лось,
что в _облачном чертоге_ каждый воссядет тем выше, чем доблестней он был при
жизни. - Сравнение, приведенное в этом  абзаце,  новое  и,  если  будет  мне
позволено употребить выражение барда, который прибегнул к  нему,  _прекрасно
ужасное_.

                    Mar dhubh-reul, an croma nan speur,
                    A thaomas teina na h'oicha,
                    Dearg-sruthach, air h'aighai' fein.

     [Как черная звезда на своде небес, что изливает пламя ночи,  струящееся
алым потоком по лику ее (гэл.)].

     Отец героев, Тренмор, житель воздушных вихрей!  я  отдаю  Оссиану  твое
копье, взгляни же радостным взором. Тебя я, бывало, видел, блиставшего средь
облаков. Являйся равно моему сыну, когда придется ему поднимать копье: тогда
он припомнит твои могучие подвиги, хоть ныне ты только веянье ветра".
     Он вложил копье в мою длань и сразу же камень воздвиг на вершине, чтобы
тот седою мшистой главой вещал временам грядущим. Под ним положил он в землю
меч и  один  из  блестящих  горбов  щита.*  В  мрачной  думе  склоняется  он
безмолвно; наконец, его речь зазвучала.

     * До сих пор на севере сохранилось  несколько  камней,  воздвигнутых  в
память неких важных переговоров между  древними  вождями.  Обычно  под  ними
находят оружие и кусок обгорелого дерева. Зачем туда клали  этот  последний,
предание не объясняет.

     "Когда ты, о камень, рассыплешься прахом и исчезнешь под  мохом  годов,
путник, явившись сюда, с  посвистом  мимо  пройдет.  Не  знаешь  ты,  жалкий
прохожий, что за слава сверкала в оные дни на  Мой-лене!  Здесь  копье  свое
отдал Фингал, завершив последнюю битву. Проходи  же  мимо,  пустое  видение,
твой глас не приносит славы.  Ты  обитаешь  где-то  у  мирных  вод;  но  еще
немногие годы - и ты исчезнешь. Никто о тебе не вспомянет, обитатель густого
тумана! А Фингал,  облеченный  славой,  будет  светлым  лучем  для  грядущих
времен, ибо он шел вперед в гулкозвучной стали, в бою защищая слабого".
     В сиянии славы своей король направился к шумному дубу  Лубара,  что  со
скалы клонился над блестяще-смятенным потоком. Под  ним  простирается  узкий
дол и горный ручей шумит. Там полощется по ветру знамя Морвена, указуя  путь
Ферад-арто из его сокровенной долины.** Сияя на прояснившемся западе, солнце
небесное взирало окрест. Герой увидел народ свой и услышал возгласы радости.
Доспехи расторгнутых строев  сверкали  в  лучах.  Возвеселился  король,  как
охотник в зеленой долине, когда после промчавшейся бури он  видит  блестящие
склоны скал. На откосах зеленый терновник машет  ветвями,  косули  глядят  с
вершин.

     ** В начале этой  книги  Фингал  обещал  вождям,  которые  должны  были
привести и представить войску Ферад-арто,  что  если  он  одержит  победу  в
сражении, то подаст им знак, подняв свое знамя на берегу Лубара.  Это  знамя
здесь (как  и  в  других  поэмах  Оссиана,  где  оно  упомянуто)  называется
солнечный луч. Причину такого наименования я  уже  неоднократно  объяснял  в
примечаниях к предыдущему тому.

     Седой, у мшистой пещеры сидит престарелый Клонмал.*** Очи барда  мраком
покрыты.  Он,  наклонясь,  опирался  на  посох.  Перед  ним,  сияя  кудрями,
Суль-мала слушала повесть; повесть времен старинных о королях Аты.  Вот  уже
грохот сраженья перестал до него доноситься; он умолк и  украдкой  вздохнул.
Говорят, что часто призраки мертвых, проносясь, озаряли душу его. Он увидал,
что повержен властитель Аты под низко склоненным деревом.

