зимовал в Путивле, куда стекались его сторонники; а тем временем "годуновцы свирепствовали особенно в Комарницкой волости, за преданность Дмитрию мужчин, женщин, детей сажали на кол, вешали по деревьям за ноги, расстреливали для забавы из луков и пищалей, младенцев жарили на сковородах (Вопрос неисправимого европейца: младенцы что, тоже присягали Дмитрию? - А. Б.)...Людей ни к чему не причастных хватали и продавали татары за старое платье или за жбан водки, а иных отводили толпами в неволю, особенно молодых девушек и детей. В московском войске было наполовину татар и прочих инородцев, и они-то особенно варварски свирепствовали. Ничего подобного не делалось народу от дмитриевцев, и эта разница утверждала народ в убеждении, что Дмитрий настоящий царевич"
{104}.
     Многое объясняется тем, что во главе армии Годунова стоял Симеон Бекбулатович, "царь" всех союзных татар касимовского княжества. Пользуясь опытом Ивана IV, Годунов пытается устрашить и деморализовать Камарницкую волость, как Иван IV - Ливонию, бросив на нее дикарей.
     Результат такой же: кто и не собирался воевать против Годунова, оказывается перед необходимостью защищать самого себя и свою семью.
     Патриарх Иов писал, что Лжедмитрий явился кознями "Жигимонта Литовского", который намерен "разорить в Российском государстве православные церкви и построить костелы латинские, и лютерские, и жидовские". Уже зная московитов, читатель не удивится, что Иов приписывает Сигизмунду желание построить неведомые науке "костелы жидовские". Все "не праведное" ведь сливалось воедино, не требовало разделения.
     Заодно и объявили самозванца Гришкой Отрепьевым, отлучили от церкви и прокляли. Связать самозванца с такой редкой гнидой, как Отрепьев, само по себе было неплохой затеей. Мало кто пошел бы за Отрепьевым. Только вот незадача: Гришка-то был лет на восемнадцать-двадцать старше Дмитрия, и видели их несколько раз одновременно: вон Дмитрий, а вон там, в обозе, - беглый попрасстрига Гришка.
     В результате народ стал говорить, что "прокляли Отрепьева - и бес с ним, а царевич-то настоящий...".
     Агония Бориса Годунова у Пушкина выглядит очень красиво, что и говорить. Весьма, знаете ли, благородные, хотя и запоздалые раскаяния, все эти ставшие классикой "мальчики кровавые в глазах".
     В реальности Борис Годунов буквально не знал, что делать. Кинулся он к Марии Нагой с вопросами: мол, жив ее сын или нет? Трудно было придумать более идиотский вопрос, и Борис, что называется, нарвался. Мария Нагая честно ответила, что не знает. Как это не знает? А так.
     Говорили ей люди, что сына ее увезли из страны, а вместо него зарезали попова сына. Кто говорил такое? Да они померли все...
     Назовем вещи своими именами: "Мария Нагая полностью подтвердила самые черные страхи царя Бориса. Самое страшное, что может представить себе любой узурпатор, захвативший трон обманом или силой: на него, восстав из гроба, идет настоящий наследник.
     Борис призвал тех, кто в свое время вел следствие о гибели царевича Дмитрия: Богдана Бельского и Василия Шуйского. Честно округлив глаза, Шуйский даже целовал крест в том, что настоящий Дмитрий мертв, но... Верили ли ему? Если да, то многие ли?
     Годунов отправил посла в Речь Посполитую, упрекая за оказание поддержки самозванцу. Упреки удивили короля и его окружение: ведь никакой поддержки они и не думали оказывать! Тут проявлялась, в который раз, культурные различия Речи Посполитой и Московии. Для московитов все, что делали любые из подданных Речи Посполитой, в том числе частные лица, тем самым делало государство, а король нес всю ответственность за последствия.
     В Речи Посполитой же никак не могли понять, почему государство и король должны отвечать за частную войну магнатов? Канцлер Литвы Лев Сапега даже высказался в том духе, что "этот человек уже вступил в Московское государство, и там его легче достать и казнить, нежели в наших владениях".
