арах белоснежных
                        Спит золотая луна;
                        Нет еще вихрей мятежных,
                        Всюду еще тишина.
                        Но уже пали на очи
                        Брови седой полуночи;
                        Бурь просыпается дух.

                                  Странник

                        Жаждут и сердце и слух
                        Песней Улина и Гала:
                        Дом благодатный Фингала
                        Близко ли, древний пастух?

                                   Пастух

                        Хладный, немой, обгорелый,
                        В сизой трепещущей мгле,
                        Остовом дом опустелый
                        Черный стоит на скале;
                        Смотрит на синие волны:
                        Из дружелюбной страны
                        Уж не приносятся челны
                        Шумно к подножью стены;
                        Уж за трапезой Фингала
                        Арфа давно замолчала:
                        Рино и Гал и Улин,
                        Да и мужей властелин,
                        Сам он, отец Оссиана,
                        Все они в царстве тумана;
                        Сын только бродит один.

                        Скорбью ведом и мечтами,
                        Бродит унылый певец
                        Между родными гробами,
                        Сирый и дряхлый слепец.
                        Строгой судьбой пораженный,
                        Он полонен темнотой;
                        Но его дух дерзновенный
                        Мир созидает иной,
                        Мир сладкозвучья и стона:
                        Там еще дышит Минона,
                        Юноша Рино не пал,
                        Жив и Оскар и Фингал;
                        Кровные барда обстали,
                        Слушают песни печали
                        Призраки с облак и скал.

                        Пастырь умолкнул, и взоры
                        Муж иноземный подъял
                        С дола на мрачные горы:
                        Камни мостов и забрал,
                        Своды упавшей бойницы,
                        Сельму и поле могил
                        Змий быстротечной зарницы
                        Белым огнем серебрил;
                        Грома огромные струны
                        Задребезжали; перуны
                        Весь очертили обзор;
                        Вздрогнул от ужаса бор,
                        Скалы трепещут от гула...
                        Чу! чья-то арфа дерзнула
                        С арфой небесною в спор!

                        Смелы и резки удары,
                        Тверд повелительный глас,
                        Грозны священные чары:
                        С дивных и пламень угас
                        И улеглися стихии;
                        В лоно безмолвья и сна
                        Пали воздушные змии,
                        Снова на небе луна;
                        Старца луна осветила:
                        Будто широкие крыла,
                        Вьется с рамен его плед;
                        Молча и прадед, и дед,
                        Сын, и отец, и клевреты,
                        В лунное злато одеты,
                        Слушают барда побед...

                        Помню эфирное племя...
                        Некогда зрел их и я
                        В юное, мощное время
                        (Где оно? где вы, друзья?).
                        В райские годы, когда мы
                        Из упованья и снов
                        Строили пышные храмы
                        Для небывалых богов!
                        Часто я в светлые лета
                        Вдруг из святыни поэта
                        Гнедича, {1} сына Камен, {2}
                        Несся ко гробу племен;
                        Поли необъятного чувства,
                        В дивном созданьи искусства
                        Видел воскресший Морвен! -

                        Ах! и мой Дельвиг, {3} Вильгельму
                        Он с вдохновенным челом
                        В Лору вождем был и Сельму,
                        В радостный, царственный дом.
                        Рек же владыка: "Чужбина
                        В Сельму послала певцов;
                        Чашу привета, Мальвина,
                        Дева, царица пиров!"
                        Гнедич и Дельвиг! и оба
                        В дверь безответного гроба,
                        Оба и вдруг вы ушли! -
                        В глубь беспредельной дали
                        Ухо вперяю напрасно;
                        Все и темно и безгласно:
                        Там они, высше земли!

                        Тихо; по звездному своду
                        Ходит немая луна;
                        Ночь обаяла природу
                        Маками мертвого сна;
                        Дремлют и стоны и бури.
                        Вдруг... по дрожащим лучам
                        Что-то скользнуло с лазури,
                        Зримое вещим очам...
                        Холодно! млею; мой волос
                        Весь поднялся, как живой;
                        Всею моею душой
                        Делятся радость и трепет;
                        Песнью становится лепет...
                        Братья! не вы ли со мной?

        "1835"


                                 (ОТРЫВОК)

                   До смерти мне грозила смерти тьма, {4}
                   И думал я: подобно Оссиану
                   Блуждать во мгле у края гроба стану;
                   Ему подобно с дикого холма
                   Я устремлю свои слепые очи -
                   В глухую бездну нерассветной ночи
                   И не увижу ни густых лесов,
                   Ни волн полей, ни бархата лугов,
                   Ни чистого лазоревого свода,
                   Ни солнцева чудесного восхода;
                   Зато очами духа узрю я
                   Вас, вещие таинственные тени,
                   Вас, рано улетевшие друзья, {5}
                   И слух склоню я к гулу дивных пений,
                   И голос каждого я различу,
                   И каждого узнаю по лицу.

