ивал, и я ему верю.
     - Прекрасно, - дружелюбно ответил Майлз. - Пусть он скажет мне то  же
самое с суперпентоталом, и я тоже ему поверю.
     -  Пойдем,  ма,  -  позвал  худощавый  молодой  человек,  стоявший  у
ступеней, и злобно  посмотрел  на  Майлза.  -  Разве  ты  не  видишь:  это
бесполезно.
     Женщина кинула на юношу суровый взгляд и снова повернулась к  Майлзу,
еще надеясь убедить и с трудом подбирая слова:
     - Мой Лэм. Ему всего двадцать, милорд.
     - Мне тоже только двадцать, матушка Журик, - напомнил Майлз.
     Наступило короткое молчание.
     - Послушайте меня, прошу вас, - терпеливо заговорил Майлз.  -  Я  уже
повторял и буду повторять до тех пор, пока мои слова не  дойдут  до  того,
кому  они  предназначены.  Я  не  могу  осудить  невинного  человека:  мои
сыворотки истины мне не дадут. Лэм может себя оправдать! Скажите ему  это,
ладно? Пожалуйста!
     Женщина встревожилась.
     - Я... не видела его, милорд.
     - Но можете увидеть.
     - Да? А могу и не увидеть.
     Она бросила стремительный взгляд на Пима, но сразу же  отвела  глаза,
словно обжегшись о вышитые серебром монограммы Форкосиганов  на  воротнике
его мундира. Кейрел вынес на  крыльцо  зажженные  фонари,  но  по-прежнему
держался в отдалении.
     - Мадам, - напряженно проговорил Майлз, - граф,  мой  отец,  приказал
мне расследовать убийство вашей внучки.  Если  ваш  сын  столько  для  вас
значит, как может так мало значить его ребенок? Она  была...  ваша  первая
внучка?
     Морщины на лице женщины обозначились еще резче.
     - Нет, милорд. У старшей сестры Лэма уже двое. Они-то  в  порядке,  -
добавила она многозначительно.
     Майлз вздохнул:
     - Если вы и правда верите, что ваш сын невиновен в этом преступлении,
вы должны помочь мне это доказать. Или... вы сомневаетесь?
     Женщина тревожно заерзала, и в глазах ее промелькнула  неуверенность.
Стало быть, и она ничего толком не  знает,  разрази  ее  гром!  Бесполезно
применять к ней суперпентотал...  От  этого  чудо-средства  пока  никакого
проку.
     - Уйдем, ма, -  снова  позвал  юноша.  -  Не  трать  сил  понапрасну.
Лорд-мутант  приехал  сюда  для  убийства,  оно  им  необходимо.  Это  все
спектакль.
     "Чертовски верно, - подумал Майлз. -  А  это,  стало  быть,  один  из
братцев обвиняемого... Сообразительный олух".
     Матушка Журик позволила своему рассерженному сыну увести себя, но уже
на ступеньках остановилась и горько бросила через плечо:
     - Вам все это так просто, да?
     "У меня голова от этого разламывается", - подумал Майлз.
     Но неприятности этого вечера еще не закончились.
     Голос, долетевший из темноты, был низким и скрипучим:
     - Не смей мне приказывать, Зерг Кейрел. У меня есть  право  поглядеть
на этого лорда-мутанта.
     Новая посетительница была высокая и жилистая,  а  принаряжаться  ради
этого  визита  явно  не  входило  в  ее  намерения.  Она  казалась   живым
воплощением ненависти -  вся  целиком,  до  кончика  длинной  седой  косы,
змеившейся по костлявой спине.
     Стряхнув руку Кейрела, пытавшегося ее удержать,  старуха  зашагала  к
сидевшему в свете фонарей Майлзу.
     - Э-э... Это матушка Маттулич, милорд, - представил ее Кейрел. - Мать
Харры.
     Майлз поднялся на ноги, заставив себя коротко кивнуть.