     Борис, истинно православный человек в московском понимании слова, призвал ворожей, то есть колдуний; колдуньи предсказали великие потрясения, до полусмерти напугав Бориса. Более практические меры состояли в том, что Годунов пообещал ближнему боярину Басманову дочь в жены и полцарства (Казань, Астрахань, Сибирь - если быть точным), если зарежет Дмитрия. Трем попам было дано задание отравить Дмитрия, а обещано разве чуточку меньше.
     Однако Басманов перешел на сторону Дмитрия, попов разоблачили, а Борис Годунов очень своевременно помер.
     13 апреля 1605 года у него вдруг хлынула кровь изо рта, носа и ушей, и царь прожил еще только два часа. Среди всего прочего, он потребовал от бояр присягнуть его сыну Федору.
     Вообще в Москве люди часто умирали очень странными, но зато очень своевременными смертями: и Елена Глинская, и Анастасия Захарьина, и теперь вот Борис Годунов.
     Немецкие врачи тут же сказали, что царя отравили... Но кто слушал их, неприличных не православных врачишек, бривших бороды? Вот если бы колдуны сказали это, поцеловал бы крест Василий Шуйский или нагадали бабки-ворожеи...
     Впрочем, в Москве еще сидела династия Годуновых:
     13 же апреля сын Бориса Годунова, Федор Борисович, официально венчан на царство. Сцена из оперы, где патриарх преграждает Федору путь к трону, от начала до конца - вранье. Федор стал царем не менее законным, чем отец.
     Только вот возникло двоецарствие. Потому что на юге страны Петр Басманов, как только стало известно о смерти Годунова, очень легко склонил на сторону Дмитрия всех влиятельных командиров: князей Голицыных, Салтыкова, Ляпуновых, командира "полков иноземного строя" фон Розена. На часть войска, оставшуюся верной Годунову, ударили казаки Дмитрия, и все было кончено быстро.
     В результате под Кромами армия Годунова перешла на сторону Дмитрия Ивановича и готова была двигаться на Москву.
     А пока в Москву приехали посланцы Дмитрия - Пушкин и Плещеев. 1 июня 1605 года под радостный рев народных масс прочитали они грамоту от Дмитрия. Народ потребовал Василия Шуйского и Богдана Бельского: они же всего несколько дней назад клялись, что царевич Дмитрий мертв! Пусть скажут, живой он или мертвый...
     И теперь с высоты Лобного места Василий Шуйский и Богдан Бельский взволнованно рассказали, как спасали малолетнего царевича. Несколько недель назад они говорили прямо противоположное, но что тут поделаешь? Тогда жив был еще Годунов. Теперь народ узнал "истину" и приветствовал ее воем многотысячной толпы.
     Москвичи составили повинную грамоту, приглашая Дмитрия занять престол своего отца. Подписали грамоту все слои населения. Все хотели видеть на троне законного царя Дмитрия Ивановича.
     Вдову Годунова, несостоявшегося, но пока еще царя Федора и дочь Годуновых Ксению отвезли в простой дом, где жила семья Годуновых до того, как он стал царем.
     Народ же разгромил дворы Годунова и его сторонников и пьянствовал, и было то ли 50, то ли 100 опившихся до смерти.
     Всех родственников и свойственников Годунова (семьдесят четыре семейства) погнали в ссылку. Никто из них, разумеется, ни в чем не был виноват, но разве это важно?
     В родоплеменном обществе нет личностей, а есть кланы, племена и роды. Они и отвечают за любой поступок каждого из своих членов. Должна же была Речь Посполитая повиниться за то, что Вишневецкие поддерживали Дмитрия?! По той же логике все 74 семейства и были виноваты в том, что Годунов зарезал царевича и сел на престол вместо него.
     А имущество их можно было разграбить по старой москальской традиции.
     Тем более виноваты были члены семьи Годунова. Князья Голицын и Рубец-Мосальский отдали дворянам приказ, и те удавили царицу, оглушили дубиной бешено сопротивлявшегося Федора и тоже задушили. Их трупы выставили напоказ, сообщив, что они отравились.
     Ксения была пострижена под именем инокини Ольги.
     По одной из версий, до этого девушка успела побывать в качестве наложницы Дмитрия.
