислушиваясь к колокольцу нежной юности), тогда другое дело...
     Лицо Сталина озарилось,  и  вздох облегчения прошелестел по залу. "Нет,
не изменило чутье", -- подумал Сталин.
     -- Ах ты, мой всесоюзный козел, -- сказал он, обнимая и целуя Калинина,
в сущности обнимая и целуя собственное чутье.
     -- Ха! Ха! Ха! Ха! -- рассмеялись секретари райкомов,  радуясь взаимной
шутке вождей. С некоторым опозданием к ним  присоединился  Лакоба,  которому
дядя Сандро,  он  теперь  сидел  рядом с ним,  пояснил  недослышанную шутку.
Запоздалый смех Лакобы прозвучал несколько странно, и Берия, не удержавшись,
двусмысленно хохотнул, хотя его  хохоток  можно было принять  и за отголосок
еще того смеха.
     Но Сталин почувствовал  издевательский  смысл его смеха.  Этот смех ему
сейчас был неприятен, и он сказал, посмотрев на Берию:
     -- Лаврентий, попроси жену, пусть потанцует...
     -- Конечно, товарищ Сталин, -- сказал Берия и посмотрел на жену.
     -- Но я не умею, товарищ Сталин, -- сказала она, краснея.
     Сталин знал, что она не умеет танцевать.
     -- Вождь просит, -- грозно шепнул Берия.
     -- Зачем вождь,  мы  все просим,  --  сказал  Сталин и, собирая глазами
участников ансамбля, добавил: -- Давайте, ребята.
     На  ходу  хлопая в  ладони  и  подпевая, участники  ансамбля образовали
полукруг, открытой стороной обращенный к основанию стола.
     --  Я  не  ломаюсь, я в  самом деле  не умею,  -- говорила  жена Берии,
стараясь  перекричать  шум   рукоплесканий.  Но  теперь   ее   просили  все.
Подталкиваемая мужем, она,  робко упираясь, шла в круг. На мгновенье,  когда
Берия повернулся  спиной к столу, дядя  Сандро заметил, что его искривленные
губы шепчут жене непечатные слова.
     Раскинув руки, она сделала два неловких круга и  остановилась, не зная,
что делать дальше. Ясно было, что она и в самом деле не умеет танцевать.
     -- Молодец, -- сказал Сталин, улыбаясь,  и похлопал  ей. Все  похлопали
жене Берии.
     -- Сарью, просим Сарью!  -- раздались голоса. Сейчас Сарья сидела между
дядей Сандро и Лакобой. Сверкнув темными глазами, она посмотрела на мужа.
     -- Иди же, -- сказал Лакоба по-абхазски. Она взглянула на Сталина.  Тот
ласково ей улыбнулся. Все шло, как он хотел.
     Сарья вошла  в круг. Смуглянка, с головой, слегка  запрокинутой тяжелым
узлом  волос, сделала несколько  плавных кругов  и вдруг остановилась  возле
Паты Патараи, вызывая его на танец. Сдержанно улыбаясь, Пата проплыл рядом с
ней.
     Берия  сидел  за столом, не глядя на танцующих, тяжело опершись головой
на руку. Жена  его, растерянная, стояла возле участников ансамбля, видимо не
решаясь сесть на место.
     -- Лаврентий,  --  тихо сказал Сталин.  Тот, выпрямившись, посмотрел на
вождя. -- Оказывается, Глухой не только в кадрах лучше разбирается...
     Берия развел  руками, мол, ничего  не  поделаешь -- судьба. Дяде Сандро
стало неприятно, он почувствовал, что здесь таится опасность для Лакобы. Ох,
не надо бы вождю так растравлять его, подумал дядя Сандро.
     В это время Сарья выскочила из круга и, обняв жену Берии, поцеловала ее
в  глаза.  Все почувствовали в этом ее  порыве тайное благородство,  желание
смягчить  ее  неудачу,  обратить  все в  шутку.  Все  радостно  захлопали, и
женщины, обнявшись, прошли к столу.
     -- Потом скажешь, что они говорили, -- шепнул дяде Сандро Лакоба, когда
раздался последний взрыв рукоплесканий, и все посмотрели  на Сарью, обнявшую
жену Берии.  Лакоба заметил, что  Сталин  что-то  сказал Берии, и тот развел
руками. Видимо, он почувствовал, что речь идет о нем.
