ывает  меня
Арапкой? Я -- арап? Нет! Он -- арап!
     Не успели мои глаза  привыкнуть  к этому арапу, как  из кухни  высыпала
почти дюжина  арапчат  и побежала  в  нашу сторону.  У меня  в глазах  так и
замелькали  черные пятна.  Тут из-под дома с  лаем выбежала собака,  и  тоже
черная,  без единой светлой шерстинки. Господи, подумал я, что  же это здесь
творится!  И вдруг,  видно, взволнованный собачьим лаем, на плетень  вскочил
петух,  весь черный,  как ворон, и сердито  заклокотал -- я почувствовал  --
дурею. Что же это за чертов край, подумал я, что здесь и люди, и животные, и
птицы -- все в одну масть! Но тут, слава богу, рыжий телок вышел из-за дома,
и куры показались, хоть и не белые, но все же с пестринкой. Чувствую, как-то
легче стало.
     Старый арап  отогнал  собаку и,  улыбаясь  белозубым  ртом,  подошел  к
воротам.  Только  я  подумал:  на  какой  же  тарабарщине  мой старик  будет
разговаривать с ним, как хозяин  поздоровался  на чистейшем абхазском языке.
Откуда же взялся этот абхазский арап? Сначала, когда я увидел этих арапов, у
меня сразу же мелькнула мысль: эндурцы нам  их подбросили!  Но теперь, когда
он заговорил на чистейшем абхазском языке и  детки затараторили по-абхазски,
я решил: нет, эндурцы тут ни  при чем. Не стали бы они  так хорошо  говорить
по-абхазски, если б  их чернаки нам подкинули. Значит, каким-то другим путем
они  к  нам  попали,  придется,  видно,  крепко  поработать  головой,  чтобы
разгадать эту тайну.
     Старый арап открыл нам ворота и впустил нас во двор.
     -- Ты  все  на том же муле, Хабуг, --  сказал он  с улыбкой,  оглядывая
меня.
     -- Нет, это уже другой мул, -- сказал мой старик, слезая с меня.
     Трудно даже сказать, до чего  мне неприятно было слышать эти  слова.  Я
уже восемь лет ношу  своего старика,  и  мне  кажется,  что мы  всегда  были
вдвоем. Но, когда я такое слышу, мне становится ужасно тоскливо.
     Это так горько думать, что  у твоего хозяина и до тебя был какой-то мул
и, вероятно,  после тебя будет.  Такова  жизнь,  я  знаю, но так  не хочется
думать об этом и знать это.
     Мой старик спешился, вынул  удила  из моего рта, приторочил  поводья  к
седлу и пустил меня пастись во дворе.
     -- Смешная лошадь! Смешная лошадь! --  кричали арапчата,  петляя вокруг
меня и подо мной, так что я боялся невзначай  отдавить  кому-нибудь  из  них
ногу.  Видно, они в первый раз  видели мула. Глупышки,  думал я, кто из  нас
смешней, я или вы?
     Я хоть и здорово проголодался, но сначала с опаской попробовал траву во
дворе  этого  арапа.  Но  с  первым  же клочком  убедился, что  по вкусу это
настоящая абхазская трава и по цвету она вполне зеленая.
     Тут из кухни вышли две  женщины. Одна была старая и  черная,  а  другая
средних лет и белая, как обычная абхазка. Она стала отгонять от  меня детей,
чтобы  они не мешали мне спокойно есть траву, и  я  понял, что она мать этих
детей.  Нетрудно было  догадаться, что  она  жена  сына старого арапа.  И  я
подумал: вот она белая абхазка, а дети все у нее черные,  без единого белого
пятнышка. Что же  это делается, подумал  я. Здесь арапская  кровь  оказалась
сильней абхазской,  и  все дети получились один другого  черней, там русская
кровь оказалась сильней  абхазской, и ребенок оказался чересчур белым.  Если
абхазская кровь будет так слабеть, эндурцы совсем на голову сядут.
     А  при чем  тут эндурцы, вдруг  подумал  я. Я чувствую,  что,  кажется,
заразился от  своих абхазцев, и все наши беды готов свалить  на других. Я же
слышал,  что сегодня чистокровнейший абхазец оскорбил моего старика, сказав,
что нечего, мол, учить нас, сидя верхом на муле.
     А я говорю: "Нечего  свою  дурость сваливать на эндурцев! Слушайтесь во
всем таких мудрых людей, как мой старик, и вы никогда не погибнете".
