х.  Изнуренная
скорбью, угасла она. Ты остался, Армии, один. Ушла моя бранная сила, и  пала
добрая слава моя среди женщин.
     Когда буря нисходит с гор, когда северный ветер вздымает волны, я  сижу
на гулком бреге и гляжу на утес роковой. Часто при свете заходящего месяца я
вижу тени моих детей. Еле зримые бродят они  вместе  в  печальном  согласии.
Ужели никто из вас надо мною не сжалятся, слова не вымолвит. Они не  смотрят
на отца своего. Скорблю я, о Кармор, и не мала причина моего горя".
     Так вещали барды во дни песнопений, когда король внимал  музыке  арф  и
сказаньям времен  минувших.  Собирались  вожди  со  всех  холмов  и  внимали
сладостным звукам. Они восхваляли голос Коны,** первый средь тысячи  бардов.
Но ныне старость язык мой связала и увяла моя душа. Временами  являются  мне
духи бардов и учат отрадным песням своим. Но слабеет  память  души  моей.  Я
слышу призыв годов. Они говорят, проходя мимо: "Зачем поет Оссиан? Скоро  он
ляжет в тесном жилище и никто из бардов не воспоет ему славу".

     ** Оссиан иногда поэтически называется _голос Коны_.

     Проходите же, мрачные годы, ибо радости вы не  несете  с  собой.  Пусть
Оссиана примет могила, потому что сила  его  иссякла.  Упокоились  уже  сыны
песен. Мой голос остался, как последний порыв ветра, что одиноко  стонет  на
окруженной морем скале, когда все вокруг уже стихло. Темный мох там свистит,
и мореход издалека видит колыханье дерев.


                             Кальтон и Кольмала

        "ПОЭМА"

        "СОДЕРЖАНИЕ"

     Эта поэма, как и многие другие произведения Оссиана, обращена к  одному
из первых  христианских  миссионеров.  События,  на  которых  она  основана,
согласно  преданию,  таковы.  Во   времена   Фингала   поселением   бриттов,
заключенным между валами, правили  два  вождя:  Дунталмо,  властитель  Теуты
(полагают, что это нынешний Туид), и Ратмор, живший на берегах Клуты,  реки,
известной теперь  под  названием  Клайд.  И  если  Ратмор  славился  повсюду
великодушием  и  гостеприимством,  то  Дунталмо  был   не   менее   известен
жестокостью и честолюбием.  Побуждаемый  то  ли  завистью,  то  ли  какой-то
родовой  враждою,  Дунталмо  убил  Ратмора  на  пиру.  Но  затем,  испытывая
угрызения совести, он воспитал в своем доме двух сыновей Ратмора -  Кальтона
и Колмара. Они же, достигнув зрелости, не удержались от намеков на  то,  что
намерены отомстить за смерть отца,  и  тогда  Дунталмо  заточил  их  в  двух
пещерах на берегц Теуты, намереваясь незаметно с ними разделаться. Кольмала,
дочь Дунталмо, тайно влюбленная в Кальтона, помогла ему выйти из темницы,  и
сама, переодевшись в платье молодого  воина,  бежала  с  ним  к  Фингалу,  к
которому обратилась с мольбой спасти их от Дунталмо. Фингал послал Оссиана с
тремястами  воинов  освободить  Колмара.  Дунталмо,  к  этому  времени   уже
умертвивший Колмара, вышел на битву  с  Оссианом,  но  пал,  сраженный  этим
героем, а войско его было наголову разгромлено.
     Кальтон женился на своей спасительнице Кольмале, и  Оссиан  вернулся  в
Морвен.

