звучал, как поток отдаленный. "Сын мой,  воротись
по равнине Лены. Не преследуй дальше врага, хотя Оссиан идет за  тобою".  Он
воротился, и звонким булатом Оскара мой слух услаждался. "Зачем  удержал  ты
десницу мою, - спросил он, - прежде чем  смерть  не  сокрыла  их  всех?  Ибо
свирепо и мрачно встречали они у ручья твоего сына с Филланом.  Они  ожидали
угроз, сокрытых в ночи. Наши мечи укротили иных. Но как вихри  ночи  стремят
океан на белые пески Моры, так мрачно наступали сыны  Лохлина  по  шуршащему
вереску Лены. Духи ночные вопияли  вдали,  и  я  зрел  метеоры  смерти.  Дай
разбудить мне короля Морвена, ибо он улыбкой встречает опасность  и  подобен
солнцу небесному, что восходит в бурю".
     Фингал уже восстал ото сна и опирался на щит Тренмора,  темнобурый  щит
праотцев, который вздымали они в старину в битвах своего  народа.  Герою  во
сне представилась скорбная тень Агандеки; она явилась ему с путей  океанских
и, одинокая, тихо плыла над Леной. Бледен был ее лик, как туманы  Кромлы,  и
на ланитах темнели слезы. Часто вздымала она  смутную  длань  из-под  своего
покрова; покровом служили ей облака пустыни; она вздымала смутную длань  над
Фингалом и прочь обращала тихие очи.
     "Зачем ты плачешь, дочь Старно? - спросил, вздыхая, Фингал. - Зачем так
бледен твой лик, о дочь облаков?" Она унеслась по ветру Лены, оставив его  в
ночи. Скорбела она о сынах своего  народа,  кому  было  назначено  пасть  от
десницы Фингаловой.
     Герой восстал ото сна, но очами своей души еще видел ее. Зазвучали шаги
подходившего Оскара. Король  узрел  серый  щит  на  боку  его,  ибо  тусклый
рассветный луч зажегся уже над водами Уллина.
     "Что творят супостаты  в  страхе  своем?  -  спросил,  вставая,  король
Морвена. - Бегут ли они сквозь океанскую пену или ждут  брани  булатной?  Но
зачем вопрошать Фингалу? Я слышу в  раннем  ветре  их  голоса.  Беги  же  по
вереску Лены, Оскар, и пробуди на брань сподвижников наших".
     Король стоял у камня Лубара и трижды воззвал он гласом  ужасным.  Олень
побежал от источников Кромлы, и на горах сотряслись утесы. Словно сто горных
потоков, что ревут, шумно взметаясь и пенясь, словно тучи,  что  пред  бурей
сбираются на лазурном лике небес, так сходились  сыны  пустыни  по  ужасному
зову Фингалову. Ибо радовал глас короля Морвена ратоборцев его земли:  часто
водил он их на брань и возвращался с добычею, отнятой у врага.
     "Придите на битву, - сказал король, - вы, чада бури. Придите повергнуть
тысячи. Сын Комхала увидит сраженье. На том холме взовьется мой меч и станет
щитом моего народа. Но пусть вам не будет нужна его  помощь,  ратники,  пока
сражается сын Морни, вождь могучих мужей.  Он  мою  битву  возглавит,  и  да
возвысится в песне слава его. О вы,  духи  почивших  героев,  вы,  наездники
вихрей Кромлы, примите радушно моих воителей павших и унесите  их  на  холмы
свои. И пусть вихорь с Лены их пронесет над моими морями, чтобы они являлись
мне в тихих снах и услаждали душу в час отдыха.