     Моего старика пригласили на кухню, но он, ссылаясь на жару, сказал, что
посидит на  веранде. Вместе со старым  арапом они уселись за столом, а белая
абхазка  и  старая  арапка стали приносить  из  кухни и ставить  им  на стол
угощения.
     Я ел траву, изредка  поглядывая на них и прислушиваясь к их речам. Видя
черноту  старого  арапа  и слыша его абхазскую  речь, я все никак  не мог их
соединить и мне  все казалось, что внутри этого арапа сидит белый абхазец  и
говорит  за него.  Однако  постепенно я привык  к  этому  чудному  сочетанию
абхазской речи и арапской черноты и стал более спокойно  слушать,  о чем они
говорят.
     Мой  старик,  конечно,  стал  расспрашивать  абхазского  арапа   насчет
колхозных дел. Первым долгом  он у него  спросил, не заставляют ли их сажать
эвкалипты. Старый арап отвечал, что эвкалипты их заставляли сажать в прошлом
году, а в этом году их заставляют сажать тунгу.
     -- Это что еще за тунга? -- подивился мой старик.
     --  Это такое  растение, -- отвечал старый арап,  -- у которого страшно
ядовитый сок. От него мгновенно умирает что человек, что скотина...
     -- Зачем же им этот ядовитый сок, --  встревожился  мой старик, -- кого
они собираются травить?
     --  Нет, --  успокоил  его  старый  арап,  --  травить  они  никого  не
собираются  -- ни  людей, ни скотину.  Этот  сок им  нужен  для  аэропланов.
Аэропланы без этого сока взлететь не могут, могут только ехать по земле, как
машины.
     -- Час от часу не легче, -- сказал мой старик. Тут  они выпили вина,  и
старик мой, опрокинув выпитый стакан, намеком  сказал, чтобы дела  их врагов
также опрокинулись, как  этот стакан. Они  продолжали есть и  пить, и старик
мой  стал  рассказывать  о делах  чегемского колхоза.  Он  рассказал  и  про
низинку,  и  про  табак  и  еще  про  колхозную  ферму,  заведывать  которой
приставили никудышного человека.  Про ферму он  говорил с большой горечью, и
только я один знал о  ее  причине. Дело в том, что мой старик  надеялся, что
именно его, как лучшего чегемского скотовода, попросят заведовать фермой. Но
его  никто об  этом  не  попросил, а сам он из гордости  себя  ни  за что не
предложит.
     --  Этот человек,  --  сказал  мой старик, --  даже при Николае не  мог
завести пару овец. Что же он сможет сейчас? Он же загубит всю скотину!
     -- Точно, загубит, -- согласился старый арап.
     -- Если  так  пойдет дальше,  -- сказал мой старик,  --  в  деревнях из
четвероногих разве что собаки останутся.
     -- Собаки останутся, -- согласился старый  арап, -- потому что власти к
собакам интереса не имеют.
     --  Попомни  мое слово, --  сказал мои  старик, -- будет много железа и
мало мяса.
     -- Это точно, -- опять согласился старый арап, -- к нам недавно трактор
пригнали. Так он с головы до хвоста весь железный...
     Они поговорили еще с полчаса,  выпили по нескольку стаканов вина, и мой
старик стал собираться в дорогу. Старый  арап со своими арапчатами  проводил
нас до калитки  Мой  старик  попрощался с хозяином дома,  сел  на меня, и мы
пошли дальше.
     Я успел хорошо отдохнуть, подкрепиться, и мой шаг был легким и  бодрым.
Не прошли мы от дома этого арапа и одного  километра, как вдруг на небольшой
лужайке возле улицы  я увидел рыжего жеребенка, стоявшего возле своей матери
Вот  это  да! Оказывается, встреча с  арапом  -- это  хорошая  примета. Надо
запомнить на будущее.
     Меня так и обдало нежностью. Но я сказал себе:
     -- Держись,  Арапка, не позорься перед своим стариком,  следи за  своим
шагом, не выдавай дрожи в ногах.
     Я шел, стараясь не смотреть в сторону жеребенка. Но не мог же я нарочно
закрыть  глаза, чтобы не  видеть  его.  Это было бы просто  глупо.  Когда мы
проходили мимо него, он стоял, забавно раздвинув свои  шаткие ноги, и,  весь
изогнувшись, покусывал себя под  лопаткой.  Ох,  изведут меня эти  жеребята,
чувствую, изведут.
     Когда мы прошли мимо него, у меня появилось ужасное желание оглянуться.
Но я  сдержал себя и не повернул головы. Правда, в  это  мгновенье  какая-то
наглая муха села мне на веко, и я вынужден был изо всех сил мотнуть головой.
