ербурга и пары-тройки больших  городов,
госпиталей нигде не было - как не было нигде сиротских домов, кроме  Пе-
тербурга. Академии имелись только в Москве и Киеве...
   История сохранила память о самоотверженной деятельности вятского вое-
воды Чаадаева, который попытался добросовестно выполнить очередной  указ
и основать хотя бы школу. Нашел даже учителей и комнату, остановка  была
за малым - полным отсутствием учеников. Воевода  применил  типичные  для
той эпохи методы - разослал по уезду солдат, те наловили достаточное ко-
личество подходящих по возрасту подростков. Естественно, при  первом  же
удобном случае ученики разбежались. Воевода махнул рукой на сие "просве-
тительское предприятие" и не только не завел академии, но и школ  больше
не открывал (должно быть, прекрасно понимал, что в Вятском уезде  кадров
для академии и с драгунами не разыщешь).
   Столь мелочная регламентация привела к тому, что чиновники на  местах
вообще перестали проявлять инициативу, в любой мелочи требуя  инструкций
Петра. Соликамский воевода доносил сенату, что местная тюрьма  пришла  в
жалкое состояние: "тюремный острог и избы весьма  прогнили  и  стоят  на
подпорах, так что арестанты того и гляди разбегутся" - и просил царского
именного разрешения на ремонт. Однако его перещеголял московский  губер-
натор, который не осмелился без царского указа... починить снесенную па-
водком деревянную мостовую...
   Начитавшись Лейбница, Петр учредил  коллегии  -  нечто  вроде  минис-
терств. Увы, механизм работал вовсе не так, как Лейбницу  представлялось
в Европах... С.М. Соловьев пишет: "Колеса в новых машинах не пошли хоро-
шо; вместо того, чтобы приводить друг друга в движение, они  иногда  за-
цеплялись друг за друга и мешали общему движению".
   Характернейший пример - случай с финансовой коллегией. Ее  нормальная
работа зависела от своевременной присылки из губерний отчетности. Распо-
ряжение об этом было сделано в 1718 г. - губернии никак не отреагировали
и не единой бумажки не прислали. В 1719 г. им вновь напомнили о  необхо-
димости сдать отчеты - и вновь молчание.
   По губерниям помчались гвардейцы с приказом "сковать за ноги и на шею
положить цепь, и в приказе держать, покамест не изготовят все нужные ве-
домости". Не помогло. Гвардейцы дружно доносили, что одни губернаторы  и
воеводы еще не кончили составлять отчетность, "а другие ничего и не учи-
нили". В Азовской губернии подпоручик Селиванов попробовал было посадить
под арест волокитящих чиновников, но они "силою" вырвались из-под карау-
ла и разбежались... Шел 1721 г., а с мест не поступило ни единого  отче-
та, в центре представления не имели о доходах и расходах провинции.
   Чтобы навести порядок, Петр пошел по избитому пути, блестяще высмеян-
ному Паркинсоном, - раздул штаты. В довесок к коллегиям  были  учреждены
"министерские консилин". И началось...
   Коллегии были подчинены сенату, но начальники трех важнейших -  воен-
ной, морской и иностранной - сами были членами как сената, так и "минис-
терских консилий". А потому сносились с царем, минуя сенат. По определе-
нию П.Н. Милюкова, "между тремя инстанциями  центрального  управления  -
консилией министров, сенатом и коллегиями - не существовало  правильного
иерархического отношения: власть учредительная, законодательная и испол-
нительная беспорядочным образом мешались в каждой из них".
   Петр, по сохранившимся сведениям, стал разрабатывать проект новой бю-
рократической конторы, которая исправит положение, но умер, не успев ро-
дить очередного монстра...
   Положение усугублялось еще и дефицитом на местах мало-мальски  подго-
товленных людей. Дошло до того, что провинциальное начальство силком от-
нимало друг у друга грамотеев. Известна анекдотичная (но рядовая)  исто-
рия о том, как камерир Калужской провинции* послал людей и форменным об-
разом взял в плен подьячего с писцом, служивших в воеводской канцелярии.
