чаш, раздели же пир синеокого вождя Эрина".
     Словно угрюмый ропот Кромлы пред бурей раздался его ответ. "Пусть  даже
все твои дочери, Инис-файл, простирают  ко  мне  свои  снежные  руки,  пусть
исторгают вздохи из грудей и  обращают  с  любовью  нежные  очи,  все  равно
недвижим, как тысяча скал Лохлина, останется
     Сваран здесь, пока утро юным лучом моего востока не озарит мне путь  ко
смерти Кухулина. Лохлина ветер ласкает мне слух. Он реет над  моими  морями.
Он шепчется в вышине с парусами и  приводит  на  память  зеленые  леса  мои,
зеленые леса Гормала, что отзывались гулко ветрам, когда копье мое на  охоте
обагрялось кровию вепря.  Пусть  же  уступит  мне  мрачный  Кухулин  древний
престол Кормака, не то  горные  потоки  Эрина  заалеют  кровавой  пеной  его
гордыни".
     "Зловеще звучит голос Сварана", - сказал Карил, древний годами.
     "Зловеще для него одного, - отвечал синеокий сын  Семо.  -  Но,  Карил,
возвысь свой голос и поведай о подвигах  былых  времен.  Отгони  ночь  своим
пением и подари нам радость скорби. Ибо сонмы героев и любезных дев  обитали
в Инис-файле. И сладостны песни печали, что звучат на скалах Альбиона, когда
смолкает шум охоты и потоки Коны ответствуют гласу Оссиана".*

     * Оссиан, сын Фингала и автор поэмы. Нельзя не восхититься  искусством,
с каким поэт  столь  естественно  влагает  похвалу  себе  в  уста  Кухулина.
Упомянутая здесь Кона, вероятно, небольшая речка, протекающая через Глен  Ко
в Аргайлшире. Один из холмов, окружающих эту романтическую  долину,  до  сих
пор называется Scornafena, или холм народа Фингалова.

     "В минувшие дни, - Карил запел, - явились сыны океана в  Эрин.*  Тысяча
кораблей неслась по волнам  к  любезным  равнинам  Уллина.  Сыны  Инис-файла
поднялись навстречу племени темно-бурых щитов. Были там  Карбар,  первый  из
мужей, и Грудар, юноша статный. Давно уже  спорили  они  о  пятнистом  быке,
который мычал на гулкой пустоши Голбуна.** Каждый притязал на него, и смерть
нередко мелькала на острие их стали.

     * Эпизод этот здесь вполне уместен. Калмар  и  Коннал,  два  ирландских
героя, горячо заспорили перед битвой о том, следует  ли  вступать  в  бой  с
противником. Карил пытается успокоить их  рассказом  о  Карбаре  и  Грударе,
которые, хоть и были врагами, сражались на войне бок о бок.  Поэт  достигает
своей цели, и в третьей книге мы обнаруживаем, что Калмар  и  Коннал  вполне
примирились.
     ** Golb-bhean, как и Cromleach,  означает  изогнутый  холм.  Здесь  это
название горы в графстве Слайго.

     Бок о бок бились герои, и заморские пришлецы бежали. Не было  на  холме
славнее имен, чем Карбар и Грудар. Но, увы, зачем по-прежнему мычал  бык  на
гулкозвучной пустоши Голбуна?  Они  увидали,  как  скачет  он,  белоснежный.
Ярость вернулась к вождям.
     На травянистых брегах Лубара * бились они  и  пал  Грудар,  ясный,  как
солнечный луч. Свирепый  Карбар  пришел  в  долину  гулкозвучной  Туры,  где
Брасолис,** прекраснейшая  из  сестер  его,  затянула  в  одиночестве  песнь
скорби. Она воспевала подвиги Грудара, тайно ею любимого. Она горевала,  что
остался он на поле кровавом, но все же надеялась, что  он  вернется.  Из-под
покровов виднелась белая грудь, словно луна из-под  ночных  облаков.  Нежнее
арфы звучал ее голос, изливая песнь скорби. Грударом была полна душа  ее,  к
нему втайне обращала она взор свой. Когда же вернешься ты в  доспехе  своем,
воин могучий?"

     * Лубар - река в Ольстере. Labhar - громкий, шумный.
     ** Brassolis означает белогрудая женщина.