И  снова на короткое мгновенье я увидел его. Теперь он перестал  чесаться и,
сияя белым пятнышком на лбу, удивленно смотрел  в мою сторону. Видно, что-то
в  моем облике заинтересовало его.  Довольный  этой  встречей  и собственной
сдержанностью, я шагал и шагал по дороге.
     Часа через два,  пройдя  еще один мост через  неизвестную мне  реку, мы
вступили в город. Мимо нас беспрерывно пробегали большие и маленькие машины,
и я стал невольно привыкать к их неприятному запаху. Теперь  вся дорога была
выстлана черной смолой. Ходить по ней было хуже, чем по земле, но  приятней,
чем по камням.
     Множество людей проходило взад и вперед, и то и дело слышались слова на
разных языках.  Когда раздавались знакомые слова, я узнавал грузинскую речь,
мингрельскую речь, армянскую  речь, турецкую речь и  греческую А  когда я не
встречал ни одного знакомого слова, я понимал, что говорят по-русски. Я, как
и мой  старик, по-русски  не понимаю  ни одного слова, потому что  по-русски
говорят только в городах, а мы в них очень редко бываем.
     Мы подошли к большому дому, где жил Сандро. На вид-то дом большой, да я
знаю, что у Сандро здесь только  одна  комнатушка. Мой старик спешился, ввел
меня  во  двор  и  привязал  к  штакетнику  забора  Я стал  ждать. Городские
мальчишки,   игравшие   во  дворе,  окружили  меня,  восхищаясь  мной  и  по
неопытности принимая меня за лошадь  Вообще, меня часто принимают за лошадь,
а за осла никогда не принимают.
     Вскоре  из  дому  вышел  Сандро  вместе  с  моим стариком  и золотистой
длинноногой девчушкой,  дочкой Сандро Мой старик вел ее за руку. Я знал, что
он обожает эту свою внучку, да я и сам  не мог отвести от нее глаз. Пожалуй,
она единственное человеческое дитя из тех, что  я видел, которое  по красоте
облика я бы сравнил с жеребенком.
     -- Дедушкина маленькая лошадь! -- крикнула девчушка и подбежала ко мне.
     Мой старик подсадил ее в седло и, взяв меня за уздечку, вывел на улицу.
Я понял,  что мы идем рассматривать  дом,  который собирается  купить Сандро
Между прочим, я сразу почувствовал,  что он чем-то смущен  и что-то хотел бы
скрыть от моего старика Конечно, я  был уверен, что он  собирается просить у
него деньги на покупку дома. Думаю -- старик мой  тоже был в этом уверен.  Я
знал, что он сперва немного поупрямится, а потом даст.
     Но в том-то и дело, что смущение Сандро никак  не  было связано с этим.
Да мало ли  он в своей  жизни у него денег вытянул! Нет, нет,  я чувствовал,
что здесь что-то другое. Пусть с  меня шкуру сдерет медведь, подумал я, если
тут что-то не скрывается.
     Не  знаю,  почувствовал ли  мой старик то, что почувствовал я. Так ведь
его  сразу  не поймешь Ни один человек в  мире не умеет  так  держать себя в
руках, как мои старик. Все же сдается мне, что мой старик на этот раз ничего
не заподозрил. Иногда мой ум работает быстрее, чем ум моего старика.
     Мы  прошли  несколько  улиц  и подошли к калитке какого-то дома. Сандро
открыл калитку и пропустил  нас во  двор. Это был  очень  маленький дворик с
очень сочной травой, с несколькими хорошо  ухоженными фруктовыми деревьями и
цветами перед крыльцом. Домик был небольшой, но тоже хорошо ухоженный.
     Я почувствовал, что дом старику понравился. Особенно он ему понравился,
потому что был с участочком земли. Так я думаю.
     --  Хороший  дом,  -- сказал  мой старик,  кивнув головой,  --  вызывай
хозяина, поговорим, поторгуемся...
     -- Хозяина нет, -- сказал Сандро, -- дом продает горсовет.
     -- А  хозяин что, умер? -- спросил мой старик и, вынув  у  меня изо рта
удила, прикрепил поводья к седлу, чтобы  я мог попастись на этой жирной,  не
видавшей скотины траве.  Теперь  я  окончательно  убедился, что  старик  мой
ничего особенного в  облике Сандро  не заметил. Он только думал, что  Сандро
станет у него выклянчивать деньги, а больше ни о чем не думал.
     -- Не то, чтобы  умер, -- сказал Сандро я, замявшись, добавил: -- Здесь
жил один грек. Так его вместе с женой арестовали и в Сибирь отправили...