Воевода стал слезно просить, чтобы камерир хоть писца-то вернул, но  тот
встретил воеводского посланца "с неподобною бранью,  кричал  на  него  и
грозил, что ежели кто писца возьмет, того он, камерир,  шпагою  насквозь
просадит". Воевода, оставшись без грамотеев вовсе, не сдался и отрядил к
камериру "военную силу" - оказавшихся под рукой капитана Тюнина  и  рей-
тарского сына Анненкова. Однако бравый финансист отбил и эту атаку.  Ка-
питан Тюнин жаловался воеводе: "Оный камерир говорил мне, чтобы я впредь
за этим подьячим не ходил, а ежели опять приду, то обесчещен  буду;  Ан-
ненкову же говорил: ежели ты для взятья оного подьячего  опять  придешь,
то я тебя буду бить батожьем по спине и по брюху, да еще возьму дубину и
руки-ноги тебе переломаю".
   * Камерир - начальник финансового управления провинции; подчинялся не
местному воеводе, а столице, что усугубляло неразбериху в делах.
   Местные власти вдобавок ко всему, как уже говорилось  выше,  подчиня-
лись разным центральным ведомствам, а потому архивы  полны  документами,
живописующими, как "воевода обругал в присутствии площадными словами ка-
мерира", "камерир дерзнул бесчестить побоями воеводу", "воевода и  каме-
рир били смертным боем земского комиссара". Впрочем, мода расходилась из
столицы - "в сенате подканцлер Шафиров бранил вором обер-прокурора Скор-
някова-Писарева".
   В Муромской провинции местный священник  отважился  подписать  свиде-
тельство, что избитый  земским  комиссаром  крестьянин  умер  не  "своей
смертью", а от побоев. Комиссар нагрянул к попу во двор с командой,  об-
наружил, что тот не платил три года налог на баню, - и неделю держал под
арестом. Освободился бедный попище лишь после того, как пообещал в  виде
взятки стог сена. Комиссар его, однако, засадил вновь - в свинарник, по-
лураздев, и "морил студеной смертью трое суток". Выбив неуплаченные  на-
логи, выпустил, но расписки не дал - мало того, средь бела дня  унес  со
двора у попа трех породистых гусей. Легко догадаться, как  обращались  с
"простым" народом, если этакие измывательства над лицами духовными  схо-
дили с рук...
   При этом нужно добавить, что "задержки зарплаты" петровского  времени
способны были ужаснуть даже нынешних отощавших врачей с учителями... Ар-
хангельские приказные люди жаловались в 1720 г., что им  еще  не  выдано
жалованье за... 1717! Доходило до того, что крестьяне сами, видя  жалкое
положение чиновников, приносили им кто  пшенички,  кто  копеечку.  Когда
фискалы сцапали подьячего одной из губерний за взятку, на защиту бедола-
ги встали крестьяне и простодушно объяснили, что  они  "своим  желанием"
дали тому денег, а то бы с голоду помер...
   Даже столь важная персона, как обер-секретарь сената Щукин, бил челом
Петру: "не получая содержания, изжив свое малое именьице, пришел в край-
нюю нищету и мизер". Вдобавок, за два с лишним  столетия  до  сталинских
займов, всех поголовно чиновников обязывали отдавать часть жалованья "на
нужды государства".
   В 1726 г. Екатерина I,  понимая,  что  на  выплату  жалованья  гсусу-
дарственным служащим в казне  нет  денег,  вынуждена  была...  узаконить
взятки. Жалованье отныне выплачивали  только  президентам  коллегий,  "а
приказным людям не давать, а довольствоваться им  от  дела  по  прежнему
обыкновению от челобитчиков, кто что даст по своей воле, понеже и  напе-
ред того им жалованья не бывало, а пропитание и без жалованья имели".
   О деятельности судебных учреждений при Петре не хватает духу  расска-
зывать подробно. Опишу лишь одно-единственное (в общем, рядовое для того
времени) дело.
   В 1703 г. крестьяне Новодевичьего монастыря убили крепостного - чело-
века соседнего, кашинского, помещика Кисловского. Возбудили  дело.  Пос-
ланного для ареста и розыска солдата крестьяне встретили "всей  волостью
с дубьем", и служивый ретировался, прихватив попавшегося под руку мужич-
ка Ивана Дворникова. В губернской канцелярии Дворникова немного подержа-
ли и по недостатку улик выпустили, благо сам истец в то  время  как  раз
поступал на военную службу и в суд не ходил.
