ив всех элементов общества, которые существовали независимо от власти - как хотя бы лично свободные крестьяне. А непосредственные слуги государевы, как называет их почтенный справочник, "прогрессивное войско опричников" {88}, сложилось из двух групп населения: из дворян и из уголовников. Из дворян - понятно почему.., но и про уголовных - понятно. Потому что даже из дворян и бюрократов и дворян, верной опоры Ивана, далеко не всякий стал бы по доброй воле надевать рясу с капюшоном, прицеплять к луке седла метлу и отрубленную собачью голову (ну и воняло же от них!): знак собачьей преданности царю и готовности выметать вон крамолу. В народе опричники быстро получили определенное название "кромешники", то есть как бы существа, вырвавшиеся из кромешной тьмы преисподней.
     Среди кромешников оказались и люди из верхушки дворянства, согласные на все карьеры ради. Все тот же Григорий Скуратов-Бельский (Малюта), князь А. И. Вяземский, боярин А. Д. Басманов. А были и совершенно фантастические, невесть откуда взявшиеся личности, вплоть до типов откровенно уголовных и до приблудившегося немца Генриха Штадена.
     Цель опричнины была проста - выжигать крамолу. Для того с земщины взят был разовый налог в 100 тысяч рублей.
     Для того опричников щедро жаловали землей, казной и людишками. И для того земщина была отдана в полнейшую власть опричнины. Называя вещи своими именами, речь шла об экономическом и физическом уничтожении всех, кто не нравился царю (а ему почти никто не нравился).
     Общее число истребленных в опричнину вряд ли будет названо когда-нибудь - разве что на Страшном суде. Историки называют цифры от 70 до 200 тысяч человек. Это - непосредственно тех, кого пытали и убивали. Для поддержания опричнины и ведения Ливонской войны вводились непосильные налоги, выжимавшиеся пытками и казнями.
     Повинности крестьян возросли, опричники вывозили их из земель опальных бояр "насильством и не до сроку". Люди болели, голодали, разбегались. Не менее миллиона людей умерли с голоду и от мора, столько же бежали на окраины страны или в Литву.
     Трудно сказать, достиг ли Иван Грозный своей цели, уничтожив более 3 тысяч князей и бояр - большинство вместе с семьями. Осталось-то ведь не меньше, и "окончательное решение боярского вопроса" не состоялось.
     С другой стороны, несколько покушений на Ивана были предотвращены... Хотя, справедливости ради, все известные покушения - чистейшей воды акты отчаяния, когда после истязаний, гибели близких обезумевшие люди бросались на Людоеда Бесноватого.
     До сих пор как-то неясно, существовал ли в 1569 году заговор с целью выдать Ивана Грозного польскому королю. Грандиозный боярский заговор во главе с двоюродным братом царя князем В. А. Старицким или это все же выдумка опричников, доказывавших свою нужность. На этом "деле" выдвинулся Григорий Скуратов (Малюта), а это само по себе очень и очень подозрительно.
     Вполне определенно, что не было никакого заговора князя Воротынского и что только один человек был виноват, что войска Девлет-Гирея ворвались в Москву, - московский царь и великий князь Иван IV. Все остальные - невиновны.
     Так же ясно, что не было никакой крамолы и измены в Новгороде, а были там разве что богатства, которые хотели захватить опричники.
     Известно, что не был ни заговорщиком, ни колдуном боярин И. П. Федоров, по делу которого казнено более 400 человек, в том числе его крестьян. Знали-де, что колдун, а молчали!
     Многие вещи вообще невозможно понять никакими государственными интересами.
     На Земском соборе 1566 года группа дворян подала челобитную с просьбой об отмене опричнины. Все они были казнены страшными казнями.
     Недовольство опричниной выразил митрополит Афанасий. Ему повезло - он покинул престол 19 мая 1566 года.
     Новый митрополит пытался утихомирить Ивана и был задушен лично Малютой Скуратовым.
