лем женского пола - и "девочек" поставляли как раз  Мнише-
ки. Существует рассказ про то, как однажды Юрий,  переодевшись  монахом,
проник в бернардинский монастырь, где воспитывалась некая юная  очарова-
тельная мещаночка, уговорил ее оттуда бежать и привез к королю. Если это
и неправда, то придумана она кем-то, кто прекрасно знал братьев.
   * Не исключено, что Мнишеки сначала были  православными,  потому  что
всюду Юрий так и писался - "Юрий" ("Юрий" - это "Георгий", но  "Георгий"
по-польски - всегда "Ежи").
   Кроме женщин, братья Мнишеки были "придворными  поставщиками"  колду-
нов, баб-шептух, гадалок и знахарок, к которым король, по-ребячески суе-
верный, питал чуть ли не большую слабость, чем  к  прекрасному  полу,  -
правда, с совершенно другими целями...
   Можно представить, как поживились оба братца возле короля. В  особен-
ности после его смерти. Когда король умер, оказалось, что его казна  со-
вершенно пуста - исчезло и золото, и  драгоценности.  Сокровищница  была
очищена так, что для покойника даже не нашлось приличного  погребального
наряда. Естественно, тут же возник вопрос: что было в нескольких  мешках
и огромном сундуке, которые слуги Юрия Мнишека вывезли  из  королевского
замка (сундук, "который едва подняли шесть человек" - за шесть  дней  до
смерти короля, а мешки - в ночь после смерти)?
   Мнишек утверждал, что - сплошные пустячки. Так сказать, мелкие  суве-
ниры. Ни сестра короля, ни сейм в эти сказочки не верили, но расследова-
ние ни к чему не привело. Во-первых, "мешки и сундуки" вывозил в те  дни
не один Мнишек, во-вторых, за пана Юрия вступилась многочисленная родня,
и дело угасло как-то само собой. Договорились считать,  что  королевская
казна с самого начала была пуста...
   Нужно добавить, что и в вопросах веры Юрий Мнишек проявлял  столь  же
лихую беспечность - назовем это так... Когда в Жечи Посполитой на  неко-
торое время приобрели влияние кальвинисты и ариане (арианство -  течение
в православии, признаваемое ересью и католиками, и православными),  Юрий
Мнишек водил знакомство главным образом с ними. Одна его сестра была за-
мужем за видным арианином Стандицким, другая - за кальвинистом, краковс-
ким воеводой Фирлеем, сам Мнишек женился на Гедвиге  Тарло,  девушке  из
знатной арианской семьи.
   Когда в 1587 г. королем Жечи Посполитой стал Сигизмунд III,  ревност-
ный католик и покровитель иезуитов, в голове у Мнишека,  надо  полагать,
наступило просветление, и он моментально стал верным католиком: в  удар-
ные сроки построил за свой счет два монастыря,  а  Львовской  иезуитской
коллегии подарил десять тысяч золотом...
   Легко понять, что представлял собой этот субъект,  тесть  Константина
Вишневецкого (Вишневецкий, правда, был православным,  но  Мнишека  такие
мелочи не останавливали - князь как-никак был еще и некоронованным коро-
лем "русской земли"...)
   Вот этот тип, конечно же, жаждал в первую очередь злата и поместий. И
ради этого, пожалуй, мог бы поверить и в то, что "названный  Дмитрий"  -
тетушка германского императора... Насчет Мнишека нет никаких сомнений  и
двусмысленностей - его привлекали чисто меркантильные возможности,  отк-
рывавшиеся перед тестем русского царя...
   Что любопытно, в самом  начале  "воскресший  Дмитрий"  предназначался
Вишневецкими и Мнишеком отнюдь не для московского трона, а для  краковс-
кого! Мало кто об этом помнит, но из сохранившихся  документов  известно
точно: магнаты первоначально лелеяли замысел свергнуть Сигизмунда и сде-
лать королем Жечи Посполитой  как  раз  Дмитрия,  подходившего  по  всем
статьям:  сын  Грозного,  следовательно,  Рюрикович,  следовательно,   в
родстве с пресекшейся династией Ягеллонов. А настоящий он или нет - дело
десятое. Вишневецкие верили, что настоящий, Мнишек  наверняка  не  верил
никому и ничему, но все трое всерьез  собирались  короновать  Дмитрия  в
Кракове.