   Прошло семнадцать лет. Кисловский, дослужившись до поручика и получив
отпуск, вернулся в имение - и вновь  возбудил  дело  против  Дворникова.
Дворникова опять посадили - и он провел в ожидании рассмотрения дела два
года за решеткой. Впрочем, сидел он своеобразно - поскольку денег на его
содержание не отпускалось, сторожа каждое утро в течение этих  двух  лет
отпускали своего узника в город - собирать милостыню  или  подрабатывать
по мелочам. За решеткой бедолага только ночевал.
   На третий год какой-то шутник сдуру наплел Дворникову, что того соби-
раются отправить в Преображенский приказ (заведение, дублировавшее  жут-
кую Тайную канцелярию). Дворников с перепугу сбежал, приписался к  Ново-
девичьему монастырю, где его и застала первая петровская "ревизия" - пе-
репись податного населения. Кисловский, узнав, где обретается  ответчик,
послал  бумагу  в  монастырь  (по   тогдашним   правилам   монастырского
крестьянина нельзя было так просто взять с монастырских земель, если де-
ло было чисто уголовным). Монахи посадили Дворникова  под  замок,  через
неделю пришли к выводу, что дело подсудно не им, а светскому суду.
   Дворникова под конвоем отправили в кашинскую "судных и розыскных  дел
канцелярию". Пока конвой добирался туда с арестантом, канцелярию  ликви-
дировали очередным высочайшим указом.
   Вернули в монастырь. Потом повели к земскому комиссару, но  тот  зая-
вил, что преступление совершено не на его территории. После долгой пере-
писки Дворникова отвезли в Углич, на допросе, как водится, стали пытать,
отчего он умер в ноябре 1723-го. Кисловский, однако, продолжал дело про-
тив монастыря, требуя с того, как с хозяина Дворникова,  денежного  воз-
награждения за случившееся двадцать пять лет назад убийство его крепост-
ного (к которому, очень может быть, Дворников был и непричастен). Только
через двадцать семь лет, в 1730 г., Кисловский, ставший к  тому  времени
майором, получил бумагу, что дело решено в его пользу, но получил ли  он
свои денежки, неизвестно...
   С одной стороны, судьи, как и прочие чиновники, были до предела запу-
ганы потоком указов и атмосферой всеобщего страха. Историк областных ре-
форм Петра М.Н. Богословский пишет: "Возможно ли правосудие там, где суд
лишен твердости и уверенности в своих действиях? Где каждый состоявшийся
приговор может быть тотчас же изменен, где сам судья произносит приговор
неуверенным голосом? Судья того времени  действовал  с  той  же  нетвер-
достью, с какой действует человек, которому никто не верит. Ему не вери-
ло общество, которое он судил: оно не видело правды в его  приговорах  и
искало ее выше; ему не верила власть, которая его  поставила:  она  боя-
лась, хватит ли у судьи сил справиться с доверенным ему делом. Кончалось
тем, что менее всего судья стал верить в самого себя, и вот  почему  он,
опасаясь всяких апелляций и ревизий, предпочитал,  принимая  челобитную,
не давать ей никакого дальнейшего движения. Посмотрите любую вязку  дел,
оставшихся от судебных учреждений Петра: значительно большая  часть  су-
дебных дел, в ней находящихся, не окончена, и на многих из них вы видите
надпись, сделанную уже в царствование Екатерины II: "передать в архив  к
вечному забвению".
   С другой же, судьи вносили свою лепту в царившее  повсеместно  проти-
востояние всех  и  всяческих  властей.  Подробно  об  этом  рассказывает
опять-таки Богословский. Читая, не знаешь, смеяться или плакать -  право
же, нынешние неурядицы кажутся детскими играми...