        "1845"



                                Н. М. Языков

        "ПОСЛАНИЕ К КУЛИБИНУ"

                                 (ОТРЫВОК)

                         Какой огонь тогда блистал
                         В душе моей обвороженной,
                         Когда я звучный глас внимал,
                            Твой глас, о бард священный,
                      Краса певцов, великий Оссиан!
                         И мысль моя тогда летала
                         По холмам тех счастливых стран,
                    Где арфа стройная героев воспевала.
                         Тогда я пред собою зрел
                         Тебя, Фингал непобедимый,
                         В тот час, как небосклон горел,
                         Зарею утренней златимый;
                      Как ветерки игривые кругом
                         Героя тихо пролетали,
                         И солнце блещущим лучом
                         Сверкало на ужасной стали.
                      Я зрел его: он, на копье склонясь,
                         Стоял в очах своих с грозою,
                    И вдруг на воинство противных устремясь,
                         Все повергал своей рукою.
                         Я зрел, как, подвиг свой свершив,
                         Он восходил на холм зеленый
                    И, на равнину взор печальный обратив,
                         Где враг упал, им низложенный,
                         Стоял с поникшею главой,
                           В доспехах, кровию омытых.
                    Я шлемы зрел, его рассечены рукой,
                           Зрел горы им щитов разбитых!..

        "1819"


                              П. Г. Ободовский

        "К КАРТИНЕ, ПРЕДСТАВЛЯЮЩЕЙ ОССИАНА В ПУСТЫНЕ"

                        Поет дела своих отцов
                        Слепец, герой осиротелый,
                   Поет - и глас его средь вихря и громов
                   Протяжно вторится в долине опустелой,
                   Морвена! твой Гомер бессмертие стяжал -
                   Фингала подвиги он миру завещал.

        "1830"


                              М. Ю. Лермонтов

        "ГРОБ ОССИАНА"

                       Под занавесою тумана,
                       Под небом бурь, среди степей,
                       Стоит могила Оссиана
                       В горах Шотландии моей.
                       Летит к ней дух мой усыпленный
                       Родимым ветром подышать
                       И от могилы сей забвенной
                       Вторично жизнь свою занять!..

        "1830"


                                И. И. Козлов

        "ПОЭТ И БУРЯ"

        "ИЗ ПОЭМЫ "JOCELYN" ЛАМАРТИНА"

               О дивный Оссиан! мечтая о туманах,
               Об Инисторовых таинственных курганах,
               И песнь твоя в душе, и с арфою в руках
               Когда зимой бродил в дремучих я лесах,
               Где буря и метель, бушуя, слух страшили
               И, словно мертвецы, в поляне темной выли,
               Где, волосы мои вздымая, вихрь шумел,
               Над бездной водопад от ужаса ревел
               И, сверженный с небес над длинными скалами,
               Бил пеной мне чело и вопль бросал струями,
               Где сосны, сыпля снег, дрожали, как тростник,
               И ворон подымал над их снегами крик,
               И мерзлый где туман с утеса веял мглою,
               И, как Морвена сын, я был одет грозою, -
               Там, если молния разрежет вдруг туман
               Иль солнце мне блеснет украдкой меж полян
               И влажный луч его, в усильях исчезая,
               Откроет ужас мне, пространство озаряя, -
               То, им оживлена, и дикостью степной,
               И свежим воздухом, и святостью ночной,
               И сокрушенных сосн глухим под бурю треском,
               И на главе моей мороза снежным блеском, -
               Органа звонкого душа была звучней;
               И было все восторг и упоенье в ней;
               И сердце, сжатое в груди, для чувства тесной,
               Дрожало вновь, и слез источник был небесной,
               И робко слушал я, и руки простирал,
               И, как безумный, я бор темный пробегал,
               Мечтая вне себя, во тме грозы летучей,
               Что сам Иегова несется в бурной туче,
               Что слышу глас его в тревоге громовой,
               Который мчит в хаос грозы протяжный вой.
               Я, облит радостью, любовью пламенею
               И, чтоб природу знать, живой сливаюсь с нею;
               Я душу новую, я чувств хочу других
               Для новой прелести восторгов неземных!

