очень теоретически был равен королю или даже богатому пану. Но магнаты никогда не были отдельным сословием и постепенно вошли в шляхту на самых общих основаниях. Самый богатый пан, обладатель сотен деревень и городов, главнокомандующий частной армии, вынимавший из ножен саблю с рукоятью, осыпанной крупными алмазами, имел в законе те же права и обязанности, что и пан Ольшевский, не больше и не меньше. И на любом сейме и сеймике пан Ольшевский из Старовареников точно так же топорщил усы, выпячивал грудь и был готов хоть сейчас применить свое право на "liberum veto".
     Разумеется, такого пана Ольшевского было не так трудно подкупить и даже вовсе не деньгами, а просто устроив пир на весь мир. Чтобы оголодавшие по своим Старовареникам паны ольшевские поели от пуза колбас, окунули роскошные усы в немерянное число кружек с пивом и вином.., и проголосовали, как их просят, по-хорошему.
     Но необходимость покупать, запугивать, убеждать, уговаривать сама по себе ставит богача-магната на одну доску с самым захудалым, лишившемся всяких средств к существованию шляхтичем. Даже самая нищая, не имевшая постоянных доходов шляхта, носившая не очень почетное название загоновой, имела нечто неотъемлемое, присущее ей по определению, и с этим приходилось считаться всем - и королям, и магнатам.
     - Цыц! Молчи, дурная борода! - заорал Государь Московский и Всея Руси Иван III на старого, всеми уважаемого князя Воротынского. Только что отъехавший из Литвы князь не набрался еще московского духа; он осмелился, видите ли, возражать царю - нашему батюшке и тут же получил урок.
     Можно, при желании, и не пострадать от гнева барина... Я хотел сказать, конечно, от царя. Например, боярин Иван Шигона очень даже выслужился перед Василием III, сыном Ивана III и отцом Ивана IV. Василий III решил постричь в монахини жену. Соломонию. Причиной стало то ли бесплодие Соломонии, необходимость иметь наследников, то ли, как говорили злые языки, страстное желание царя жениться на Елене Глинской. Ситуация возникла деликатнейшая, и весьма выигрывали в ней понятливые слуги - например, митрополит Даниил с его проповедями о том, что бесплодное дерево исторгается из сада вон.
     Соломония не хотела в монахини; билась, кричала, сорвала с себя монашеский куколь, топтала ногами. Нужен был тот, кто усмирит постылую царицу. Иван Шигона здесь же, в церкви, прошелся по Соломонии плетью, усмирил ее, заставил принять постриг и стал этим очень любезен сердцу великого князя. И сделал придворную карьеру в отличие от всяких шептателей и болтунов, втихаря осуждавших Государя Всея на Свете за развод с женой, возведение на престол девицы сомнительного поведения.
     И чем отличается поведение дворянина Ивана Шигоны от дворни, бегущей вязать Герасима по единому мановению даже не руки, бровей барыни (помните сцену из "Муму"?), я не в силах понять. Дворня даже лучше, потому что ни при каких обстоятельствах не могла бы поднять руку на барыню, жену барина, что бы там барин ни выделывал.
     Так вот, я не идеализирую политического строя ни Польши, ни Великого княжества Литовского. И не пытаюсь рассказывать сказки о фактическом равенстве всех шляхтичей перед законом. Фактического равенства перед законом, кстати, и сейчас нигде не существует, хорошо, если декларируется юридическое равенство. Но, по крайней мере, шляхтич, как он там ни был порой беден и угнетен, никогда не был и не мог быть ничьим рабом и холуем, как Иван Шигона и митрополит Даниил.
     Любой загоновый пан Ольшевский из Старовареников привык, что он для всех пан, а его жена пани, что говорить с ним надо с уважением, что права его неотъемлемы, и что он не кто-нибудь, а шляхтич. А дети смотрели, как перед их папой снимают шляпу, слышали, как с ним говорят на "вы".., и учились. С детьми и внуками самого занюханного пана Ольшевского, которому мама и бабушка, может быть, только что поставила заплатку на исподнее, не приключилось бы того, что с детьми знатнейшего князя Воротынского, побогаче иного магната. Не получили бы они такого же урока.
     При этом в Польше дворян было много, в отличие от прочих стран Европы. В Великой Польше шляхты было до 8% населения, в Мазовии - даже до 20%, в разных областях Великого княжества Литовского - от 3 до 6%. То есть школу цивилизованной жизни, уважения к человеческой личности и в том числе к самим себе проходил довольно заметный процент народонаселения.
     Интересно, что слова "шляхетство", "шляхетность", "шляхетный", "шляхетский", широко употреблялись в Российской империи в XVIII веке. Слово вошло даже в название учебных заведений: Сухопутный шляхетский корпус (1732), Морской шляхетский корпус (1752).
     По-видимому, было в этом слове нечто достаточно привлекательное, в том числе и для жителей Российской империи.
     В Литве долгое время, по существу, до присоединения остатков Западной Руси к Российской империи, сохранялось и слово "боярин". Но слово это имело немного иной смысл, чем в Московской Руси. Там, в Московии, чем дальше, тем больше лишались права неприкосновенности и сами бояре, и их земли. В Литве бояре так и остались людьми, обладавшими полным набором рыцарских шляхетских привилегий и прав, владельцами неотторгаемых земель.
     Но бояре не были тогда, в XIV - XVI веках, и не стали впоследствии символом рыцарства, а вот шляхетство таким символом стало. И не только в Литве и на востоке Европы.