     В общем, почти три недели шло по Москве злое, пьяное, жестокое безвременье-междуцарствие, пока 20 июня 1605 года в Москву торжественно не вступил Дмитрий. Все улицы, все крыши были запружены народом, даже церковные кровли.
     "Славу" кричали так, что оглушенные галки падали с неба.
     Замечу: никакой Смуты пока еще нет и в помине. Наоборот: законный наследник династии садится на трон, очень укрепляя государство.

Вопрос подлинности

     Естественно, возникает вопрос: а настоящий ли царевич сел на трон? В Российской империи в этом и усомниться не полагалось. Высочайше утверждена была версия, что Дмитрий - это Гришка Отрепьев, и сомневаться в ней было опасно.
     Действительность же вовсе не так однозначна, и уж кем Дмитрий никак не мог быть, так это как раз Гришкой Отрепьевым.
     С царевичем же Дмитрием, якобы зарезанным в Угличе, все с самого начала было неясно. Царевичу и впрямь угрожала нешуточная опасность: и со стороны полубезумного отца (вспомним хотя бы старшего, любимого Ивана), и со стороны Бориса Годунова. К тому времени было уже ясно, что Годунов в средствах не стесняется, и что там для него, видевшего опричнину, жизнь одного восьмилетнего мальчика!
     В этих условиях бояре, которым было поручено охранять царевича, вполне могли бы и припрятать его подальше. А как надежнее всего припрятать? Убить кого-то похожего, имитировать покушение, похоронить подменыша так, как хоронили бы Дмитрия. И пока все считают Дмитрия Ивановича покойником, вывезти его подальше... Например, в Западную Русь.
     А кроме того... Насколько мне известно, эту версию никто никогда не рассматривал. А странно, потому что она буквально напрашивается, эта версия. Дело в том, что Дмитрий вполне мог быть сыном Ивана Грозного, но вовсе не Марии Нагой.
     Общее число детей, родившихся от Ивана IV, мы не знаем, и скорее всего никогда не узнаем. Очень может быть, что его кровь течет и по сей день в людях, которые и не подозревают об этом. Известно, что Иван задушил больше ста собственных детей сразу после рождения: ведь незаконные младенцы, как известно, не угодны Богу. Это мы знаем.
     Но кто сказал, что нам известны ВСЕ сексуальные связи великого князя? <Вежливее было бы сказать: "любовные связи", не спорю... Но применительно к Ивану IV я не в силах употребить это слово. - Прим, авт.> Более того, кто сказал, что все его связи были известны современникам?
     Предлагаю на выбор две версии.
     1. Случайная связь, которая длилась несколько дней (а может быть, и несколько часов) и о которой Иван IV тут же и намертво забыл.
     Рождается ребенок, о котором страшный отец не имеет ни малейшего представления. Но окружающие-то знают, что этот пищащий сверток - не что-то и не кто-то, а "цареныш". Если близкие молодой матери располагали хоть какими-то связями и средствами, вполне могли отправить ее (и до рождения младенца, и после) на Западную Русь.
     В этот вариант, кстати, ложится и варпанг мертвой матери живого младенца... В конце концов, откуда мы знаем, какие приключения ждали молодую женщину на Западной Руси?
     2. Должен родиться малыш, а будущая мать и ее семья прекрасно знают, какова судьба ждет его сразу при рождении. Даже в Московии могли жить люди достаточно смелые для подмены: подсунуть кремлевскому чудовищу какого-то другого новорожденного младенца - купленного, украденного, выменянного за земли и казну. И тем сохранить своего... Не очень гуманно? Но во все времена матери, спасая детей, проделывали и не такое.
     В том-то и дело, что внебрачных детей у Ивана IV было много. Кто из них остался в живых, кто знал о своем происхождении, мы не знаем. В принципе, "царевичи Дмитрии" могли маршировать отрядами - и никакого самозванства.
     Наиболее реален, па мой взгляд, вариант "неизвестного цареныша" и "подменыша"; причем обе версии вероятны примерно одинаково.