        "1836"


                               Н. С. Гумилев

        "ОССИАН"

               По небу бродили свинцовые, тяжкие тучи,
               Меж них багровела луна, как смертельная рана.
               Зеленого Эрина воин, Кухулин могучий,
               Упал под мечом короля океана, Сварана.

               Зловеще рыдали сивиллы седой заклинанья,
               Вспененное море вставало и вновь опадало,
               И встретил Сваран исступленный, в грозе ликованья,
               Героя героев, владыку пустыни, Фингала.

               Схватились и ходят, скользя на росистых утесах,
               Друг другу ломая медвежьи упругие спины,
               И слушают вести от ветров протяжноголосых
               О битве великой в великом испуге равнины.

               Когда я устану от ласковых слов и объятий,
               Когда я устану от мыслей и дел повседневных,
               Я слышу, как воздух трепещет от грозных проклятий,
               Я вижу на холме героев суровых и гневных.

        "1907"


                             О. Э. Мандельштам

                                    * *
                                     *

                       Я не слыхал рассказов Оссиана,
                       Не пробовал старинного вина;
                       Зачем же мне мерещится поляна,
                       Шотландии кровавая луна?

                       И перекличка ворона и арфы
                       Мне чудится в зловещей тишине,
                       И ветром развеваемые шарфы
                       Дружинников мелькают при луне!

                       Я получил блаженное наследство -
                       Чужих певцов блуждающие сны;
                       Свое родство и скучное соседство
                       Мы презирать заведомо вольны.

                       И не одно сокровище, быть может,
                       Минуя внуков, к правнукам уйдет,
                       И снова скальд чужую песню сложит
                       И, как свою, ее произнесет.

        "1914"


        "ПРИЛОЖЕНИЯ     "

                                Ю. Д. Левин

        ""ПОЭМЫ ОССИАНА" ДЖЕЙМСА МАКФЕРСОНА     "