     - Мое почтение, мадам.
     Он с раздражением заметил, что ниже старухи на целую голову. Когда-то
она, наверное, была одного роста с Харрой, но годы уже начали пригибать ее
к земле.
     Матушка Маттулич молча уставилась на Майлза. Судя  по  чуть  заметным
черноватым пятнам вокруг рта, она имела привычку жевать  листья  гумми;  у
нее и сейчас двигалась челюсть, работая  над  очередной  порцией.  Старуха
рассматривала сына графа открыто, не  прячась  и  не  пытаясь  извиняться,
обводя взглядом его голову, шею,  сгорбленную  спину,  короткие  и  кривые
ноги. Казалось, эти  глаза  видят  его  насквозь,  вплоть  до  каждого  из
заживших переломов на хрупких  костях.  Под  ее  горящим  взглядом  голова
Майлза пару раз дернулась  в  неуправляемом  нервном  тике,  так  что  он,
наверное, показался зрителям припадочным - ему не сразу  удалось  с  собой
справиться.
     - Ладно, - резко произнес Кейрел, - посмотрела - и хватит.  А  теперь
уходи. - Он вытянул руку, извиняясь перед  Майлзом.  -  Мара  из-за  всего
этого совсем обезумела, милорд. Простите ее.
     - Вы  потеряли  единственную  внучку,  -  проговорил  Майлз,  пытаясь
сочувствовать. - Мне понятно ваше горе, мадам. Но маленькая Райна  получит
правосудие. Я в этом поклялся.
     - Откуда теперь возьмется правосудие? -  хрипло  бросила  старуха.  -
Слишком поздно! Поздно, лордик-мутант. Для чего мне теперь ваше  проклятое
правосудие?
     - Замолчи, Мара! - снова приказал Кейрел. Нахмурившись и крепко  сжав
губы, он решительно увел старуху с крыльца.
     Гости, не успевшие разойтись, расступались перед нею  с  почтением  -
все, кроме двух худых подростков, державшихся на краю толпы: те отпрянули,
словно от ядовитой твари.  Их  лица  показались  Майлзу  знакомыми,  и  он
сообразил, что эти ребята - тоже представители  семейства  Журик.  Значит,
противостоит ему не банда двухметровых громил, а стайка мальчишек. Но  это
открытие вовсе не успокоило Майлза. Судя по внешности этих молодых горцев,
они, если понадобится, способны напасть со стремительностью хорька.


     Было около полуночи, когда вечернее развлечение, наконец,  подошло  к
концу, и последние гости Кейрела удалились в лес  с  зажженными  фонарями.
Починенный  и  подзаряженный  приемник  был  унесен   владельцем,   горячо
благодарившим старосту. Пим устроил мальчишек Кейрела в палатке, последний
раз обошел дозором вокруг дома и присоединился к Майлзу и Ди  на  чердаке.
Матрасы были набиты свежим пахучим сеном из местных трав, и  Майлз  горячо
надеялся, что у него не окажется на них аллергии.  Матушка  Кейрел  хотела
уступить графскому сыну свою собственную спальню, изгнав себя и  мужа  все
на то же крыльцо, но, к счастью, Пим сумел убедить ее, что  уложить  лорда
на чердаке между слугой и врачом - разумнее с точки зрения безопасности.
     Ворочаясь на своем матрасе, Майлз  снова  и  снова  перебирал  в  уме
события дня. Не действовал ли он чересчур медленно, слишком  нерешительно?
Когда имеешь дело с превосходящими неприятельскими силами, осторожность  -
не лучшая тактика. Но, с другой стороны, бессмысленно бросаться в атаку на
болоте:  это  так  красиво  продемонстрировал  на   летних   учениях   его
собрат-кадет и кузен Айвен. Понадобилось вызывать  вездеход  на  воздушной
подушке с краном,  чтобы  вытащить  шестерых  крупных,  сильных,  здоровых
молодцев в полном полевом снаряжении из клейкой черной грязи.