     *** Поэт переносит действие в долину Лоны,  куда  перед  битвой  Кахмор
послал Суль-малу. Клонмал, старый бард (или, скорее,  друид,  поскольку  он,
как показано здесь, одарен способностью предвидения), давно уже  жил  там  в
пещере. Сцена  эта,  величественная  и  мрачная,  рассчитана  на  то,  чтобы
настроить душу на скорбный лад.

     "Отчего ты мрачен? - спросила  дева.  -  Спор  оружия  кончился.  Скоро
придет он в твою пещеру над излучинами потоков.* Солнце взирает со  скал  на
западе. Туманы подъемлются с озера. Седые, простерлись они по холму,  косуль
обители злачной. Из тумана явится мой король! Смотри, он грядет в  доспехах.
Приди же в пещеру Клонмала, о мой возлюбленный!"

     * В Седьмой книге Кахмор обещал прийти в пещеру Клонмала  по  окончании
битвы.

     Это был Кахмора дух, огромный, шагал он, сверкая. Он  исчез  у  потока,
что ревел в глубине меж холмами. "Это всего лишь охотник, - сказала  она,  -
что ищет приюта косуль. Не на брань он направил  шаг,  супруга  ждет  его  к
ночи. С посвистом он вернется, и темно-бурый олень будет  его  добычей".  Ее
очи к холму обратились; там снова по склону сходил величавый образ. Охвачена
радостью, встала она. Он погрузился в туман. Исподволь  тают  смутные  члены
его, уносимые горным ветром. Тогда она поняла, что он пал! "Король Эрина, ты
сражен!" - Но пусть Оссиан забудет горе ее: оно иссушает душу старца.*

     * Внезапность, с какой Оссиан прерывает рассказ о Суль-мале, оправдана.
Непосредственный предмет его повествования  -  это  восстановление  династии
Конара на ирландском троне,  что,  как  мы  можем  заключить,  было  успешно
достигнуто благодаря разгрому и  смерти  Кахмора  и  прибытию  Ферад-арто  в
каледонское войско.  Продолжение  здесь  рассказа  _о  деве  из  Инис-хуны_,
чуждого этому предмету, противоречило бы, присущей  Оссиану  стремительности
изложения событий и нарушило бы единство  времени  и  действия,  лежащего  в
основе ерораеа [эпической поэмы (греч.)],  правила  которой  кельтский  бард
почерпал из самой природы, а не из  предписаний  критиков.  Однако  поэт  не
забыл о Суль-мале, лишившейся возлюбленного, одинокой и беспомощной в  чужой
стране. Предание говорит, что на другой день после решительной  битвы  между
Фингалом и Кахмором  Оссиан  отправился  искать  Суль-малу  в  долине  Лоны.
Сохранившееся его обращение к ней я предлагаю здесь читателю.
     "Пробудись,  о  дочь  Конмора,   выйди   из   пещеры   Лоны,   сокрытой
папоротником.  Пробудись,  о  солнечный  луч  пустыни:  каждый  воин  должен
когда-нибудь пасть. Подобно перуну ужасному, проносится он, но часто  близка
его туча. Вершись к бродячим стадам в речную долину  Лумона.  Там  в  недрах
ленивых туманов живет человек  многих  дней.  Но  он  безвестен,  Суль-мала,
словно волчец на оленьих скалах, что трясет по ветру седой бородой и упадает
никем не зримый. Не так уходят владыки людей: огненными  метеорами,  что  из
пустыни исходят, они начертают багровый свой путь на лоне ночи.
     Он теперь средь героев былых времен,  тех  огней,  чьи  главы  поникли.
Порою в песне воспрянут они. Не  забытым  погиб  твой  воин.  Он  не  видел,
Суль-мала, как меркнет родной его луч, как полегает в крови сын златокудрый,
младой возмутитель браней. Я одинок, младая отрасль Лумона, и когда с годами
силы меня оставят, я, быть может, услышу насмешку слабого,  ибо  юный  Оскар
скончался на поле..."
     Остальная часть поэмы утрачена. Из рассказа  о  ней,  который  все  еще
сохраняется, мы узнаем, что Суль-мала вернулась в свою  страну.  Она  играет
важную  роль  в  поэме,  следующей  ниже;  ее  поведение  там  объясняет  то
пристрастие, с каким поэт говорит о ней на протяжении всей "Теморы".

