е и разостлала его себе на той  горе
и сидела от начала жатвы до того времени, пока не полились на них воды божий
с неба и не допускала касаться их птицам  небесным  днем  и  зверям  полевым
ночью.

                                               Вторая книга Царств. XXI, 10.

     Пришли сыны пустыни и нашли ее мертвой. Они воздвигают  могильный  холм
над героями, и она покоится рядом с Конлатом. Не являйся мне в  сновиденьях,
о Конлат, ибо слава уже воздана тебе. Да отыдет твой глас  далеко  от  жилья
моего, чтобы сон снизошел в ночи. О если б мог я забыть друзей до поры, пока
следы мои не изгладятся, пока в их круг не вступлю я  радостно  и  не  сложу
своих старых костей в тесном дому.


                                   Картон

        "ПОЭМА"

        "СОДЕРЖАНИЕ"

     Это - законченная поэма; сюжет ее, как и в большей  части  произведений
Оссиана, трагический. Во времена  Комхала,  сына  Тратала  и  отца  славного
Фингала,  буря  занесла  корабль  Клессамора,  сына  Тадду  и  брата  Морны,
Фингаловой матери, в реку Клайд, на берегах которой высились стены Балклуты,
города,  принадлежавшего  бриттам.  Рейтамир,  правитель  Балклуты,  радушно
принял его и выдал за него единственную свою дочь Мойну. Влюбленный в  Мойну
бритт Рейда, сын  Кормо,  пришел  к  Рейтамиру  и  повел  себя  заносчиво  с
Клессамором. Завязалась ссора, в которой Рейда был убит. Сопровождавшие  его
бритты стали так жестоко теснить Клессамора, что тот был вынужден  броситься
в Клайд и искать спасения на своем судне. Он поднял парус, и попутный  ветер
вынес  его  в  море.  Не  раз  пытался  он  вернуться,  чтобы  ночью  увезти
возлюбленную свою  Мойну,  но  дули  противные  ветры,  и  он  был  вынужден
отступиться.
     Мойна, которая понесла от мужа родила сына и вскоре после  того  умерла
Рейтамир назвал ребенка Картон, то есть _ропот волн_, ибо буря  унесла  отца
его Клессамора, считавшегося с тех пор  погибшим.  Картону  было  три  года,
когда Комхал, отеп Фингала, воюя против бриттов, захватил и сжег Балклуту, В
бою погиб Рейтамир, а Картона спасла  кормилица,  бежавшая  с  ним  в  глубь
страны бриттов. Возмужав, он решил отомстить  потомкам  Комхала  за  падение
Балклуты. Он вышел из Клайда на корабле и, достигши берегов Морвена,  сразил
двух воинов Фингала, пытавшихся задержать его.  Под  конец  он  был  убит  в
поединке отцом своим Клессамором, не знавшим, что перед ним -  сын.  История
эта составляет основу поэмы, начинающейся ночью накануне гибели Картона; то,
что произошло раньше, сообщается в виде вставного эпизода. Поэма обращена  к
Мальвине, дочери Тоскара.

     Повесть времен старинных! Деяния минувших лет!
     Ропот твоих потоков, о Лора, пробуждает память  о  прошлом.  Шум  твоих
лесов, Гармаллар, ласкает мой слух. Видишь ли ты, Мальвина, скалу,  покрытую
вереском? Три старые ели склоняются с  ее  чела,  узкий  дол  у  подошвы  ее
зеленеет; там на вершине горный цветок качает  головку  белую  под  вздохами
ветра. Одиноко стоит там чертополох, уронив  поседелую  бороду.  Два  камня,
вросшие в землю, вздымают мшистые головы. Горный олень  бежит  этого  места,
ибо виден ему  серый  призрак,  стоящий  на  страже,*  ибо  герои  лежат,  о
Мальвина, под скалою в узкой долине.

     * В те времена верили, что олени видят призраки умерших. И ныне,  когда
Животное вдруг останавливается без  видимой  причины,  простолюдины  думают,
будто ему привиделся дух мертвеца.

     Повесть времен старинных! Деяния минувших лет!
     Кто идет из страны чужеземцев, окружен многотысячной  ратью?  Солнечный
луч изливает потоки  света  пред  ним,  и  ветер  родных  холмов  кудри  его
развевает. Кончилась брань, и лицо  его  успокоилось.  Он  тих,  словно  луч
вечерний, глядящий сквозь тучу запада на долину безмолвную Коны. Кто он, как
не сын Комхала,** король, прославленный подвигами! С радостью он взирает  на
холмы свои и велит петь тысячей голосов: "Вы бежали с полей своих, вы,  сыны
далекой земли. Властитель мира восседает в чертоге и слышит о бегстве своего
народа. Он поднимает багровые очи гордыни и берется за меч своего  отца.  Вы
бежали с полей своих, сыны далекой земли".