     Филлан и Оскар темно-русый! Рино прекрасный, подъемлющий острую  сталь!
отважно шествуйте в бой и смотрите на сына Морни. Да уподобятся в битве ваши
мечи его булату; и смотрите на подвиги рук  его.  Защищайте  друзей  отца  и
вспоминайте вождей стародавних. Дети мои, я увижу вас, хотя бы и пали  вы  в
Эрине. Скоро наши холодные,, бледные тени встретятся в облаке и полетят  над
холмами Коны".
     И вот, словно темная, бурная туча,  объятая  алой  небесной  молнией  и
бегущая к западу прочь от рассветных лучей, удалился король  холмов.  Ужасно
сверкают доспехи его и два копья в его длани.  Седые  власы  развеваются  по
ветру. Часто оглядывается он на битву. Три  барда  сопутствуют  сыну  славы,
чтобы веленья его  переносить  героям.  Высоко  на  откосе  Кромлы  он  сел,
взмахнув зарницей меча, и по взмаху его мы двинулись.
     Радость взыграла на лике Оскара. Алеют его ланиты. Очи источают  слезы.
Меч в его руке - луч огненный. Он подошел и, улыбаясь,  сказал  Оссиану.  "О
правитель булатной брани, отец мой, выслушай сына. Удались с могучим  вождем
Морвена, уступи мне славу Оссианову. И если паду я  здесь,  мой  властитель,
вспомяни ту снежную грудь, тот одинокий солнечный луч любви моей,  белорукую
дочь Тоскара. Алеют  ланиты  ееи  мягкие  кудри  спадают  на  перси,  когда,
склонясь со скалы над потоком, вздыхает она  об  Оскаре.  Скажи  ей,  что  я
вернулся на холмы свои, легколетный сын ветра, что отныне я в облаке встречу
ее, любезную деву Тоскара".
     "Воздвигни, Оскар, лучше ты мне воздвигни могильный  холм.  Я  не  хочу
тебе уступить сраженье. Ибо первая в брани моя десница кровавая научит  тебя
сражаться. Но не забудь, мой сын, положить этот меч, этот лук  и  рог  моего
оленя в тот темный и тесный дом, что  единым  серым  камнем  будет  отмечен.
Оскар, нет у меня любимой, чтобы ее поручить усердию сына,  ибо  уж  нет  на
свете милой Эвиралин, любезной дочери Бранно".
     Так говорили мы, когда нас достиг громкозвучный глас  Гола,  умноженный
ветром. Высоко взмахнул он отцовским мечом и ринулся, сея раны и смерть.
     Как над пучиной бурлящие белые волны, ревя и  вздымаясь,  несутся,  как
утесы, тиной обросшие, встречают ревущие волны,  так  столкнулись  и  бились
враги. Воин сошелся с воином, булат с булатом. Гремели  щиты,  падали  люди.
Словно сотня молотов над багряным сыном горнила, так взвились, так зазвенели
мечи.
     Гол налетел, как вихорь в Ардвене. Гибель героям несет его меч.  Сваран
подобен свирепому пламени в гулкозвучной пустоши Гормала. Как вложить мне  в
песнь гибель стольких копий? Мой меч  высоко  вздымался,  пылая  в  кровавой
сече. И ужасен был ты, Оскар, лучший мой, славнейший мой сын!  Я  ликовал  в
тайнике души, когда его меч пылал над сраженными. Опрометью неслись  они  по
вереску Лены, и мы нагоняли и поражали их. Как камни, что скачут со скалы на
скалу, как топоры в гулкозвучных лесах, как гром,  чьи  прерывистые  раскаты
зловеще несутся с холма на холм, так расточали удар за ударом  и  смерть  за
смертью Оскара длань * и моя.

