лагающее отдать Литве две трети Ливонии (65 городов, а 35 оставить у Московии) и все время готовое на новые и новые уступки. Баторий просто не обращал на него внимания.
     Тогда же Иван пытается вступить в переписку уже с самим Стефаном Баторием, о котором много раз отзывался крайне пренебрежительно. Даже когда Баторий согласился принять послов Ивана и обсуждался церемониал, Иван не утерпел: послы должны были сказать, что Иван-де "государь не со вчерашнего дня". А коли спросят, что послы имеют в виду, следовало ответить: "Кто государь со вчерашнего дня, тот и знает, что имеется в виду".
     Баторий готов был пропустить мимо ушей оскорбление, но окружение короля Речи Посполитой настояло на подробном ответе.
     Письмо Батория сохранилось, и все оно, от первой до последней страницы, - плевок в физиономию Ивана. Помянув преступления армии Ивана в Ливонии, убийства им своих же людей, бегство московитов в Литву, Стефан Баторий прямо обвиняет московита в трусости. "И курица прикрывает птенцов своих крыльями, а ты, орел двуглавый, прячешься!" - писал Баторий. И вызвал Ивана на поединок, на дуэль.
     Здесь я вынужден констатировать факт: никто в мире Ивана IV не уважал. И грозным он не был ни для кого, кроме своих замордованных подданных. Я привел фрагменты из писем крымского хана, теперь - польского короля, и вы сами видите, что мнение мусульманина полностью совпадает с мнением рьяного католика. Константинопольский патриарх, кстати, тоже высказался об Иване, как о человеке "лживом, слабом и нечестивом", и не случайно патриаршество на Московии ввел только Борис Годунов, в 1589 году.
     А что говаривал об Иване IV Николай Радзивилл, на бумаге не воспроизводимо; если я и напишу, все равно редактор вычеркнет. Так что православные Западной Руси были об Иване точно такого же мнения, как мусульмане и католики.
     Презирал Ивана, без преувеличения, весь мир.
     Ах да! Насчет вызова на поединок. Ну конечно, Иван в очередной раз перетрусил.
     А Стефан Баторий со своей армией - 7 - 8 тысяч поляков и венгров, 10 тысяч литвинов - в 1581 году осадил город Псков и вовсе не скрывал намерения идти на Новгород и на Москву.
     Иван Грозный собирает армию ни много ни мало в 300 тысяч человек. По крайней мере, таковы планы; в реальности собрать такую армию, конечно, невозможно. Кстати, население Московии в то время - порядка 4 - 5 миллионов человек, а Речи Посполитой - 7 - 8. Как видно, пропорция говорит сама за себя.
     В это же время, загребая жар чужими руками, пошла делать захваты Швеция. Раньше она поставила гарнизоны только в городах, где жили протестаиты-единоверцы, где можно было рассчитывать на поддержку. Теперь же Швеция воспользовалась случаем, вторглась в населенные православными области, захватила Нарву, Корелу, всю Ижорскую область.
     1582 год ознаменовался двумя событиями: царь Иван совершил еще одно убийство - на этот раз уже взрослого сына, Ивана. То самое, что изображено на картине И. Репина "Иван Грозный и сын его Иван".
     И второе важное событие 1582 года: Московия все-таки вымолила у Речи Посполитой.., ну, не мир, но уж хотя бы перемирие. Стефан Баторий согласен был на перемирие, чтобы подготовиться к настоящей войне. Ям-Запольское перемирие на 10 лет, по которому восстанавливались прежние границы между Московией и Великим княжеством Литовским, а в Ливонии Московия не получала совершенно ничего.
     Разоренная страна физически не могла воевать, как бы ни хотел этого ее полусумасшедший властелин. И тогда со Швецией тоже подписали Плюсское перемирие 1583, по которому Московия признавала за ней Ям, Копорье, Ивангород, Ижорскую землю - в общем, все сделанные шведами захваты, и в Ливонии, и в Северо-Западной Руси.