     "Возьми, Брасолис, - подойдя, сказал Карбар, - возьми,  Брасолис,  этот
щит окровавленный. Укрепи его высоко в чертоге моем,  доспех  моего  врага".
Нежное сердце затрепетало в ее груди. Обезумев, бледная бежала Брасолис. Она
нашла своего юношу, простертого в крови. Она умерла на вереске Кромлы. Здесь
почиет их прах; Кухулин, и эти два одиноких тиса, поднявшись  из  их  могил,
желают сплестись в вышине. Прекрасны были они - Брасолис,  дочь  равнины,  и
Грудар, сын холма. Бард сохранит имена их и повторит для времен грядущих".
     "Приятен твой глас, о Карил, - сказал синеокий вождь Эрина, - и любезны
предания минувших времен. Они, словно тихий дождь  весенний,*  когда  солнце
озирает поле и легкое облако парит над холмами. Сыграй же на арфе  во  славу
моей любви, воспой  одинокий  солнечный  луч  Дунскеха.  Сыграй  на  арфе  и
прославь Брагелу,** ту, что оставил

     * Гомер уподобляет слова, проникающие в душу, падающему снегу:

            Речи, как снежная вьюга, из уст у него устремлялись!
                                                        [Илиада, III, 222].
     ** Брагела была дочерью Сорглана и женой Кухулина. После  смерти  Арто,
верховного короля Ирландии, Кухулин, возможно по приказу Фингала, перебрался
в Ирландию, чтобы взять на себя управление делами этого королевства на время
несовершеннолетия Кормака, сына Арто. При этом он оставил жену свою  Брагелу
и родовом имении Дунскехе на острове Скай.

     я на острове туманов, супругу сына Семо.  Подъемлеть  ли  ты  на  скале
прекрасный свой лик в надежде узреть паруса Кухулина? Куда ни глянь, несутся
морские валы, и пену их белую примешь ты  за  мои  паруса.  Воротись  домой,
любовь моя, уже ночь наступает и ветер холодный вздыхает  в  твоих  волосах.
Уйди в чертоги пиров моих и вспомни прошедшие годы, ибо я  не  приду  назад,
покуда не стихнет буря войны. О Коннал, говори мне о войнах и битвах, изгони
ее из моей памяти, ибо любезна мне дочь Сорглана, бела ее  грудь,  а  волосы
черны, как вороново крыло".
     Отвечал неспешноречивый Коннал: "Берегись племени океана. Вышли  вперед
свое войско ночное, чтобы следило за силами Сварана. Кухулин, я  хочу  мира,
пока не придет племя пустыни, пока не придет Фингал, из мужей первый,  и  не
воссияет, словно солнце, на наших полях".
     Ударил герой в щит военной тревоги, двинулись ночные  воины.  Остальные
легли на оленьей пустоши и заснули под свист  унылого  ветра.  Тени  недавно
умерших были близко,  они  плыли  на  темных  тучах.  И  далеко  во  мрачном
безмолвии Лены слышались слабые возгласы смерти.*

     * Древние шотландцы долгое время считали, что около места,  где  вскоре
кто-либо умрет, слышатся вопли духов. Рассказы  об  этом  чудесном  явлении,
которые и поныне в ходу у простонародья, весьма поэтичны.  Призрак  является
верхом на метеоре, совершает  два  или  три  круга  над  местом,  где  умрет
человек, затем, время от времени испуская  вопли,  движется  по  дороге,  по
которой пройдут похороны, и, наконец, метеор и призрак исчезают над  будущим
местом погребения.


        "КНИГА ВТОРАЯ"

        "СОДЕРЖАНИЕ КНИГИ ВТОРОЙ"

     Тень Кругала, одного  из  павших  в  бою  ирландских  героев,  является
Конналу, предсказывает поражение Кухулина в следующей битве  и  настоятельно
советует ему заключить мир со Свараном. Коннал  сообщает  Кухулину  о  своем
видении, но тот остается непреклонен: повинуясь законам чести, он  не  хочет
предлагать мир первым и решает  продолжать  войну.  Наступает  утро.  Сваран
ставит Кухулину унизительные  условия,  которые  тот  отвергает.  Начинается
битва, и оба воинства упорно сражаются, пока бегство  Грумала  не  вынуждает
ирландскую армию отойти. Кухулин и Коннал прикрывают ее  отступление.  Карил
отводит воинов на ближайший холм, куда вскоре вслед за ними приходит  и  сам
Кухулин. Он замечает флот Фингала, плывущий к берегу,  но  наступившая  ночь
скрывает суда от его  взора.  Кухулин,  удрученный  поражением,  приписывает
неудачу гибели своего друга Ферды, которого он сам убил незадолго до  этого.
Карил, желая доказать, что неудача отнюдь не  всегда  преследует  того,  кто
нечаянно убил друга, рассказывает историю Комала и Гальвины.