     * Оссиан не упускает  случая,  чтобы  не  сказать  о  доблестях  своего
любимого сына. Речь Оскара к отцу  достойна  героя;  ей  присущи  и  должное
смирение перед родителем, и пыл, приличный юному воину. Вполне уместно,  что
Оссиан  останавливается  здесь  на  деяниях  Оскара,  поскольку   прекрасная
Мальвина, к которой обращена эта книга, была влюблена в героя.

     Но Сваран окружает сына Морни, как мощь прилива - Инис-тор. Завидя это,
король привстал на холме и к копью протянул свою длань.  "Иди,  Уллин,  иди,
мой бард престарелый, - начал король Морвена. -  Напомни  Голу,  могучему  в
битве, напомни ему о предках. Подкрепи своей песнью хиреющий бой, ибо  песнь
оживляет битву". Пошел почтенный Уллин старческой поступью  и  вещал  королю
мечей.
     "Сын вождя благородных  коней!  высоко  скачущий  копий  властитель!  *
Десница могучая в грозных трудах войны! Закаленное сердце, вовеки не знавшее
страха. Вождь изощренных орудий смерти. Рази супостата, чтобы вкруг  темного
Инис-тора  не  дерзали  носиться  белопарусные  суда.  Пусть  десница   твоя
уподобится грому, очи - пламени, сердце - неколебимой скале. Пусть твой меч,
вращаясь, станет  ночным  метеором  и  пусть  твой  щит,  вздымаясь,  станет
пламенем смерти. Сын вождя благородных коней, рази  супостата,  круши  его!"
Сильно забилось сердце героя. Но Сваран вышел на битву. Щит Гола  рассек  он
надвое, и сыны пустыни бежали.

     * Военная песнь Уллина выделяется  в  поэме  своею  версификацией.  Она
ниспадает, как горный поток, и почти целиком  состоит  из  эпитетов.  Обычай
воодушевлять воинов на битву импровизированными стихами дошел чуть ли не  до
нашего времени. Некоторые из таких военных песен сохранились, но большая  их
часть представляет собою набор эпитетов, лишенный красоты, гармонии и вообще
каких бы то ни было поэтических достоинств.

     Тогда поднялся Фингал во всей своей мощи и  трижды  возвысил  он  глас.
Кромла кругом откликнулась,  и  сыны  пустыни  встали  как  вкопанные.  Долу
склонили они побагровевшие лица, устыдясь при виде Фингала. Он  явился,  как
дождевая туча в солнечный день, когда тихо клубится  она  по  холму  и  поля
ожидают ливня. Сваран узрел наводящего ужас владыку Морвена и  прервал  свой
бег на средине пути. Мрачно оперся он на копье, обращая кругом багровые очи.
Высок и безмолвен, он подобен был дубу на  бреге  Лубара,  чьи  ветви  давно
опалила небесная молния; ствол его  над  потоком  склоняется,  и  серый  мох
свищет под ветром. Так стоял король. Затем он  медленно  стал  отступать  на
вздымавшийся вереск Лены. Тысячи ратников его разлились вкруг героя, и  мгла
сраженья сгустилась на холме.
     Фингал, как луч небесный, сверкал  посреди  своего  народа.  Герои  его
собрались вокруг, и он возносит голос силы своей. "Вздымайте высоко  знамена
мои, дабы они развевались по ветру Лены, как огни на  сотне  холмов.*  Пусть
восптумят они по ветру Эрина,  напоминая  нам  о  брани.  Вы,  сыны  потоков
ревущих, что низвергаются с тысячи холмов,  будьте  вблизи  короля  Морвена,
внимайте велениям власти его. Гол - десница сильнейшая смерти, Оскар - герой
грядущих битв, Коннал - сын  вороненой  стали  Соры,  Дермид  темно-русый  и
Оссиан - властитель множества песен, будьте вблизи десницы отца".

     *

                     Владычный стяг, подъятый в вышину,
                     Сиял, как метеор, струясь по ветру.
                              Мильтон [Потерянный рай, I, 536].

     Мы подняли  солнечный  луч  битвы  **  -  королевское  знамя.  Радостью
взыграли сердца всех героев,  когда,  развеваясь,  полетело  оно  по  ветру.
Сверху было оно украшено золотом, как широкий лазурный  свод  неба  ночного.
Каждый герой также имел свое знамя и каждый - своих суровых ратников.