     ** Фингал здесь возвращается из похода на римлян, воспетого Оссдаярм  в
поэме, которая находится в распоряжении переводчика.

     Так пели барды, когда вступали они в чертоги  Сельмы.  Тысяча  светочей
чужеземных * зажглась посреди многолюдного сборища. Пиршество началось, и  в
радости ночь проходит. "Где Клессамор ** благородный? -  сказал  златокудрый
Фингал. - Где же товарищ отца моего в дни моей радости?  Печально  и  мрачно
влачит он дни в гулкозвучной долине Лоры. Но, смотрите, он сходит  с  холма,
словно скакун в силе своей,, кому ветры полощут блестящую гриву  и  приносят
весть о товарищах.*** Благословенна будь душа Клессамора! Что так  долго  не
был он в Сельме?"

     * Вероятно, восковые свечи, которые часто упоминаются среди военной до-
бычи, захваченной в Римской провинции.
     ** Clessamh-mor - _могучие деяния_.
     *** Ты дал ли силу коню и облек шею его гривою?.. Он роет ногою землю и
восхищается силою.

                                                 Книга Иова [XXXIX, 19, 21].

           Словно конь застоялый, ячменем раскормленный в яслях,
           Привязь расторгнув, летит, поражая копытами поле;
           Пламенный, плавать обыкший в потоке широкотекущем,
           Пышет, голову кверху несет; вокруг рамен его мощных
           Грива играет; красой благородною сам он гордится;
           Быстро стопы его мчат к кобылицам и паствам знакомым.
                                             Гомер. Илиада, VI [506].

           Так-то, повод порвав, бежит от яслей, свободен
           Ставши, конь наконец и до чистого поля дорвавшись,
           ...на пастбище он в табун к кобылицам стремится;
           ...ржет, приподняв высоко затылок в гордыне,
           И по лопаткам его и по шее грива играет.
                                             Вергилий [Энеида, XI, 492].

     "Вернулся ли вождь во славе своей? - спросил Клессамор. - Такую ж хвалу
обретал Комхал в сражениях юности. Часто,  Карун  перейдя,,  мы  вступали  в
страну  чужеземцев;  не  возвращались  наши  мечи  необагренными  кровью,  и
забывали про радость властители мира.  Но  зачем  вспоминать  битвы  юности?
Седина коснулась моих волос. Длань отвыкла натягивать лук, и  под  силу  мне
только легкие копья. О если & вернулась ко мне та радость, что чувствовал я,
когда впервые деву узрел, белогрудую и синеокую дочь чужеземцев Мойну".****

     ****  Moina  -  _нежная  душой  и  телом_.  В  этой   поэме   гэльского
происхождения мы находим бриттские имена; это доказывает, что  древний  язык
всего острова был единым.

     "Поведай нам, - молвил Фингал могучий, - повесть  младых  твоих,  дней.
Горе, словно туча на солнце, душу мрачит Клессамора. Печальны, твои одинокие
думы на бреге ревущей Лоры. Дай  нам  услышать  о  скорбях  твоей  юности  и
сумраке нынешних дней".
     "Это случилось в дни мира, - сказал Клессамор  великий.  -  По  зыбучим
волнам на своем корабле пришел я к стенам и башням Балклуты.* Ветры  ревели,
надувая мои паруса, и воды Клуты ** приняли темногрудое  судно.  Три  дня  я
провел в чертогах Рейтамира и видел луч света, дочь его. Радость чаш  ходила
по кругу, и престарелый герой отдал мне деву прекрасную. Перси ее, как  пена
волны, а глаза, как ясные звезды; волосы черны, как крылья ворона,  нежна  и
благородна душа. Велика была любовь моя к Мойне, и сердце мое  изливалось  в
радости.

     * Balclutha, т. е. _город на Клайде_, вероятно, Alcluth Беды.
     ** Clutha или Cluath - гэльское имя реки Клайд, что  означает  _изгиб_,
соответственно извилистому течению этой реки. От Clutha произошло  латинское
ее название Glotta.

     Пришел сын чужеземца,  вождь,  любивший  белогрудую  Мойну.  Слова  его
громко звучали в чертоге, и часто он обнажал до половины свой меч.  "Где,  -
спросил он, - могучий Комхал, неугомонный скиталец  ***  вересковых  равнин?
Разве идет он с войском своим к Балклуте, что Клессамор так дерзок?"

