холм и трижды ударил в  щит  свой  горбатый.  Отозвались  скалы  Морвена,  и
поскакали косули пугливые.  Супостаты,  завидя  меня,  смутились  и  собрали
мрачное войско свое, ибо я стоял  на  холме,  как  туча,  ликуя  в  доспехах
младости.
     Морни* сидел под деревом  возле  вод  ревущего  Струмона.**  Кудри  его
поседели от старости; он опирался на посох. Юный Гол  был  рядом  с  героем,
внемля рассказам о битвах младых его лет.  Часто  вскакивал  он,  возгораясь
душой от могучих подвигов Морни.

     * Морни был вождем многочисленного племени во времена  Фингала  и  отца
его Комхала. Этот последний из  названных  героев  был  убит  в  бою  против
племени Морни, но доблесть  и  военное  искусство  Фингала  в  конце  концов
одержали победу, и племя Морни покорилось. В этой поэме, как мы  видим,  оба
героя уже вполне примирились.
     ** Stru'-mone - _поток холма_. Здесь это имя собственное, данное  речке
в окрестностях Сельмы.

     Старец услышал звон щита Оссианова, он узнал призыв к  сражению.  Разом
он поднялся с места, седые власы разделились на раменах его.  Он  вспоминает
деянья минувших годов. "Сын мой, - сказал он златокудрому Голу,  -  я  слышу
голос сражения. Король Морвена вернулся, слышен призыв  к  войне.  Ступай  в
чертоги Струмона и принеси оружие Морни. Принеси мне то  оружие,  что  носил
отец мой в старости, ибо слабеет моя рука. Ты ж облачись в доспехи, о Гол, и
устремись в первую битву свою. Пусть же десница твоя достигнет славы  отцов.
Несись по бранному полю, словно крыло орла. Что тебе смерти страшиться,  сын
мой! храбрые падут со славою, щиты их вспять повернут мрачный поток беды,  и
увенчает почесть их кудри седые. Ужели не видишь  ты,  Гол,  сколь  почитают
люди шаги моей старости? Когда шествует Морни, юные прославляют его, а потом
обращают взоры с тихою радостью вслед ему. Но никогда, мой сын, не  бежал  я
грозы!  Меч  мой  сверкал  сквозь  мрак  сраженья.   Пришлецы   предо   мной
расточались, и появленье мое крушило могучих".
     Гол принес оружие Морни; дряхлый воин облекся в булат. Взял он  в  руку
копье, что обагрялось нередко кровью храбрых. Он  пошел  навстречу  Фингалу,
сын его следом за ним. Комхала сын смотрел восхищенным взором,  как  идет  к
нему воин с седыми кудрями.
     "Король ревущего Струмона, - молвил  Фингал,  исполнившись  радости,  -
тебя ли я вижу в доспехах, хоть иссякла сила твоя?  Часто  Морни  блистал  в
сраженьях, словно луч восходящего солнца, когда разгоняет оно бури  холма  и
возвращает мир полям озаренным. Но зачем ты не знаешь  покоя  в  годы  свои?
Слава твоя воспета. Народ  на  тебя  взирает,  благословляя  закат  могучего
Морни. Зачем ты не знаешь покоя в годы свои? Ведь враги расточатся при  виде
Фингала".
     "Комхала сын, - ответствовал вождь, - нет уже силы в деснице  Морни.  Я
хочу обнажить меч моей юности, но он остается недвижен. Я  устремляю  копье,
но оно, не достигнув цели, упадает на  землю,  и  я  чувствую  тяжесть  щита
моего. Мы увядаем, словно горные травы, и сила былая к нам  не  вернется.  У
меня есть сын, о Фингал, чья душ восхищалась деяньями юного  Морни,  но  меч
его еще не вздымался против врага, слава его еще не родилась. Я пришел с ним
на битву, чтоб направить его десницу. Слава его станет солнцем души  моей  в
сумрачный час заката. Пусть же  забудется  имя  Морни  в  народе!  но  пусть
повторяют герои: "Взгляните, это родитель Гола!""
     "Король Струмона, - ответил Фингал, - Гол поднимет свой меч в  бою.  Но
он поднимет его пред очами Фингала; десница моя защитит его младость.  А  ты
отдыхай в чертогах Сельмы и внемли  вестям  о  подвигах  наших.  Барду  вели
настроить арфу, и пусть зазвучит его глас, чтобы те,  кто  падет,  утешились
славой своею, а сердце Морни исполнилось  радости.  Оссиан,  ты  сражался  в
битвах, на копье твоем кровь чужеземцев; сопутствуй Голу в сраженье,  но  от
Фингала не удаляйтесь, чтобы враги нн окружили вас  и  не  погибла  нежданно
ваша слава".
     Я увидел Гола в доспехах,* и душа моя с его душою  слилась,  ибо  пламя
битвы горело в его очах. Весело он взирал  на  врага.  Мы  обменялись  тайно
словами дружбы, и молнии наших мечей засверкали разом, ибо, выхватив  их  из
ножен за стеною леса, мы пытали крепость наши мышц, рассекая воздух пустой.