   "В Переяславле-Залесском воевода по прибытии к  месту  службы  нового
судьи пригласил его принести положенную присягу, а судья обиделся на это
и велел ответить, что он к присяге не пойдет, потому что не признает  за
воеводой никакого права приводить к присяге его, судью. Владимирский во-
евода доносил на владимирского судью, что он в делах  чинит  волокиту  и
продолжение, а его, воеводу, не слушает и впредь слушать  не  хочет,  не
только не сообщает воеводе ничего о ходе судебных дел, но и отказывается
сообщить ему инструкцию (т.е.  очередные  рассылаемые  на  места  прави-
тельственные указы - А.Б.) Владимирский судья, в свою очередь, жаловался
на вмешательство воеводы  в  судебные  дела.  Архангельский  судья,  как
только прибыл на место службы, начал перебранку  с  вице-губернатором  и
грозил ему, что "будет сидеть на его месте". Великолуцкий воевода  отка-
зался дать помещение судье, отобрал у него команду  драгун,  назначенную
для ловли разбойников, сам разбирал судебные дела, а челобитчиков, кото-
рые обращались не к нему, а к судье, "устращивал". Новгородский  воевода
Поссорился с судьей, и воевода отказался отвести помещение  для  суда  и
тюрьмы, за теснотой помещения пришлось  остановить  судопроизводство,  и
многие колодники, как донес суд, "помирали от духоты". Когда  юстиц-кол-
легия прислала воеводе указ дать суду помещение, воевода  медлил  испол-
нить это, и только спустя порядочное время известил судью, что он  может
со своими асессорами перебраться на старый воеводский двор. Судья  утром
на другой день пришел на службу по новому адресу, но у ворот ему прегра-
дил дорогу часовой с ружьем, который объявил судье, что воевода "не  ве-
лел судье иметь канцелярию на этом дворе". Воевода не  только  не  давал
суду помещения, он еще строго запретил ратуше посылать в суд  какие-либо
справки и преследовал тех из обывателей, что обращались в суд; у посадс-
кого Щеколдина (свободного человека! - А.Б.) схватили жену и по распоря-
жению воеводы посадили в тюрьму за то, что посадский жаловался в суд.  А
посадского Попова жестоко избил тростью по голове камерир  за  такое  же
"преступление". Угличский воевода отвел судье такое помещение,  что  тот
только руками развел: "Только изба одна, и та вся гнила, и кровля разва-
лилась, и течь от дождя великая, и в окошках рам нет", подьячих же  вое-
вода прислал таких, что судья не знал, как от них избавиться, потому что
они были всегда беспросыпно пьяны и никаких дел делать не могли.  И  так
было всюду. Всюду, по словам одного указа юстиц-коллегии, местные  влас-
ти, забыв веление генерального регламента быть всем властям меж собой  в
единении и "чинить друг другу вспоможение, "с яростью и презрением тщат-
ся" уничтожить одна сделанное другой".
   На стенах присутственных мест в это время висел повсюду  указ  Петра,
повелевавший судьям защищать "бедных людей, вдов и  сирот  безгласных  и
беспомощных, которым сам его царское величество всемилосердным защитите-
лем есть и взыскателем обид их напрасных"... Помимо всего прочего,  Петр
еще и создатель системы государственного лицемерия,  когда  декларирова-
лось одно, а делалось другое. Предшественники  Петра,  не  свободные  от
жестокости и взяточничества, все же не жили "двойной моралью" - у них на
стенах не висело всевозможных утопически-лицемерных казенных бумаг, пол-
ностью противоречащих тому, что в данном помещении творилось.
   Знаменитый крестьянский мыслитель Посошков, живший во времена  Петра,
оставил интереснейшие записки. О суде он,  в  частности,  сообщает,  что
состояние суда в России "зазорно": "не только у иностранцев-христиан, но
и у басурман суд чинят праведно, а у нас вера святая, благочестивая и на
всем свете славная, а судебная расправа никуда не годная; какие его  им-
ператорского величества указы ни состоятся, все ни во что обращаются,  и
всяк по своему обычаю делает..."
   Юстиц-коллегия, тогдашнее министерство юстиции, плакалась сенату, что
подчиненные ей суды даже не платят наложенных на них за волокиту  колле-
гией штрафов. И в полном соответствии с повседневной  практикой  просила
"послать по судам расторопных гвардейцев, дабы  понуждали  судей  скорее
делать дело".
   Неудивительно, что и с самим "министерством юстиции" обращались порой
вовсе уж пренебрежительно. Однажды рядовой фискал по фамилии  Косой,  на
что-то рассердившись, "с изменившимся лицом и с криком  великим  прибли-
зился к президентскому (т.е. министра юстиции! - А.Б.) столу и, ударяя в
стол рукой, говорил, что онде не послушен будет никакому суду до  прибы-
тия его царского величества".