     Здесь уместно напомнить, что полузабытая Ливонская война изменила карту Европы не меньше, чем наполеоновские войны или Вторая мировая. Благодаря в первую очередь ей, с карты Европы исчезло три государства: Ливония была разделена, а Великое княжество Литовское и Польша объединились в Речь Посполитую.
     А для Московии итоги войны были только отрицательными: полное отсутствие каких-либо приобретений, важные потери на северо-западе. До разорения Новгорода Московия могла торговать с Европой через Новгород. Теперь Новгород был уничтожен опричниками, а от Балтики Московию отрезала Швеция.
     Масштаб экономического и социального разорения Московии после войны оказался поистине колоссален.
     С 1550 по 1580 год (за тридцать лет) население Московии сократилось примерно на четверть. Не нужно думать, что непременно все погибли. Многие бежали за пределы страны: к казакам на Дон, в Литву, в восточные области, которые формально входили в Московию, но куда длинные руки московского царя фактически не доставали.
     Клин пахотных земель тоже сократился на четверть.
     Стало меньше хлеба, тем более, что число свободных крестьян-общинников уменьшилось наполовину. А что рабский труд непроизводителен, давно известно. Урожайность хлеба стала даже ниже и уж по крайней мере не росла.
     В 1569 - 1571 разразился грандиозный голод, причем по всей территории Московии. Раньше голод возникал в одной какой-то области и можно было подвезти хлеб. Теперь голодали везде. Везти хлеб было неоткуда.
     Кстати, вот явственное доказательство политической природы голода: в Московии голод был везде: и на черноземах юга, и на подзолах севера, во всех экологических зонах. А в Речи Посполитой голода не было нигде: ни на роскошных черноземах Киевщины, ни в благодатной Волыни, ни на торфяных почвах гомельского и могилевского Полесья.
     Так что хлеб, конечно, можно было ввезти из Великого княжества Литовского, но с ним как раз воевали. И в Московии в эти годы дело доходило до людоедства, и погибли сотни тысяч человек.
     Но еще страшнее оказался разгром торговли, ремесла, всего городского хозяйства. Большая часть городов Московии была совершенно разорена, во многих и населения почти не осталось. Например, в городе Гдове осталось 14 домохозяйств. Даже в Москве население сократилось втрое.
     Исчезли такие мощные самостоятельные центры, как Псков и Новгород.
     К концу правления великого князя и царя Ивана IV страна пришла в такое состояние, как будто она потерпела сокрушительное поражение от неприятельской армии, как будто на ее территории велись военные действия, а потом ее долго грабила и вывозила все, что возможно, оккупационная армия. В таком состоянии находилась Германия после Тридцатилетней войны 1618 - 1648 годов.
     Но кто же разгромил страну? Большую часть территории Московии не тронул неприятель. Даже Стефан Баторий не пошел дальше Пскова. Шведы не сунулись даже туда, остались в цепочке приморских городов на Балтике. Более того, совсем недавно в страну хлынул поток материальных ценностей из Ливонии! Куда же все делось?!
     Историки давно уже говорят о том, что разгромил Московию ее великий князь и царь Иван IV Грозный. В XVIII веке Карамзин писал об этом еще робко, осторожно. Соловьев - уже откровеннее. Ключевский на рубеже XIX и XX веков - совершенно прямо. Костомаров, меньше связывавший себя с официальной идеологией Российской империи, тоже писал о разгроме, учиненном в стране собственным правительством. И о том, что Смута 1606 - 1613 годов прямо вызвана действиями Ивана IV.
     Князь Щербатов в своем знаменитом сочинении "О повреждении нравов в России" прямо писал, что эпоха Ивана - это время, когда любовь к отечеству "затухла, а место ее заняла низость, раболепство, старание о своей только собственности".
     Но действует, действует обаяние Большого московского мифа! Для большинства историков и XVIII, и XIX века все равно важно оправдать политику Ивана, любой ценой извернуться и доказать, что чудовищные жертвы имели смысл. "Критерием Татищева и Ломоносова было национальное могущество России, понимаемое исключительно как ее устрашающий потенциал, а не ограничение власти, не процветание ее интеллекта, не благополучие ее граждан" {92, с. 289}.

