овами мира  я  сохраню  жизнь  ратоборца?  Величава  поступь
преклонных годов, любезен закат его  жизни.  Может  быть,  это  возлюбленный
Мойны, отец колеснице властного Картона. Часто слыхал я, что  он  обитает  у
потока звучного Лоры".
     Так говорил он, когда подошел Клессамор и  высоко  поднял  копье  свое.
Юноша принял удар щитом и промолвил слова  мира.  "Воин  с  седыми  кудрями,
разве юноши ваши не в силах поднять копье? Разве  сына  нет  у  тебя,  чтобы
щитом прикрыть отца и встретить десницу юного? Разве нет уже больше любезной
твоей супруги иль над могилами сынов твоих плачет она? Не королевского ли ты
рода? И будет ли слава мечу моему, если падешь ты под ним?"
     "Велика она будет, сын гордыни, - сказал  Клессамор  бесстрашный.  -  Я
прославился в битвах, но никогда не называл  врагу  имени  своего.**  Сдайся
мне, сын волны, и ты узнаешь, что след моего меча остался на многих полях".
     "Я никогда не сдавался,  властитель  копий,  -  отвечал  с  благородной
гордостью Картон. - Я тоже сражался в битвах и предвижу грядущую славу свою.
Не презирай меня, вождь мужей, сильны и  рука  моя  и  копье.  Возвратись  к
друзьям своим, и пусть сразятся молодые герои".

     ** Назвать врагу свое имя значило в те воинственные времена  уклониться
от боя  с  ним,  ибо,  если  открывалось,  что  между  предками  сражающихся
существовала дружба, бой  сразу  прекращался  и  старинная,  дружба  предков
возобновлялась. _Человек, который называет врагу свое имя_, было  в  старину
позорным обозначением труса.

     "Зачем ты язвишь мою душу? - отвечал Клессамор, роняя слезу. - Рука моя
не дрожит от старости, я могу еще поднять меч. Мне ли  бежать  на  глазах  у
Фингала, на глазах у того, кто мною любим? Нет, сын моря, никогда  не  бежал
я: подними же скорей острие копья своего".
     Они бились, подобные двум противным ветрам, спорящим за  волну.  Картон
велел копью своему уклоняться, ибо все еще  думал,  что  враг  был  супругом
Мойны.  Надвое  он  преломил  блестящее  копье  Клессамора  и  схватил   его
сверкающий меч. Но  когда  Картон  вязал  вождя,  тот  извлек  кинжал  своих
предков. Он увидел, что бок врага беззащитен и кинжалом его пронзил.
     Фингал увидел, что пал  Клессамор,  и  двинулся,  гремя  своей  сталью.
безмолвствуют пред  ним  его  ратники,  обращая  взоры  свои  на  героя.  Он
надвигался, как зловещие громы, предвестники бури;  их  заслышав  в  долине,
охотник спешит к скалистой пещере.
     Картон стоял неподвижно:  кровь  источала  рана  его.  Он  увидал,  что
подходит король, и надежда на славу воспрянула вновь.* Но  были  бледны  его
щеки, власы его распустились, шлем его сбился назад; силы покидали  Картона,
но душа оставалась твердой.

     * Это выражение допускает два толкования: Картон может  надеяться  либо
стяжать славу, сразив Фингала, либо  стать  знаменитым,  пав  от  его  руки.
Последнее более вероятно, ибо Картон уже ранен.

     Увидел Фингал,  что  герой  окровавлен,  и  удержал  копье  занесенное.
"Сдавайся, властитель мечей,  -  сказал  сын  Комхала,  -  я  вижу,  что  ты
окровавлен. Могуч ты был в битве, и слава твоя никогда не угаснет".
     "Ты ли это, король достославный? - спросил колесницевластный Картон.  -
Ты ли это, пламень смерти, страшащий властителей мира? Но нужно  ли  Картону
спрашивать: ведь он подобен потоку  пустыни  своей,  неодолим,  как  теченье
реки, стремителен, словно небесный орел. О, если бы я  с  королем  сразился,
была б велика моя слава в песнях, и сказал бы охотник, увидя могилу мою: "Он
бился с могучим Фингалом". Но Картон умрет безвестен: на слабых он  расточил
силу свою".
     "Но ты не умрешь безвестен, - ответил король  лесистого  Морвена.  -  У
меня много бардов, Картон! - их песни  достигнут  грядущих  времен.  Потомки
будущих лет услышат о славе Картона, сидя вокруг горящего дуба ** и провожая
ночь песнями старины. Охотник, отдыхая на  вереске,  заслышит  ветра  шумный
порыв, поднимет глаза и увидит скалу, где пал Картон. Обратится тогда  он  к
сыну и место укажет, где бился могучий.  "Здесь  сражался  король  Балклуты,
силою равный тысяче рек"".