   Потом от этой идеи отступились - стало ясно, что не  выйдет,  слишком
многие против. И взоры обратились в другую сторону, на восток...
   Опять-таки, вопреки расхожему мнению, и король Сигизмунд, и  его  са-
новники отнеслись к воскресшему сыну Грозного  без  всякого  энтузиазма.
Коронный гетман Ян Замойский (недруг иезуитов, кстати) выражался недвус-
мысленно: "Случается, что кость в игре падает и счастливо, но обыкновен-
но не советуют ставить на кон дорогие и важные предметы. Дело это такого
свойства, что может нанести вред нашему государству и бесславие королю и
всему народу нашему". Стоит уточнить, что эта позиция  была  результатом
не каких-то высокоморальных убеждений, а конкретной и  четко  выраженной
боязнью ответного удара со стороны Москвы. Ту же позицию занимали  влия-
тельные государственные и военные деятели Станислав Жулкевский и Ян Ход-
кевич. Вообще в Польше, то есть так называемых "коронных землях",  отно-
шение к новоявленному царевичу было самое прохладное. Король  Сигизмунд,
как можно судить, в подлинность царевича не верил,  однако  под  нажимом
родни Мнишека и благодаря авторитету Вишневецких  вынужден  был  принять
"Дмитрия", подарить парочку золотых безделушек и туманно  пообещать  со-
действие.
   Зато литовско-русские магнаты, та самая троица, спешили к своей  цели
на всех парусах. Для Дмитрия уже набирали войско - главным образом каза-
ков и беглецов из России.
   Тем временем подключился и Ватикан. Как можно судить из резолюции па-
пы римского на письме-донесении нунция Рангони, папа тоже не верил,  что
Дмитрий - настоящий. Иначе не написал бы: "Это вроде воскресшего  короля
португальского" (имелся в виду Лжесебастиан, чье самозванство было  ясно
с самого начала). Дмитрий, встретившись с папскими посланцами, по своему
обыкновению на обещания не скупился,  заявив,  что,  взойдя  на  русский
престол, моментально присоединит русскую церковь к  Римской.  При  таких
ставках можно было и деликатно забыть, что Дмитрий - вроде "короля  пор-
тугальского"...
   Если не считать контактов с иезуитами, окружение Дмитрия,  помогавшее
ему создать "армию вторжения", ни в коей степени не  было  католическим.
Константин и Адам Вишневецкие - православные (первым из Вишневецких, как
мы уже говорили, в католичество перешел Иеремия десятки лет спустя), как
и другой сподвижник Лжедмитрия, тоже, не исключено, служивший идее - ли-
товский пан Роман Рожпнский. Подавляющее большинство тех, кто встал  под
знамя Дмитрия, тоже были православными - казаки,  литовские  и  западно-
русские люди. Два секретаря Лжедмитрня, братья Ян и Станислав Бучинские,
были хотя и чистокровными "ляхами", то есть "коронными" поляками,  но  -
не католиками, а протестантами...
   Король Сигнзмунд никакой поддержки этому воинству не оказывал. Ну,  а
запретить ничего и никому не мог, какие бы нехорошие предчувствия его ни
терзали...
   Заичкин и Почкаев, авторы вышедшего лет пять назад  восьмисотстранич-
ного "популярного очерка" под  названием  "Русская  история"  славны  не
только тем, что в качестве доказательств своих построений шпарили  стра-
ницами вместо летописей и других источников отрывки из романов В. Яна  и
В. Чивилихина. Касательно Лжедмитрия они ухитрились написать  следующее:
король-де Сигизмунд "ПОВЕЛЕЛ Вишневецким, Мнишеку и другим дворянам сос-
тавить рать из вольницы и выступить против Бориса".
   У любого, кто достаточно хорошо знаком с обстановкой  в  Польше  того
времени, подобные утверждения могут вызвать лишь здоровый хохот...
   В отличие от других европейских самодержцев польский король  попросту
не мог "повелевать". Поскольку самодержцем не был вовсе, а был не  более
чем своеобразной парадной фигурой, содержавшейся для  чистой  декорации.
Шляхта, начиная от магнатов и кончая однодворцами, имела одну-единствен-
ную серьезную заботу - следить, чтобы очередной король, чрезмерно о себе
возомнив, не вздумал "повелевать". В случае, если венценосец делал такие
попытки, его усмиряли быстро и надежно - поскольку в стране не существо-
вало механизма, способного обеспечить выполнение королевской воли...