     -- Вот оно как, -- сказал мой  старик и замолчал. Сандро тоже молчал. Я
же сразу почувствовал, что здесь что-то не то!
     -- А  детей у  него не  было, что ли? -- спросил  мой старик,  прерывая
молчание. Он взглянул на меня рассеянным взглядом, и я почувствовал, жалеет,
что  вытащил у меня изо рта удила. И напрасно. Потому что я все равно не мог
есть траву, зная, какой ураган надвигается.
     Я посмотрел на Сандро и, хотя он был немного смущен, но не понимал, что
нависло над ним.
     -- Были двое, -- отвечал Сандро, -- их забрали в Россию родственники.
     --  Вот  как, --  сказал  мой старик, все еще сдерживаясь,  --  значит,
родителей сослали в Сибирь, детей  забрали в Россию, а дом тебе  продают. За
какие такие заслуги, интересно?
     -- Я же сейчас лучший танцор ансамбля,  --  сказал Сандро. -- Сейчас же
многих арестовывают, а дома  их  продают самым заслуженным  людям  города. Я
тебя понимаю, отец. Но не мы же их арестовали. Не я -- так другой купит...
     --  Сдается,  что  не  понимаешь,   --  отвечал  мой  старик,  все  еще
сдерживаясь, -- и за сколько же тебе продают этот дом с землицей?
     Он снова  оглядел участок.  Мимоходом  он взглянул  и  на  меня  и, мне
кажется, остался  доволен, что я неподвижно  стою и не ем эту  кладбищенскую
траву. Мне бы в горло она сейчас  не полезла. Я же знал, какой ураган рвется
сейчас из груди моего старика, но он его все еще удерживал.
     --  За  две тысячи рублей!  --  воскликнул  Сандро, стараясь обрадовать
моего старика выгодностью покупки.
     -- Две тысячи рублей,  -- усмехнулся мой  старик,  -- в наше время  это
стоимость двух  хороших свиней. Вот уж небывалое  дело, чтобы за  две свиньи
человек мог купить приличный дом.
     -- Так горсовет назначил, -- разъяснил Сандро, -- что ж мне увеличивать
цену? И тут старик мой сказал:
     --  Сын  мой, -- начал он  тихим и  страшным голосом,  --  раньше, если
кровник убивал  своего врага,  он,  не тронув  и  пуговицы  на  его  одежде,
доставлял труп к  его дому, клал  его на землю и кричал его  домашним, чтобы
они  взяли своего  мертвеца в  чистом виде,  не  оскверненным прикосновением
животного.  Вот  как было.  Эти же убивают безвинных людей, и,  содрав с них
одежду, по дешевке продают ее своим холуям. Можешь покупать этот дом, но  --
ни я в него ни ногой, ни ты никогда не переступишь порога моего дома!
     С этими словами мой старик подошел ко мне, вдвинул  мне  в рот удила  с
такой силой, что чуть  зубы мне  не выбил  (я  при  чем?!), сгреб девчушку с
седла, чтобы сесть на меня и уехать из города.
     Тут-то Сандро опомнился и подскочил к отцу.
     -- Отец! -- закричал он. --  Не горячись, прошу тебя! Я ведь  для этого
тебя и  вызвал,  чтобы  посоветоваться. Я и сам чувствовал, что  тут  что-то
нечисто. Что я, две тысячи рублей не мог достать? Мне бы друзья одолжили!
     -- А-а-а, --  сказал мой старик, помедлив, и  снова посадил девчушку на
меня,  -- посоветоваться... Так вот  мой  совет: возвращайся в деревню. Мать
твоя голову мне продырявила своими причитаниями. Время такое, и тебя забрать
могут. Или плясуны у них неприкасаемые?
     --  Ну  да, неприкасаемые,  --  ответил  Сандро, вздохнув.  --  Платона
Панцулая уже взяли...
     -- Чего ж ты ждешь? -- спросил мой старик.
     -- В том-то и дело, отец, -- ответил Сандро, помрачнев, -- и оставаться
страшно,  и уходить  страшно.  Уйду --  скажут,  испугался,  потому что  был
любимчиком Лакобы. А с Лакобой знаешь, что они сделали...
     -- Прямо уходить не надо,  -- сказал мой старик, подумав, -- я тебе все
устрою.  Я найму хорошего доктора, он  временно испортит  тебе колено,  тебя
выбракуют, и ты вернешься домой.
     С этими  словами  мы  покинули  этот выморочный  дом  и пошли к Сандро.
Старик мой явно успокоился. Он был доволен, что и сына не потерял, и совесть
свою не  осквернил.  Ночью  старик  мой  переночевал у  Сандро,  а  утром мы
двинулись обратно.