     Вечер сошел на Мой-лену. Струились седые потоки. Раздался громкий голос
Фингала, пламя  дубов  поднялось.  Люди  сходились  в  веселье,  в  веселье,
омраченном печалью. Искоса взглядывая на короля, узрели они,  что  не  полна
его радость. Из пустыни донесся сладостный голос музыки. Сперва  он  казался
шумом потока на дальних скалах. Медленно он летел над холмом,  словно  крыло
зыбучее ветра, когда ерошит  оно  мшистую  бороду  скал  в  безмолвную  пору
ночную. Это был Кондана голос вместе с трепетным  звуком  арфы  Карила.  Они
привели синеглазого Ферад-арто к многоводной Море.
     Внезапно над Леною песнь раздалась наших бардов; в лад ей бойцы ударяли
в щиты. Короля озарила радость, словно в ненастье солнечный луч, что озаряет
зеленый холм перед тем, как ветры взревут.  Фингал  ударил  в  горбатый  щит
королей; разом окрест все умолкло.  Люди,  склонясь,  оперлись  на  копья  и
внимали гласу родной земли.**

     ** Прежде чем окончить эти примечания, я  полагаю,  что  будет  нелишне
устранить здесь возможные сомнения в достоверности истории  Теморы,  как  ее
рассказал  Оссиан.  Кое-кто,  пожалуй,  спросит,  правдоподобны  ли  подвиги
Фингала, приписанные ему в этой книге и совершенные им в том возрасте, когда
уже внук его Оскар успел стяжать боевую славу? На это  можно  ответить,  что
Фингал был очень молод (книга 4),  когда  взял  в  жены  Рос-крану,  которая
вскоре после того стала матерью Оссиана. Оссиан также был совсем юным, когда
женился  на  Эвиралин,  матери  Оскара.  Предание   говорит,   что   Фингалу
исполнилось всего восемнадцать лет, когда родился  его  сын  Оссиан,  и  что
Оссиан примерно в том же возрасте стал отцом Оскара.  Оскару  же,  вероятно,
было около двадцати лет, когда он пал в битве при  Гавре  (книга  1);  таким
образом, возраст Фингала в решающей битве  с  Кахмором  равнялся  пятидесяти
шести годам. В те времена способность действовать и здоровье, природная сила
и бодрость человека сохранялись и в таком  возрасте,  а  потому  нет  ничего
неправдоподобного в подвигах Фингала, рассказанных в этой книге.

     "Чада Морвена, готовьте пир, проведите ночь в песнях. Вы сияли:  вокруг
меня, и мрачная буря прошла. Мои воины  -  скалы,  ветрами  объятые,  где  я
расправляю орлиные крылья, когда устремляюсь к славе  и  ловлю  ее  на  поле
брани. Оссиан, ты принял копье  Фингалово;  это  не  палка  отрока,  которой
сбивает он чертополох, младой скиталец полей. Нет, это могучих оружие, в  их
дланях несло оно смерть. Помни о праотцах, сын мой, это -  грозные  светочи.
Заутра введи  Ферад-арто  в  гулкозвучные  чертоги  Теморы.  Напомни  ему  о
властителях Эрина, о величавых образах прошлого.  Да  не  забудутся  павшие,
герои могучих браней. Пусть Карил затянет  песню,  да  возликуют  владыки  в
тумане своем. Заутра направлю я паруса к тенистым стенам Сельмы, где  вьется
поток Дут-улы среди приюта косуль".