     Осенью 1759 г. в курортный городок на юге Шотландии Моффат прибыл Томас
Грэм  (Graham),  сын  шотландского  помещика,  который  в  дальнейшем   стал
известным английским полководцем и отличился в войнах против  Наполеона.  Но
это произошло полвека спустя, а тогда он был еще  11-летним  юнцом,  который
странствовал в  сопровождении  матери  и  гувернера.  Обязанности  гувернера
исполнял молодой Джеймс Макферсон, и пребывание в Моффате явилось переломным
моментом в его жизни. Именно здесь было положено начало "Оссиану",  ставшему
эпохальным явлением в истории мировой литературы.
     Джеймс Макферсон (Macpherson) родился 27 октября 1736  г.  в  деревушке
Рутвен округа Баденох графства Инвернес, расположенного на  северном  склоне
Грампианских гор в Шотландии. {Наиболее обстоятельная биография  Макферсона:
Saunders  В.  The  life  and  letters  of  James  Macpherson,  containing  a
particular account of his famous quarrel with Dr. Johnson, and a  sketch  of
the origin and influence of the  Ossianic  poems.  London,  1894.  Биография
написана пристрастно (автор стремится представить своего  тероя  в  наиболее
благоприятном свете), но по полноте сведений она остается непревзойденной  и
продолжает переиздаваться до сих пор. Последнее известное нам  издание:  New
York, 1968 (ниже в ссылках: Saunders).} Сын простого  фермера,  он,  однако,
принадлежал к старинному клану, ведущему свою родословную с  XII  в.  Вообще
Северная Шотландия занимала особое положение в Великобритании  начала  XVIII
века. Ее мало еще коснулась так называемая уния 1707 г.,  когда  объединение
Англии и Шотландии в одно королевство было осуществлено в основном  за  счет
ущемления шотландских интересов. {См.: Ерофеев Н. А. Англо-шотландская  уния
1707 года. - В кн.: Новая и новейшая история, т. VI.  М.,  1975,  с.  55-68;
Dand С. Н. The mighty affair. How Scotland lost her  Parliament.  Edinburgh,
1972.}  На  севере  страны  в  труднодоступных  горных  районах  во   многом
сохранялись старые  патриархальные  порядки,  горцы  объединялись  в  кланы,
возглавляемые  вождями,  новые  капиталистические  отношения  их  почти   не
затронули. Даже гэльский язык, на  котором  они  говорили,  не  имел  ничего
общего с господствующим в стране языком и был унаследован ими  от  кельтских
предков, поселившихся на Британских  островах  в  VIII-VII  вв.  до  н.  э.,
задолго до англо-саксов. В 1745 г. горные кланы восстали против  английского
господства в пользу претендента на королевский престол, потомка  шотландской
династии  Стюартов.  Разгром  восстания  имел  роковые  последствия:  старая
родовая систем" в Шотландии  была  разрушена.  Макферсон  еще  ребенком  был
свидетелем этих событий.
     В 1752 г. он поступил в Абердинский университет и в  течение  трех  лет
учился в двух колледжах, но ни одного не закончил. Затем, намереваясь  стать
священником,  он  перешел  в   Эдинбургский   университет,   чтобы   изучать
богословие. Но и здесь он пробыл недолго, в 1756 г. вернулся в  Рутвен,  где
получил место учителя в школе для бедных. Тогда же Макферсон начал пробовать
свои силы в поэзии. В его  ранних  характерных  для  XVIII  в.  классических
поэмах "Смерть" (Death), "Охотник" (The Hunter),  "Шотландский  горец"  (The
Highlander)  ощутимо   в   то   же   время   влияние   произведений   нового
сентименталистского толка, таких как "Могила" (Grave,  1743)  Роберта  Блэра
или "Времена года" (The Seasons,  1726-1730)  Джеймса  Томсона.  В  1758  г.
Макферсону  удалось  опубликовать  в  Эдинбурге   "Шотландского   горца"   -
патриотическую поэму, посвященную борьбе шотландцев против вторжения  датчан
в XI в. Однако, сколько известно, никакого успеха поэма не  имела.  К  этому
времени Макферсон вновь поселился в Эдинбурге, теперь уже как гувернер в се-
мействе Грэмов, занимающийся в свободное время литературным трудом.
     В Моффате, где, как мы  уже  отмечали,  он  оказался  осенью  1759  г.,
Макферсон познакомился с Джоном Хоумом (Ноте, 1722-1808), автором нашумевшей
в  то  время  трагедии  "Дуглас"  (Douglas,  1756),  написанной   на   сюжет
шотландской народной баллады. Хоум, сам происходивший  из  южной  Шотландии,
интересовался старинной поэзией горцев, о которой был наслышан. Он  упомянул
об этом в беседе с Макферсоном,  и  тот  сказал,  "что  в  его  распоряжении
имеется несколько  образцов  древней  поэзии.  Когда  г-н  Хоум  пожелал  их
увидеть, г-н Макферсон спросил,  понимает  ли  он  по-гэльски?  "Ни  единого
слова". - "Тогда как же я смогу показать их вам?" - "Очень просто, -  сказал
г-н Хоум, - переведите  какую-либо  из  поэм,  которая  вам  нравится,  и  я
полагаю, что смогу составить представление о духе  и  особенностях  гэльской
поэзии". Г-н Макферсон отказывался, говоря,  что  его  перевод  даст  весьма
несовершенное представление об оригинале. Г-н Хоум не без труда уговорил его
попытаться, и через день или два тот принес  ему  поэму  о  смерти  Оскара".
{Цитируется свидетельство Хоума: Report of the  Committee  of  the  Highland
Society of Scotland, appointed to inquire into the nature  and  authenticity
of the poems of Ossian.  Drawn  up,  according  to  the  directions  of  the
Committee by Henry Mackenzie... With a copious appendix, containing some  of
the principal documents on which the report  is  founded.  Edinburgh,  1805.
Appendix, p. 69 (ниже  в  ссылках:  Report).}  Поэма  понравилась  Хоуму,  и
несколько дней спустя Макферсон перевел ему еще пару поэм.
     Когда приятель Хоума священник Александр Карлайл  встретился  с  ним  в
Моффате,  тот  показал  ему  рукописи  Макферсона.  Впечатление  было  столь
сильным, что спустя более сорока лет 80-летний старец помнил даже дату  этой
встречи - 2 октября 1759 г. "Я был совершенно потрясен  проявившимся  в  них
поэтическим гением, - писал  Карлайл  в  1802  г.  о  переводах.  -  Мы  оба
согласились, что это весьма ценное открытие и что его  следует  обнародовать
как можно скорее". {Ibid., p. 66.}
     Едва  лишь  Хоум  вернулся  в  Эдинбург,  он  поспешил  познакомить   с
переводами литераторов и ученых, находившихся в шотландской  столице.  К  их
числу принадлежали философы Дэвид Юм  и  Генри  Хоум,  лорд  Кеймс,  историк
Вильям Робертсон, политэконом Адам Смит.  Главенствующее  положение  в  этом
"избранном кружке", как их называли, занимал Хью  Блэр  (Blair,  1718-1800),
профессор  риторики  Эдинбургского  университета,  признанный  "литературным
диктат