     Почти  одновременно  со  словами  Лакобы   раздались   три  пистолетных
выстрела.  Дядя  Сандро  вскочил  на  ноги.  Ворошилов  вкладывал  в  кобуру
дымящийся пистолет.  Растроганный  танцем Сарьи и  особенно  ее  благородным
порывом, он не удержался от маленького салюта. Все радостно зашумели и стали
смотреть  на потолок,  где  возле  люстры  чернели  три  маленькие  дырочки,
соединенные между собой молнийкой трещины.
     Штукатурка, осыпавшаяся  вниз после выстрелов,  покрыла  белым  налетом
стынущую  индейку. Сталин посмотрел на  слегка  припудренную индейку, подняв
голову, посмотрел  на  черные дырочки  в  потолке,  потом перевел взгляд  на
Ворошилова и сказал:
     -- Попал пальцем в небо.
     Ворошилов густо покраснел и опустил голову.
     --  Среди  нас, --  сказал  Сталин,  --  находится  настоящий  народный
снайпер, попросим его.
     Он посмотрел на Лакобу и, положив  трубку на стол, начал  аплодировать.
Все дружно зааплодировали, присоединяясь к вождю, хотя почти никто толком не
знал в чем дело.
     Лакоба понял,  о  чем его  просят, и, склонив  голову,  смущенно  пожал
плечами.
     -- Может, не стоит? -- сказал он, взглянув  на  Сталина. Тот подносил к
трубке огонь.
     -- Стоит! Стоит! -- закричали вокруг. Сталин, прикуривая, остановился и
кивнул на крики: мол, глас народа, ничего не поделаешь.
     Смущаясь  от   предстоящего  удовольствия,  Нестор  Аполлонович  развел
руками.  Он  стал  искать глазами  директора  санатория, но тот уже  быстрой
рысцой бежал к нему.
     -- Позови, -- кивнул Лакоба склонившемуся директору.
     -- Переодеть? -- спросил директор, все еще склоненный.
     -- Зачем? --  сморщился Лакоба. --  Проще,  проще... Нестор Аполлонович
налил себе  фужер вина и знаком  показал,  чтобы  всем налили. Все наполнили
свои бокалы.
     -- Я хочу поднять этот бокал, -- начал он своим дребезжащим голосом, --
не за вождя, но за скромность вождя.
     Нестор Аполлонович рассказал по этому поводу такой случай. Оказывается,
в  прошлом году он получил записку  от товарища Сталина, в  которой  тот его
просил выслать ему  мандарины,  строго  наказав  сопроводить посылку счетом,
который вождь оплатит с первой же получки.
     Сталин  задумчиво покуривал  трубку,  слушая рассказ  Нестора. Все  это
правда, думал он, Глухой не льстит.
     И деньги выслал с получки... Хороший урок всем этим секретарям, которые
только и знают, что весь вечер задирают брови.
     Ему было приятно, что все, о чем говорит Нестор, правда, но, заглядывая
в себя глубже, он находил еще один источник более скрытой, но и более тонкой
радости. Источник этой радости заключался в том, что и тогда, когда он писал
записку, он помнил  -- рано или  поздно она  вот так вот выплывет и  сыграет
свою маленькую историческую роль... Так кто умеет заглядывать в будущее,  он
или эти грамотеи?
     --  ...Кажется,  неужели  наша  республика  обеднеет,  если  мы  пошлем
товарищу Сталину эти несчастные мандарины? -- продолжал Нестор Лакоба.
     -- Не мы с  тобой сажали эти мандарины, дорогой Нестор, -- ткнул Сталин
трубкой в его сторону, -- народ сажал...
     -- Народ сажал, -- прошелестело по рядам.
     Народ сажал, повторил Сталин  про себя, еще смутно нащупывая взрывчатую
игру  слов,  заключенную  в  это  невинное  выражение.  Впоследствии,  когда
отшлифовалась  его  великолепная формула "враг народа",  некоторые  пытались
приписать ее происхождение Великой французской революции. Может, у французов
и  было  что-нибудь подобное, но  он-то  знал,  что здесь, в России,  он  ее
вынянчил и пустил в жизнь.
     (Подобно поэту,  для которого во  внезапном сочетании  слов  вспыхивает
контур будущего  стихотворения, так  и для  него эти  случайные слова  стали
зародышем будущей формулы.