     * Это говорит Оссиан. Здесь  выразительно  подчеркнуто  различие  между
старыми и молодыми героями. Описание  того,  как  последние  извлекают  мечи
свои, удачно придумано и хорошо выражает  нетерпение  молодых  бойцов,  едва
лишь вступивших в сражение.

     Ночь низошла на Морвен, Фингал сидел, озаренный пламенем дуба горящего.
Морни сидел с ним рядом, и развевались  седые  кудри  его.  Беседа  текла  о
временах минувших и о деяниях их отцов. Порою  три  барда  касались  арф,  и
Уллин был рядом с песней своей.  Он  запел  о  могучем  Комхале,  но  мраком
покрылось чело Морни.** Он обратил багровые очи на  Уллина,  и  песня  барда
умолкла. Фингал поглядел на героя старца и кротко сказал.

     ** Уллин неудачно  избрал  предмет  для  своей  песни.  _Мрак,  которым
покрылось чело Морни_, был вызван  не  какой-либо  его  неприязнью  к  имени
Комхала, хотя он и были врагами, но опасением, чтобы эта песнь не  пробудила
в Фингале воспоминаний о распрях, существовавших в старину между их  родами.
Речь Фингала по этому поводу исполнена благородства и здравого смысла.

     "Вождь Струмона, зачем эта мрачность? Да забудутся дни минувших  годов.
Отцы наши мерялись силою в битве, мы же сошлись на пиру.  Мы  обратили  наши
мечи против общих врагов, и они расточатся пред нами на поле.  Да  забудется
время наших отцов, о король мшистого Струмона!
     "Король Морвена, - вождь отвечал,  -  радостно  мне  вспоминать  твоего
отца. Был он ужасен в  боях;  ярость  вождя  была  смертоносна.***  Очи  мои
исполнились слез, когда пал король героев.  Храбрые  гибнут,  Фингал,  и  на
холмах остаются ничтожные. Сколько уже отошло героев в пору Морни!  А  я  не
чурался сражений, не бегал от битвы доблестных.

     *** Это выражение в подлиннике двусмысленно. Оно  может  означать,  что
Комхал убил многих в  битве  или  что  он  был  беспощаден  в  своем  гневе.
Переводчик  постарался  сохранить  эту   двусмысленность,   поскольку   она,
вероятно, входила в намерение поэта.

