уда.
     Верховным арбитром в богословских спорах, как заведено на Московии, стал великий князь Иван III. С одной стороны, Иосиф Волоцкий возглашал божественную природу царя, который только естеством подобен человеку, "властию же сана яко от Бога". Волоцкий призывал подчиняться великому князю и выполнять его волю, "как если бы Господу работали, а не человеку". Нил же Сорский неуважительно полагал, что у великого князя душа такая же, как и у всех людей, и спасать ее надо, как и всем.
     Но и в проповеди Нила Сорского было нечто очень полезное. Нил Сорский и другие нестяжатели ничего не имели против отнятия земель и другого имущества у монастырей и передачи их государству. Это было так привлекательно, что Иван был готов уже поддержать нестяжателей на церковном Соборе 1503 года.
     И тогда иосифляне двинулись на Москву. Не в переносном - в прямом смысле слова. При жесточайшем подчинении низших высшим в системе иосифлян им было нетрудно собрать буквально десятки тысяч людей, многие из которых даже не очень понимали, что происходит. Непрерывно анафемствуя и проклиная Ивана III, полчища иосифлян двигались к Москве, на церковный Собор.
     Когда Иван III узнал об этом, он страшно разгневался.
     Зная характер великого князя Ивана, можно быть уверенным - иосифлянам не сносить головы. Речь шла уже не об отнятии монастырей, о самой жизни тех, кто покусился изрыгнуть хулу на священную особу.
     Но там гнев обратился против пожилого уже князя.
     С Иваном случился удар, а говоря современным языком - инсульт. Отнялась вся правая половина тела: правая рука, правая нога, правый глаз, правое ухо. Естественно, и сам Иван, и его современники истолковали удар однозначно - как Божью кару. Царская длань, уже занесенная над иосифлянами, опустилась, не ударив.
     Нестяжатели, конечно же, никуда не исчезли, но и выше уже не поднялись.
     Учение нестяжателей обсуждалось на церковном Соборе 1531 года и было там осуждено - не было больше у них высочайшего покровителя. С тех пор оно считалось еретическим, но после смерти Нила Сорского учение об отнятии у церкви земель подробно обосновал Вассиан Патрикеев.
     Многие идеи нестяжателей использовал духовник Ивана IV Сильвестр, а уж для еретиков второй половины XVI века (Артемия, Феодосия Косого и других) нестяжательство оказалось очень ценной идейной подпоркой.
     Наивно, конечно, считать, что прими тогда, в 1503 году, Иван III сторону нестяжателей и все волшебно изменилось бы, что и московское православие, и вся Московская Русь изменились бы до неузнаваемости. Но тогда, на рубеже XV и XVI веков. Московская Русь могла сделать шаг в сторону европейского пути развития. И не сделала. От одного шага, конечно, изменилось бы не все абсолютно, но все же московское православие утратило хотя бы часть своего северо-восточного облика.
     Принятие идеи "молись и трудись, тогда спасешь душу" означало бы, что рядовой человек не передает кому-то свои проблемы, а решает их сам.
     А если мы о ересях... В конце концов, не лично Господь Бог объявил ересью учение нестяжателей. Это сделали люди, и не самые лучшие люди. Сам Господь не явился в столпах пламени и в грохоте и не объявил громовым голосом, что Он Сам почитает за истину. И потому я позволю себе усомниться, что в этом споре еретиками были именно нестяжатели.
     Может быть, пора говорить всерьез об "ереси иосифлян"?

Мифотворчество Московии

     Любое государство нуждается в обосновании своих претензий. Хотя бы тем, что оно - очень большое и сильное. Как писалось в официальных заявлениях Российской империи второй половины XIX века: "Для решения спорных вопросов между Российской империей и Британией, а также стремясь к дальнейшему расширению пределов Империи, ..войска вступили в пределы Кокандского ханства...".
     Конечно же, Московское государство нуждалось в обосновании своих претензий. За отсутствием реальных прав на земли всех русских и оснований для надувания щек приходилось эти основания выдумывать.