В Великом княжестве

     Что характерно, процесс становления шляхты, ее превращения в силу большую, чем королевская власть, происходил и в Западной Руси - Литве. Развитие шло в том же направлении - от сильной княжеской власти ко все большему расширению прав шляхты и ослаблению великих князей.
     В XIV веке литовские князья имели даже больше власти, чем киевские. Великий князь литовский был неограниченным правителем. Вече в его землях не существовало. Рада при князе напоминала Боярскую думу - совещательный орган, а не законодательный.
     Князь считался верховным владельцем всех земель, и он лично утверждал все акты о передаче недвижимости из рук в руки.
     Кроме того, он считался собственником всего достояния государства. Государственная казна носила название "господарского скарба", то есть княжеского имущества.
     Земли, в том числе и в Черной Руси, получали из рук князя привилеи, или уставные грамоты. Но это были не договоры князя с местным князем или с населением, а просто пожалования, которые князь может дать, а может и отобрать.
     В XIV веке политический строй Литвы больше походил на московский, чем на польский. Но в XV веке все стало меняться, и в ту же сторону, что и в Польше.
     С середины XV века Совет великого князя постепенно трансформировался в Раду панов (Совет знатнейших вельмож). По привилею 1447 года и по привилею князя Александра 1492 года Рада панов фактически ставила под свой контроль власть великого князя.
     В конце XV - начале XVI века при активном участии Рады был создан новый судебник, а князь Александр обязался не посылать послов, не отнимать должностей, не раздавать в держание пограничных замков, не проводить государственных расходов, не судить, не вести внешнюю политику без участия Рады.
     Рада из чисто совещательного органа все больше становится зародышем парламента (пока - по воле великого князя!).
     На Московской Руси это - время Ивана III, время закручивания гаек, превращения уже не только дворян, но и бояр в забитых, знающих свое место слуг великого князя. Время, когда царь-батюшка изволил драть свое священное горлышко, не погнушался лично облаять старого князя Воротынского. Время, когда царь Иван III засыпал во время пира, и все бояре и дворяне боялись шелохнуться. Вдруг, проснувшись, царь-батюшка прогневается на них за беспокойство?!
     Стоит ли удивляться, что Литва становится весьма привлекательна для бояр и дворян? Ведь в Литве и в Польше шло расширение прав и свобод, когда в Московии их зажимали.
     Другой орган власти шляхты, который выдвигал кандидатов на пост великого князя, назывался Тайная рада.
     В соответствии с законом 1492 года, носителем власти в Литве становился не князь, а бояре и дворяне, шляхта, органом власти которых был их съезд - сейм.
     На Бальном сейме, где выбирался великий князь, присутствовали князья и бояре, на Великих вальных сеймах, где принимались законы, - вся шляхта.
     В XV веке православные войти в Тайную раду не могли.
     Фактически, конечно, верхушка православной знати участвовала в работе Тайной рады, но тайно, нелегально. Только в 1563 году, когда было уже поздно, вероисповедные ограничения были отменены. Но на Бальном сейме с 1492 года присутствовали и православные - опыт восстания Свидригайло был учтен.