     В его истории изящность, простота
     Доказывают нам без всякого пристрастья
     Необходимость самовластья
     И прелести кнута.
     Так писал А. С. Пушкин об "Истории" Карамзина.

     И даже убежденный западник Герцен писал, что "Москва спасла Россию, задушив все, что было свободного в русской жизни". И понимает, что "задушила", но ведь продолжает верить, что "спасла". Вот ведь упорство!
     Были, конечно, и князь Щербатов, и ехидный Пушкин, и убежденнейший сторонник русской свободы граф А. К.
     Толстой, который написал и опубликовал большими тиражами своего "Князя Серебряного" и "Василия Шибанова".
     Существовали и учебные пособия, и литературные произведения, в которых Иван IV выглядел весьма непривлекательно, а мнение ученых об его эпохе доводилось до сведения неспециалистов.
     При советской власти писать "клевету" на прогрессивного Ивана и оправдывать "реакционных бояр" никто не позволил бы, потому что уже в 1930 году советские историки получили четкое задание ЦК и лично Сталина - найти исторические оправдания репрессиям эпохи Ивана и опричнине!
     Даже вторая серия фильма Эйзенштейна "Иван Грозный", в угоду властям сделанная в духе апологетики и всяческого возвеличивания этого мрачного персонажа, не была выпущена на экраны и осуждена в специальном постановлении ЦК ВКП (б). В этом постановлении опричное войско однозначно определялось, как "прогрессивное", а князья и бояре как "реакционные".
     "Иван IV не чувствовал себя в безопасности в Москве, покинул столицу и бежал в Александровскую слободу".
     "Бояре-изменники хотели сдать Ивана польскому королю, а на престол посадить князя Владимира Старицкого или даже отдать страну польскому королю", - вполне серьезно повествует "Всемирная история" {93}.
     Удивительное государство - Московия - Российская империя - СССР! И унтер-офицерские вдовы там сами себя секут, и бояре сами виноваты в собственном истреблении...
     И до сих пор при всех "разоблачениях культа личности" и при всех идеологических отступлениях от крайностей сталинщины, от "культа Ивана IV" коммунисты отступаются медленно и с неохотой. Даже многие националисты тоталитарного толка солидарны с ними. Ведь осудить сделанное Иваном - значит осудить Русскую Азию и считать скверным то, что она сожрала Русскую Европу.

Мнение Европы

     За годы правления Ивана IV с Московией происходит одна удивительная вещь. В начале XVI века она становится все лучше известна европейцам, включается в границы Европы, а к концу как будто снова погружается во тьму полного неведения.
     В начале правления Ивана русские воспринимаются довольно благоприятно, и во всяком случае - они хорошо известны.
     После разгрома Грозным русские (имеются в виду, конечно, московиты, а не обитатели Киевщины) становятся не знакомым никому народом, который чуть ли не "открывает заново" Ченслер, открывший Северный морской путь вокруг Скандинавии в Белое море.
     Можно приводить множество интереснейших фактов, но гораздо полнее и интереснее освещена проблема в книге А. А. Янова, которая называется: "Происхождение автократии" {92}.
     И я настоятельно рекомендую любознательному читателю непременно найти эту книгу и прочитать ее.
     Но мало того, что страна Московия становится на рубеже XVI и XVII веков "никому не известной". Сам народ начинает оцениваться весьма негативно.
     Можно приводить много, очень много высказываний иностранцев, посетивших Московию в XVI и XVII веках.
     Одним иностранцам (Маржерету, Олеарию) московиты скорее нравились. Другим (Смиту, Рейтенфельсу) - скорее нет, хотя пресловутой русофобии я ни у кого не обнаружил.
     Эти иностранцы прибывают и из протестантских, и из католических стран, и из крохотной Голландии, и из империи Габсбургов; среди них - недавний "сэр" с простонародной фамилией Смит и придворный Рейтенфельс. И приблудный немец Штаден, ставший опричником, и аристократ, посол папы римского, Поссевино.