     ** В северной Шотландии до недавнего времени  на  празднествах  сжигали
большой дубовый ствол, который так и назывался  _праздничный  ствол_.  Время
настолько освятило этот обычай, что простолюдины почитали  несоблюдение  его
своего рода святотатством.

     Радостью Картона лик озарился, поднял он отягченные очи, отдал  Фингалу
свой меч, дабы хранился в чертоге его, и осталась в Морвене память о  короле
Балклуты. Прекратилась битва на поле, и бард затянул песню  мира.  Собрались
вожди вокруг умиравшего Картона и, вздыхая, внимали его  словам.  Молча  они
опирались на копья, пока говорил герой Балклуты. Волосы его  развевались  по
ветру, и тихи были слова его.
     "Король Морвена, - молвил Картон, - я пал посреди своего поприща. Чужая
могила приимет юношу, последнего из рода Рейтамира. Мрак обитает в Балклуте,
и тени горести - в Кратмо. Но воздвигни мне память на брегах Лоры, где  жили
мои отцы. Быть может, Мойны супруг оплачет Картона, своего павшего сына".
     В Клессаморово сердце проникли  его  слова;  молча  упал  он  на  сына.
Омраченное воинство встало вокруг, безгласно простерлась равнина Лоры.  Ночь
наступила, и месяц с востока взглянул  на  печальное  поле.  Но  они  стояли
недвижно, как лес молчаливый, что вздымает  главу  свою  на  Гормале,  когда
улеглись шумливые ветры и темная осень сошла на равнину.
     Три дня скорбели они  о  Картоне,  на  четвертый  умер  его  отец.  Они
покоятся в узкой долине меж скал, и смутный призрак могилу их охраняет.  Там
нередко видят любезную Мойну, когда солнечный луч ударяет в скалу, а  вокруг
еще все темно. Там видят ее, Мальвина, но она не похожа  на  дочерей  холма.
Одеянье на ней чужеземное, и она всегда одинока.
     Фингал оплакивал Картона; он пожелал,  чтобы  барды  его  отмечали  сей
день, когда возвращалась ненастная осень. И часто они отмечали  сей  день  и
пели хвалу герою. "Кто это мрачный грядет с океана ревущего, как темная туча
осенняя? Смерть дрожит в его длани, очи его - огни пламенные.  Кто  грохочет
вдоль темного вереска Лоры? Это  Картон,  властитель  мечей.  Падают  воины!
Смотрите, как он несется, подобный  зловещему  духу  Морвена!  Но  здесь  он
лежит, дуб величавый, поверженный ветром внезапным. Когда ж  ты  восстанешь,
радость Балклуты? Когда ж ты восстанешь, Картон? Кто это  мрачный  грядет  с
океана ревущего, как темная туча осенняя?"
     Так пели барды в день печали своей. Соединял я  с  ними  свой  голос  и
помогал их пению. Душа моя скорбела о Картоне: он пал в дни своей  доблести.
А ты, Клессамор, где твоя обитель воздушная? Забыл ли  юноша  рану  свою?  И
витает ли он в облаках вместе с тобой? Солнце пригрело меня,  Мальвина,  дай
же мне отдохнуть. Может быть, они явятся мне в сновидении; мнится,  я  слышу
их слабый голос. Луч небесный любит сиять на могиле Картона: я чувствую,  он
изливает тепло.
     О ты, что катишься в вышине,* круглое, как щит  моих  праотцев!  Откуда
лучи твои, солнце, откуда твой вечный свет? Ты  являешься  в  грозной  своей
красе, и даже звезды прячутся в небе; месяц, холодный  и  бледный,  тонет  в
пучине запада. Но и ты одиноко  шествуешь:  кто  может  тебе  сопутствовать?
Падают горные дубы, даже горы с годами рушатся, океан убывает  и  прибывает,
даже месяц теряется в небе; но  ты  пребываешь  всегда  неизменно,  ликуя  в
блеске течения своего. Когда бури мир  помрачают,  когда  громыхает  гром  и
носится молния, ты проглядываешь в красе своей  из-за  туч  и  смеешься  над
бурей. Но тщетно глядишь ты на Оссиана: он не видит больше лучей  твоих,  не
различает, с восточных ли облаков струятся их кудри златые или трепещешь  ты
у врат запада. Но, может быть, ты, как и я, преходяще и твоим годам  положен
предел. Ты будешь покоиться в облаках своих, не внемля  голосу  утра.  Ликуй
же, солнце, в силе своей  юности!  Старость  мрачна  и  уныла,  она  подобна
мерцанью луны, что проникает сквозь рваные тучи, когда туман одевает  холмы;
** северный ветер свищет в полях, и странник на половине пути цепенеет.