     ** Знамя Фингала получило название _солнечного луча_,  возможно,  из-за
яркой своей окраски и золотых украшений. Выражение _поднять солнечный луч_ в
старых сочинениях означало начать битву.

     "Взгляните, - промолвил король щедрых чаш, - как расточился  Лохлин  по
Лене. Вот стоят они, словно рваные тучи на холме иль обгоревшая роща,  когда
сквозь ветви дубов виднеется небо  и  звезда  падучая,  мелькнувшая  позади.
Пусть каждый вождь из друзей Фингаловых изберет себе мрачную вражью  дружину
из  тех,  что  так  хмуро  глядят  с  высоты,  дабы  впредь  ни  единый  сын
гулкозвучных дубров не носился по волнам Инис-тора!"
     "Моими, - вымолвил Гол, - будут те семь  вождей,  что  пришли  с  озера
Лано". "Пусть мрачный король Инис-тора, - молвил  Оскар,  -  выходит  против
меча Оссианова сына". "А против меча моего  -  король  Инискона!"  -  молвил
Коннал - стальное сердце. "Или я, или  вождь  Мюдана,  -  молвил  русокудрый
Дермид, - опочиет во прахе холодном". Я же, хоть ныне бессилен и  безутешен,
тогда я избрал ратоборного властител; Термана; я поклялся, что дланью  своей
добуду щит темно-бурый героя  "Вожди  мои,  -  молвил  Фингал,  благосклонно
взирая на нас, - благословляю вас на победу. Сваран, король ревущей  пучины,
тебя избирает Фингал!"
     И вот, словно сотня ветров, что  с  разных  сторон  несутся  по  многим
долинам, строй за строем двинулись  мрачные  чада  холма,  и  Кромла  вокруг
отзывалась.
     Как могу я исчислить всех воинов, павших, когда  завязался  спор  нашей
стали? О дочь Тоскара, длани наши кровью омылись.  Угрюмые  полчища  Лохлина
осыпались, как береговые откосы ревущей Коны. Наши мечи одержали  победу  на
Лене, каждый вождь свой обет  исполнил.  О  дева,  не  раз  ты  сидела  близ
журчащего Бранно, и часто вздымалась грудь твоя белая,  словно  лебеди  пух,
когда тихо она выплывает по озеру и ветры проносятся мимо.  Ты  видела,  как
багряное солнце тихо скрывалось за тучу; * ночь облегала гору, а  порывистый
ветр завывал в узких долинах.** И вот уже  хлещет  дождь,  и  катятся  грома
раскаты. На скалах сверкает молния. Духи мчатся верхом на перунах  огненных.
И могучие горные водопады с ревом свергаются вниз.*** Так, снежнорукая дева,
грохотала битва. Но зачем, дочь  холма,  эти  слезы?  Девам  Лохлина  должно
рыдать: пал народ их  страны,  ибо  кровью  омылась  вороненая  сталь  моего
геройского племени. Ныне же я печален, беспомощен, слеп и уже не  сподвижник
героям. Дай мне, любезная дева, слезы свои, ибо пришлось мне увидеть  могилы
всех моих близких.

     *

             Солнце восходом своим, а равно погружением в море
             Знаки подаст - и они всех прочих надежнее знаков, -
             И поутру на заре, и когда зажигаются звезды.
             Ежели солнечный круг при восходе покроется крапом,
             Спрячется если во мглу и середка его омрачится,
             Жди непременно дождей.
                                       Вергилий [Георгики, I, 438].
     **

                 Ветер подует едва, и тотчас пучина морская
                 Пухнуть, волнуясь, начнет; по высоким горам раздается
                 Треск сухой, и ему берега зашумевшие вторят
                 Гулом широким своим, и рощ учащается шорох.
                                       Вергилий [Георгики, I, 556].
     ***

                             - а с гор стремятся потоки.
                                      Вергилий [Энеида, IV, 164].