     Очень разношерстная публика написала эти несколько десятков книг {94}. И тем важнее, что во всех этих сочинениях (повторяю - во всех, даже в написанных наиболее благожелательно) нравы народа оцениваются очень невысоко.
     "...чванство, высокомерие и произвол составляют присущие свойства всякого русского, занимающего более или менее почетную должность", - свидетельствует Смит.
     "...те, кто счастьем и богатством возвышаются над положением простонародья, очень высокомерны и горды, сего они, по отношению к чужим, не скрывают, но открыто показывают своим выражением лица, своими словами и поступками...Они не придают никакого значения иностранцу сравнительно с людьми собственной своей страны...", - поддерживает Олеарий.
     "Они отличаются лживым характером... Москвичи считаются хитрее и лживее всех остальных русских...", - вторит Герберштейн.
     "...они очень наклонны ко злу, - соглашается Барберини. - Сверх того они хитры, лукавы, упрямы, невоздержанны, сопротивляющиеся и гнусны, развращенные, не говоря бесстыдные, ко всякому злу склонные, употребляющие вместо рассуждения насилие...", - продолжает Ульфельд.
     "Он (русский народ. - А. Б.) совершенно предан невежеству, не имеет никакой образованности ни в гражданских, ни в церковных делах", - пишет Коллинз.
     "...крайне ленивы и охотнее всего предаются разгулу до тех пор, пока нужда не заставит их взяться за дело", - Пальмквист.
     Высказывания этого рода можно продолжать бесконечно, но, по-моему, и так уже все ясно. Если кого-то опять потянет жевать жвачку про русофобию, рекомендую также книгу Н. М. Костомарова, колорит в которой еще более мрачен {95}.
     В те времена и в Британии, и во Франции идея равенства женщин могла вызвать разве что взрыв хохота. Но все иностранцы (еще раз подчеркиваю - ВСЕ) удивлялись садистским нравам московитов, избиениям жен и детей, сквернословию, супружеским изменам, бытовой жестокости.
     Опять русофобия? Тогда давайте прочитаем кое-что из "Домостроя", написанного духовником Ивана IV Сильвестром. Отмечу только, что "Домострой" изначально предназначался для верхушки общества. Да ведь и христианство тогда гораздо больше укоренилось в верхах общества, чем в простонародье {96}.
     Стало классическим вспоминать: "Учащай ему раны, и, не жалея сил, бей сына". Менее известно, что Сильвестр особо оговаривает, что бить надо и дочерей (а то вдруг, не дай Боже, кто-нибудь не распространит сказанное про сына, на ребенка вообще, и забудет избить дочку до кровавых рубцов, страшно подумать). И вот: "И за любую вину ни по уху, ни по глазам не быть, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом не колоть, ничем железным или деревянным не бить; кто ..так бьет, многие беды оттого бывают: слепота или глухота, и руку и ногу вывихнут и палец.., а у беременных женщин и преждевременные роды. Плетью же в наказании осторожно бить, и разумно и больно, и страшно и здорово, но лишь за великую вину и под сердитую руку, за великое и страшное ослушание и нерадение, а в прочих случаях, рубашку содрав, плеткой тихонько побить, за руки держа и по вине смотря...
     Если муж сам не поучает, то накажет его Бог, если же и сам так поступает и жену и домочадцев учит, милость от Бога примет".
     "Трудно представить себе большее извращение христианства, чем отвратительный Домострой"", - полагал Н. А.
     Бердяев. Соглашаясь с Николаем Александровичем, я только замечу: в "Домострое" речь идет не о сексуальных фантазиях господина де Сада, а о некой бытовой практике.
     Причем "Домострой" пытается эту практику еще улучшить, отмести крайности, ввести в некие рамки и т, д. Причем и гуманиста Сильвестра можно понять так, что порку беременных и кормящих жен он вполне приемлет: от плети, мол, выкидышей не бывает.
     Как видно, речь идет уже не о делах государства, не об особенностях религии, а о самом народном характере.