     Коннал лежал под вековым древом, внимая шуму горной  реки.  На  мшистом
камне покоилась его голова. Сквозь вереск Лены долетал до него пронзительный
голос ночи. Вдали от героев лежал он, ибо сын меча не страшился врага.*

     * Ландшафт, где отдыхает Коннал, хорошо знаком  всякому,  кто  бывал  в
горных районах Шотландии. Поэт показывает героя вдали от войска,  чтобы  тем
самым  увеличить  ужас  явления  тени  Кругала.  Вероятно,  читателю   будет
небезынтересно узнать, как изложили  подобный  предмет  два  других  древних
поэта.

              Там Ахиллесу явилась душа несчастливца Патрокла,
              Призрак, величием с ним и очами прекрасными сходный;
              Та ж и одежда, и голос тот самый, сердцу знакомый.
              Стала душа над главой и такие слова говорила.
                                              Гомер. Илиада, XXIII [65].

              Вот во сне у меня в глазах с печальнейшим Гектор
              Видом предстал, и слез обильные лил он потоки,
              Парой коней уносим как некогда, черен в кровавом
              Прахе, со вдернутыми в опухшие ноги ремнями.
              Горе, каков-то он был! Как против того изменился
              Гектора, что приходил одетый в доспехи Ахилла,
              Или кидал в корабли данаев фригийское пламя.
              С грязной он был бородой, волоса слипались от крови;
              Ранами тела покрыт, которых он множество принял
              Вкруг отеческих стен.
                                              Вергилий. Энеида, II [270].

     Погружен в дремоту, узрел мой герой темно-багровый поток огня,  который
свергался с холма. Кругал, вождь, накануне павший, несся на нем.. Он пал  от
длани Сварана, сражаясь в битве героев. Лицо его, словно луч заходящей луны,
одеяние - тучи холма, а очи, словно два огня угасающих. Чернеет рана  в  его
груди.
     "Кругал, сын Дедгала, славного  на  оленьем  холме,  -  сказал  могучий
Коннал, - почему так бледен  ты  и  угрюм,  сокрушитель  щитов?  Никогда  не
бледнел ты от страха. Что тревожит сына холма?"
     Смутный, с очами, полными слез, стоял он, простирая бледную длань,  над
героем. Еле слышно звучал его слабый глас, как ветерок в тростниках Лего.
     "Дух мой, о Коннал, скитается на  родимых  холмах,  но  тело  лежит  на
береге Уллина. Вовек тебе не беседовать с Кругалом, не находить одиноких его
следов на пустоши. Легок я, точно ветер Кромлы, и проношусь,  пелене  тумана
подобный. Коннал, сын Колгара,* вижу я мрачное облако  смерти:  нависло  оно
над равнинами Лены. Падут сыны зеленого Эрина. Беги же с  поля  духов".  Как
затуманенный месяц, исчез он в свистящем вихре.**

     * Коннал, сын Кайтбата, друг Кухулина, иногда,  как,  например,  здесь,
зовется сыном Колгара по имени основателя рода.
     **         ... душа Менетида, как облако дыма, сквозь землю
              С воем ушла.
                                          Гомер. Илиада, XXIII, 100.

     "Постой, - промолвил могучий Коннал, - постой, мой темно-багровый друг.
Останься на этом луче небесном, сын открытой ветрам Кромлы. В  какой  пещере
холма обитель твоя  одинокая?  Какой  зеленоглавый  холм  упокоил  тебя?  Не
услышим ли мы твой голос в буре? в шуме  потока  горного,  когда  появляются
слабые чада ветра и несутся на вихре пустыни?"
     Встал сладкогласный Коннал в доспехах гремящих. Он ударил  в  свой  щит
над Кухулином. Сын битвы проснулся.
     "Зачем, - сказал колесницы правитель, - зачем вторгается Коннал в ночи?
Копье мое могло б устремиться на звук, и Кухулин оплакал  бы  гибель  друга.
Говори же, Коннал, сын Колгара, говори: твой совет, как светило небесное".
     "Сын Семо! - ответствовал вождь, - дух Кругала вышел ко мне  из  пещеры
холма своего. Тускло мерцали звезды сквозь призрак его, и голос звучал,  как
далекий поток. Это посланный смерти. Он вещает о  темном  и  тесном  жилище.
Проси мира, о вождь Дунскеха, или беги по вереску Лены".
     "Он говорил с Конналом, - молвил герой, - хотя  звезды  тускло  мерцали
сквозь призрак его. Сын Колгара, это ветер роптал в пещерах Лены. А если  то
был Кругала призрак, что же ты не заставил  его  предстать  моим  взорам;  *
Спросил ли ты, где пещера его, жилище сына ветра? Мой  меч  отыскал  бы  тот
глас и заставил открыть. что он знает. Только мало он знает, Коннал, ибо еще
сегодня был здесь. Не успел он уйти за наши холмы. Кто  же  мог  предсказать
ему нашу погибель?"