                               Катлин с Клуты

        "ПОЭМА"

        "СОДЕРЖАНИЕ"

     Обращение к Малъвине, дочери Тоскара. Поэт рассказывает о  том,  как  в
Сельму приходит Катлин просить помощи против Дут-кармора  с  Клубы,  который
убил Катмола из-за его дочери Лануль. Все герои  Фингала  желают  возглавить
этот поход, но он отказывается произвести выбор, и они удаляются  каждый  на
свой холм духов, чтобы получить ответ в сновидении.  Дух  Тренмора  является
Оссиану и Оскару. Они выходят из залива Кармоны и на четвертый день пристают
к Инис-хуне вблизи  долины  Рат-кола,  где  обосновался  Дут-кармор.  Оссиан
посылает барда к Дут-кармору, вызывая его на битву. Настает ночь.  Катлин  с
Клуты горюет. Оссиан поручает Оскару возглавить войско, и тот, следуя обычаю
королей Морвена, удаляется перед боем на соседний холм. С  наступлением  дня
начинается битва.  Оскар  и  Дут-кармор  сражаются.  Последний  убит.  Оскар
приносит кольчугу и щит Дут-кармора к Катлину,  ранее  удалившемуся  с  поля
боя. Катлин оказывается переодетой дочерью Катмола,  которая  была  насильно
увезена Дут-кармором и бежала от него.

     Приди, одинокий луч, бодрствующий в ночи! * Бурные  ветры  слетелись  к
тебе со всех гулкозвучных холмов. Алеют над сотней моих потоков  светозарные
тропы умерших. В вихрях играют они тихой ночною  дорой.  Ужель  не  осталось
радости в песне, о белая длань, в чьей власти  все  арфы  Луты?  Пробуди  же
голос струны и верни мне душу. Она - иссякший поток.  Мальвина,  воспой  мне
песню.

     * Из преданий, сопутствующих этой поэме, мы узнаем, что она и следующее
ниже произведение в старину назывались  Laoi-Oi-lutha,  т.  е.  _гимны  девы
Луты_ Если верить этим преданиям, поэма была сочинена на  третий  год  после
смерти Фингала, то есть во время похода Фергуса,  сына  Фингала,  на  берега
Уйска-ду тона. В поддержку такого утверждения горные сенахии предпослали  ей
обращение Оссиана  к  Конгалу,  юному  сыну  Фергуса,  которое  я  отбросил,
поскольку оно никак не связано с последующим повествованием. Оно  не  лишено
поэтических  достоинств  и,  возможно,  служило  началом  какого-то  другого
творения  Оссиана,  а  барды  без  каких-либо  оснований   отнесли   его   к
представленной здесь поэме.
     "Конгал, сын Фергуса из Дурата, ты, осененный кудрями светоч, взойди  н
скалу Сельмы, к дубу крушителя щитов. Взгляни  на  лоно  ночных  небес,  его
прорезают алые тропы умерших, взгляни на ночь блуждающих призраков,  Конгал,
и разожги свою душу. Не  будь  подобен  луне  над  потоком,  одинокой  среди
облаков: мрак сгущается вкруг  нее,  и  луч  исчезает.  Не  исчезай,  о  сын
Фергуса, прежде чем меч твой следа не оставит на поле  сраженья.  Взойди  на
скалу Сельмы, к дубу крушителя щитов".