     Пускай же теперь отдыхают друзья Фингала, ибо ночь вокруг, чтобы встали
они, исполнены силы для битвы с колесницевластным Латмоном. Слышу я шум  его
воинства,  словно  гром  раздается  над  вереском  дальним.  Оссиан  и   Гол
златокудрый! Легок ваш бег. Наблюдайте врагов Фингаловых  с  того  поросшего
лесом холма. Но не приближьтесь к ним: нет рядом ваших отцов, чтобы прикрыть
вас. Да не погибнет ваша  слава  нежданно.  Доблести  юных,  бывает,  грозит
поражение".
     С радостью вняв речи вождя, мы пошли под бряцание наших доспехов.  Путь
наш лежит к холму лесистому. Небо сверкает всеми своими  звездами.  Метеоры,
вестники смерти, летают над полем. Вражьего войска гул отдаленный донесся до
нашего слуха. И тогда-то промолвил исполненный доблести Гол, и  до  половины
меч извлекла его длань.
     "Сын Фингала, - сказал он, - почему пламенеет душа Гола? Сильно  стучит
мое сердце, нетверды мои шаги, и десница трепещет на рукояти меча.  Когда  я
гляжу на врагов, душа моя вспыхивает предо мной, и я вижу их спящее  войско.
Не так ли трепещут души отважных в сражениях копий? Как бы  воспрянул  Морни
душою, если бы ринулись мы на  врага!  Наша  слава  возвысится  в  песне,  и
величаво пройдем мы на глазах у отважных".
     "Сын Морни, - ответил я, - душа моя тешится в битве. Любо мне  блистать
одному на поле брани, передавая бардам имя свое. Но что, если враг  победит,
смогу ли взглянуть я в глаза королю?  В  негодованье  ужасны  они,  подобные
пламени смерти. Я не хочу увидеть их гнев. Оссиан победит иль падет. А разве
дано побежденным славу стяжать? Они преходят,  как  тени.  Но  Оссиан  славу
стяжает. Он со своими отцами сравнится в деяниях. Так ринемся во  всеоружии,
сын Морни, ринемся в битву. Но, Гол, если ты вернешься один, поди к  высоким
стенам Сельмы. Скажи Эвиралин,* что пал я со славой; отнеси этот меч  дочери
Бранно. Да вручит она его Оскару, когда вступит он в юные годы".

     * Оссиан женился на ней незадолго перед тем.  Рассказ  о  том,  как  он
сватался к этой деве, включен в виде эпизода в четвертую книгу "Фингала".

     "Сын Фингала, - ответствовал Гол со вздохом, - как мне вернуться,  если
падет Оссиан! Что мне скажут отец и Фингал, властитель мужей? Ничтожные люди
свой взор отвратят и промолвят: "Глядите  на  Гола  могучего,  что  в  крови
распростертого друга оставил!" Нет, ничтожные  люди,  не  иначе  видать  вам
меня, как в сиянии славы. Оссиан! я слыхал от отца о могучих деяньях героев,
о могучих деяньях, в одиночестве ими свершенных,  ибо  в  опасности  крепнет
душа".
     "Сын Морни, - я отвечал,  шагая  пред  ним  по  вереску,  -  наши  отцы
восхвалят нашу доблесть, когда будут оплакивать нас. Радости луч  озарит  их
души, когда очи исполнятся слез. Скажут они: "Наши сыны не  полегли,  словно
злаки на поле, ибо они сеяли смерть вкруг себя". Но зачем же нам  мыслить  о
тесном  жилище?  Меч  защищает  отважного.  Но  смерть  преследует   бегство
ничтожных, и не воздают им хвалы".
     Мы устремились вперед сквозь ночь и  пришли  туда,  где  ревущий  поток
струил синие воды  вкруг  вражьего  стана,  между  дерев,  что  на  шум  его
отзывались; мы пришли к берегам потока и увидели воинство спящее. Их  костры
на равнине погасли, и шаги одиноких дозорных издалека доносились. Я уже было
копье протянул, чтоб, опершись, перепрыгнуть поток, но Гол за руку взял меня
и молвил отважное слово.
     "Ужели Фингалов сын нападет  на  ворога  спящего?  Ужели  ворвется  он,
словно вихорь ночной, что повергает тайком деревца молодые? Не так  заслужил
Фингал себе почести, не за такие дела увенчаны  славой  кудри  седые  Морни.
Ударь, Оссиан, ударь во щит боевой, да поднимутся тысячи. Да  встретят  Гола
они в первой битве его, чтобы он смог испытать крепость мышцы своей".*