     Приятен глас твоей песни, одинокий житель скалы. Он  прилетает  ко  мне
вместе с журчаньем  источника,  что  течет  вдоль  узкой  долины.  Моя  душа
пробуждается, о чужеземец, посреди моего чертога. Я простираю длань к копью,
как бывало в дни минувших годов. Я простираю  длань,  но  бессильна  она,  и
вздох наполняет мне грудь. Не  хочешь  ли  ты,  сын  скалы,  услышать  песнь
Оссиана? Минувшие времена наполняют мне душу; возвращается  радость  юности.
Так на закате является солнце, освободившись от бури, что  скрывала  поступь
его сияния; зеленые холмы подъемлют росистые главы, голубые потоки  резвятся
в долине.* Из жилища, опершись на посох, выходит герой  престарелый,  и  его
седые власы сверкают в лучах.

     *

                  Коль ввечеру сияющее солнце
                  Сквозь тучи луч пошлет прощальный, поле
                  Вдруг оживает, вновь щебечут птицы,
                  Мычат стада от радости, и звоном
                  Холмы и долы полнятся...
                            Мильтон [Потерянный рай, II, 492].

                  Так благостное солнце летним днем,
                  Едва минует бурное ненастье,
                  Лучами озаряет мир кругом,
                  И каждый птенчик, сидя над гнездом,
                  И каждый зверь, таившийся в берлоге,
                  Уже согрет живительным теплом
                  И забывает прошлые тревоги.
                                   Спенсер [Аморетти, XL].

     Не видел ли ты, сын скалы, щита в дому Оссиановом? Он  отмечен  ударами
битв и блеск наверший его потускнел. Тот щит носил великий  Дунталмо,  вождь
многоводной Теуты. Дунталмо носил его в  бранях,  покуда  не  пал  от  копья
Оссианова. Послушай же, сын скалы, повесть минувших лет.
     Ратмор вождем был Клуты. Слабый в чертоге его обретал приют. Никогда не
смыкались ворота Ратмора,  всегда  был  пир  его  уготован.  Приходили  сыны
чужеземцев и благословляли вождя великодушного Клуты. Барды запевали  песни,
бряцая на арфах, и озаряла радость лица скорбящих. Пришел Дунталмо в гордыне
своей и вступил в поединок с Ратмором. Клуты вождь победил: воспылала ярость
Дунталмо. Он явился в ночи со своими бойцами, и Ратмор могучий пал. Он пал в
чертогах своих, где часто давал пиры чужеземцам.
     Колмар и Кальтон, сыны колесницевластного Ратмора, были еще  детьми.  В
юном веселье вбежали они в чертог отца. Они узрели его, обагренного  кровью,
и залились слезами. Душа Дунталмо смягчилась, когда он увидал малолеток.  Он
взял их с собою в стены Алтеуты,* они выросли в доме врага.  На  его  глазах
они напрягали лук и выходили сражаться во бранях его.

     * Al-teutha, или, вернее,  Balteutha,  -  _город  на  Туиде_,  где  жил
правитель Дунталмо. Все имена в поэме явно гэльского происхождения, из  чего
следует, как я уже  отмечал  в  одном  из  примечаний,  что  этот  язык  был
распространен по всему острову.

     Они видели павшие стены  предков  своих,  они  видели  терн  зеленый  в
чертоге. Их слезы струились втайне, но порою печаль омрачала  их  лица.  Эту
скорбь приметил Дунталмо, и душа его черная замыслила смерть. Он заточил  их
в двух пещерах на гулкозвучных брегах Теуты. Не посылало солнце туда  лучей,
не заглядывал ночью месяц небесный. Сыны Ратмора томились во мраке и ожидали
смерти.
     Молча слезы лила дочь Дунталмо, златокудрая, голубоокая Кольмала*.  Очи
ее обращались тайно к Кальтону; душу ее полонила его красота. Она  трепетала
за воина, но что могла сделать Кольмала? Ее руке  не  поднять  копья,  и  не
пристало носить ей меч на бедре. Никогда не теснила  кольчуга  белую  грудь.
Никогда ее очи не устрашали героев. Что можешь  ты  сделать,  Кольмала,  для
вождя обреченного? Нетверды ее шаги, распущены  кудри,  дико  блуждают  очи,
наполненные слезами. Она пришла ночью  в  чертог  **  и  в  доспех  облачила
прелестное тело свое, в доспех молодого ратника, что погиб в первой же битве
своей. Она пришла в пещеру Кальтона и узы расторгла на дланях его.