     Правда, Айвен мог утешиться тем, что снайпер  "противника",  которого
они атаковали, свалился с дерева и, повредил себе руку, ослабев от хохота.
Наблюдатель присудил им ничью. Майлз потер руку, ухмыльнулся  воспоминанию
и, наконец, заснул.


     Проснулся  он  от  внезапной  уверенности,   что   случилось   что-то
нехорошее. В  синей  темноте  чердака  мерцали  оранжевые  отсветы.  Тихо,
стараясь  не  разбудить  своих  спутников,  молодой  человек  поднялся   и
посмотрел вниз, в комнату. Свет шел из переднего окна.
     Майлз босиком слез вниз и выглянул из дверей.
     - Пим! - тихо позвал он.
     Сержант проснулся мгновенно.
     - Милорд?
     - Тихо спускайся. Захвати парализатор.
     Уже через секунду Пим стоял рядом с Майлзом: он спал, не снимая брюк,
положив кобуру с парализатором и ботинки у изголовья.
     - Что за черт?.. - пробормотал он, тоже выглядывая на улицу.
     Свет испускал брошенный на крышу  их  палатки  смолистый  факел.  Пим
кинулся  было  к  двери,  но  остановился.  Палатка  была  армейская,   из
несгораемом ткани, и спавшим внутри детям ничто не грозило. Но знал ли  об
этом тот, кто бросил факел? Что это - какой-то  магический  обряд  или  на
редкость неумелое нападение? Будь палатка  обычной,  брезентовой...  Майлз
вздрогнул, представив распускающееся смертоносным цветком пламя.
     Пим выхватил из кобуры парализатор:
     - Давно это?
     - Трудно сказать. Могло гореть минут десять, прежде чем я проснулся.
     Сержант вздохнул, покачал головой и с оружием  наизготовку  шагнул  с
крыльца в позолоченную огнем темноту.
     - Неприятности, милорд? - прозвучал встревоженный голос Кейрела, и он
появился в дверях спальни.
     - Возможно. - Майлз остановил старосту.  -  Пускай  сначала  Пим  все
осмотрит  и  даст  сигнал,  что  поблизости  все  чисто.  Вашим  мальчикам
безопаснее побыть внутри палатки.
     Кейрел выглянул в окно, охнул и разразился проклятиями.
     Через несколько минут вернулся сержант.
     - На километр  вокруг  -  никого,  -  коротко  доложил  он.  Староста
притащил ведро воды и плеснул на факел. Тот зашипел и погас.
     - Наверное, мне не следовало предлагать им свою палатку, - сдавленным
голосом проговорил Майлз. - Я  глубоко  сожалею,  староста  Кейрел.  Я  не
подумал.
     - Этого не должно... - Кейрел трясся от гнева и запоздалого испуга, -
этого не должно было произойти, милорд. Я... я прошу  у  вас  прощения  за
Лесную Долину.
     Он беспомощно  повернулся,  вглядываясь  в  темноту.  Даже  усыпанное
звездами ночное небо теперь казалось угрожающим.
     Мальчишки проснулись и, узнав новость, хором заявили, что все  просто
великолепно. Они хотели вернуться в палатку и устроить засаду  в  ожидании
следующего убийцы, но матушка  Кейрел  уволокла  их  в  дом  и  уложила  в
гостиной.  Понадобился  целый  час,  чтобы  они  перестали  жаловаться  на
несправедливость и снова заснули.
     Но Майлз, взвинтившийся чуть ли не до истерики, заснуть  не  мог.  Он
неподвижно лежал на своем матрасе и  прислушивался  к  похрапыванию  Ди  и
мерному дыханию сержанта, который из вежливости притворялся спящим.
     Майлз как раз собирался  предложить  Пиму  бросить  валять  дурака  и
провести остаток ночи на крыльце,  когда  тишину  разорвал  пронзительный,
нечеловеческий крик.