     Многие вещи вообще выходят за пределы понимания психически нормального человека. И случайность выбора жертв казней, под конец жизни Ивана IV доходящая до откровенного безразличия, кого пытать и за что. Для Ивана IV, начинавшего с собак и кошек, все в большей степени важен был процесс сам по себе.
     Психически нормальному человеку трудно понять, как можно плясать под крики людей, пожираемых в яме специально прикормленным человечиной медведем-людоедом.
     Трудно понять садистскую игру с женами и дочерьми казненных, которых то пугали, то давали тень надежды, постепенно доводя до безумия. Огромный "репертуар" пыток и казней, гурманский перебор вариантов: что попробуем на этот раз?!
     И не только об одном царе речь. Если людей жарили живьем на сковородках, то ведь кто-то же делал эти сковородки и прекрасно знал, зачем он их делает? То же касается и металлических крючьев для подвешивания, и металлических решеток, устанавливаемых над кострами, и специальных копий с крючьями, чтобы вырывать внутренности, и много другого в том же духе.
     И существовало множество людей, десятки тысяч, которые производили все эти снаряды, необходимые для развлечения царя, использовали их и даже похвалялись друг перед другом, что хорошо умеют.
     Число кромешников возросло с 1000 до 5 - 6 тысяч людей и готово было еще расти, когда царь отменил опричнину. Но ведь эти люди никуда не исчезли! Они продолжали жить и "трудиться" на московской Руси, занимали в обществе высокое положение и несли свои представления в более широкие слои.
     Существовало, действовало, разрасталось огромное общество, в котором садизм был попросту бытовой нормой.
     Жизнь в таком обществе с самого начала требовала отбора патологических типов. А если даже вполне нормальный человек и попадал в него, он тоже хоть немного, но должен был повернуться рассудком, чтобы оставаться в рядах кромешников.
     Шел широкомасштабный, охватывающий десятки, если не сотни тысяч людей противоестественный отбор.
     А о воздействии на общественные нравы, на представления о приличиях и т.д. я просто вообще умолчу.
     Мне легко могут возразить, что чудовищная жестокость суда и казней характерна не только для Московии и что горожан, "наслаждающихся" зрелищем казни, можно было найти и в Париже, и в Риме. Несомненно! Разница, во-первых, в масштабах. Все-таки не везде изготавливались огромные сковородки и десятки крючьев для людей. Во-вторых, в Московии каждый или почти каждый и в любой момент мог оказаться в роли жертвы. А это очень изменяет нравы.
     Нет, я нисколько не сомневаюсь, что царь Иван IV Грозный не был вполне вменяемым человеком. Тяжело искалеченный с детства, к зрелым годам он впал в тяжелую душевную болезнь и был попросту опасен для окружающих. Но тут возникает два очень важных вопроса, и я намерен последовательно задать их:
     1. Как же получилось, что больной человек занял такое место в обществе? Как допустили его до власти?
     Почему не отстранили сразу же, как только стали очевидны его патологические наклонности? Как только он стал опасен для окружающих?
     Ответ на это может быть только один: потому же, почему Салтычиха была остановлена только после смерти ста пятидесяти человек. Почему Шеншин вообще не был остановлен? Ведь разницы, по существу, нет: вопрос только в масштабе явления.
     В истории уже не Московии, уже Российской империи был период, когда дворянство было свободно, уже не в рабстве, а крестьянство и все простонародье оставалось в потемках крепостничества. С эпохи Екатерины по 1861 год продолжалось это, и русские писатели XIX века прокляли крепостничество. Тогда родились и "Записки охотника", и знаменитая формула про "все рабы". Но эти писатели принадлежали даже не к третьему непоротому поколению дворян, а к четвертому и к пятому. Если об Иване Тургеневе этого, увы, никак нельзя сказать, так ведь свою "поротость" он и переживал так трагически, потому что уже был исключением. А для окружающих его изуродованная душа была и предметом самого горячего сочувствия, и прекрасной иллюстрацией, как ужасно истязание людей и вообще крепостничество.
     Было ли в Московии XV, в XVI веке свободнее, лучше, благороднее? Конечно, нет. Было еще более глухо, страшно, отвратительно - хотя бы уже потому, что рабство существовало не только для мужиков. Оно поднималось в самые верхи общества, вплоть до царского дворца.