     Ранние версии Большого московского мифа по неизбежности отличались от более поздних. Единственными частями этого мифа, сохранившимися во всей красе, являются архаичные представления о племенном единстве славян и их обязанности подчиняться Москве. И, конечно же, представление об особой роли Руси-Московии в мире, ее исключительности и превосходстве над прочими землями. Остальные составляющие мифа были отброшены позже, как не соответствующие никаким сведениям о мире и не способные выдержать хотя бы самую робкую критику.
     Но в XVI веке, тем более - в глухом и диковатом захолустье, совсем не обязательны были осмысленные аргументы, имеющие своим основанием науку; не было нужно вообще никакое рациональное осмысление реальности. В основу тогдашнего БММ оказались положены две нехитрые истории: о происхождении Ивана Грозного от императора Римской империи Августа и о невероятной древности христианства на Руси, в том числе - в Московии.
     На рубеже XV - XVI веков в Московии род Рюрика начали выводить из Римской империи, считая его потомком императора Августа. На встрече с польскими послами Иван Грозный вполне серьезно, даже с законной гордостью поминал, что его род идет от "сродника Августа-кесаря". История не сохранила свидетельств того, как отреагировали поляки.
     Вообще-то, послу не пристало веселиться, услышав, что уважаемый монарх, с которым ведутся переговоры, - прямой потомок Небесного Бегемота или что он брат Солнца и Луны.
     В конце концов, умение управлять мышцами лица входит в число качеств, необходимых для дипломата. Послы европейских держав сохраняли зверскую серьезность, ведя переговоры с турецким султаном - братом Солнца и Луны и с вождем африканского племени кано, потомком очень большого, истинно небесного бегемота. Общаясь с Иваном IV, царем московским, польские послы, наверное, тоже не позволили себе усомниться в сообщаемых сведениях. Веселиться они начали, наверное, если и не в Кракове, то уж, по крайней мере, не раньше, чем вернулись на свое подворье в Москве.

Неслыханная древность русского христианства

     Этот миф еще красочнее Ивана Грозного, происходящего от Августа. Миф о том, что побывал, тоже в евангельские времена, на Руси Андрей Первозванный. По одним версиям легенды (более достоверным), побывал он в греческих городах Причерноморья: Карикинтии и Пантикапее. По другим, уже вполне фантастическим версиям, он побывал и в Киеве... Вернее, на том месте, где стоял Киев.
     И что Андрей Первозванный предсказал возникновение могучего христианского государства на Восточно-Европейской равнине. Легенда обрастала подробностями. Известны несколько ее версий, по большей части совершенно фантастичных.
     Принимая послов от папы римского, Иван Грозный говорил им, и тоже вполне серьезно: "Мы с самого основания христианской церкви приняли христианскую веру, когда брат Апостола Андрей пришел в наши земли.., а когда Владимир обратился к вере, религия была распространена еще шире" (Новиков М. Н. Христианизация Киевской Руси: методологический аспект. М., 1991. С. 35).
     Рим гордился древностью своего христианства. В Рим веру принес апостол Петр, лично видевший Христа в евангельские времена. I век по Рождеству Христову считался официальной датой христианизации Рима. Сомнительная легенда про пришествие Андрея Первозванного как бы уравнивала Москву с Римом.., да и с Константинополем.
     Легенда заставляла учащенно биться сердца и выпячивать грудь: ведь если принимать всерьез легенду, то православная церковь в Московском государстве идет с апостольских времен и у ее первоистоков стоит фигура не менее значимая, чем апостол Петр. Русские приобщились к христианству в то же время, что Римская империя, и независимо от нее. Ни Рим, ни Константинополь не имеют права первенства, и не от них шла христианизация Руси, а непосредственно от апостолов.