     Ужасно  подумать,  что механизм кристаллизации идеи  один  и  тот же  у
палача и  поэта, подобно тому, как  желудок  людоеда  и нормального человека
принимает еду  с  одинаковой  добросовестностью.  Но если вдуматься, то, что
кажется  равнодушием  природы  человека, может  быть  следствием  высочайшей
мудрости его нравственной природы.
     Человеку дано стать палачом, так же, как  и дано  не становиться  им. В
конечном итоге выбор за нами.
     И если бы  желудок людоеда  просто не принимал  человечины, это был  бы
упрощенный   и  опасный  путь  очеловечивания   людоеда.   Неизвестно,  куда
обратилась бы эта его склонность.
     Нет  человечности   без   преодоления  подлости   и  нет  подлости  без
преодоления человечности.  Каждый раз выбор  за  нами  и  ответственность за
выбор тоже. И если  мы  говорим, что  у нас нет  выбора,  то это значит, что
выбор  уже сделан.  Да  мы и  говорим о  том,  что нет  выбора,  потому  что
почувствовали гнет вины за сделанный выбор. Если бы выбора и в самом деле не
было, мы бы не чувствовали гнета вины...)
     ...Под  гром   рукоплесканий  Лакоба  выпил  свой  бокал.  И  не  успел
замолкнуть этот гром во славу скромности  вождя, как в дверях появился повар
в белом халате, а за ним директор санатория с тарелкой в руке.
     Услышав  рукоплескания, повар  сделал попытку  шарахнуться, но директор
слегка подтолкнул его и отвел от двери.
     Это был  среднего  роста пожилой  полнеющий мужчина с нездоровым цветом
лица, какой  часто бывает у поваров,  с  тяжелой  шапкой  курчавых  волос на
голове.
     Жестом  приказав  ему стоять,  директор,  стараясь  неподвижно  держать
тарелку, подошел к Лакобе.
     -- Нестор Аполлонович, повар здесь, -- сказал он, склонившись над ним и
показывая  содержимое тарелки.  В тарелке, слегка  перекатываясь,  лежало  с
полдюжины яиц.
     -- Хорошо, -- сказал Лакоба и хмуро посмотрел в тарелку.
     Тут только дядя Сандро догадался, что Нестор Аполлонович будет стрелять
по яйцам. Этого он еще не видел.
     -- Индюшкины яйца? -- вдруг спросил Берия и, протянув  руку, вытащил из
тарелки яйцо.
     --  Куриные,   Лаврентий   Павлович,  --  подсказал  директор,  поближе
подсовывая ему тарелку.
     -- Тогда  почему  такие  большие?  --  спросил  Берия,  с  любопытством
рассматривая яйцо. Яйца и в самом деле были довольно крупные.
     --  Сам выбирал, -- хихикнул директор, кивнув головой в сторону повара,
стараясь обратить внимание Берии  на тайный комизм  этого обстоятельства. Но
Берия, не обращая внимания на тайный комизм этого  обстоятельства, продолжал
рассматривать яйцо. Директор встревожился.
     -- Может, заменить, Лаврентий Павлович? -- спросил он.
     -- Нет, я просто так говорю, -- опомнился Берия и быстро положил яйцо в
тарелку.
     -- Ревнует к Глухому, -- шепнул Сталин Калинину  и беззвучно рассмеялся
в усы. Калинин в ответ затряс бородкой.
     -- В этом углу,  по-моему, лучше, -- сказал Лакоба, оглядывая  люстру и
кивая  в противоположный  тому,  где  стоял  повар, угол. Так фотограф перед
началом съемки старается найти лучший эффект освещения.
     -- Совершенно верно, -- подтвердил директор.
     -- Волнуется? -- кивнул Лакоба на повара.
     -- Немножко, -- сказал директор, низко склонившись к уху Лакобы.
     -- Успокой его,  --  сказал  Нестор Аполлонович, слегка  отстраняясь от
директора, поза которого слишком назойливо подчеркивала его глухоту.
     Повар все еще  стоял у  дверей с безучастным  подопытным выражением  на
лице. Дядя Сандро только сейчас заметил, что он в одной руке сжимает колпак.
Пальцы этой руки все время шевелились.
     Директор подошел к повару,