     * Caol-mhal - _женщина с тонкими бровями_. Тонкие брови считались одним
из главных признаков красоты во времена Оссиана, и он почти всегда  наделяет
ими красавиц в своих поэмах.
     ** То есть  в  чертог,  где  было  развешено  в  виде  трофеев  оружие,
захваченное  у   противника.   Оссиан   очень   старается   придать   своему
повествованию правдоподобный характер,  поэтому  Кольмала  у  него  надевает
доспехи юноши, убитого в первом же сражении, которые более подходят девушке,
поскольку ясно, что ей не под силу носить доспехи взрослого воина.

     "Ратмора сын, подымись, - сказала она,  -  подымись,  ибо  ночь  темна.
Бежим к королю Сельмы,***  вождь  опозоренной  Клуты!  Я  сын  Ламгала;  его
приютил твой отец в чертоге своем. Я проведал, что  ты  обитаешь  в  мрачной
пещере, и моя душа возмутилась. Ратмора сын, подымись, ибо ночь темна".

     *** К Фингалу.

     "Благовещий  глас,  -  ответствовал  вождь,  -  не  исходишь  ли  ты  с
мрачноклубящихся туч? ибо с тех пор, как солнце от взора Кальтона  скрыто  и
мрак воцарился вокруг, духи праотцев часто во сне его навещают.  Или  впрямь
твой родитель Ламгал, вождь, которого часто я видывал в Клуте? Но как  убегу
я к Фингалу, а Колмар, мой брат, погибнет? Как убегу я  в  Морвен,  а  герой
пребудет в ночи заточенный? Нет, дай мне копье, сын Ламгала, Кальтон  пойдет
и выручит брата!"
     "Тысяча  воинов,   -   ответила   дева,   -   простерли   копья   вкруг
колесницевластного Колмара. Одолеет ли  Кальтон  один  столь  великую  рать?
Бежим к королю Морвена, войною пойдет он сюда. Его десница всегда  простерта
к несчастному, молнией  своего  меча  он  ограждает  слабого.  Ратмора  сын,
подымись, тени ночные скоро рассеются. Дунталмо узрит твои следы на поле,  и
в цвете юности ты падешь!"
     Герой  поднялся,  тяжко  вздыхая;  он  слезы  лил  о  колесницевластном
Колмаре. Он с девой пришел в чертоги Сельмы, но не ведал, что это  Кольмала.
Шлем прикрывал ее лик прекрасный, а перси  вздымались  под  сталью  доспеха.
Фингал вернулся с  ловитвы  и  увидел  прекрасных  странников;  они  посреди
чертога сияли, как два луча.
     Король выслушал повесть печальную и взор обратил окрест. Тысяча  героев
привстали, пылая желаньем сразиться в  Теуте.  Держа  копье,  я  вернулся  с
холма, и веселие битвы взыграло в моей груди, ибо король говорил с  Оссианом
среди своего народа.
     "Сын моей мощи, - сказал он, - возьми копье Фингалово, ступай к  потоку
могучему Теуты и спаси  колесницевластного  Колмара.  Пуст:,  весть  о  тебе
обгонит  тебя,  как  ветерок  отрадный,  чтобы  душу  мою   порадовал   сын,
возродивший  славу  праотцев.  Оссиан,  будь  грозою  в  бою,  но  исполнись
кротости, когда супостаты повержены! Вот так, о мой сын, возросла моя слава,
и ты будь подобен  властителю  Сельмы.  Когда  надменные  входят  ко  мне  в
чертоги, не видит их взор мой. Но десница моя простерта к  несчастному.  Мой
меч - оборона слабого".
     Радостно я внимал словам короля и гремучее взял оружие. Рядом  со  мною
встали Диаран * и Дарго,** властитель копий. Триста юношей шли  нам  вослед;
чужеземцы, любезные  сердцу,  были  со  мною  рядом.  Дунталмо  услышал  шум
приближения нашего, он собрал воинство Теуты. Он стоял на  холме  со  своими
дружинами; были они, словно скалы, разбитые громом, когда склоняются  с  них
дерева, опаленные, голые, а потоки иссохли в расселинах.