     Есть в этом очень пикантная деталь, имеющая прямое отношение к теме книги. В конце концов, по легенде Андрей Первозванный вовсе не добирался в своем странствовании до Москвы и произносил свое пророчество с гор над Днепром. Там, где сейчас стоит Киев. Возникает элементарный, прямо-таки детский вопрос: а почему, собственно, в пророчестве речь идет именно о Московии? Почему "могучее христианское государство" - это не Киевско-Новгородская Русь? Не Новгородская республика? Не Великое княжество Литовское, наконец? Действительно, какие основания у московитов считать, что пророчество имеет к ним хотя бы малейшее отношение?
     Единственный вывод, который я в состоянии сделать: в Московии так убеждены, что Москва - не то чтобы единственно правильный, а попросту единственно возможный наследник Киева, что с легкостью необычайной считала своим все, что происходило в Киеве. Вопрос, который я только что задал, по-видимому, просто не приходил и даже не мог прийти в голову московиту. Преемственность по оси "Киев-Москва" была очевидной, сама мысль о преемственности от Древней Руси Новгорода и Великого княжества Литовского была дикой, неприличной, а возможно, отдавала и религиозным кощунством.
     Киев и Новгород, даже Владимир и Суздаль прекрасно осознавали, что принимают эстафету у более древних центров цивилизации. Москва не собиралась принимать эстафету ни у кого. Она намеревалась укорениться в христианском мире, как один из первоначальных центров христианства.
     Несколько позже, уже в XVII веке, предпринимались попытки связать начало русской истории со Священным писанием, с Библией. Ведь правнука Ноя, великого праведника, спасшегося в ковчеге со всеми зверьми и растениями во время Всемирного потопа, звали Скифом. А сыновей Скифа звали Словеном и Русом. Отсюда делались и выводы - славяне и русские происходят непосредственно от праотца Ноя!
     Из этих мифов так естественно складывается идея Москвы - Третьего Рима! Ученый инок Филофей из Елизаровского монастыря под Псковом учел и разгром Рима варварами (не говоря о том, что этот италийский Рим "впал в латынство", то есть тоже в своем роде пал), н взятие Второго Рима, Константинополя, безбожными турками, выводя свою классическую формулу: "Два Рима падоша по грехам своим, третий же стоит, а четвертому не бывать". И обожествление Московии и ее монарха отдает откровенным язычеством, особенно в одном из трех "Посланий" старца Филофея "Послание о крестном знамении" {70}, но московиты совершенно не замечают этого, казалось бы, важнейшего о обстоятельства.
     Впрочем, была Москва и вторым Иерусалимом. Каждый год, празднуя Пасху, патриарх московский въезжал на осляти в Москву, имитируя восшествие Христа в Иерусалим. Кощунство? Наверное, зависит от точки зрения: московиты, во всяком случае, так не считали.
     И спорить, конечно же, не имеет ни малейшего смысла.
     В разговоре с Поссевино, пытавшемся склонить Ивана IV к унии с католицизмом, Иван заявил: "Что говорить о Византии и греках? Греческая вера называется потому, что еще пророк Давид задолго до Рождества Христова предсказывал, что от Эфиопии предварит рука ее к Богу, а Эфиопия все равно что Византия". Но ему Ивану, нет дела до греков.
     Он держит веру православную, христианскую, а не греческую. И что говорить ему о союзе с людьми, которые бреют бороду?
     Логики в этом потоке бреда не больше, чем в "Соколе"
     Жириновского или в сочинениях Фоменко. Тот самый случай, когда люди с умом и с квалификацией вынужденно прекращают спор, ведущийся на совершенно разных уровнях.
     Поссевино пытается что-то доказывать или обосновывать, Иван же вываливает на него груду дичайших предрассудков, доказываемых другими предрассудками, выдумками и притянутыми за уши доводами.

Обожествление царя

     Действительно, начиная с Ивана III, московские монархи становятся не только верховными арбитрами в церковных делах, своего рода светскими главами Московской митрополии, потом и патриархии. Они становятся объектами вполне натурального поклонения, о чем и свидетельствуют решительно все иностранцы, побывавшие в Московии в конце XVI - начале XVII веков.