     Это рабство было естественнее, органичнее, потому что никто не сомневался в его разумности и справедливости.
     Никто не бегал, хватаясь за голову. Никто не стонал:
     "Господи, а что же делается? Что же за страна у нас такая?! Сверху донизу... Сверху донизу все рабы!". Более того, для московита все было не только естественно, но и неким проявлением Божественного устройства. Безобразие не только не замечалось, не только клеймилось, как безобразие. Оно было символом избранничества, превосходства.
     Чтобы человеку "открылось, может быть, самое страшное в крепостном праве - проникновение его в самую плоть и кровь людей, примирение с ним, которое заставляет - особенно при отсутствии кровавых истязаний или обмена людей на породистых гончих - смотреть на крепостничество, как на обыкновенное житейское дело" {89}. Чтобы думать "об этом рабстве, тихо, невидно, но насмерть калечащем человеческие судьбы", нужно самому находиться вне этого самого крепостного права.
     Во времена Ивана IV в Московии таких людей не было.
     Разве что иностранцы, но о них другой разговор.
     2. Второй вопрос: что во всем этом безумии, в вакханалии террора, просто сумасшествие одного, но занявшего особое место человека или нечто большее?
     Иван IV ввел опричнину в 1565 году, и продержалась она в общем-то немного: до 1572. По своему существу опричное войско и мало отличается, и ничем не лучше и не хуже "избранной рады". Тот же принцип отбора тех, кто вызвал доверие у царя.
     Если все это имело смысл, то какой? Попробуем понять, в чем этот смысл?

Идеология безумия

     Знаменитая переписка А. М. Курбского может стать темой особой книги. Отмечу главный камень преткновения: для Андрея Михайловича в неограниченном самодержавии видится некий вызов, перебор, присвоение человеком полномочий Господа Бога. Потому во временах "избранной рады" находит он идеал, от которого дерзко отступается царь, повторяя грех сатаны, взявшего на себя слишком много: "...яко Сатана, Богу себя возомнивший" {90}.
     Но ведь Иван IV и правда считал себя богом для своих подданных! И совершенно не считает, что эго плохо.
     Мало того, что, по мнению Ивана, Курбский и должен был поклоняться ему, как Богу. Но все вообще государи, которые правят иначе, признает он, как бы и не настоящие:
     "Понеже те все царствами своими не владеют; како им повелят работные их, тако и владеют".
     Стоит привести отрывок из письма Ивана IV английской королеве Елизавете (1570 год): "А мы чаяли того, что ты на своем царстве государыня и сама владеиш своей государьской чести смотриш, и своему государева прибытка... Ажио у тебя мимо тебя люди владеют, и не только люди, но мужики торговые, и о наших о государьских головах и о честех и о землех прибытка не смотрят, а ищут своих торговых прибытков. А ты пребываешь в своем девическом чину, как есть пошлая девица" {91}.
     Многим можно восхититься в этом письме хотя бы оборотом: "Не только люди, но торговые мужики". Право же, в Московии ужасно не хватает дона Тамэо: "Дабы вонючие мужики...", - фразеология та же. Становится куда понятнее, почему Московия запустела к концу правления Ивана. Но просматривается и идеология.
     Иван IV органически не принимал светского государства, в котором у людей есть права и свободы. Государства, в котором важны общественные интересы, а не блажь одного человека. Над шведским королем, "старостой в волости", он изволил всячески издеваться. Сигизмунд тем более был постоянным объектом насмешек. Идеалом и естественным местом обитания для него была деспотия восточного типа, в которой дела государства санкционированы церковью, а монарх - что-то вроде полномочного представителя Господа Бога на земле.
     Государственная бюрократия и дворяне (дворня) - опора такого государства, где нет граждан, нет вассалов, а есть только подданные.
     Московские князья требовали беспрекословного подчинения и покорности и имели практически неограниченную власть. Не только простолюдин, но и боярин и князь должны быть "холопями государевыми", и в этом - вовсе не утра га прав или какие-то иные глупости, а высший государственный смысл.