   Тогдашних польских королей нельзя даже сравнивать с нынешней английс-
кой королевой - английская королева, о чем как-то не  вспоминают,  имеет
право, к примеру, одним росчерком пера распустить  парламент  (и  случа-
лось, что тонкими намеками на такую возможность были  парализованы  иные
парламентские инициативы). Польский король не мог и этого, а  бдительнее
всего следили за тем, чтобы венценосцу не попало в руки войско...
   Кстати, несколько слов о войске. Его в Жечи Посполитой тогда  практи-
чески не существовало, если не считать так называемого "квартового". Оно
было регулярным и содержалось на четвертую часть доходов  с  королевских
имений, "кварту", но, во-первых, состояло лишь из пехоты,  а  во-вторых,
не превышало четырех тысяч. Магнаты вроде Вишневецких,  Радзивиллов  или
Потоцких могли посадить на коней в три-четыре раза больше обученных  го-
ловорезов...
   Полки "иноземного строя" появятся только в 30-х годах XVII века. Пока
что в случае особой опасности для государства собиралось "посполитое ру-
шение" - ополчение, состоявшее из шляхты, но о его боевых качествах  го-
ворить не приходится. В 1454 г., во время войны с крестоносцами,  "руше-
ние" заявило, что не сдвинется с места, не говоря уж о том, чтобы идти в
бой, пока не получит добавочных привилегий.  Король  Казимир  Ягеллончик
был вынужден согласиться, и шляхетское ополчение нехотя тронулось-таки в
поход, однако было вдребезги разбито крестоносцами под Хойницами. В 1537
г., в правление Сигизмунда Старого, история  повторилась  -  "посполитое
рушение", собранное для того, чтобы идти в поход на Молдавию, вместо по-
хода принялось осыпать короля упреками касаемо его внутренней  политики.
И, не договорившись, попросту разбежалось по домам. В  польской  истории
этот случай известен под насмешливым названием "петушиной войны" -  пос-
кольку скандальная шляхта, переругиваясь с королем  не  один  день,  тем
временем слопала всю домашнюю птицу на мили в округе...
   Можно еще вспомнить, что всякий шляхтич в те годы имел право самосто-
ятельно отправлять посольства к иностранным государям, что  твой  король
(правда, хватало ума этой привилегией не пользоваться, понимали, что при
иностранных дворах таких выходок, мягко говоря, не поняли бы).
   Одним словом, не зря родилась поговорка:  "шляхтич  в  своем  огороде
всегда равен  воеводе".  Не  зря  существует  даже  версия,  что  Богдан
Хмельницкий был тайным агентом польского короля, своими  нападениями  на
Жечь Посполиту державший шляхту в страхе, что  помогало  королю  "проби-
вать" собственные решения...
   Короче, "повелевать" король Сигизмунд никак не мог. Не  было  у  него
такой возможности. Предприятие с походом на Москву было  затеяно  Вишне-
вецкими и Мнишеком на собственный страх и риск, а отправленное  в  поход
невеликое войско (числом не более четырех тысяч  человек)  состояло,  за
редчайшими исключениями, из православных...
   И тут-то, в первые месяцы, был реальный шанс раз  и  навсегда  разде-
латься с горсточкой искателей удачи, ведомых Дмитрием. После его  первых
успехов, после того, как несколько городов северо-западной Руси  присяг-
нули на верность самозванцу, стрельцы Годунова нанесли под Севском  сок-
рушительный удар. У "царевича" осталось не более полутора тысяч человек,
он едва не ускакал в Жечь Посполитую, но был насильно  удержан  жителями
Путивля, понимавшими, что присутствие Дмитрия придает им, выражаясь сов-
ременным языком, некую "легитимность", а оставшись один на один с  Году-
новым, они не сносят голов...
   Именно "сидение" Дмитрия в Путивле и переломило ход войны самым реши-
тельным образом. Воспрянувший от успехов Борис Годунов не придумал ниче-
го лучшего, кроме как начать самую широкую расправу не только с  присяг-
нувшими самозванцу - со всеми, кто имел несчастье обитать в областях, по
которым проходило войско Лжедмитрия.