     * Это место имеет некоторое сходство с обращением  Сатаны  к  солнцу  в
четвертой книге "Потерянного рая":

                      О ты, увенчанное высшей славой,
                      Одно в своих владениях, как бог,
                      Обозреваешь мир сей первозданный,
                      И звезды прячут лики пред тобой.
                      К тебе взываю, но не гласом друга
                      Зову тебя по имени, о солнце!
                                [Мильтон. Потерянный рай, IV, 32].


     **

               Так при неверной луне и под обманчивым светом
               Путь бывает в лесах, коль тенью Зевес покрывает
               Небо, и черная ночь у всего цвета отнимает.
               Вергилий [Энеида, VI, 270].


                              Смерть Кухулина

        "ПОЭМА"

        "СОДЕРЖАНИЕ"

     Предание проливает довольно яркий свет на  историю  Ирландии  во  время
длительного царствования в Морвене Фингала, сына Комхала. После смерти Арто,
сына  Карбара  и  верховного  правителя   Ирландии,   ему   наследовал   его
несовершеннолетний сын Кормак. Правители уделов и вожди племен  собрались  в
королевском дворце Теморе,  чтобы  избрать  из  своей  среды  опекуна  юного
короля. Это избрание вызвало горячие споры, и было решено покончить  распри,
вверив юного короля попечению Кухулина, сына Семо, который уже стяжал  славу
своими великими подвигами и жил в это время с Конналом,  сыном  Кайтбата,  в
Ольстере.
     Кухулину было всего лишь двадцать три года, когда  он  принял  на  себя
правление Ирландией, а вторжение  Сварана  произошло  два  года  спустя.  На
двадцать седьмом году жизни Кухулина и на третьем году его правления Торлат,
сын Кэнтелы, один из вождей поселенцев-белгов, которые владели южной  частью
Ирландии,  обосновался  в  Коннахте  и  направился  к  Теморе,   намереваясь
свергнуть Кормака, который, если не считать  Ферад-арто,  следующего  короля
Ирландии, был единственным представителем шотландского королевского  рода  в
этой стране. Кухулин выступил против Торлата, встретился с ним у озера  Лего
и наголову разбил его войско. Торлат пал в битве от руки Кухулина, но, когда
этот последний слишком стремительно бросился вослед бегущему неприятелю, его
смертельно поразила стрела, и через день он умер.
     С Кухулином кончилось благоденствие Кормака, многие вожди вышли из  его
подчинения, анархия и смута воцарились в стране. В конце концов  Кормак  был
свергнут, и Карбар,  правитель  Аты  и  один  из  претендентов  на  престол,
разгромив всех своих соперников, стал единовластным монархом Ирландии.
     Семейство Фингала, которое было на стороне  семейства  Кормака,  решило
свергнуть Карбара с незаконно захваченного им престола; особенно Оскар,  сын
Оссиана, был исполнен решимости отомстить за  смерть  своего  друга  Катола,
вероломно убитого Карбаром.  Его  угрозы  дошли  до  слуха  Карбара,  и  тот
пригласил Оскара на дружественное пиршество  в  королевском  дворце  Теморе,
решив, что сможет там затеять ссору и найдет предлог убить гостя.
     Ссора произошла; приверженцы обоих вождей сразились, а Карбар  и  Оскар
пали от нанесенных друг другу ран. Тем временем из Шотландии прибыл Фингал с
войском, разгромил сторонников Карбара и вернул династии Кормака королевскую
власть.
     Настоящая поэма посвящена смерти Кухулина. В оригинале  она  называется
Duan loch Leigo, т. е. _Песнь озера Лего_,  и  представляет  собою  вставной
эпизод из большой поэмы, прославляющей последний поход Фингала  в  Ирландию.
Большая часть поэмы утрачена, сохранились лишь  кое-какие  отрывки,  которые
удержались в памяти нескольких стариков  в  северной  Шотландии.  Кухулин  -
самый знаменитый герой ирландских сказаний и поэм; в них его всегда называют
_грозный Кухулин_, и нет числа  легендам  о  его  силе  и  доблести.  Оссиан
считал, что его  поход  против  фирболгов  или  британских  белгов  является
достойным  предметом  для  эпической  поэмы;  эта  поэма,  сохранявшаяся  до
недавнего  времени,  называлась  Tora-na-tana,  или  _Спор   о   владениях_,
поскольку война, составившая ее содержание, была начата британскими белгами,
которые,  поселясь  в  Ирландии,   стремились   расширить   свои   владения.
Сохранившиеся отрывки этой поэмы одушевлены гением Оссиана настолько, что не
может быть сомнений относительно его авторства.