     Вот тогда-то под дланью Фингала, к скорби его, пал  герой.  Седовласый,
он простерся во прахе и поднял меркнущий взор на  короля.  "Ужели  сразил  я
тебя, - воскликнул сын Комхала, - тебя, верный друг Агандеки!  Я  зрел  твои
слезы по деве моей любви в чертогах кровавого Старно. ты был  врагом  врагов
любезной моей, ужели ты  пал  от  моей  руки?  Воздвигни,  Уллин,  воздвигни
могильный холм сыну Матона и вложи его имя в песнь об Агандеке, ибо  любезна
душе моей была ты, ныне во мраке живущая дева Ардвена".
     Кухулин из пещеры высокой Кромлы  слышал  грохот  смятенной  брани.  Он
кликнул Коннала, вождя мечей, и Карила, годами древнего.  Седовласые  герои,
заслыша голос его, взяли копья свои тополевые. Они  пришли  и  узрели  битвы
прибой, подобный стесненным волнам океанским, когда из пучины дует сумрачный
ветер и катит валы по песчаному долу.
     При виде сего воспылал Кухулин, и мрак сгустился  на  его  челе.  Длань
устремилась к мечу его предков, багровый взор - к супостату. Трижды  пытался
он ринуться в битву, и трижды его удерживал Коннал. "Вождь острова  туманов,
- он молвил, - Фингал уже побеждает врага. Не надейся снискать себе доли  во
славе его, ибо подобен буре король".
     "Тогда отправляйся,  Карил,  -  ответил  вождь,  -  и  поздравь  короля
Морвена. Когда Лохлин умчится, словно поток  после  дождя,  и  грохот  битвы
затихнет, пусть тогда его слуха  коснется  твой  сладостный  глас,  воспевая
хвалы королю мечей. Отдай ему  меч  Катбата,  ибо  Кухулин  уже  не  достоин
поднять оружие предков.
     Но вы, о тени пустынной Кромлы, вы, души  вождей,  которых  уж  нет  на
свете, сопутствуйте Кухулину и говорите с  ним  в  пещере  скорби  его.  Ибо
впредь никогда не буду я славен среди могучих воителей этой земли.  Ныне  я,
словно луч отсверкавший,  словно  туман  отлетевший,  когда  утренний  ветер
порывом сгоняет его с дремучих склонов холма. Коннал, не говори мне больше о
бранях - отошла моя слава. Мои  вздохи  будут  мешаться  с  ветрами  Кромлы,
доколе следы мои не сотрутся. А  ты,  белогрудая  Брагела,  оплачь  погибель
славы моей, ибо побежденный вовек не вернусь  я  к  тебе,  о  солнечный  луч
Дунскеха".


        "КНИГА ПЯТАЯ"

        "СОДЕРЖАНИЕ КНИГИ ПЯТОЙ"

     Кухулин и Коннал все еще остаются на холме. Фингал и Сваран встречаются
в битве; описывается их поединок. Фингал побеждает Сварана, связывает его  и
передает пленника под охрану Оссиана и Гола, сына  Морни,  а  сам  вместе  с
младшими сыновьями и Оскаром  преследует  противника.  Вводный  рассказ  про
Орлу, лохлинского вождя, смертельно раненного  в  бою.  Фингал,  опечаленный
смертью Орлы, приказывает прекратить преследование. Он созывает  сыновей,  и
ему сообщают, что самый младший из них, Рино, убит.  Фингал  оплакивает  его
смерть, выслушивает повесть о Ламдерге  и  Гельхосе  и  возвращается  на  то
место, где оставил Сварана. Тем  временем  Карил,  которого  Кухулин  послал
поздравить Фингала с  победой,  приходит  к  Оссиану.  Беседою  двух  поэтов
завершаются события четвертого дня.