     * Диаран, отец того Коннала, которого по несчастной  случайности  убила
возлюбленная его Кримора.
     ** Дарго, сын Коллата, воспет в других поэмах Оссиана. Говорят, что его
убил вепрь на охоте. Сохранился плач Мингалы, возлюбленной  или  жены  Дарго
над  его  телом,  но  принадлежит  ли  это  сочинение  Оссиану,  не   берусь
утверждать. Обычно оно приписывается ему, поскольку  весьма  напоминает  его
манеру, но, согласно некоторым преданиям, оно представляет собою  подражание
некоего барда более позднего времени. Поскольку оно  не  лишено  поэтических
достоинств, я прилагаю его здесь.

     Супруга Дарго шла в слезах, ведь Дарго  нету  боле!  Вождь  Ларто  пал,
скорбят бойцы; что делать горестной Мингале? Как дымка, исчезал злодей  пред
властелином копий, но утренней звездой сиял при нем великодушный.
     Кто был красивей и любезней, чем Коллата вельможный сын?  Кто,  как  не
Дарго доблестный, средь мудрых восседал?
     Твои персты касались арфы. Твой  глас  был  ветерка  нежней.  Увы!  что
скажут  храбрецы?  повержен  вепрем  Дарго.  Бледны  ланиты;   взор   погас,
бесстрашный в грозных сечах! Зачем на холмах наших пал  ты,  что  прекрасней
солнца?
     Дочь Адонфиона была любезна взорам храбрых, она  была  любезна  им,  но
избран ею Дарго.
     Но ты одна, Мингала! ночь нисходит  долу  в  тучах.  Где  ж  одр  покоя
твоего? Где он? - в могиле Дарго.
     Зачем ты поднял камень, бард? Зачем закрыл  ты  тесный  дом?  Смежаются
Мингалы веки. Она возляжет с Дарго.
     Звучала радостная песнь вчера в чертогах Ларто. А ныне тихо вкруг меня.
Почию вместе с Дарго.