     Причины, в силу которых взрос именно такой характер, тоже не остались тайной за семью печатями. Полнее остальных высказался, пожалуй, Д. Флетчер, чьи слова и я и привожу:
     "Что касается до их свойств и образа жизни, то они обладают хорошими умственными способностями, не имея, однако, тех средств, какие есть для развития их дарований воспитанием и наукою. Правда, они могли бы заимствовать в этом случае от поляков и других соседей своих, но уклоняются о г них из тщеславия, предпочитая свои обычаи обычаям всех других стран. Отчасти причина этому заключается и в том, ..что образ их воспитания (чуждый всякого основательного образования и гражданственности) признается властями самым лучшим для их государства и наиболее согласным с их образом правления, которое народ едва ли бы стал переносить, если бы получил какое-нибудь образование и лучшее понятие о Боге, равно как и хорошее устройство. С этой целью цари уничтожают все средства к его улучшению и стараются не допустить ничего иноземного, что могло бы изменить туземные обычаи. Такие действия можно было бы сколько-нибудь извинить, если бы они не налагали отпечаток на самый характер жителей. Видя грубые и жестокие поступки с ними всех главных должностных лиц, ..они так же бесчеловечно поступают друг с другом, особенно со своими подчиненными и низшими, так что самый низкий и убогий крестьянин, ..унижающийся и ползающий перед дворянином, как собака, и облизывающий пыль с его ног, делается несносным тираном, как скоро получает над кем-нибудь верх...Жизнь человека считается ни по чем.
     ...Я не хочу говорить о странных убийствах и других жестокостях, какие у них случаются. Едва ли кто поверит, что подобные злодейства могли происходить между людьми, особенно между такими, которые называют себя христианами" {97}.
     Умный он человек, этот Флетчер! Отмечу один грустный факт: большинство иностранцев начинают все чаще называть Московию Россией. Я не стану посвящать этому специальной главки, но очень прошу у читателя отметить этот важный факт: в представлении иностранцев понятия "Россия" и "Московия" начинают сближаться, соединяться.
     Для многих из них, вероятно, уже не совсем очевидно, что есть еще какая-то Россия, которая мало что имеет общего с Московией.
     Отметим это обстоятельство. Ведь западных русских Европа знает, конечно же, несравненно хуже московитов: своего государства у них нет, а в Речи Посполитой преобладает все же польский элемент. Может быть, просто часть русских живет за пределами своего государства?
     Но там, где иностранцы все же вступают в контакты с русскими Западной или Северо-Западной Руси, звучат совершенно другие оценки. Настолько другие, что приходится прийти к выводу: западные русские не имеют ничего общего с московитами!
     В Германии и в Скандинавии до начала XVI века неплохо знали новгородцев. Немецкие купцы из ганзейских городов, регулярно торгующих с Новгородом, высоко оценивают как раз те качества русских, которым, по мнению всех посетивших Московию, как раз им сильно недостает. Немцы считают русских очень честными и надежными людьми, которым можно доверять на слово большие суммы и которые хорошо умеют вести дела: с размахом и принимая во внимание интересы всех участников сделки.
     Шведы о новгородцах еще более высокого мнения, причем как о воинах, так и о торговцах. Русские из городов Ижорской земли, кстати, очень быстро получают все права шведских горожан. Нет никаких сведений о том, что их поведение удивляет или настораживает шведов. Русских охотно принимают на службу, считая их людьми умными и способными к любому обучению. Впрочем, это же не московиты - это русские из Новгородских земель, совсем недавно захваченные Москвой и не успевшие одича.., я хотел сказать, не успевшие приобрести характерные московские черты поведения.
     В 1666 году на шведскую службу поступает подьячий Посольского приказа Григорий Карпович Котошихин.
     Шведское правительство заказывает ему книгу, которая издавалась и в Российской империи {98}. Г. К. Котошихин выступает как ценный консультант.., а уже в 1667 году его казнят за практически немотивированное убийство хозяина дома, который сделал ему замечание.
     Шведы получают возможность сравнить поведение своих русских подда