     И при этом совершенно неважно, КАКОВ сам государь...
     Вот ведь удобство-то! Подданный может быть сколь угодно умен, опытен, достоин, совершенен. Великий князь московский может быть сколь угодно туп, бесчестен, лично ничтожен, ублюдочен, отвратителен. Но дело подданного - служить князю-ублюдку, как он служил бы самому Господу Богу, терпеть любые его качества и исполнять приказы, любые, в том числе и самые идиотские.
     Какая удобная идеология!

Эпопея первопечатника Ивана Федорова, или Кое-что о русском книгопечатании

     Называть его первопечатником могли только в Московии. Вероятно, не знали, что официальной датой начала книгопечатания считается 1455 год - Иоганн Гутенберг выпустил первую печатную Библию. Демон книгопечатания выпорхнул из бутылки, и печатные книги стремительно завоевывали Европу. В 1465 году они появляются в Италии, в 1468 - в Чехии и Швейцарии, в 1469 - в Голландии, в 1470 - во Франции, в 1473 - в Польше и Венгрии, в 1474 - в Испании и в Бельгии, в 1477 - в Англии.
     Конечно, это печать латинскими буквами, но и начало русского книгопечатания относят к 1491 году, когда в Кракове Швайпольтом Фиолем выпущены первые книги кирилловского шрифта.
     А после Ш. Фиоля был еще и Франциск Скорина, сын купца из Полоцка. Этот Франциск Скорина мало того, что печатал книги на церковно-славянском и на русском языках, так еще и имел ученые степени! В 1504 году получил степень бакалавра философии в Краковском университете, в 1512 году в Падуанском университете, в Италии, сдал экзамены на степень доктора медицины.
     А за 1517 - 1519 годы Франциск Скорина издал в Праге 19 отдельных книг Библии, в том числе выпустил "Пражскую псалтирь" на славянском языке и "Библию русску" - свой перевод с церковно-славянского на русский язык.
     В 20-е годы XVI века Скорина переехал в Вильно, где на средства, получаемые им от русских, членов виленского городского самоуправления, издал "Малую подорожную книгу" и "Апостол" на церковно-славянском языке.
     По некоторым данным, Франциск перешел в католицизм.
     Это не достоверно, но если даже Скорина жил и умер православным (что маловероятно - последние годы он провел в роли придворного врача и садовника короля Карла в Чехии), дело мало меняется. Сторонник веротерпимости и просвещения, старавшийся быть другом для всех, он последовательно ставил задачу просвещения всего народа: "своей братии Руси". Всей Руси.
     Московский же первопечатник пришел после него и был первым только для Московии. Иван Федоров. Иван Федоров Москвитин. Родился где-то около 1510 года (Скорина уже учился в Италии) и, конечно же, никакого систематического образования не получил. Начинал как дьякон церкви Николы Гостунского в Кремле. В 1563 году открыл типографию вместе с Петром Тимофеевичем Мстиславцем.
     Есть основания полагать, что именно Мстиславец, уроженец Западной Руси, принес саму идею книгопечатания на Московию.
     Но и в этом случае - талантливый он был человек, Иван Федоров! Сам разработал печатный шрифт - на основе московского полуустава, которым писали писцы официальные документы. Стандартный почерк, стандартная величина буквы, стандартизированные приемы писцов помогли Ивану Федорову создать так называемый старопечатный стиль.
     В марте 1564 года был напечатан "Апостол": обильно орнаментированная, роскошная книга. В 1565 году вышло два варианта "Часовника".
     В Московию печатная книга приходила с опозданием в полвека. Скажу откровенно, я плохо знаю, какие претензии возникли к Ивану Федорову со стороны официальной церкви. Но возникли. И в 1566 году Федоров и Мстиславец бежали в Литву. И там их союз распался. Мстиславец на средства купцов Мамоничей стал печатать книги в Вильно.
     А Федоров по предложению гетмана Г. А. Ходкевича основал в его имении в Заблудове типографию и в 1569 году напечатал "Евангелие учительное", в 1570 - "Псалтирь".