     Я слышу твой голос из мрака в Сельме, о ты, что бодрствуешь  одиноко  в
ночи! Зачем ты лишаешь песни Оссианову душу иссякшую?  Как  водопад  приятен
для слуха охотника, когда, низвергшись с объятого бурей холма, он катит  под
солнцем свои гулкозвучные воды, и,  внемля  ему,  охотник  отряхает  влажные
кудри, - так услаждается голосом Луты друг  геройских  теней.  Переполняясь,
высоко вздымается грудь  моя  Я  озираюсь  вспять  на  ушедшие  дни.  Приди,
одинокий луч, бодрствующий в ночи.
     Мы узрели однажды, как в гулкозвучном  заливе  Кармоне  *  взлетает  на
волны корабль. На мачте висел расколотый щит; он отмечен был струями  крови.
Вышел вперед облеченный в доспехи юноша и протянул копье без острия. Длинные
кудри его в беспорядке  спадали  на  очи,  полные  слез.  Фингал  ему  подал
королевскую чашу. Чужеземец повел свою речь.

     * Car-mona - _залив темно-бурых холмов_,  узкая  морская  бухта  вблизи
Сельмы. В этом месте поэмы упоминаются знаки, которыми  пришельцы  оповещали
Фингала, что обращаются к нему за помощью. Просители держали  в  одной  руке
покрытый кровью щит, а в другой сломанное копье;  щит  обозначал  гибель  их
друзей, а копье изображало их собственное беспомощное положение. Если король
решал  оказать  помощь,  как  это  обычно  и  бывало,   он   протягивал   им
_пиршественную чашу_, свидетельствуя тем самым о своем дружественном  к  ним
отношении и намерении оказать им гостеприимство.
     Читатель,  видимо,  не  посетует,  если  здесь  будет  описана  сходная
церемония Кран-тара, которая  совершалась  до  недавнего  времени  в  горной
Шотландии. Когда весть о противнике доходила до вождя, он немедленно  убивал
мечом козу, окунал в кровь полуобгоревший кусок дерева и  вручал  одному  из
слуг, чтобы тот отнес его в соседнее селение. Этот знак  спешно  передавался
из селения в селение,  и  через  несколько  часов  весь  клан  во  всеоружии
собирался в назначенном месте, название которого было  единственным  словом,
сопровождавшим передачу _Кран-тары_.  Таким  способом  вождь  объявлял,  что
грозит огнем и мечом тем воинам своего клана, кто не вставал немедленно  под
его знамя.

     "В своем чертоге лежит Катмол  с  Клуты,  у  излучины  темных  потоков.
Дут-кармор узрел белогрудую Лануль ** и пронзил сердце ее  отца.  В  пустоши
злачной бродил я тогда. Он бежал ночною порой. Помоги же Катлину отметить за
отца. Мне не пришлось искать тебя, как ищут луч, таящийся средь облаков. Ты,
словно солнце, повсюду известен, король, гулкозвучной Сельмы!"

     ** Lanul - _большеглазая_, прозвище, данное, согласно преданию,  дочери
Катмола за ее красоту. Предание  это,  возможно,  основано  на  пристрастном
отношении, которое _Катлин с Клуты_ вызывает у бардов, ибо,  по  их  словам,
_никакая ложь не могла обитать в душе прекрасной_.

     Сельмы король посмотрел вокруг. Перед ним мы восстали во всеоружии.  Но
кто же  подымет  щит?  Все  стремятся  на  битву.  Ночь  низошла;  молча  мы
разошлись, каждый на свой холм теней, чтобы духи могли низойти к нам во  сне
и отметить бойцов для брани.
     Мы ударяли в щит смерти и затянули песни. Трижды воззвали  мы  к  духам
праотцев наших. Мы возлегли и погрузились в сон. Тренмор явился  моим  очам,
величавая тень минувших годов. Строи его лазурного воинства смутно виднелись
за ним. В тумане едва различал я,  как  бились  они  и  как  устремлялись  к
смерти. Прислушался я, но кругом царило, молчанье. Те образы были всего лишь
ветер пустой.
     Я воспрянул от сна призраков. Внезапный ветра порыв засвистел в волосах
моих вздыбленных. Глухо дуб застонал, когда мертвые прочь, удалялись. Я снял
свой щит, висевший на ветви. Раздалось бряцанье  булата.  Это  был  Оскар  с
Лего.*** Он видел во сне своих праотцев.