     Мой  старик  как обещал,  так и  сделал. Он нанял хорошего, доверенного
доктора из  села Атары, тот  так подпортил Сандро колено, что  он еще месяца
два хромал после того, как его выбраковали и отпустили в деревню.
     В ту же осень  мой старик нанял четырех  греков, и они выстроили Сандро
дом  так,  чтобы он  стоял на виду, и мой старик со своего двора мог видеть,
всегда ли открыта дверь в его кухне, и если не открыта,  то криком напомнить
ему или его жене, что такая забывчивость позорна.
     Теперь  после всего, что я рассказал, я хочу спросить: есть ли у вас на
примете старик, подобный моему? Если есть  -- покажите. В том-то и дело, что
показать вам нечего.
     Сейчас я расскажу про знаменитые огурцы Сандро. На следующий год Сандро
взялся  возле  своего дома  выращивать  для  колхоза огурцы.  И  он  получил
неслыханный   урожай   огурцов   Сколько  ни  шарили  в  кустах  колхозники,
проходившие мимо его бахчи, огурцов  оставалась  тьма-тьмущая.  Слух об этих
огурцах  прошел  по  всему  району, и  из Кенгурска  приезжала  комиссия  за
комиссией, и все они пробовали огурцы и уносили с собой в мешках,  а огурцов
все равно было полным-полно.
     И начальство, приезжавшее  пробовать огурцы, говорило, что Сандро вывел
новый сорт,  который сначала надо распространить по району, а потом  по всей
стране. А самого Сандро, говорило начальство, будем выдвигать в депутаты.
     -- Болваны! --  кричал  мой  старик. -- Я  раньше  в  этом месте  загон
держал, там навозу на полметра!
     Но  его все равно  никто не слушал. В середине  лета сорвали  огуречную
плеть,  на  которой  насчитывалось  до  ста  огурцов,  и  снарядили  четырех
чегемцев,  чтобы  они  ее отвезли  в Мухус на сельскохозяйственную выставку.
Сандро хотел с ними поехать, но ему сказали, что теперь он почти  депутат, а
для перевозки плети с огурцами можно использовать людей и попроще.
     Сначала эти четверо чегемцев осторожно, не осыпав огурцы, донесли плеть
до Анастасовки. Но когда  они сели в  машину, пассажиры стали удивляться  их
необычайной  ноше, и они, хвастаясь неслыханным урожаем  огурцов, стали всех
угощать. Правда, они  хитроумно, по их разумению,  от плети  отрезали огурцы
ножом, а не  обрывали. Так что на месте отрезанного плода оставался пятачок,
чтобы было видно, что огурец там в самом деле рос.
     К тому же один из пассажиров  машины оказался с большой бутылью чачи, и
он стал  всех угощать чачей,  а наши  давай им подсовывать огурцы, аккуратно
отрезая их от  плети  так,  чтобы оставались пятачки.  Так  что,  когда  они
приехали в Мухус, на плети оставалось около двадцати целых огурцов и великое
множество пятачков.
     Посланцы Чегема  пришли со своей плетью на выставку, но там у них ее не
приняли. Смотритель выставки сказал, что на плети маловато огурцов.
     --  Так  видно же, сколько  было,  --  отвечали  чегемцы, показывая  на
пятачки.
     -- Мало ли, что  видно, -- сказал смотритель, -- люди будут думать, что
я или мои помощники съели эти огурцы.
     -- Ну и пускай  себе думают, -- уговаривали  его чегемцы, -- главное --
видно, сколько на ней огурцов было выращено.
     -- Нет, нет,  -- наотрез отказался смотритель, отпихивая от себя плеть,
которую  чегемцы  пытались  разложить  на  его  столе, --  это проходит  как
вредительство.
     Удрученные  упорством смотрителя,  посланцы  Чегема  вышли из помещения
выставки и  стали  раздумывать, как быть дальше  и что  делать с оставшимися
огурцами. И  тут один из них  заподозрил,  что смотритель  выставки,  скорее
всего, эндурец армянского происхождения.
     --  А-а-а,  --  сказали  остальные, -- тогда все  ясно.  Разве  эндурец
когда-нибудь будет способствовать нашей славе?
     И  тогда  они зашли в винную  лавку и  стали  там пить  вино, закусывая
оставшимися огурцами.
     Чегемцы,  узнав о неудаче с выставкой,  до того озлились на смотрителя,
что  окончательно распотрошили  бахчу  Сандро. А  в райцентре, между прочим,
ничего не слыхали обо