     Воды Теуты гордо  неслись  перед  угрюмым  врагом.  Барда  послал  я  к
Дунталмо предложить поединок на поле,  но  он  усмехнулся  в  мрачной  своей
гордыне. Его нестройное войско двинулось по холму, словно горная туча, когда
ветер, ворвавшись в недра ее, разгоняет клубящийся мрак.
     Колмар, связанный тысячью уз, был  приведен  на  берег  Теуты.  Печален
вождь, но прекрасен, и взор его  устремлен  на  друзей,  ибо  мы  стояли  во
всеоружии на противном береге Теуты.  Дунталмо  вышел  с  копьем  и  пронзил
сердце героя. Весь в крови, он упал на берег, и мы услыхали его  прерывистый
стон.
     Кальтон бросился в реку; я, опершись на копье,  прыгнул  вослед.  Племя
Теуты пало пред нами. Клубясь, опустилась ночь.  Дунталмо  сидел  на  скале,
среди древнего леса; ярость кипела в  его  груди  против  колесницевластного
Кальтона. Но Кальтон стоял, охваченный горем: он оплакивал  гибель  Колмара,
Колмара, павшего в юности, прежде чем слава его поднялась.
     Я повелел затянуть плачевную песнь, чтоб утешить вождя в печали, но  он
стоял под древом и часто в землю вонзал копье. Томные очи  Кольмалы  к  нему
обращались,  тайные  слезы  лия:  она   предвидела   гибель   Дунталмо   или
вождя-ратоборца Клуты.
     Но вот миновала полночь. Мрак и безмолвие в поле царили; сон низошел на
очи героев; Кальтон  утих,  душою  смирясь.  Очи  его  смежались,  но  Теуты
журчанье еще достигало слуха. Бледный Колмара дух явился ему, указуя на раны
свои; он склонил главу над героем и возвысил свой слабый глас.
     "Неужто почиет ночью Ратмора сын, когда его  брат  повержен?  Разве  не
вместе с ним устремлялись мы на ловитву и темно-бурых ланей  гоняли?  Калмар
не был забыт, пока он не пал, пока его юности  смерть  не  сгубила.  Бледный
лежу я под утесом Лоны. Восстань же, Кальтон! - утро  являет  свои  лучи,  и
Дунталмо придет надругаться над павшим"
     Он унесся на крыльях ветра. Кальтон, вставая, узрел исчезающих след. Он
устремился вперед под звон булата,  и  поднялась  Кольмала  несчастная.  Она
пошла вослед за героем сквозь ночь, влача за собою копье. Кальтон, достигнув
утеса Лоны, нашел там павшего брата. Ярость  вскипела  в  его  груди,  и  он
ринулся в гущу врагов. Раздались стенания  смерти.  Вкруг  героя  сомкнулись
враги. Стесненный со всех сторон, он связан и приведен  пред  лицо  Дунталмо
свирепого. Раздался радостный вопль, и ночные холмы отозвались.
     Я пробудился от шума и схватил копье моего отца. Диаран поднялся  рядом
со мной и Дарго, исполненный юной силы. Тщетно искали мы вождя Клуты, и наши
сердца опечалились. Я устрашился гибели славы своей, и гордая  доблесть  моя
воспрянула.
     "Чада Морвена, - я сказал, - не так сражались наши  отцы.  Не  отдыхали
они на чужеземном поле, пока супостат не был сражен. Мощью они были  подобны
небесным орлам, песнь прославляет подвиги их. А наши  люди  гибнут  один  за
другим, и наша слава уходит. Что же скажет король Морвена,  коль  Оссиан  не
одержит победы на Теуте? Восстаньте же, ратники, одетые в сталь, и  ступайте
вослед  гулким  шагам  Оссиановым.  Он  не  вернется  без  славы  к   стенам
гулкозвучной Сельмы".
     Утро взошло над синими водами Теуты. Кольмала явилась  в  слезах  предо
мной. О вожде Клуты она мне поведала, и трижды копье выпадало из  длани  ее.
Мой гнев обратился против сего чужеземца, ибо душа трепетала за Кальтона.
     "Сын слабосильной руки, - сказал я, -  разве  слезами  сражаются  воины
Теуты? Не скорбь побеждает в бою, и душа войны не ведает вздохов.  Ступай  к
оленям Кармуна или к мычащим  стадам  Теуты.  Но  оставь  эти  доспехи,  сын
боязни, они пригодиться могут воину в битве".
     Я сорвал с ее плеч кольчугу. Снежная грудь обнажилась. Зардевшись,  она
склонила лик свой к земле. Молча я на вождей поглядел. Упало копье из  длани
моей. И вырвался вздох из груди. Но когда я  услышал  имя  девы,  стесненные
слезы излились. Благословил я дивный луч юности я подал к сражению знак.
     Нужно ли, сын скалы, Оссиану рассказывать, как умирали воины Теуты? Они
уже позабыты в своей стране, и не  сыскать  их  могил  среди  вереска.  Годы
прошли, пронесли свои бури, и  зеленые  насыпи  сравнялись  с  землей.  Едва
заметна могила Дунталмо  или  место,  где  пал  он  под  копьем  Оссиановым.
Какой-нибудь ратник седой, полуслепой от старости, сидя ночью  в  чертоге  у
горящего дуба, повествует ныне сынам  о  ратных  моих  деяниях  и  о  гибели
Дунталмо мрачного. Юные лица склоняются в сторону  гласа  его;  удивленье  и
радость сияют в их взорах.
     Я отыскал сына Ратмора,* к дубу привязанного; меч  мой  рассек  узы  на
дланях его. И я привел к нему белогрудую деву  Кольмалу.  Они  поселились  в
чертогах Теуты, и Оссиан возвратился в Сельму.