     * Поэт раскрывает нам господствовавшие  в  его  время  представления  о
душе, отделившейся после смерти от тела. Из слов Коннала о том, что  "тускло
мерцали звезды сквозь призрак" Кругала, и из последующего ответа Кухулина мы
можем заключить, что оба они считали душу материальной, чем-то вроде eidwlon
[призрак] древних греков.

     "Духи летают на тучах и мчатся на ветрах, - ответствовал  мудрый  голос
Коннала. - Они покоятся вместе в пещерах своих и там толкуют о смертных".
     "Так пусть же они толкуют о смертных, о каждом, но не  обо  мне,  вожде
Эрина. Пусть обо мне позабудут в пещере своей, ибо не побегу я  от  Сварана.
Если я должен пасть, могила моя возвысится в славе грядущих времен.  Охотник
прольет слезу на  мой  камень,  и  скорбь  поселится  рядом  с  высокогрудой
Брагелой. Не смерти страшусь я, но бегства,  ибо  Фингал  часто  видел  меня
победителем. Ты, смутный призрак холма, покажись мне, явись на небесном луче
и в длани своей мою смерть покажи; но и тогда не побегу я, о ты,  бессильный
сын ветра. Ступай, сын Колгара, ударь в щит Катбата, он висит между копьями.
Да восстанут по звуку его герои мои на  битву  Эрина.  Пусть  медлит  Фингал
явиться с племенем бурных холмов, мы будем сражаться, сын Колгара, и гибнуть
в битве героев".
     Далеко разносится звон щита. Словно гребни бегущих синих волн, один  за
другим герои вздымаются. На вересковой равнине стояли они, словно дубы,  что
вширь простирают ветви, когда цепенеют они под напором мороза и сухая листва
их шуршит на ветру.*

     *

                                   Так сосны и дубы,
                      Когда их опалит огонь небесный,
                      Вздымая ветви гордые, стоят
                      На выжженной равнине...
                      Мильтон [Потерянный рай, I, 612].

     Чело  высокой  Кромлы  от  облаков  поседело;   рассвет   трепещет   на
полуозаренном океане. Медленно плывет серо-голубой туман и скрывает  сыновей
Инис-файла.
     "Восстаньте же, - молвил король темно-бурых щитов, -  вы,  пришельцы  с
Лохлинских волн. Сыны Эрина бежали от нашей угрозы, топите же их по равнинам
Лены. А ты, Морла, ступай в чертоги Кормака и вели ему сдаться Сварану, пока
не полег в могилу его народ и не смолкли навек холмы  Уллина".  И  поднялись
они, словно стая морских птиц, когда волны сгоняют их с берега.  И  зашумели
они, словно тысяча гулких потоков, что  встречаются  в  долине  Коны,  когда
после бурной ночи они крутят темные заверти в бледном рассвете утра.
     Как мрачные тени осени летят над холмами злачными, так один  за  другим
поспешали угрюмо-суровые воины  гулкозвучных  лесов  Лохлина.  Высокий,  как
олень Морвена, шествовал король дубрав. Щит, прикрывавший его, сверкал,  как
ночной костер среди вереска, когда  в  мире  темно  и  безмолвно  и  путнику
видится дух, снующий в луче.
     Вихрь  с  возмущенного  моря  рассеял  густой  туман.  Сыны  Инйс-файла
явились, как гряда прибрежных скал.
     "Ступай, Морла, ступай, - сказал король Лохлина, - и предложи  им  мир.
Предложи им условия, какие даруем мы королям,  когда  их  народы  пред  нами
склоняются, когда их герои мертвы, а девы рыдают на поле".
     Пришел могучий Морла, сын Сварта, и шествовал он  величаво,  властитель
щитов. Он сказал синеокому сыну Эрина, окруженному сонмом, героев.
     "Прими мир Сварана, - молвил воин, - мир, который  дарует  он  королям,
когда народы пред ним склоняются. Оставь нам равнины любезные Уллина и отдай
супругу свою и пса. Супругу твою высокогрудую, дивнопрекрасную. Пса  твоего,
что быстрее ветра. Отдай их, признав, что десница твоя слаба, и живи  отныне
под нашей властью!"
     "Скажи Сварану, скажи сему надменному  сердцу,  что  Кухулин  вовек  не
сдастся. Я отдаю ему темно-синий простор океана, а не то отдам.  народу  его
могилы,  отверстые  в  Эрине!  Но  вовек  пришлецу  не  достанется  желанный
солнечный луч Дунскеха, и вовек на холмах Лохлина  не  поскачет  олень  пред
быстроногим Луатом".
     "Колесницы правитель тщеславный, - ответил Морла, -  ужели  ты,  хочешь
сразиться с моим королем, с тем королем, чьи суда несметные могли  б  увезти
весь твой остров? Ибо ничтожно  мал  зеленохолмый  Уллин.  пред  властелином
бурных валов".
     "В словесной пре многим  я  уступлю,  Морла,  но  этот  меч  никому  не
уступит. Эрин будет под властью Кормака, доколе Кухулин  и  Коннал  живы.  О
Коннал, первый из могучих мужей, ты слышал речи Морлы. Станешь ли ты и  ныне
думать о мире, о сокрушитель щитов? Тень Кругала павшего! почто  ты  грозила
нам смертью? Твой тесный дом приимет  меня,  озаренного  славой.  Вздымайте,
сыны Инис-файла, вздымайте копья и напрягайте луки; устремитесь во мраке  на
супостата, как призраки бурных ночей!"
     И  тогда  зловещий,  ревущий,  глубокий  и  яростный  сумрак   сраженья
простерся, словно туман, над долиной клубящийся,* когда бури  застят  мирный
солнечный свет небес. Вождь во всеоружии шествует  впереди,  словно  гневный
дух пред тучей, когда, окруженный огнем метеоров, он в дланях сжимает темные
ветры. Далеко на вересковой пустоши Карил велит  трубить  в  рог  битвы.  Он
начинает песнь и изливает свой пыл в души героев.