   В другой раз секретарь губернской канцелярии (то есть  чин,  согласно
табели о рангах приравненный к поручику - А.Б.) узнал, что некий посадс-
кий пошел в юстицколлегию, чтобы принести жалобу на действия этой  самой
канцелярии. Недолго думая, секретарь послал драгун, и те с матами да ру-
коприкладством уволокли жалобщика из приемной министерства юстиции, сор-
вав заседание коллегии...
   Что уж тогда удивляться общепринятой практике, когда посыльных из су-
да в деревнях встречали "с дубьем, с цепами  и  кольями  заостренными  и
шестами железными". Даже незнатные юнцы-недоросли, поддавшись общему на-
строению, нахальничали сверх меры.  Когда  к  "школьнику  математической
школы навигацких наук" Зиновьеву явился подьячий с солдатами, чтобы  от-
вести его в суд для дачи свидетельских показаний (брат школяра,  драгун,
обвинялся в разбое и грабеже), юный навигатор схватил полено и, умело им
действуя, вышвырнул пришедших во двор. В суд его доставили, лишь  вытре-
бовав военное подкрепление...
   И, наконец, именно Петр выдвинул тезис, что признание - царица  дока-
зательств... Нет нужды подробно рассказывать, с какой готовностью  ухва-
тились за этот тезис через двести лет товарищи чекисты и в каких масшта-
бах его применяли...
   Наконец, никак нельзя обойти вниманием петровские законы "о единонас-
ледии" и "о порядке престолонаследования".
   "Закон о единонаследии", механически выдернутый из западноевропейско-
го законодательства, заключался в следующем: помещик, имевший  несколько
сыновей, мог отныне завещать все свое недвижимое имущество кому-то одно-
му (не обязательно старшему, по своему выбору). Если он умирал без заве-
щания, вся недвижимость переходила к старшему  сыну.  Впрочем,  касалось
это не только помещиков, но и "всех подданных, какого чина и достоинства
оные ни есть". Намерения, а первый взгляд, были самые благие: во-первых,
не дробить имущество до бесконечности, вовторых, заставить  "обделенных"
поступать на службу, идти в торговлю, в частное  предпринимательство,  в
искусство.
   Однако, как с роковым постоянством  случалось  со  всеми  петровскими
новшествами, красиво выглядевшие на бумаге идеи при практическом претво-
рении их в жизнь превратились в источник  неразберихи,  вражды,  сломали
многие судьбы. Вполне естественно, помещики, внезапно оказавшиеся  перед
необходимостью делить своих детей на "богатых" и "нищих", всеми способа-
ми старались обойти закон:  продавали  часть  деревень,  чтобы  оставить
деньги "обделенным", с помощью клятвы на иконе обязывали "единонаследни-
ка" выплатить остальным их долю деньгами - что полностью подрывало  идею
"недробления". В докладе, поданном в 1730 г.  Сенатом  императрице  Анне
Иоанновне. указывалось, что этот закон "вызывает среди членов дворянских
семей ненависти и ссоры и продолжительные тяжбы с великим для обеих сто-
рон убытком и разорением, и небезызвестно есть, что не  токмо  некоторые
родные братья и ближние родственники враждуют между собою,  но  и  отцов
дети побивают до смерти". Стремясь обеспечить младших,  отцы  распродают
движимый инвентарь в их пользу, оставляя иногда наследнику деревни и хо-
зяйства "без лошадей, скота, орудий и семян, отчего как наследники,  так
и кадеты ("обделенные" - А.Б.) в разорение приходят". Сенаторы  доклады-
вали: "Пункты об единонаследии,  как  необыкновенные  сему  государству,
приводят к превеликим затруднениям в делах".
   Более того, все продекларированные благие  намерения  насчет  свободы
"определяться в ремесла, торговлю и искусства" так и остались на бумаге.
"Хотя и определено по тем пунктам, дабы те, которые деревням не  наслед-
ники, искали бы себе хлеба службой, учением, торгами и прочим,  но  того
самим действием не исполняется, ибо все шляхетские дети, как наследники,
так и кадеты, беру