     Иссак Масса полагал, что московиты "считают своего царя за высшее божество" {71}. С ним согласен Г. Седерберг: московиты "считают царя почти за бога" {72}. И Иоганн Георг Корб: "Московиты повиновались своему государю не столько, как подданные, сколько, как рабы, считая его скорее за бога, чем за государя" {73}.
     В более позднее время, конечно, и подданные Российской империи осознают, что их официальная религия обладает этим странным, не вполне христианским свойством.
     Павел Флоренский прямо заявлял, что "в сознании русского народа самодержавие есть не юридическое право, а проявленный самим Богом факт, - милость Божия; а не человеческая условность" {74}. М. Н. Катков писал, что "русский Царь есть не просто глава государства, но страж и радетель восточной Апостольской Церкви, которая отреклась от всякой мирской власти и вверила себя хранению и заботам Помазанника Божия" {75}.
     "Истина самодержавия царей православных.., возводится некоторым образом на степень догмата веры" - говорится в брошюре "Власть самодержавия по учению слова Божия и Православной Русской церкви", вышедшей в 1906 в Москве.
     Интересное суждение высказал Всероссийский поместный собор 1917/18 годов: для императорского периода "надо говорить уже не о православии, а цареславии". Как видно, по крайней мере, в XX веке для самих русских-московитов тут нет никакого секрета.
     Старообрядцы, впрочем, еще в XVIII веке заявляли, что их вера отличается от официального православия тем, что у них "в религии царя нет". Характерен старообрядческий текст: "Послание против поклонения двуглавому царскому орлу и четырехконечному кресту" (1789 год).
     Защищая каноничность обожествления человека, московиты ссылаются на опыт Византии... Напрасно.
     В Византии православие и империя были взаимосвязанными, но не сливающимися неразрывно началами. Император никогда не обожествлялся, и православие вполне могло быть представлено вне империи и уж тем более независимым от императора.
     Константин VII Багрянородный (X век) в своих сочинениях утверждал, что император должен править "ради истины", "в согласии с законом и справедливостью", "как раб и слуга Божий". Если же император впадет в грехи, превратится в деспота, то станет ненавистен народу и может быть свергнут. Свержение впавшего в грехи императора Константин Багрянородный считал не только чем-то естественным, а положительным явлением, проявлением воли Божьей.
     В полном соответствии с этими представлениями добрая половина византийских императоров была насильственно отстранена от власти, свергнута. Судьба их различна: убиты, ослеплены, заточены в монастырь.
     На Московской же Руси полагают, что только в общении с Богом проявляется человеческая природа царя. В отношениях же с подданными он - Бог.
     Иван Грозный вполне серьезно считает себя Богом, спрашивая у Курбского: "Кто убо тя постави судию или владетеля надо мною?.. Про что не изволил еси от мене, строптиваго владыки, страдати и венец жизни наследити?"
     Переведем? Царь вполне серьезно считает, что его подданный (Раб? Слуга? Холоп? Холуй? Не знаю, как точнее передать, что имеет в виду Иван Грозный) должен страдать и принять смерть по воле царя. Так же, как должен принять судьбу, даваемую ему Богом. Для подданного он, Иван IV, - то же самое, что Бог. Не уверен, что любой из византийских императоров мог бы додуматься до такого.
     Обожествить самого себя попытался китайский император династии Цинь Шихуанди во II веке до Рождества Христова, и, насколько мне известно, это единственный случай такого рода.
     На Московской Руси речь идет не об эксцессе - скорее о норме. А. К. Толстой высказывается в духе, что, мол, были эпохи, когда "общественное мнение отсутствовало полностью". Не уверен. Скорее, это общественное мнение Московии XVI века даже сами бесчинства Грозного считало показателем его божественности. Религиозно-нравственные критерии для определения, праведный ли царь над нами правит, здесь неуместны. Царь имеет право на полный произвол, и нельзя ждать от него разумности, логики, доброты, вообще постижимости земным разумом.