     *

                                       Так туман вечерний,
                    С реки взлетев, струится вдоль болот
                    И льнет к стопам усталым селянина,
                    Бредущего домой...
                    Мильтон [Потерянный рай, XII, 629].

     "Где же, - вещали уста песен, - где  же  павший  Кругал?  Он  лежит  на
земле, забытый, и безмолвен чертог пиров. Горюет супруга Кругала, ибо  чужая
она в чертоге скорби своей.* Но кто это,  словно  солнечный  луч,  летит  на
полки супостатов? Это Дегрена ** дивно прекрасная, супруга Кругала  павшего.
Кудри  ее  развеваются  по  ветру,  очи  красны,  пронзителен  глас.  Зелен,
бесплотен  теперь  твой  Кругал,  чье  тело  осталось  в  пещере  холма.  Он
приближается к уху спящего и подъемлет слабый свой  глас,  что  звучит,  как
жужжание горных пчел пли мушиного роя в сумерках. Но Дегрена падает  наземь,
словно туман на рассвете; Лохлина меч пронзил ее грудь.  Карбар,  пала  она,
восходящая надежда твоей младости. Пала она, о Карбар, надежда твоих молодых
годов".

     * Кругал женился на Дегрене незадолго до  сражения,  и  поэтому  вполне
уместно назвать ее чужой в чертоге ее скорби.
     ** Deo-ghrena означает солнечный луч.

     Свирепый Карбар услышал горестный стон и ринулся, словно кит океанский.
Он увидел смерть своей дочери, и рев его раздался средь  тысяч.*  Его  копье
поразило сына Лохлина, и битва простерлась  от  края  до  края.  Словно  сто
ветров пронеслись над  дубравами  Лохлина,  словно  пожар  охватил  ели  ста
холмов, так с грохотом падали на поле  ряды  порубленных  ратников.  Кухулин
косит героев, словно чертополох, а  Сваран  опустошает  Эрин.  От  руки  его
падает Курах и Карбар  с  горбатым  щитом.  Морглан  почил  вечным  сном,  п
содрогается Ка-олт, дух  испуская.  Его  белая  грудь  запятнана  кровью,  и
рассыпались светлые кудри по праху родимой земли. Часто давал он  пиры  там,
где ныне полег, и часто играл на арфе, когда псы его радостно вкруг скакали,
а юные ловчие готовили луки.

     *

                           И средь тысяч пылает.
                                      Вергилий [Энеида, I, 491].

     Неумолимо движется Сваран, как поток, из пустыни прорвавшийся. На  пути
он сметает холмы невысокие,  а  по  сторонам  его  полузатоплены  скалы.  Но
Кухулин стоял перед ним, как гора, что хватает тучи небесные. Ветры спорят в
соснах ее чела, град гремит по ее