     То не ветер ли ударяет по щиту Фингалову? Иль это голос прошлых  времен
в моем чертоге? Пой же, пой, сладостный голос! ты так приятен  и  наполняешь
радостью мою ночь. Пой же, Брагела, дочь колесницевластного Сорглана!
     "Это белая волна у скалы, а не паруса Кухулина.  Как  часто  обманывают
меня туманы, и мнится мне, что я вижу корабль  любезного,  когда,  вздымаясь
вкруг смутного призрака, они стремят по ветру серые  струи  свои.  Зачем  ты
медлишь прийти, сын великодушного Семо? Четыре раза уже возвращалась  осень,
несущая ветры, и возмущала море Тогормы,* а  ты  все  пребываешь  в  грохоте
битв, вдали от Брагелы. Холмы острова туманов, когда отзоветесь  вы  на  лай
его псов? Но вы омрачились тучами,  и  Брагела,  скорбя,  взывает  напрасно.
Клубясь, опускается ночь, скрывается лик океана. Тетерев прячет  голову  под
крыло, лань засыпает рядом с оленем пустыни. Они воспрянут с утренним светом
и будут пастись у потока мшистого. Но ко мне вместе с солнцем вернутся слезь
вместе с ночью придут воздыханья. Когда ж ты вернешься  в  доспеха,  мшистой
Туры властитель?"

     * Togorma, т. е. _остров синих  волн_,  один  из  Гебридских  островов,
находившийся под властью Коннала, сына Кайтбата и  друга  Кухулина.  Коннала
иного называют сыном Колгара по имени основателя рода. За несколько дней  до
тог как весть о бунте Торлата достигла Теморы, Коннал отплыл на свой  родной
остр Тогорму, где его задерживали противные ветры, пока шла война, в которой
убит Кухулин.

     Приятен твой голос ушам Оссиана, дочь колесницевластного  Сорглана!  Но
удались в чертоги пиров к пыланью горящего дуба. Прислушайся к ропоту  моря,
что катит валы у стен Дунскеха; да снидет сов на твои голубые очи,  и  герой
предстанет тебе в сновидении.
     Кухулин сидит возле озера Лего у мрачно катящихся  вод.  Ночь  окружает
героя, и тысячи войска его рассеяны по вересковой равнине. Сотня дубов горит
посреди, и широко стелется дым пиршества чаш. Под деревом Карил  ударяет  по
струнам арфы, его седые власы блестят  в  сияньи  огня;  шелестя,  прилетает
ветер ночной и вздымает белые кудри. Он поет о синей Тогорме и о  вожде  ее,
друге Кухулина.
     "Зачем тебя нет, о Коннал, в сумрачный день непогоды? Юга вожди сошлись
против колесницевластного Кормака. Удержаны ветром твои руса, и синие  волны
катятся вкруг тебя. Но Кормак не одинок: сын Семо сражается  в  битвах  его.
Сражается  в  его  битвах  сын  Семо,  гроза  чужеземцев!  Он,  словно   пар
смертоносный, неспешно носимый удушливым ветром.** Солнце  тогда  багровеет,
падают замертво люди".

     **

            Сколько черна и угрюма от облаков кажется мрачность,
            Если неистово дышащий, знойный воздвигнется ветер.
                                                 Гомер, Илиада, V [864].

     Так звучала песнь Карила, когда явился сын супостата. Наземь швырнул он
тупое копье и передал слова Торлата, вождя героев с черных зыбей Лего, того,
кто вел свои тысячи на брань с колесницевластным Кормаком. Кормаком, что был
далеко в гулкозвучных чертогах Теморы: ***  там  он  учился  натягивать  лук
своих праотцев и вздымать копье  Недолго  вздымал  ты  копье,  нежно-сияющий
юности луч! Смерть стоит за тобой, еле зримая, как затененная часть луны  за
возрастающей светлой.

     *** Дворец ирландских королей; некоторые барды называют его Teamhrath.

     Кухулин встал перед бардом,* что пришел от  великодушного  Торлата.  Он
предложил ему чашу радости и принял с почестью сына песен. "Сладостный голос
Лего, - сказал он, - о чем же слова Торлата? Идет ли он к нам на пир или  на
брань, сын Кантелы ** колесницевластный?"