     И  вот  на  ветреном  склоне  Кромлы  молвил  Коннал  вождю   колесницы
преславной.* "Что ты так мрачен, сын Семо? Наши друзья могучи во брани. И ты
знаменит, о  воин:  много  смертей  принесла  твоя  сталь!  Часто  встречала
Брагела, сияя весельем лазурных очей,  часто  встречала  она  своего  героя,
когда возвращался он среди храбрецов, и меч его был обагрен в кровавой сече,
а супостаты безмолвны лежали на поле могильном. Приятно слуху ее было  пение
бардов, когда деянья твои оживали в их песне.

     * Четвертый день все еще продолжается. Вкладывая повествование  в  уста
Коннала, который по-прежнему остается с Кухулином на склоне Кромлы, поэт тем
самым  делает  уместным  прославление  Фингала.  Начало  книги  в  оригинале
представляет собою одну из  наиболее  красивых  частей  поэмы.  Стихотворный
размер выдержан последовательно и полно,  что  согласуется  со  степенностью
Коннала. Ни один поэт не умел так хорошо согласовывать ритм стиха  с  нравом
рассказчика, как  Оссиан.  Весьма  вероятно,  что  вся  поэма  первоначально
предназначалась для пения под аккомпанемент арфы, поскольку версификация  ее
весьма  разнообразна  и   отлично   согласуется   с   различными   страстями
человеческой души.

     Но взгляни на короля Морвена. Он проходит внизу, словно огненный столп.
Сила его, как поток Лубара  или  ветр  гулкозвучной  Кромлы,  что  повергает
ветвистые рощи в ночи.
     Счастлив народ твой, Фингал, десница твоя ратоборствует в  бранях  его;
ты - первый воитель, когда опасность грозит ему, мудрейший во дни его  мира.
Ты слово промолвишь, и тебе повинуются тысячи, и  рати  трепещут  при  звоне
стали твоей. Счастлив народ твой, Фингал, вождь одиноких холмов.
     Кто там грядет, столь мрачный и страшный в грохоте шествия своего? Кому
ж это быть, как не сыну Старно, что спешит навстречу королю Морвена.  Взирай
на  битву  вождей!  Она  подобна  буре  морской,  когда  вдалеке  два   духа
встречаются и спорят за власть над волнами. Охотник с  холма  слышит  шум  и
зрит, как громады валов стремятся на берег Ардвена".
     Так говорил Коннал, когда встретились два героя посреди своих  гибнущих
ратей. Оружия лязг разносился окрест, и каждый удар грохотал,  словно  сотня
молотов в кузне! Ужасна брань королей, и страшны их взоры! Щиты  темно-бурые
расколоты надвое, и, дробясь,  разлетается  сталь  их  шлемов.  Они  бросают
наземь оружие. Каждый стремится схватить врага.  Жилистыми  руками  объемлют
они друг друга, они влекутся то вправо,  то  влево  и,  упершись  стопами  в
землю, усильно сгибают и распрямляют ноги.* Но когда вздымалась  гордыня  их
мощи, пятами они сотрясали холм, утесы с высот рушились и кусты зеленоглавые
с мест своих исторгались. Наконец, истощились силы Сварана, и связан  король
дубров.

     * Это место напоминает подобное в двадцать третьей песни Илиады.

           Сильно хребты захрустели, могучестью стиснутых рук их
           Круто влекомые; крупный пот заструился по телу;
           Частые полосы вкруг по бокам и хребтам их широким
           Вышли багровые.
                                     [Гомер. Илиада, XXIII, 714].

     Так я некогда видел на Коне (но Коны я больше не вижу), так я видел два
темных холма, отторгнутых с мест своих силой прорвавшихся вод. Они  влекутся
то вправо,  то  влево,  и  дубы  их  могучие  сходятся  в  выси.  Затем  они
низвергаются вместе со всеми утесами и деревами. Потоки  меняют  течение,  и
след багровый обвала виден издалека.
     "Сыны короля Морвена, - сказал