     Возможно, к Вишневецким пришел и настоящий царевич Дмитрий, сын Марии Нагой, обязанный спасением тому, что его мать и князь Бельский шестнадцать лет назад убили какого-то другого, похожего на него мальчика.

Косвенные признаки

     Этот человек был убежден в себе; он точно знал, что он - Дмитрий.
     Современники, в том числе такие, которые видели не согнутые спины бояр и княжат, а настоящих феодальных владык: иностранцы на русской службе, послы иностранных держав многожды отмечали природное величие Дмитрия. "В нем светилось некое величие, которое невозможно выразить словами и невиданное прежде среди русской знати и еще менее среди людей низкого происхождения", - писал Маржерет.
     Для людей XVII века было очевидно, что величие - штука наследственная, неопровержимо изобличающая как раз высокое происхождение. Не случайно же в среде польского шляхетства, где не очень популярен был Иван, шел слух, что Дмитрий - внебрачный сын Стефана Батория.
     В наследственное величие, передающееся с генами, простите, совершенно не верю. Зато видел проявления природного величия у людей, чьи деды пахали землю, но сами эти люди были уверены в своей значительности. Величие, дух превосходства появляется у людей, когда они действительно верят в свое превосходство над окружающими. Такие люди, кстати, обычно скромны, доброжелательны, приятны в обхождении. Им ведь не надо ничего и никому доказывать!
     Прекрасно сказано у Роберта Уоррена: "Честолюбивый человек - это тот, который хочет, чтобы другие верили в его величие. Судья уверен в своем величии, и ему все равно, что думают другие" {105}. От спеси московских бояр просто воняет комплексом неполноценности, поведение же Дмитрия убеждает - уж он-то о своем величии нимало не беспокоится. И потому не честолюбив.
     Кроме того, Дмитрий вел себя предельно странно для авантюриста и самозванца. Пойти в Московию так, как пошел он - с несколькими тысячами людей против огромной армии, против всего государственного аппарата, мог только человек, совершенно уверенный в себе. Тот, кто убежден так же, как в солнечном восходе, что, по словам Наполеона, "солдаты не будут стрелять в своего императора".
     Человек, совершенно убежденный в своем праве на престол и на полную возможность довериться "своему доброму народу", как в Путивле.
     Странно вел он себя и войдя в Москву. Казалось бы, первое, что надо было сделать в столице, - это устроить хор-рошую резню, перепугать до полусмерти бояр с князьями, заменить неверных и чужих людей, служивших всякому, кто платит, на своих, верных, надежных.
     Говоря коротко, ничего-то этого он не сделал. Наоборот, осыпал милостями всех, кого только успел. Заплатил долги Ивана IV. Вернул из ссылки всех сосланных при Годунове, всем вернул отнятые имения, всем разрешил жениться.
     Объявил свободу свободного выезда из Московии и свободного въезда, а также свободу торговли. Сохранились его слова: мол, от свободной торговли государство только богатеет.
     Стал приглашать иностранцев, знающих ремесла и науки. Стал готовиться к войне за овладение Крымом: проводить маневры, готовить оружие. Начал политику сближения с европейскими с гранами. Любознательный, умный, живой и доступный в обращении, он любил новое, охотно вступал в беседы с боярами и постоянно уличал их в невежестве. "Вы поставляете благочестие только в том, что сохраняете посты, поклоняетесь мощам, почитаете иконы, а никакого понятия не имеете о существе веры...", - говорил он попам и боярам.
     И был при этом снисходителен. Невероятно, не по-московски снисходителен.
     Вскоре после венчания Дмитрия Ивановича на царство Василий Иванович Шуйский начал собирать у себя по ночам именитых московских купцов и бояр и вести с ними разговоры, что царь не настоящий, самозванец, хочет уничтожить православную веру и продать Святую Русь чертовым ляхам. А потому его необходимо свергнуть.
     Шуйские пытались забросить эти идеи в массы. Массы донесли куда следует. Трех старых дураков братьев Шуйских, Василия, Дмитрия и Ивана, арестовали. Дмитрий Иванович судить сам их отказывается; пусть их судит специальный Собор из представителей разных сословий. Собор приговорил Василия Шуйского к смерти, его братьев - к ссылке.