     Он доносился с улицы.
     - Лошади! - С колотящимся сердцем Майлз рывком вскочил  с  матраса  и
скользнул на лестницу. Пим обогнал его, спрыгнув  с  чердака  прямо  вниз,
упруго приземлился и первым очутился в дверях. Там он, охранник  до  мозга
костей, обернулся и попробовал запихнуть Майлза обратно в дом. Майлз  чуть
не укусил его.
     - Иди, черт тебя набери! Я вооружен!
     Оставив свои благие намерения. Пим выбежал во двор. Навстречу  им  из
темноты шарахнулось какое-то массивное фыркающее существо;  это  вырвалась
на свободу соловая. Ночь вновь разорвал вопль, донесшийся оттуда, где были
привязаны остальные лошади. Пим бросился к коновязи.
     - Дурачок?! - в ужасе позвал Майлз.
     Подобных  криков  ему  не  доводилось  слышать  с  тех  пор,  как   в
Форкосиган-Сюрло сгорел сарай, где была заперта лошадь.
     - Дурачок!
     Раздался еще один вопль, а потом  такой  звук,  словно  где-то  рядом
раскололся арбуз. Пим попятился, шатаясь и с всхлипыванием втягивая в себя
воздух, потом споткнулся и упал. Убит? Нет, скорее ранен - судя  по  тому,
что между громкими вздохами  ему  удавалось  отчаянно  чертыхаться.  Майлз
опустился на колени и ощупал его голову. К счастью, удар лошадиного копыта
пришелся не по голове, а по грудной клетке.  У  охранника  только  дыхание
перехватило,  да,   может,   треснуло   ребро.   Майлз,   действуя   более
осмотрительно, забежал к коновязи спереди.
     - Дурачок!
     Толстый Дурачок храпел и натягивал уздечку, пытаясь встать на дыбы; в
темноте блеснули его сверкающие белками глаза.
     - Дурачок, что с тобой? Что случилось?
     Левой рукой Майлз схватился за уздечку, а правой коснулся шеи  своего
четвероногого приятеля. Конь вздрогнул, но перестал рваться и встал,  весь
дрожа, потом потряс головой. Лицо и грудь Майлза вдруг  покрылись  каплями
чего-то темного и горячего.
     - Ди! - заорал Майлз. - Ди!
     Сразу шесть человек скатились с крыльца во двор, и ни один из них  не
сообразил  принести  свет...  Нет,  между  пальцами  доктора  Ди  вспыхнул
холодный огонек люминофора, а  матушка  Кейрел  все  еще  пытается  зажечь
фонарь...
     - Ди, несите этот чертов свет сюда! -  взвизгнул  Майлз  и  замолчал,
стараясь  опустить  голос  на  октаву  ниже,  до  тщательно  отработанного
командирского тембра.
     Врач подбежал к нему, осветил Майлза и ахнул, бледнея:
     - Милорд! Вас ранили?
     При  свете  люминофора  темная  жидкость,  залившая  рубашку  Майлза,
сверкнула алым.
     - Не меня, - ответил Майлз, в ужасе глядя на свою грудь.  Опять,  как
было когда-то, его одежда пропитана кровью друга... Он похолодел, вспомнив
смерть сержанта Ботари, которого заменил Пим. Заменил? Никто и никогда  не
сможет заменить Ботари.
     - Пим? - позвал Ди.
     С травы в нескольких метрах от них донесся хриплый вздох, прерываемый
проклятьями.
     - С ним ничего страшного, -  сказал  Майлз.  -  Его  лягнула  лошадь.
Несите ваш чемоданчик!
     Он отлепил пальцы доктора от холодного огня, и Ди помчался обратно на
чердак.