     *** Слово, переданное здесь как  _неугомонный  скиталец_,  в  оригинале
Scuta, от чего произошло Scoti у римлян; это оскорбительная кличка,  которой
бритты прозвали кале донцев за постоянные набеги на их страну.

     "Незаемным огнем, о воин! - ответил я, - пылает моя душа.  Я  стою  без
страха средь тысяч, хотя  далеки  товарищи  храбрые.  Надменны  твои  слова,
чужеземец, ибо здесь одинок Клессамор. Но неспокоен  меч  на  моем  бедре  и
жаждет сверкать в руке. Не говори больше о Комхале, сын извилистой Клуты!"
     Воспрянула сила его гордыни. Мы бились, и он пал под моим мечом. Берега
Клуты огласились его падением, тысячи  копий  засверкали  вокруг.  Я  бился,
чужеземцы одолевали, я бросился в воды Клуты. Паруса  мои  белые  поднялись,
над волнами, я пустился в синее море.  Мойна  вышла  на  берег  и  в  слезах
обращала покрасневшие очи, ее темные кудри разлетались по ветру, и  слышался
мне ее плач. Много раз я пытался назад повернуть свой корабль, но  восточные
ветры меня  пересилили.  Никогда  с  той  поры  не  видал  я  ни  Клуты,  ни
темно-русой Мойны. Она умерла в Балклуте, ибо являлась мне тень  любимой.  Я
узнал ее, когда мглистой ночью она пронеслась вдоль журчащей Лоры; была  она
подобна новой луне, пробивающейся сквозь волны тумана,**** когда небо сыплет
снежные хлопья и мир безмолвен и мрачен".

     ****

                 Финикийка меж них с недавнею раной Дидона
                 В роще блуждает большой; как только витязь Троянский
                 Стал перед ней и признал ее, омраченную тенью, -
                 Так в новый месяц иной завидит иль полагает,
                 Что луну увидал, за дымкой встающую тучи.
                                           Вергилий [Энеида, VI, 450].

     "Воспойте, о барды, -  сказал  могучий  Фингал,  -  хвалу  несчастливой
Мойне.* Призовите  песнями  дух  ее  к  нам  на  холмы,  да  опочиет  она  с
прекрасными  девами  Морвена,  светилами  дней  минувших  и  утехой   героев
древности. Я видел стены Балклуты,** но они были разрушены, огонь прошел  по
чертогам и  глас  народа  умолк.  Прегражденная  павшими  стенами,  изменила
течение Клута. Чертополох одинокий раскачивал там головку, и мох насвистывал
ветру. Лисица выглядывала из окон, буйные травы, покрывшие стены, колыхались
вокруг ее головы. Опустело жилище  Мойны,  безмолвствует  дом  ее  праотцев.
Воспойте, барды, песню печали, оплачьте страну чужеземцев. Пали  они  раньше
нас, но настанет и наш черед. Зачем ты возводишь  чертог,  сын  быстролетних
дней? Сегодня ты смотришь с башен своих, но минут немногие годы - и ворвется
ветер пустыни; он завоет на опустелом дворе и засвищет вокруг полуистлевшего
щита твоего. Так пусть же врывается ветер  пустыни,  мы  славу  стяжаем  при
жизни. След десницы моей запечатлеется в битве, имя мое -  в  песне  бардов.
Воспойте же песню, пустите чашу по кругу, и  да  звучит  радость  в  чертоге
моем.  И  когда  придет  твой  конец,  светило  небесное,  -   если   придет
когда-нибудь твой конец, могучее солнце, если сиянье твое преходяще, подобно
Фингалу, - то переживет наша слава лучи твои".

     * В оригинале поэма называется Duan na nlaoi,  т.  е.  _Песнь  гимнов_,
вероятно, по причине множества лирических отступлений от темы, подобных этой
песне  Фингала.  Ирландские  историки  прославляли   Фингала   за   мудрость
установленных им законов,  поэтический  дар  и  умение  предвидеть  события.
О'Флаэрти доходит до того, что утверждает, будто  и  в  его  времена  законы
Фингала продолжали действовать.
     ** Пусть читатель сравнит это место с  тремя  последними  стихами  XIII
главы книги Исайи, где пророк предсказывает разрушение Вавилона.