     *** Оскар назван здесь _Оскаром с  Лего_,  потому  что  мать  его  была
дочерьюБранно, могучего вождя с  берегов  этого  озера.  Примечательно,  что
Оссиан обращается к Мальвине во всех поэмах, где ее возлюбленный Оскар  одно
из  главных  действующих  лиц.  Его  внимание  к  ней  после   смерти   сына
свидетельствует, что тонкость чувства  отнюдь  не  является,  как  неразумно
полагают некоторые, достоянием только нашего просвещенного времени.

     "Как вихрь устремляется вдаль по лону белеющих волн,  так  понесусь  :я
бесстрашно по океану к жилищу врагов. Я видел мертвых, отец. Отвагою  бьется
сердце мое. Слава моя предо мною сверкает, словно полоска света  на  облаке,
когда восходит широкое солнце, багряный путник небес".
     "Внук Бранно, - промолвил я, - не в одиночестве Оскар встретит врага. Я
устремлюсь по волнам к лесному жилищу героев. Давай  состязаться,  мой  сын,
как два орла с единой скалы, когда расправляют они широкие крылья  навстречу
потоку ветров". Мы подняли свои паруса в Кармоне. С  трех  кораблей  следили
воины за моим щитом над волной, когда я взирал на ночную Тон-хену,  багряную
странницу меж облаков.* Четыре дня дул  ветер  попутный.  Впереди  в  тумане
явился Лумон, Объята ветрами, высилась сотня  его  лесов.  Временами  солнце
играло на бурых его боках. В белой пене свергались потоки со всех  его  скал
гулкозвучных.

     * Ton-thena, _огонь волны_, - это та  примечательная  звезда,  которая,
как сказано в седьмой книге "Теморы", направляла путь  Лартона  в  Ирландию.
Она, по видимому, хорошо известна тем,  кому  доводилось  плавать  по  морю,
отделяющем Ирландию от южной Британии. Поскольку путь  Оссиана  лежал  вдоль
побережья Инис-хуны, упоминание им звезды, некогда направлявшей переселенцев
из этой страны в Ирландию, здесь вполне уместно.

     Зеленый дол меж холмов извивался безмолвно с  лазурным  своим  потоком.
Здесь, посреди колыханья дубов стояли чертоги былых королей. Но  тишина  уже
много темных годов царила в злачном Рат-коле,** ибо племя героев исчезло  из
этой приятной долины.  Дут-кармор  явился  туда  с  народом  своим,  мрачный
наездник волн. Тон-хена  скрыла  главу  в  небесах.  Он  убрал  свои  паруса
белогрудые. Его путь лежит к холмам Рат-кола, к приюту косуль.

     ** Rath-col, _лесистое поле_, надо полагать, не  являлось  местом,  где
жил Дут кармор; по-видимому, туда его  пригнала  буря.  По  крайней  мере  я
считаю, что именно такой смысл вкладывал поэт в выражения: _Тон-хена  скрыла
главу в небесах_ и _Он убрал свои паруса  белогрудые_;  это  все  равно  что
сказать: бушевала буря и Дут-кармор искал убежища в заливе Рат-кола.

     Мы пришли. Я барда послал, чтобы  песней  он  вызвал  врага  на  битву.
Дут-кармор внимал ему с радостью. Душа короля была  словно  огненный  луч  -
огненный луч, окутанный дымом, что несется,  меняясь,  по  лону  ночи.  Дела
Дут-кармора были черны, но десница была сильна.
     Ночь опустилась в сонме  туч.  Мы  уселись  при  свете  горящего  дуба.
Поодаль - Катлин с Клуты. Я приметил волненье души чужеземца.*** Как злачное
поле, над которым проносятся тени, так меняли свой цвет ланиты Катлина.  Они
были прекрасны, осененные кудрями, что вздымались под