     Осветив Дурачка, Майлз  сдавленно  чертыхнулся:  на  блестящей  шкуре
виднелся огромный порез сантиметров тридцати  длиной  и  неизвестно  какой
глубины. Кровь пропитала шерсть и ручейком стекала по передней ноге. Майлз
попробовал стянуть края пореза, но упругая  шкура  выскальзывала  из  рук.
Рана обильно кровоточила всякий раз, когда Толстый Дурачок от  боли  мотал
головой. Майлз схватил коня за нос:
     - Стой спокойно, мальчик!
     Кто-то пытался перерезать Дурачку яремную вену - и чуть не перерезал.
Дурачок, доверчивый, дружелюбный Дурачок, не отстранился от человека, пока
боль не стала нестерпимой.
     Когда вернулся доктор, Кейрел уже помог Пиму встать. Майлз  подождал,
пока Ди осмотрит сержанта, потом позвал его к себе.
     Сын старосты, потрясенный не меньше Майлза, помогал  удерживать  коню
голову.
     - Я сдавал  труднейшие  экзамены,  -  вполголоса  причитал  Ди.  -  Я
опередил  двадцать  шесть  претендентов   на   должность   личного   врача
премьер-министра.  Я  умею  оказывать  экстренную  помощь   в   семидесяти
различных вариантах, начиная от коронарного тромбоза и  кончая  покушением
на жизнь. Но никто, никто не предупреждал  меня,  что  в  мои  обязанности
будет входить штопка лошадиной шеи, да еще среди ночи, в  какой-то  глухой
деревушке...
     Но, жалуясь, он продолжал работать, а Майлз в это время нежно  гладил
Дурачку нос,  стараясь  успокоить  несчастное  животное.  Наконец  Дурачок
немного расслабился и опустил свой слюнявый подбородок хозяину на плечо.
     - Лошадям делают обезболивание? - тоскливо спросил Ди.
     - Этой - делают, - отрезал Майлз. - Лечите его, как человека, доктор.
Это последнее животное, которое лично дрессировал граф,  мой  дедушка.  Он
дал ему имя. Мы вместе обучали его. Дед заставлял меня брать его на руки в
течение недели после рождения, пока он не стал  слишком  велик.  Лошади  -
животные привычки, говорил дед, и никогда не забывают первых  впечатлений.
С тех пор Дурачок навсегда уверился, что я больше, чем он.
     Ди вздохнул, сделал анестезирующую инъекцию,  промыл  рану,  присыпал
антибиотиком и заклеил биоклеем. Ловкой  рукой  хирурга  он  быстро  сбрил
шерсть по краям раны и закрепил защитную сетку.
     - Порез чистый, - сказал Ди. - Жаль только, что кожа здесь все  время
будет  перегибаться...  Наверное,  в  этом  положении  мы  не  сможем  его
обездвижить? Конечно, не сможем. Ну, все.  Если  бы  это  был  человек,  я
сейчас посоветовал бы ему отдыхать.
     - Он будет отдыхать, - твердо пообещал Майлз. - Он теперь поправится?
     - Наверное. Откуда мне, к черту, знать? - тон у  доктора  был  крайне
недовольный.
     - Генерал Петер, - заверил его Майлз, - был бы в  восторге  от  вашей
работы.  -  Говоря  это,  он  представлял,  как  дед   фыркает:   "Чертовы
технократы. Те же коновалы, только игрушечки  у  них  подороже".  -  Вы...
э-э... никогда не встречались с моим дедом?
     - Я его не застал, милорд,  -  ответил  Ди,  немного  оттаяв.  -  Но,
конечно, я изучал его биографию и кампании.
     - Конечно.
     Пим уже взял  ручной  фонарь  и  ковылял  в  сопровождении  старосты.
Описывая расходящуюся спираль вокруг привязанных  лошадей,  он  осматривал
землю в поисках следов. Старший сын Кейрела поймал соловую кобылу,  привел
обратно в стойло и привязал; при  свете  люминофора  было  видно,  что  ее
уздечка оборвана, а не перерезана. Выбрал ли таинственный  противник  свою
жертву случайно или намеренно? Напали ли на Дурачка просто как  на  символ
его хозяина, или ночной гость знал, как страстно Майлз любит свою  лошадь?