   Вешали и рубили головы направо и налево, жгли избы,  гумна  и  овины,
насиловали женщин. Слово русскому историку:
   "Годуновцы свирепствовали особенно в Комарницкой волости, за  предан-
ность Дмитрию мужчин, женщин, детей сажали на кол, вешали по деревьям за
ноги, расстреливали для забавы из луков и пищалей, младенцев  жарили  на
сковородах. Вся Северщина была осуждена царем на порабощение по произво-
лу военщины; людей ни к чему ни причастных хватали и продавали татары за
старое платье или за джбан водки, а иных отводили толпами в неволю, осо-
бенно молодых девушек и детей. В московском войске было наполовину татар
и прочих инородцев, и они-то особенно варварски  свирепствовали.  Ничего
подобного не делалось народу от дмитриевцев, и  эта  разница  отверждала
народ в убеждении, что Димитрий настоящий царевич" [98].
   В условиях, когда по стране все шире распространяются слухи, что  Го-
дунов - узурпатор, а Дмитрий и есть подлинный царевич, методы  умиротво-
рения выбраны были далеко не самые лучшие... Естественно, это привлекало
в войско самозванца все новых сторонников, а в  Москве  становилось  все
тревожнее. Патриарх Иов, глава русской  церкви,  выпустил  грамоту,  где
объявлял все происходящее кознями "Жигимонта Литовскаго", который  наме-
рен "разорить в Российском государстве православные церкви  и  построить
костелы латинские, и лютерские, и жидовские".
   Совершенно ясно, что сия грамота готовилась в величайшей спешке и пи-
савшие ее ничуть не заботились хотя бы о видимости правдоподобия - в са-
мом деле, трудно представить себе короля-католика, который намерен стро-
ить "лютеранские и жидовские" храмы. Неизвестно,  подметили  ли  русские
люди эту логическую неувязку, но патриаршая грамота  никакого  заметного
влияния на умы уже не оказала - власть вступала  в  ту  печальную  фазу,
когда ей не верили ни на копейку, даже если утверждать громогласно,  что
солнце восходит на востоке...
   Срочно провозгласили, что самозванец-де "есть  беглый  чернец  Гришка
Отрепьев", и патриарх предал его анафеме. Вот  тут  наши  предки  проде-
монстрировали неплохое  логическое  мышление:  по  словам  современника,
москвичи промеж собой говорили примерно следующее:  "Прокляли  какого-то
Отрепьева - и бес с ним, а царевич-то настоящий, какое  его  касание  до
Отрепьева?!"
   Дело в том, что Отрепьева слишком многие знали на Москве -  и  знали,
что ему около сорока, зато царевичу не более двадцати четырех...  (Позд-
нее мы еще подробно рассмотрим версию, ошибочно  отождествляющую  самоз-
ванца и Отрепьева.)
   В Жечь Посполиту срочно отправили гонца, упрекая за помощь, оказанную
Дмитрию, и требуя решительных мер. Подробности  переговоров  неизвестны,
однако знатный литовский магнат Лев Сапега дал резонный, в общем, ответ:
"Этот человек вступил уже в Московское государство, и его там легче дос-
тать и казнить, нежели в наших владениях". В  железной  логике  отказать
нельзя - самозванец прочно сидел в  Путивле,  откуда  его  извлечь  было
крайне затруднительно кому бы то ни было...
   Борис свирепствовал, казня и пытая по малейшему навету, но инициатива
навсегда от него ускользнула. Видимо, в полном  отчаянии  он  предпринял
ряд совершенно нелепых шагов...
   Сначала велел тайно доставить во дворец давным-давно  постриженную  в
монахини вдову Грозного и мать Димитрия, Марфу Нагую и  потребовал  нед-
вусмысленного ответа: жив ее сын или нет? Старуха, ничуть не сомневавша-
яся в смерти сына, но к Годунову относившаяся без малейшей  симпатии  (и
славившаяся железным характером), видимо, решила потрепать нервы "Борис-
ке", с самым простодушным видом заявив:  "Не  знаю".  По  свидетельствам
очевидцев, Мария Годунова пришла в такую ярость, что схватила  зажженную
свечу и попыталась выжечь глаза старухе, вопя: "Ах ты блядь! Как  смеешь
говорить, что не знаешь, когда тебе-то  доподлинно  известно?!"  (царица
была дочерью Малюты Скуратова,  отцовские  гены,  видимо,  дали  о  себе
знать). Борис едва успел отнять  свечу,  а  старуха  Марфа,  несомненно,
втайне наслаждавшаяся происходящим, прикинулась уже  совершеннейшей  ду-
рочкой: дескать, говорил ей кто-то, что ее сына живым  тайно  увезли  из
страны, но те, кто говорил, все уже умерли... Поняв, что  толку  не  до-
биться, Борис отступился.