     * Кальтона.


                                   Латмон

        "ПОЭМА"

        "СОДЕРЖАНИЕ"

     Латмон, вождь бриттов, пользуясь отсутствием Фингала,  находившегося  в
Ирландии,  спустился  к  Морвену  и  подошел  на  расстояние   видимости   к
королевскому дворцу Сельме. Тем временем вернулся Фингал, и Латмон  отступил
на холм, где войско его подверглось  ночью  неожиданному  нападению,  а  его
самого взяли в плен Оссиан и Гол, сын Морни. Рассказ об этом подвиге Оссиана
и Гола очень похож на прекрасный эпизод в девятой книге Энеиды Вергилия, где
повествуется о Нисе и Эвриале.  Поэма  начинается  с  появления  Фингала  на
берегу Морвена и оканчивается, как можно полагать, около середины следующего
дня. Лирический размер начала позволяет предположить, что в старину его пели
в  сопровождении  арфы  как  вступление  к  повествовательной  части  поэмы,
исполненной героическим стихом.

     Сельма, безмолвны  чертоги  твои.  Ни  звука  в  лесах  Морвена.  Волна
одинокая бьется о берег. Тихий луч солнца покоится на  поле.  Являются  девы
Морвена, подобные радуге; они обращают взоры к зеленому Уллину, не белеют ли
там паруса короля. Обещал он вернуться, но северный ветер подул.
     Кто там стремится с горы восточной, словно  темный  поток?  Это  войско
Латмона. Он услышал, что отбыл Фингал. Он уповает на  северный  ветер.  Душа
его полнится радостью. Зачем ты явился, Латмон? Ведь нету в Сельме  могучих.
Так зачем ты идешь, простирая копье? Разве девы  Морвена  станут  сражаться?
Удержи, о могучий поток, свой стремительный бег. Или  не  видит  Латмон  тех
парусов? Что же ты исчезаешь, Латмон, словно озерный туман? Но бурный  вихрь
за твоею спиной: Фингал идет по твоим следам!
     Король Морвена воспрянул от сна, когда мы неслись по синим  волнам.  Он
руку простер к копью, и герои встали вокруг. Мы  знаем,  что  он  уже  видел
предков своих, ибо часто они сходили к нему во сне, когда стране угрожал меч
супостата и битва темнела пред нами,
     "Куда ты унесся, ветер? - спросил король Морвена. -  Или  шумишь  ты  в
горницах юга и гоняешься за дождями в землях чужих? Что ж не  слетишь  ты  к
моим парусам, к синему лику морей моих? Супостат в пределах Морвена,  а  его
короля там нет. Но  пусть  каждый  наденет  кольчугу  и  щит  свой  возьмет.
Прострите, воины, копья свои над волнами и меч обнажите. Пред нами Латмон  *
с войском своим, тот,  что  бежал  от  Фингала  в  равнинах  Лоны.**  Но  он
возвращается, словно поток, ручьям умноженный,  и  рев  его  отдается  средь
наших холмов".

     *  Предание  гласит,  что  причиной  возвращения  Фингала  из  Ирландии
послужила весть о вторжении Латмона; но Оссиан  более  поэтично  приписывает
осведомленность Фингала сну, который ему привиделся.
     ** Он подразумевает битву, в которой Фингал нанес Латмону поражение.  О
причинах первой войны между  этими  героями  Оссиан  рассказывает  в  другой
поэме, которую довелось видеть переводчику.

     Так говорил Фингал. Мы устремились в залив Кармоны.  Оссиан  взошел  на