     Так пел  Фингал  в  день  своей  радости.  Тысяча  бардов  его  сидели,
склонившись, и внимали голосу короля. Тот голос  подобен  был  звукам  арфы,
принесенным дыханьем весны. Дивны были мысли твои, о Фингал! Зачем  не  дана
Оссиану сила твоей души? Но ты высишься среди всех один,  отец  мой,  и  кто
может сравниться с владыкой Морвена?
     Ночь прошла в песнях, и утро  вернулось  в  радости.  Показались  седые
головы гор, и улыбнулся лазурный лик океана.  Белые  волны  сновались  вкруг
дальней скалы. Серый туман медленно поднимался над озером. В  образе  старца
двигался он вдоль тихой равнины.  Огромные  члены  не  шевелились,  ибо  дух
поддерживал его в воздухе. Достигнув чертога Сельмы,  он  пролился  кровавым
дождем.
     Один лишь король созерцал  это  ужасное  зрелище,  предвещавшее  гибель
народа его. Молча вошел он в чертог и копье отцовское взял. Кольчуга звенела
на его груди. Вкруг него собрались герои. Молча взирали они друг  на  друга,
примечая взгляды Фингаловы. На лике его они видели знаменье битвы, на  копье
его - гибель дружин. Тысячу щитов они  сразу  прияли,  они  обнажили  тысячу
мечей. Засверкал чертог Сельмы, раздалось бряцанье оружия. Завыли серые  псы
на дворе. Немы уста могучих  вождей.  Все  взирали  на  короля,  копья  свои
приподняв.
     "Сыны Морвена, - начал король, - не время теперь наполнять  чаши.  Близ
нас сгущается битва, и смерть над страною нависла. Некий дух, друг Фингалов,
остерегает нас от врага. С берегов мрачно-бурного  моря?  идут  к  нам  сыны
чужеземцев, ибо с водной пучины явился сей грозный знак  опасности  Морвену.
Пусть каждый возьмет копье свое тяжкое, каждый отцовским мечом  препояшется.
Пусть темный шлем накроет голову каждому,  и  кольчуга  сверкнет  на  каждой
груди. Битва сбирается, словно буря, и вы скоро услышите рыкание смерти".*

     *

          Каждый потщися и дрот изострить свой, и щит уготовить...
                                                 Гомер [Илиада], II, 382.

                               Пусть каждый
                    Наденет адамантовый доспех,
                    Надвинет шлеи и крепко щит округлый
                    Перед собой сожмет иль над собой,
                    Затем что, мыслю я, не мелкий дождик,
                    Но град горящих стрел на нас падет.
                                      Мильтон [Потерянный рай, VI, 541].

     Герой устремился на брань перед войском своим, словно туча перед грядою
воздушных огней, когда они разливаются по небу ночному и мореходы  предвидят
бурю. На вересковой вершине Коны стояли они. Белогрудые девы  смотрели,  как
высились воины, подобные деревам, и, предвидя смерть своих юношей, в  страхе
озирались на море. Белые волны казались им парусами далекими, и слезы  текли
по их щекам.
     Встало солнце над морем, и мы корабли вдалеке увидали. Они надвинулись,
словно морской туман, и извергли на берег юных своих  ратоборцев.  Меж  ними
стоял их вождь, как олень среди стада. Щит  его  обит  золотом,  и  величаво
ступал властитель копий. Он двигался к Сельме, за ним - его тысячи.
     "Поди с песнею мира, - молвил Фингал, - поди, Уллин,  к  королю  мечей.
Скажи ему, что могучи мы в битве и неисчислимы тени врагов наших. Но  славны
те, кто в чертогах моих пировал! Они показывают  в  дальних  странах  оружие
моих праотцев,** сыны чужеземцев  дивятся  и  благословляют  друзей  племени
Морвена, ибо слава наших имен далеко простерлась и властители мира  трепещут
среди своего народа".

     ** У древних шотландцев был обычай меняться оружием со своими  гостями,
и это оружие долго сохранялось в  разных  семействах  как  памятник  дружбы,
существовавшей между их предками.