     Весь XVI век роль князя все больше становилась служебной, как в Польше и как в Новгороде Великом! Его земли становились не вотчинными, а должностным владением, так как должность князя стала выборной.
     Если раньше государственная казна называлась "господарским скарбом", то теперь она стала называться "земским скарбом", то есть общественной собственностью. Князь даже не мог брать деньги из казны без совета с Радой.
     В "Общеземских привилеях" XIV и XV, тем более - XVI века великих князей неоднократно подчеркивалось, что князь имеет право подвергать панов и шляхту личным наказаниям и конфискациям не иначе, как по суду и по закону.
     Чиновники могли судить шляхтича лишь за некоторые преступления: разбой, убийство, насилие над женщиной, ранение шляхтича. За все остальные преступления судебное разбирательство вел лично князь.
     Эти же привилеи давали шляхте корпоративные права: собираться на сеймы, занимать высшие должности в государстве и главное - выбирать великого князя.
     Литовские статуты - сборники законов Великого княжества Литовского, выходившие с 1529 по 1569 годы, - отражают тот же процесс, что и польские законы XIV - XVI веков - отток реальной власти от великого князя, приобретение шляхтой все большей власти, независимости, самостоятельности.
     Когда в 1508 году Михаил Глинский "поссорился" с великим князем Сигизмундом и бежал в Московию, это вовсе не было актом протеста против национального или религиозного угнетения. Никто Михаила Глинского и не думал угнетать, а восстал он потому, что великий князь Сигизмунд не отдал ему головой его кровного врага пана Заберезского и даже прямо не велел вести частную войну. "Восстание" Михаила Львовича Глинского и состояло в том, что он напал на Гродно, убил своего врага и велел нести. перед собой пику с его отрубленной головой. Великий князь объявил "посполито рушенье" - сбор всех верных великому князю людей, а Михаил Глинский бежал в Московию со всем своим кланом.
     В Московии он тоже быстро "восстал", потому что Василий III дал ему в кормление Медынь и Малый Ярославец, а Глинский хотел Смоленск. Ну, и "побежал" обратно в Литву. Тут-то и проявилась коренная разница между этими государствами. Михаила Глинского поймали, заковали, и не сносить бы ему головы, если бы он не заявил о переходе в православие, а Елена Глинская не стала бы женой царя.
     Автор совершенно не собирается идеализировать своеволие и сумасбродный гонор феодальной вольницы. Поведение князя Михаила, соответственно, двоюродного деда Ивана IV, отнюдь не было поведением мудрого государственного деятеля, ни даже беглеца от дискриминации. Это поведение совершенно отвратительного и одуревшего от безнаказанности самодура. Когда племянница, став вдовой великого князя московского, заморит дядюшку в тюрьме голодом, свершится страшная, отвратительная, но справедливость: Михаилу Глинскому отольется тем же, что он всю жизнь нес другим людям.
     Но "восстание" Михаила Глинского - прекрасный показатель того, что у русской православной шляхты все меньше резонов создавать собственное государство. В Литве у них возможности почти те же, что и у католической шляхты в Польше, и пользуются они ими не менее самоубийственно.