     * Это предложение Гола значительно благороднее и  более  согласуется  с
истинным героизмом, чем поведение Улисса и Диомеда в  "Илиаде"  или  Ниса  и
Эвриала в "Энеиде". То, что подсказывали ему доблесть и благородство,  стало
основою его успеха, ибо враги, придя в смятение от звона Оссианова щита (что
служило обычным сигналом к бою), решили, что  на  них  нападает  все  войско
Фингала. Таким образом, на самом деле они бежали от целого войска, а  не  от
двух героев, и это придает рассказу правдоподобие.

     Душа моя восхитилась воителем, и слезы  исторглись  из  глаз  моих.  "И
встретят Гола враги, - сказал я, - и разнесется  слава  сына  Морни.  Но  от
меня, мой герой, не удаляйся, да сверкает булат твой вблизи  Оссиана,  чтобы
десницы наши съединились в побоище. Зришь ли ты, Гол, ту скалу? Серые  ребра
ее тускло мерцают под звездами. Если враги начнут нас теснить, станем спиною
к скале. Тогда убоятся они приблизиться  к  копьям,  ибо  в  наших  десницах
смерть".
     Я трижды ударил в звонкий щит. Враги поднялись, трепеща. Мы устремились
вперед, бряцая доспехами. Они побежали толпою по вереску, ибо решили  -  это
явился могучий Фингал, и сила их рук иссякла.  Шумный  их  бег  был  подобен
пожару, когда проносится он сквозь опаленный лес.
     Вот тогда-то Гол с силой взметнул копье, вот тогда-то  он  поднял  меч,
Кремор пал и могучий Лет. Дунтормо бился, весь окровавленный. Булат вонзился
в тело Крото, когда он вставал, на копье опираясь; черный  поток  хлынул  из
раны и зашипел на полусгоревшем дубе. Катмин узрел позади приближенье  героя
и полез на древо иссохшее, но сзади его поразило копье.  Крича,  содрогаясь,
он пал; мох и ветви сухие полетели вослед и покрыли стальное оружие Гола.
     Так отличился ты, сын Морни, в первом сраженьи своем. Но и твой меч  не
дремал на бедре, о последний из рода Фингалова!  Оссиан  устремился  вперед,
исполненный силы, и люди ложились пред ним, как  трава  под  палкою  отрока,
когда, свистя, пробегает он поле и наземь слетают седые головки чертополоха.
Но юнец идет беззаботно, направляясь в место пустынное.
     Встало серое утро,  засверкали  извивы  потоков  средь  вереска.  Враги
собрались на холме, и вспыхнула ярость Латмона. Он потупил долу гневные  очи
багровые, он безмолвен  в  скорби  своей.  Он  ударяет  часто  во  щит  свой
горбатый, и неровно шагает по вереску. Издали я усмотрел угрюмость  героя  и
молвил сыну Морни.

     "О колесницевластный * вождь Струмона, видишь ли ты врагов? В гневе они
собрались на холме. Следует нам к королю ** свой шаг обратить. Восстанет  он
в силе своей, и Латмона  рать  исчезнет.  Слава  нас  осенит,  воитель,  очи
старцев *** возрадуются. Но бежим, сын Морни, Латмон нисходит с холма".

     * Колесницевластный - это почетное наименование,  прилагаемое  Оссианом
без разбора к каждому герою, поскольку все  вожди  в  его  время  по  своему
положению владели колесницей или носилками.
     ** К Фингалу.
     *** Фингала и Морни.