Это хулиганство, политический жест или точно направленная жестокость?
     "Что я тебе сделал?" - мысленно завыл Майлз в окружающую тьму.
     - Кто бы это  ни  был,  они  улизнули,  -  доложил  Пим.  -  Когда  я
отдышался, они уже были за пределами  действия  сканера.  Я  приношу  свои
извинения, милорд. На землю, похоже, ничего не уронили.
     Да, сейчас бы очень пригодился нож, рукоятка которого измазана кровью
с четкими отпечатками пальцев. Майлз вздохнул.
     Неслышно приблизилась матушка Кейрел и стала наблюдать, как Ди чистит
и укладывает свои приборы и инструменты.
     - И все это для лошади, - чуть слышно пробормотала она.
     Майлз с трудом удержался, чтобы не кинуться доказывать ценность  этой
конкретной лошади. Сколько раз за свою жизнь эта женщина  видела,  как  ее
односельчане страдали и умирали  из-за  отсутствия  даже  такой  несложной
медицинской техники, какая умещалась в чемоданчике доктора Ди?


     Сидя на крыльце, Майлз наблюдал, как разгорается рассвет.  Он  сменил
рубашку и вымылся. Пим был в доме - ему перетягивали  ребра.  Майлз  сидел
спиной к стене, положив на  колени  парализатор.  Ночной  мрак  постепенно
становился серым. Сквозь туман проступали холмы. Прямо над  головой  серый
туман редел, уступая место бледно-голубому цвету. День обещал быть ясным и
жарким.
     Да, конечно же пора вызывать полицию из  Хассадара.  Дело  становится
слишком странным. Вот уже и Пим наполовину выведен из строя - правда,  это
сделала  лошадь  Майлза,  а  не  таинственный  противник  Но  хоть  ночные
нападения и не привели к чьей-то смерти, это не значит,  что  так  и  было
задумано. Возможно, третья попытка окажется более  удачной...  На  ошибках
учатся.
     Майлз чувствовал себя  на  грани  нервного  срыва.  Как  он  позволил
какой-то лошади стать таким мощным рычагом его эмоций? Так не годится, это
совершенно недопустимо... Но ведь Дурачок - одна из воистину невинных душ!
Тут он вспомнил еще  одну  невинную  участницу  этого  дела  и  вздрогнул.
"Жестоко, это было так  жестоко,  милорд!"...  Пим  прав,  этот  кустарник
вполне может кишеть убийцами.
     Эге, а в кустах действительно кто-то есть! Вон  там  видно  движение:
ветка качается, задев...  кого  или  что?  У  Майлза  сжалось  сердце.  Он
переключил парализатор на полную мощность, неслышно скользнул с крыльца  и
начал слежку, пользуясь прикрытием высокой травы  там,  где  ее  вчера  не
затоптали гости. Пригнувшись, шаг  за  шагом  он  осторожно  подбирался  к
кустам. Вот уже в тумане прорисовалась какая-то фигура.
     Худой невысокий парень понуро  стоял  около  лошадей,  глядя  на  дом
Кейрела. Он простоял почти две минуты, не двигаясь, и все это время  Майлз
держал его на прицеле парализатора. Если этот  тип  посмеет  сделать  хоть
одно движение в сторону Дурачка...
     Парень потоптался на месте, потом присел на корточки, по-прежнему  не
спуская глаз с жилья старосты. Вот он  вытащил  что-то  из  кармана  своей
широкой  куртки,  и  палец  Майлза  напрягся  на  спусковом  крючке...  Но
незнакомец поднес загадочный предмет ко рту  и  откусил.  Яблоко.  Ветерок
донес до Майлза хруст и слабый аромат яблочного сока.  Парень  съел  почт