На другом общественном полюсе

     Не следует, впрочем, видеть в Великом княжестве Литовском такого уж идеала свободы. Даже и полной аналогии с Западной Европой тоже не было. Там, во Франции, в Италии, постепенно все становились свободнее. На периферии же Европы свобода одних совершенно последовательно будет покупаться несвободой других. В те же самые века - XV и XVI, когда шляхтич в Великом княжестве Литовском становился все свободнее и свободнее, приобретал действительно очень большой диапазон прав, полным ходом шло закрепощение крестьянства.
     Феодальная зависимость крестьян существовала всегда, изначально - уже как обязанность платить налоги, нести повинности в пользу государства или того, кому государство велит нести эти повинности. Крестьянин должен был ремонтировать мосты, давать подводы для перевозки грузов, поставлять панам молоко, яйца и овощи, ткать полотно.
     И в законе крестьянин не был равен дворянину. Еще Киевская Правда, родившаяся в XI веке, дополненная в XII и XIII веках, придавала огромное значение тому, кто обижает кого. Если дружинник князя обижает другого дружинника, пусть платит за это такие деньги, чтобы искупить причиненный вред. За оторванное ухо полагается один штраф-вира; за выбитый глаз уже другая, за оторванные пальцы - третья. Нехорошо причинять ущерб друг другу, и причинивший признается виновным и должен этот вред исправить. Справедливо? Вполне справедливо.
     Если дружинник обижает холопа, это тоже нехорошо: пусть платит деньги владельцу холопа за причиненный его собственности вред. В своем роде тоже справедливо, хотя справедливость получается какая-то варварская, отдающая немного то ли временами Древнего Рима, то ли "Хижиной дяди Тома".
     Но уж если холоп обижает дружинника!! Тут-то наступает очередь какой-то совсем уже страшненькой, прямо-таки вампирической какой-то справедливости: по Русской Правде дружинник имеет полное право безнаказанно убить холопа, и даже денег его хозяину платить не надо. Хозяин сам виноват: зачем плохо следил за своей собственностью?
     Великое княжество Литовское оставалось частью Европы и в конце XII, и в XIV, и в XV веках. Но его правящий класс, конечно же, и не думал вводить законы, по которым начнет жить общество спустя века (да и не имел о них ни малейшего представления). Общество в княжестве оставалось феодальным обществом, и крестьянин был неравноправен. Неравноправен в законе, нес феодальные повинности. Судебник Казимира 1468 года оставался не более демократичен, чем Русская Правда или московский Судебник Ивана III 1492 года.
     И здесь постепенно шло закрепощение крестьянства, ограничение его прав и свобод. Формально данные великим князем привилеи относились, естественно, к дворянству. Не вонючим же мужикам давать привилегии, не их же доступ к великому князю регулировать! Но привилегии феодалам давались за счет мужиков. Потому что это были привилегии брать, запрещать, пользоваться и заставлять: и чем дальше, тем таких привилегий делалось больше.
     Привилеи 1387, 1432, 1434 годов давали все больше привилегий феодалам, все больше отнимая у крестьянства.
     Привилеи 1447 года, данный Казимиром IV, подтвердил все привилеи, выданные в 1387, 1432, 1434, и превратил феодальную зависимость в оформленное крепостное право.
     Крестьянин становился "крепок земле" и окончательно не мог с нее уйти по своей воле.
     В XVI веке в Великом княжестве Литовском возникло даже что-то вроде конституции. Кодексы феодального права утверждались в 1529, 1566, 1588 годах и назывались Литовскими статутами (от латинского statuo - "постановляю").
     Статут 1588 года был подготовлен как свод всего литовского права - и на тот случай, если Литва останется в составе одного государства с Польшей, и если она станет самостоятельной. Статут подробно определял юридический статус разных сословий, их отношения друг с другом и с государством.
     Так вот, по статуту 1588 года создавалось единое сословие крепостных крестьян. В это сословие вливались разные группы закрепощенных слуг, разные разряды крестьян.
     Раньше каждая группа слуг, каждый разряд крестьян были закрепощены по-своему и каждый индивидуально. Теперь крепостными стали все, и притом одинаковыми крепостными. Больше никто не выбивался из общей картины.
     Впрочем, и помимо статутов закрепощение шло через саму систему землепользования.
     В 1547 году Сигизмунд Август издал правила переустройства великокняжеских земель: "Уставу на волоки".
     И власти провели "водочную померу" - обмер и передел земель в великокняжеских, а потом и в частных владениях.
     Это был первый земельный кадастр, первое подробное описание всех земель княжества, введение строгой системы использования всех земель.
     Что значит "водочная"? Волок был главной мерой измерения земли в Великом княжестве Литовском. Волок - это было столько, сколько может обработать один человек, если будет пахать на лошади. Считалось, что если один работник поднимает больше волока, то земля окажется попросту плохо обработанной. Если меньше... Ну зачем же крестьянину пахать меньше, чем он физически способен?
     Волок равнялся 30 моргам, или 19,5 десятины. По волочной помере каждый крестьянский двор получал в грех полях по 33 морга земли. Раньше было больше? Отрезали.
     Раньше было меньше? Давали еще. Почему в трех полях?
     Потому что трехполье. Не умеешь так хозяйствовать? Научим. Не хочешь трехполья? Заставим.
     За каждый волок крестьяне работали на барщине по 2 дня в неделю, кроме остальных повинностей - строительства дорог, поставки панам овощей, молока, птицы.
     После "волочной померы" крестьянин не мог ссылаться на то, что его семья держала эту землю с незапамятных времен. Связь с бывшими наследственными наделами земли разорвалась. Всю землю дало государство! Крестьяне были уравнены между собой и все дружно обречены платить, платить и платить. А главное - работать и работать.
     Земля в Великом княжестве Литовском родила хорошо, барщина была выгодна, феодалам был выгоден фольварк, то есть собственное хозяйство, клин собственных земель, обрабатываемых мужиками.
     Столетия спустя ученые нашли определение: фольварочно-барщинный способ ведения хозяйства.