     Позже он переехал во Львов, основал новую типографию, издал в 1574 году "Азбуку" с грамматикой - первый русский печатный учебник и новое издание "Апостола" со своим послесловием "Повесть.., откуду начася и како сверится друкарня сия".
     Чуть позже принял Иван Федоров предложение князя К.
     К Острожского об основании типографии в Остроге и выпустил там "Новый завет" и "Псалтирь" в 1580, "Хронологию" Андрея Рымши и первую полную славянскую библию - "Острожскую библию" в 1581. Он же выпустил первый в мире книжно-предметный указатель: "Книжка, собрание вещей нужнейших". Вот тут он был и правда первым!
     Умер первопечатник во Львове, похоронен в Онуфриевском монастыре. В католицизм не перешел.
     Он был действительно прекрасный мастер, знавший и любивший свое дело: прекрасные шрифты, множество гравированных на дереве украшений, заставок, концовок, заглавных букв, изображений Луки и Давида. Книги украшались гербами Ходкевича, Острожского, города Львова, а также издательским знаком самого Ивана Федорова. Все издания снабжены предисловиями издателей и послесловиями, написанными самим Федоровым прекрасным разговорным русским языком.
     Он был очень разносторонний мастер. Уже на Западной Руси изобрел многоствольную мортиру, отливал пушки.

Глава 20

МОСКОВИЯ: ЯВЛЕНИЕ МИРУ 1568 - 1598 ГОДЫ

Итог войны

     В 70-е годы XVI века, изо всех сил подхлестывая уже зашатавшуюся, уже предельно изнуренную Московию, Иван бросается на Ливонию, захватывая ряд важных опорных городов: Пернов (Пярну), Венден, Пайду и Другие.
     В 1577 году московитская армия не смогла взять Ревеля, но последний раз захватила большую часть ливонской территории. Был захвачен в плен маршал Гаспар фон Мюнстер, которому тогда уже за шестьдесят, ослеплен и бит кнутами, под кнутами и умер.
     Военачальников других городов сажали на кол, разрубали на части. В Амерадене можно было в течение 4 часов слышать крики сорока девушек, которых московиты насиловали в саду.
     А тем временем, пока московиты тешились своей последней страшной пляской в Ливонии, в Речи Посполитой произошло событие, которое царь Иванушка, по свойственному ему уму и учености, не считал нужным принимать всерьез: в 1576 году королем Речи Посполитой избран трансильванский (румынский) господарь Стефан Баторий.
     Яркий, интересный человек был Стефан Баторий Человек, сочетавший в себе качества великолепного политика, умелого воина и щедрой, душевно здоровой личности. Человек с широкой, обаятельной улыбкой, умевший вместе с тем рявкнуть и хрястнуть кулаком но столу так, что подскакивали рюмки на столе и своевольные польские вельможи перед столом, за которым закусывал Стефан Баторий. Речи Посполитой нужна была сильная рука, нет слов. И этому государству очень повезло, что ее державу взяла рука рыцаря, а не полусумасшедшего развратника.
     В 1579 году Стефан Баторий, получив необходимые средства от сейма, начал наступление на Полоцк и быстро взял город. Допустим, это был еще город Литвы, только захваченный Московией. Верно! Но Стефан Баторий тут же пошел на Великие Луки и тоже захватил город после нескольких сокрушительных штурмов. Тут-то и возникла резня в городе, когда венгры не пощадили даже монахов, и Стефану Баторию пришлось останавливать резню лично.
     На поражение Иван реагирует в уже знакомом духе: он пишет письма виленскому воеводе, уже знакомому нам Николаю Радзивиллу и канцлеру Литвы Воловичу, где объясняет, что отказался от защиты Полоцка из соображений гуманности, не желая кровопролития, и надеется, что они поступят так же.
     Стоит вспомнить его переписку с Девлет-Гиреем! Но и здесь он так же виляет, льстит, подличает и лжет.
     Тогда же за войском Батория начинает ездить посольство Московии, пред