     Дмитрий Иванович простил всех трех, отменил приговор, вернул трех негодяев ко двору. Почему?! Что двигало Дмитрием?
     Могу только провести две аналогии. Одну - с византийским императором Юстинианом, обронившим как-то вполне серьезно: "Ну что поделать, если нет в людях моего совершенства...". И простил явного подонка и изменника.
     Вторую - с папой римским Иннокентием III. Когда кто-то из приближенных к папе лиц стал говорить о кознях германского императора, папа снисходительно заметил: "Но ведь это только я безгрешен".
     Поступить таким образом мог только человек, абсолютно убежденный в своем праве на трон, смотревший на всех московитов, как на неразумных детишек, в которых - что поделать! - нету царственного совершенства...
     Еще в XVIII веке высказали предположение: может быть, иезуиты воспитали Дмитрия? Воспитали приблудного парнишку, уверили его, что он и есть чудесно спасшийся Дмитрий. Он и рад стараться.
     Почему именно иезуиты? А потому, что в Российской империи именно иезуитов полагалось ритуально ненавидеть.
     Так сказать, как исчадий католицизма и ходячих воплощений "польской опасности". Если уж в появлении холеры в 1830 году немедленно обвинили поляков, то как же могли не быть виноваты иезуиты?
     Да только вот беда... Во-первых, Дмитрий, неплохо говоря по-польски и по-немецки, совершенно не владел латынью и делал очень наивные, очень смешные ошибки. Буквально не мог написать собственного имени: вместо imperator - писал in Perator; вместо Demetrius - Demiustri.
     Трудно поверить, что отцы-иезуиты совсем не научили бы воспитанника латыни. Они ведь и общались на латыни, дети разных стран европейского материка.
     Во-вторых, Дмитрий оказался совершенно равнодушен к католицизму. Католический костел в Кремле он создал, резонно объяснив взъерепенившимся московитам, что ведь лютеранские кирхи в Москве разрешено построить? Ну так пусть будет и костел. Но и только.
     Ни одно из обещаний, данных в Польше королю Сигизмунду и его окружению (в том числе и Ватикану), Дмитрий Иванович не исполнил. А когда от короля Речи Посполитой прибыл некий пан Гонсевский поздравлять с восшествием на престол, напоминать о данных обещаниях, Дмитрий развел руками, ссылаясь на состоявшийся порядок вещей и что он еще непрочно сидит на троне. В общем, не будет ни войны со Швецией, ни окатоличивания Руси.
     Так же точно огорчил Дмитрий и посланца римского папы, Александра Рангони, и хитрого польского иезуита Лавицкого. Дмитрий встречает их роскошно, с пушечной стрельбой и вкусными обедами, но ничего не обещает, а только просит. То о союзе против турок, то о закупках оружия, то о печатании в Европе церковной православной литературы на церковно-славянском языке.
     А одновременно он ввел в Боярскую думу высшее православное духовенство и отправил в Львовское православное братство "соболей на триста рублев" и грамоту, в которой благодарил за твердость в православии и за отстаивание интересов православных в Речи Посполитой.
     Больше всех получает от него папа Мнишек. Не знаю, был ли там именно миллион злотых, но денег ему дали много.
     А вот Новгорода с Псковом - не дали, что тут поделать...
     Папа Мнишек надеется на влияние многоопытной дочки Марины. Но, похоже, здесь и женская власть Марины кончается. При приезде Марины в Москву Дмитрий потребовал, чтобы она перешла в православие. И Марина.., куда деваться, перешла. И публично приняла причастие по православному обряду. Если Париж стоит мессы, то Москва, наверное, стоит заутрени.
     Становится очевидно, что Дмитрий категорически не хочет ни ополячивания, ни окатоличевания.
     Да и за что? Разве поляки и католики помогли ему получить трон? Нет, они только болтали. А помогали - русские православные люди. Ну, и он с поляками и католиками, будем считать, только болтал, когда обещал им златые горы.
     Уже в XX веке сделано другое предположение: некая боярская группировка отправила кого-то в Речь Посполитую. "сделала" Лжедмитрия из какого-то приблудыша, создала свое оруд