     "Так замедлим шаги, - возразил златокудрый Гол,****  -  чтобы  враг  не
сказал, усмехаясь: "Гляньте на воинов ночи, они, словно духи,  страшны  лишь
во мраке, но исчезают пред лучами  востока".  Оссиан,  возьми  щит  Гормара,
павшего от копья твоего; да возрадуются герои почтенные, видя  деянья  своих
сынов".

     **** На протяжении всей этой поэмы Гол ведет себя  как  герой  в  самом
высоком смысле этого слова. Скромность Оссиана при  рассказе  о  собственных
деяниях не менее замечательна, чем его беспристрастие по отношению  к  Голу,
поскольку хорошо известно, что Гол впоследствии восстал  против  Фингала,  и
это, как можно полагать, вызвало предубеждение против него в  душе  Оссиана,
Но, коль скоро Гол из противника позднее стал  ближайшим  другом  Фингала  и
величайшим  героем,  поэт  оставляет  без  внимания  этот  единственный  его
проступок из уважения ко многим его добродетелям.

     Так  говорили  мы  на   равнине,   когда   Сульмат   *****   пришел   к
колеспицевластному Латмону, Сульмат, властитель Дуты на брегах мрачнобурного
потока Дувранны.****** "Почто не спешишь ты, сын Нуата,  с  тысячью  храбрых
твоих? Почто не сойдешь ты  с  войском  в  долину,  пока  не  бежали  воины?
Стальные доспехи их светятся в лучах восходящих, и они ступают пред нами  по
вереску".

     ***** Suil-mhath - _человек с острым зрением_.
     ****** Dubh-bhranna - _темный горный источник_. При  такой  удаленности
во времени, трудно определить, какая река называлась  так  во  дни  Оссиана.
Река в Шотландии, впадающая в море у Банфа, до сих пор  носит  имя  Деверон.
Если Оссиан говорит здесь именно о ней, тогда Латмон должен был быть  вождем
племени пиктов или тех каледонцев,  которые  в  старину  населяли  восточный
берег Шотландии.

     "Сын десницы немощной, - молвил Латмон, - ужель  мое  войско  сойдет  в
долину! Их только двое, сын Дуты, неужто же тысяче сталь  подымать!  *******
Нуат бы оплакал в чертоге своем погибель своей славы. Он отвернул бы взор от
Латмона, заслыша, что шаг его близится. Ступай же к героям, вождь Дуты,  ибо
я узнаю величавую поступь Оссианову.  Слава  его  достойна  стали  моей;  да
сразится он с Латмоном".

     ******* Оссиан редко упускает случай наделить своих героев,  даже  если
это и враги, благородством духа, которое, как явствует из его поэм, отличало
его самого. Те, кто слишком презирают своих противников, не берут в  расчет,
что чем больше умаляют они доблесть врагов, тем  меньше  заслуживают  славы,
побеждая их. Обычай уничижать  противника  присущ  отнюдь  не  исключительно
современному утонченному героизму. Пристрастие  к  поносной  брани  является
одним из главных пороков героев Гомера, в чем,  кстати  говоря,  не  следует
винить  поэта,  который  лишь  придерживался  нравов  описываемого  времени.
Мильтон следовал Гомеру в этом отношении, но брань  в  устах  адских  духов,
которые должны вызывать ужас, производит  менее  отталкивающее  впечатление,
чем когда  она  исходит  из  уст  героев,  представленных  как  образец  для
подражания.

     Благородный Сульмат пришел. Радостно было  мне  слышать  слова  короля.
Поднял я щит на мышцу мою, и Гол вложил мне в руку меч Морни. Мы вернулись к
потоку журчащему; Латмон явился в силе своей. Мрачное войско его катилось за
ним, словно туча, но сын Нуата был светел в стальных доспехах.
     "Сын Фингала, - молвил герой, - слава твоя возросла на  нашей  паденье.
Сколько моих бойцов сражено твоею десницей, властитель мужей! Так подними же
теперь копье против Латмона и повергни сына Нуата, повергни среди народа его
или ты сам падешь. Никогда не скажут в чертогах моих, что воины пали у  меня
на глазах, что пали они на глазах у Латмона, когда меч его на бедре почивал.
Залились бы слезами, глаза голубые Куты,* и блуждала б она одиноко по  долам
Дунлатмона".