Глава 13

ГОРОДА РУССКОЙ ЕВРОПЫ

     - Я русский и в то же время европеец.
     - Так не бывает...
     - Почему?!
     - Так они там все несчастные...
     Разговор на научной конференции

Кто такие горожане

     Во всех странах Средневековья были крестьяне и гм.., гм.., ну, пусть будет так, использую привычное слово: были дворяне. Но не везде были горожане. То есть города были везде абсолютно, в любой минимально цивилизованной стране. Но вот горожане, как особое сословие, как особая группа людей со своими нравами, привилегиями, чертами быта, живущая по своим особенным законам, - такое было не везде.
     Города были везде, а вот горожане - только в тех странах Европы, которые приняли наследие Великого Рима.
     В Риме каждый город имел свою сельскую округу, и этой округой управлял муниципалитет - выборный орган горожан. Город был привилегированный, потому что в нем жили граждане, имевшие право избирать и быть избранными в местные органы власти. А деревня оставалась бесправной, в ней жили обитатели вилл - вилланы.
     Город как административная единица у римлян назывался civitas. К концу империи civitas было общепринятым названием городской общины. В этом смысле слово сохранилось до сих пор в романских языках. Тем же словом называли совокупность всех граждан (cives) римского государства. Civis Romanus sum! - Я римский гражданин! - гордо говорил римлянин, носитель неотъемлемых гражданских прав. Тот, за кем стояла необозримая мощь колоссальной империи. Даже вне пределов империи эта формула помогала избежать местного правосудия. Один человек слаб, но в защиту своих граждан империя, не задумываясь, бросала закованные в броню, хорошо обученные легионы.
     От этого слова пошло и современное интернациональное слово "цивилизация", - так прочно в сознании западных европейцев утвердилась связь города, культуры и гражданского общества.
     А сельский округ, принадлежащий городу и управляемый из