     *  В  древние  времена  барды  были  глашатаями,  и  поэтому  их  особа
почиталась священной. В более позднее время они стали  злоупотреблять  своей
привилегией, а поскольку они пользовались неприкосновенностью,  то  сочиняли
столь вольные сатиры и пасквили на тех, кого не любили их  покровители,  что
стали буквально общественным бедствием. Прикрываясь положением глашатая, они
грубо оскорбляли противника, если он не принимал предложенных ими условий.
     ** Cean-teola' - _глава семейства_.

     "Он идет на брань, - ответствовал бард, - на звонкую распрю копий. Едва
лишь встанет серый рассвет над Лего,  Торлат  выйдет  в  поле  сражаться.  И
дерзнешь ли ты встретить его  в  доспехах  своих,  король  острова  туманов?
Ужасно копье Торлата! оно, как ночной метеор.  Он  поднимет  его,  и  падают
люди; смерть летит вослед молний его меча".
     "Мне ли бояться, - ответил Кухулин, - копья колесницевластного Торлата?
Как тысяча героев, бесстрашен он, но душа моя тешится в битве.  Не  покоится
меч на бедре у Кухулина,  бард  старинных  времен.  Утро  встретит  меня  на
равнине и заблестит на вороненых доспехах сына Семо. Но садись на вереск,  о
бард, и дай нам услышать твой голос.  Раздели  ты  с  нами  веселую  чашу  и
послушай песни Теморы".
     "Не время, - ответствовал бард, - внимать веселой песне, когда  могучие
должны в сраженье сойтись, как мощные волны  Лего.  Почему  так  мрачна  ты,
Слимора,*** и безмолвны твои леса? Ни  одна  звезда  зеленая  не  дрожит  на
вершине твоей, лунный луч не сияет на склоне. Но метеоры смерти летают здесь
и водянисто-серые  призраки  мертвых.  Почему  так  мрачна  ты,  Слимора,  и
безмолвны твои леса?"

     *** Slia'-mor - _высокий холм_.

     Он удалился под звуки песни; Карил ему  подпевал.  Пение  было  подобно
воспоминанью о прошлых утехах, что душе и отрадно и горестно.  Тени  ушедших
бардов слушают их со  склона  Слиморы.  Нежные  звуки  несутся  по  лесу,  и
радуются тихие ночные долины. Так в полдневной тиши, когда  сидит  Оссиан  в
долине ветров, доходит до слуха  его  жужжанье  горной  пчелы;  ветер  порой
перехватит приятный тот звук на пути, но он возвращается снова.
     "Затяните,  -  сказал  Кухулин  ста  своим  бардам,  -  песнь   Фингала
благородного, ту песнь, что он слушает ночью, когда на  отдых  его  нисходят
сны, когда играют барды на арфах далеких и слабый свет озаряет стены Сельмы.
Или воспойте горесть Лары и вздохи матери Калмара,**** когда  тщетно  искали
его на холмах, а она взирала на лук сыновний в чертоге.  Карил,  повесь  щит
Катбата на эту ветвь и рядом поставь копье Кухулина, чтобы подал  я  знак  к
сражению с первым серы лучом востока".


     **** Калмар - сын Маты. Смерть его подробно  описана  в  третьей  книге
"Фингала". Он был единственным сыном Маты, и род  на  нем  прекратился.  Это
семейство обитало на берегу реки  Лары  в  окрестностях  Лего  и,  возможно,
близко от того места, где находился Кухулин;  поэтому  он  и  вспомнил  плач
Алклеты над сыном.

     Герой оперся на щит отца; зазвучала песня с берегов  Лары.  Сто  бардов
сидели поодаль, лишь Карил - рядом с вождем. Он составил слова этой песни, и
печально звучала арфа.
     "Алклета,* сединой убеленная  мать  колесницевластного  Калмара,  зачем
обращаешь ты взоры в пустыню, ожидая, что сын  вернется?  То  не  его  герои
чернеют средь вереска и не голос Калмара слышится. Это  лишь  дальняя  роща,
Алклета, это лишь горный ветер ревет!
     "Кто перепрыгнул поток Лары, скажи, сестра благородного  Калмара?**  Не
его ли копье видит Алклета? Но затуманился взор  ее!  То  не  сын  ил  Маты,
ответь мне, многолюбимая дочь?"

     *  Ald-cla'tha  -  _увядающая  красота_;