     Уллин пошел с песнею. Фингал на копье оперся, он видел врага могучего в
бранных доспехах и благословил чужеземца.
     "Сколь величаво ты шествуешь, сын океана!  -  молвил  король  лесистого
Морвена. - Меч на бедре твоем - луч могущества, копье  твое  -  ель,  что  с
бурями спорит. Изменчивый лик луны не шире щита  твоего.  Румяно  лицо  твое
юное, вьются мягкие кудри. Но  это  дерево  может  пасть,  и  память  о  нем
погибнет. Дочь далекой земли будет в тоске смотреть на  зыбучее  море;  дети
скажут: "Мы видим корабль, может быть, то король Балклуты".  Слезы  польются
из глаз их матери. Думы ее будут о том, кто почиет в Морвене".
     Так говорил король, а Уллин меж  тем  пришел  к  могучему  Картону;  юн
опустил пред ним на землю копье и запел песнь мира.
     "Явись на пиру Фингала, о Картон, пришелец с бурного моря, раздели  пир
короля  или  копье  войны  подними.  Неисчислимы  тени  наших   врагов,   но
прославлены друзья Морвена.
     Взгляни на это поле, Картон, много на нем вздымается зеленых  холмов  с
мшистыми камнями и шуршащей травой - это  могилы  врагов  Фингаловых,  сынов
зыбучего моря".
     "Говоришь ли  ты  слабому  воину,  бард  лесистого  Морвена?  -  Картон
спросил. - Разве мое лицо бледнеет от страха,  сын  миротворных  песен?  Так
зачем же ты мнишь помрачить мою душу былью  о  павших?  Рука  моя  в  битвах
окрепла, слава моя далеко простерлась. Поди к слабосильным бойцам, их  проси
покориться Фингалу. Разве не  видел  я  павшей  Балклуты?  Так  стану  ли  я
пировать с сыном Комхала, с сыном того, кто спалил чертог моего отца?  Молод
я был и не  знал,  почему  юные  девы  рыдали.  Дыма  столпы,  превыше  стен
поднимаясь, веселили мой взор. Часто я озирался, и мне весело было смотреть,
как наши друзья по холмам убегали. Но когда пришли годы юности, я увидел мох
на моих поверженных стенах; со  вздохом  встречал  я  утро  и  слезами  ночь
провожал. "Ужели я не сражусь с детьми моих супостатов?"  -  так  говорил  я
себе. И я буду сражаться, о бард, я чувствую силу души своей".
     Окружили героя его ратоборцы и вдруг обнажили блистающие мечи. Он стоял
среди них, как столп огня, слезы застыли в его глазах, потому что он думал о
павшей Балклуте, и воспрянула стесненная гордость его души. Искоса  взглянул
он на холм, где сверкали оружием наши герои; копье сотряслось в деснице его,
и, вперед наклонясь, он, казалось, грозил королю.
     "Пойду ли я сразиться с  вождем?  -  молвил  Фингал  в  душе  своей.  -
Остановлю ли его посредине пути, прежде чем слава его поднимется? Но будущий
бард тогда, видя  могилу  Картона,  скажет:  "Окружали  Фингала  тысячи  его
ратников, когда пал благородный  Картон".  Нет,  бард  времен  грядущих,  не
умалить тебе славы Фингаловой. Герои мои сразятся с юношей, а Фингал  станет
смотреть на битву. Если он победит, тогда устремлюсь я  в  силе  своей,  как
ревущий поток Коны.
     Кто из моих героев хочет встретить сына бурного моря? Много воинов  его
на бреге, и сильно копье его ясенное".
     Катул * восстал в силе своей, сын могучего Лормара; за  вождем  следуют
триста юношей - племя  его  родимых  потоков.**  Слаба  десница  его  против
Картона, - он пал, и герои его бежали.

     * Cath-'huil - _око битвы_.
     ** Это место показывает, что кланы существовали еще во времена Фингала,
хотя основа у них была иная, чей у современных кланов на севере Шотландии.

     Коннал  ***  сызнова  начал  битву,  но  сломилось  копье  его  тяжкое;
связанный, лежал он на поле, а Картон гнал его рать.

     *** Мудрость и доблесть этого Коннала прославлены в древней поэзии.  На
севере еще существует небольшое племя, утверждающее, что происходит от него.

     "Клессамор, - спросил король Морвена,* - где копье силы  твоей?  Можешь
ли ты взирать, как у потока Лоры связан Коннал, твой друг? Восстань в сиянии
стали своей,  о  друг  Комхала.  Да  познает  Балклуты  юноша  силу  племени
Морвена".

     * Фингал не ведал тогда, что Картон - сын Клессамора.

     И восстал он в мощи стали своей, потрясая седыми кудрями. Вздел он  щит
и устремился вперед, исполненный доблестной гордости.
     Картон, стоя на вересковой скале, увидал, что герой приближается.  Было
любо ему смотреть на грозную радость лица его, на  силу,  увенчанную  седыми
кудрями. "Подниму ли копье свое, - сказал он,  -  что  поражает  врага  лишь
единожды? Или сл