     * Кута, очевидно, была женою или любовницей Латмона.

     "Но не скажут также, - ответствовал я, - что сын Фингала  бежал.  Пусть
даже мрак сокроет его шаги, не побежит  Оссиан.  Не  то  душа  его  вышла  б
навстречу ему и сказала: "Разве бард Сельмы страшится  врага?"  Нет,  он  не
страшится врага. Радость его посреди сраженья".
     Вышел Латмон с копьем и пронзил щит Оссиана. Я ощутил хладную  сталь  в
теле  своем  и  выхватил  меч  Морни.  Надвое  я  рассек  копье,  наконечник
блестящий, сверкая, упал на землю. Сын Нуата, пылая  гневом,  поднял  высоко
свой звонкий щит. Темные очи его глядели  поверх  щита,  который,  склоняясь
вперед, сиял подобно медным вратам. Но копье Оссиана пронзило блеск навершья
его и вонзилось в дерево, что позади стояло. Щит повис на  древке  дрожащем,
но Латмон все приближался. Гол увидал, что гибель вождю угрожает, и  простер
свой щит пред мечом моим, когда тот опускался  лучом  сверкающим  на  короля
Дунлатмона.
     Латмон взглянул на сына Морни, и  слезы  исторглись  из  глаз  его.  Он
бросил наземь меч отцов своих и промолвил слова отважных.
     "Почто сражаться Латмону против первых из смертных? Ваши  души  -  лучи
небесные, ваши мечи - пламень смерти. Кто же сравняется  славой  с  героями,
чьи подвиги столь велики уже в младости! О, были бы вы в чертогах  Нуата,  в
зеленом жилище Латмона!  Тогда  не  сказал  бы  отец,  что  сын  его  сдался
немощным. Но кто там грядет, как могучий поток, по  гулкозвучной  вересковой
пустоши? Малые холмы пред ним сотрясаются, и тысяча  духов  летит  на  лучах
булата его, духи тех,** кто пал от руки владыки звенящего Морвена.  Счастлив
ты, о Фингал, твои сыны будут сражаться в битвах  твоих,  они  идут  впереди
тебя и возвращаются славой увенчаны".

     **  Во  времена  Оссиана  считалось,  что  у  каждого   человека   есть
сопровождающий его дух. Однако предания, связанные с этим воззрением,  темны
и мало вразумительны.

     Фингал пришел, исполненный кротости, радуясь втайне делам своего  сына.
Довольство сияло на челе Морни, и  слезы  отрады  туманили  старые  очи.  Мы
пришли в чертоги Сельмы и воссели на пиру чаш. Девы песен  пришли  к  нам  и
нежно-краснеющая Эвиралин. Черные кудри ее струились по снежной  шее,  глаза
обращались тайно на Оссиана. Она заиграла на арфе, и  мы  славословили  дочь
Бранно.
     Фингал поднялся с места и сказал воинственному  королю  Дунлатмона.  На
бедре его сотрясался меч Тренмора, когда подымал он  десницу  могучую.  "Сын
Нуата, - сказал он, - почто ты ищешь славы  в  Морвене?  Мы  не  из  племени
немощных, и наши мечи не сверкают над слабыми. Разве когда-нибудь шли  мы  в
Дунлатмон с бранными кликами? Битва не тешит Фингала, хоть и сильна  десница
его. Слава моя возрастает, когда  повержен  надменный.  Перун  моего  булата
разит горделивых ратников. Приходит битва,  и  вздымаются  могилы  отважных;
могилы сынов моего народа вздымаются, о праотцы!  и  мне  под  конец  одному