   И призвал ворожей. Ворожеи напророчили  царю  сплошные  неприятности,
вплоть до скорой кончины. Борис, видимо, настолько  уже  ослабел  душой,
что даже не пытался их казнить, а послал  сына  в  церковь  молиться  за
собственное здравие. Одновременно вызвал ближнего боярина Басманова, по-
обещал тому дочь в жены, а в приданое Казань, Астрахань и Сибирь -  лишь
бы Басманов убил самозванца. Басманов, с одной стороны, прекрасно  пони-
мал, что достать самозванца в укрепленном Путивле трудновато, а с другой
прекрасно помнил, сколько раз Борис нарушал схожие обещания. И по  како-
му-то неисповедимому движению души вдруг поверил, что царевич -  настоя-
щий (настолько, что впоследствии не покинул Лжедмитрия и погиб вместе  с
ним).
   В совершеннейшем отчаянии Борис отправил в Путивль трех монахов с за-
данием отравить самозванца. Монахов быстро разоблачили, но Борис об этом
уже не успел узнать - скончался...
 
   ТРИУМФ
 
   Смерть Годунова была скоропостижной - сохранились подробные описания.
Встав из-за стола после обеда в Золотой палате Кремля со  знатными  ино-
земцами, царь неожиданно упал, изо рта, носа и ушей пошла кровь. Он про-
жил еще два часа, успев по обычаю того времени принять монашеский  пост-
риг и благословить на царство шестнадцатилетнего сына Федора.
   Из среды живших в Москве немецких докторов тут же пошел слух, что ца-
ря отравили. Историки и прошлого, и нынешнего столетия к этой версии от-
носятся скептически - а мы ее рассмотрим погодя.
   Любопытно, что буквально через несколько  дней  после  смерти  Бориса
согласно неистребимой русской традиции поползли слухи о том, что  вместо
Годунова в гробу лежит "кованый из железа  ангел",  а  сам  царь  жив  и
где-то то ли скрывается, то ли  странствует.  Правда,  слухи  эти  очень
быстро заглохли сами по себе - Борис всем надоел хуже горькой редьки, но
через несколько месяцев, о чем я напишу позже, вновь возникли при  самых
что ни на есть комических обстоятельствах.
   Дальнейшие события, полное впечатление, отмечены явственными  призна-
ками некоего трагикомического шутовства. Наличествовало все  -  кровь  и
текущее рекой вино, страдания и ликование, плач и разудалые песни...
   Петр Басманов, выехавший к сосредоточенным в Кромах правительственным
войскам, с какой-то прямо-таки опереточной легкостью сумел  склонить  на
сторону "царевича Димитрия" большую часть влиятельных  командиров:  двух
братьев князей Голицыных, Салтыкова, рязанских дворян братьев Ляпуновых,
начальника "иноземного полка" фон Розена. Началась сумятица, на  меньшую
часть войска, оставшуюся верной Федору, ударили казаки самозванца, и все
было кончено довольно быстро. С этого дня ни о каком вооруженном  сопро-
тивлении самозванцу уже не шло и речи.
   В Москву прискакали Пушкин и Плещеев, дворяне,  посланцы  Лжедмитрия,
и, собрав по дороге на Красную площадь огромную толпу, стали читать гра-
моту самозванца. Пользуясь современными терминами, слушали посланцев под
бурные, продолжительные аплодисменты, переходившие в овацию. Правда, не-
которые особо недоверчивые индивидуумы потребовали прибытия князя  Васи-
лия Шуйского - он в свое время расследовал в Угличе убийство малолетнего
царевича и с полным основанием  считался  "главным  экспертом"  по  этой
сложной проблеме.
   Шуйский прибыл, взошел на Лобное место - и с честнейшими глазами  со-
общил во всеуслышание, что царевича и в самом  деле  некогда  спасли  от
посланных Годуновым убийц, а в  могиле  покоится  некий  поповский  сын.
(Чтобы оценить это выступление должным образом, необходимо знать:  всего
несколько дней назад тот же Шуйский со столь же честными глазами целовал
перед московским народом крест, присягая в том, что в  Угличе  был  убит