     Впрочем, сам способ изображения царя, способ писать о царе в Московии свидетельствует об обожествлении - и совсем не в каком-то переносном смысле.
     Изображение царя в настенных росписях, на фресках, производится по тем же правилам, что и изображения святых.
     На Московской Руси писание титула "царь" в официальных текстах производится по тем же правилам, что и "Бог". Писец не различает царя небесного и земного царя, человеческую личность, сидящую на престоле. По-видимому, для всего общества эти две личности перестают различаться, по крайней мере - принципиально.
     На царя даже переносятся самые натуральные литургические тексты. Феофан Прокопович встречает появившегося на вечеринке Петра I словами тропаря: "Се жених грядет во полунощи", относимыми к Христу. И никто не выражает возмущения, не останавливает Феофана, в том числе и сам Петр.
     В "Службе благодарственной.., о великой Богом дарованной ..победе под Полтавою", написанной в 1709 году по заданию Петра Феоктилактом Лопатинским и лично отредактированной царем, Петр прямо называется Христом, его сподвижники - апостолами, а Мазепа - Иудой {76}.
     Получив благословение от священника, православные целуют руку священнику, как благословляющему. Византийский император тоже целовал руку священнику. Но русский царь и император сам получал поцелуй в руку от священника! Кто же кого благословляет?!
     Набожный Александр I поцеловал руку священника, поднесшего ему крест в селе Дубровском. Все общество восприняло поступок царя, как нечто совершенно особенное и экстраординарное. Священник так изумился "поступком благочестивого христианского царя, что до самой смерти своей ни о ком более не говорил, кроме Александра, целовал руку свою, которой коснулись царственные уста" {77}.
     Архимандриту Фотию Александр тоже поцеловал руку.
     Но когда Фотий, благословив уже другого императора, протянул свою руку для поцелуя Николаю I, тот велел вытребовать его в Петербург, "чтобы научить его приличию" {77}.
     Сошлюсь на письмо Екатерины II Н. И. Панину: "В од ном месте по дороге мужики свечи давали, чтобы предо мною их поставить, с чем их прогнали" {78}. Видимо, для крестьян императрица была своего рода живой иконой, а может быть, и живым божеством.
     Но самый яркий памятник царебожия отлично известен каждому из моих читателей и без меня. Этот памятник стоит посреди Санкт-Петербурга, и без него просто немыслимо представить себе ансамбль набережной Невы, Сенатской площади, окрестностей Адмиралтейства и Исаакиевского собора. О нем писали стихи, рассказы, поэмы, и добрая половина из них так и называется: "Медный всадник".
     Огромный Медный всадник, дар "Петру I от Екатерины II", изображает русского царя в обличий Георгия Победоносца, то есть святого Русской православной церкви. Вы можете вообразить себе, читатель, более наглое и циничное кощунство?
     Имеет смысл добавить еще, что в эпоху Московской Руси, вплоть до эпохи Петра I, умерших в государевой опале хоронили вне кладбища так же, как казненных преступников, опившихся, самоубийц, утопленников. То есть как людей, умерших не христианской смертью.
     С точки зрения московского общества, служение царю есть религиозная норма, и царь сам решает, соответствует ли эта служба предъявляемым к ней требованиям. Отлучая от своей особы и от службы себе, он тем самым отлучает от церкви и ввергает преступника в ад (то есть проявляет власть, равную власти Бога).
     А отлучаемый от службы впадает в смертный грех, сравнимый с грехом самоубийства.

Священная страна святого народа

     Впрочем, зачем же ограничиваться обожествлением царя, если можно обожествить и самих себя, и всю свою землю? Начиная с конца XIV века, московиты начинают называть себя эдак скромненько: "христиане". Так называют всех, о ком нельзя сказать, что он - дворянин, боярин, священник. Это название "черного" народа в целом, простонародья. Лишь много позже, века с XVI - XVII, сл