различных  частях  здания  документы  могли  проверить  еще
несколько раз. В Ясенево по обычному удостоверению КГБ, с фамилией,  именем,
отчеством, званием и фотографией владельца, пройти было  нельзя.  У  каждого
сотрудника ПГУ был свой собственный пластиковый пропуск с его,  а  реже  ее,
фотографией и личным номером. Имен на этих пропусках не было. Кроме того, на
пропуска была нанесена специальная сетка с перфорацией в  тех  местах,  куда
владельцу пропуска доступ был запрещен. Эти  пропуска  за  границу  с  собой
брать запрещалось. Сотрудники ПГУ, работающие за  рубежом,  оставляли  их  в
своих отделах на хранение. Посетителей в ПГУ было очень  мало.  Если  кто  и
заходил, так большие начальники. Если сотруднику ПГУ нужно было  встретиться
со   своими   коллегами   из   других   управлений   КГБ,   партийными   или
правительственными чиновниками, то обычно эти встречи проходили где-нибудь в
центре Москвы.
   Рабочий день заканчивался в шесть  часов.  Автобусы  отходили  от  здания
ровно в 6. 15. Перед отправлением водители снимали со своих автобусов  номер
маршрута. Когда колонна автобусов отправлялась в обратный путь,  то  милиция
останавливала все движение на Московской кольцевой дороге  для  того,  чтобы
влиятельные пассажиры могли беспрепятственно добраться до дома.
   Однако, несмотря на всю изощренную систему безопасности,  ПГУ  так  и  не
справилось с проблемой столовой,  по  крайней  мере,  во  время  службы  там
Гордиевского.  Ошарашенные  качеством  и  разнообразием  пищи,  которую   им
приходилось подавать, работники столовой (обычно жители окрестных  деревень)
старались побольше запихать в карманы и  унести  домой.  Когда  у  проходной
начались обыски, они все подали заявления об уходе. Вскоре  обыски  пришлось
прекратить. По  всей  видимости,  и  поныне  ПГУ  снабжает  жителей  местных
деревень продовольствием через карманы работников своей столовой. (1)
   Примерно за год до  переезда  в  Ясенево  с  поста  начальника  ПГУ  ушел
Александр Сахаровский, пробыв в этом большом и мягком кресле рекордный  срок
- пятнадцать лет.  После  Сахаровского  туда  сел  его  пятидесятитрехлетний
заместитель и давний протеже Федор  Константинович  Мортин.  За  исключением
коротких поездок за границу с ревизиями  резидентур  КГБ,  у  него  не  было
никакого опыта работы за рубежом. Пониманием западного образа жизни он также
не отличался. Однако свою деятельность в  Ясенево  Мортин  начал  с  большим
шиком. Ежедневно он и другие крупные чины ПГУ прибывали в Ясенево  на  своих
черных "ЗИЛах" и "Волгах". В здание они входили через  отдельный  вход  и  в
кабинеты свои поднимались на отдельном лифте. На втором этаже у Мортина  был
огромный кабинет со спальней и ванной комнатой. Хотя  Мортин  был  верной  и
талантливой второй скрипкой Сахаровского, вскоре по  центру  пополз  слушок,
что в период быстрого политического роста Андропову нужен человек посильнее.
В  1974  году  Мортина  перевели  на  пост  начальника  Главного  управления
научно-промышленного сотрудничества в Государственном комитете СССР по науке
и технике (ГКНТ). Этот  ключевой  пост  научно-технической  разведки  обычно
всегда занимал офицер КГБ. (2)
   Преемником Мортина на посту начальника ПГУ стал один из  самых  способных
личных протеже Андропова - пятидесятилетний
   Владимир Александрович Крючков. В Ясенево Крючков оставался  почти  столь
же долго, сколь и Сахаровский, - 14 лет, а в 1988  году  стал  председателем
КГБ. На официальных фотографиях татарское  лицо  Крючкова  всегда  серьезно,
уголки губ опущены вниз.  Он,  собственно,  таким  и  был  -  неулыбчивым  и
энергичным. Все  годы  в  ПГУ  он  руководил  управлением  с  исключительной
энергией,  самоуверенностью,  административной  сноровкой   и   политической
смекалкой. Крючков отличался фанатичной приверженностью  к  своей  работе  и
полным отсутствием чувства юмора. На памяти Гордиевского Крючков ни разу  не
отклонился от заранее написанных докладов, зачитывая их на  совещаниях  ПГУ,
ни разу не попытался пустить удачное словцо или сострить. (3)  В  1989  году
Крючкова в интервью спросили: "Знаете ли вы, что  такое  свободное  время?"-
"Боюсь, что нет", - ответил тот. (4)
   Крючков  любил  подчеркивать  свое   рабоче-крестьянское   происхождение,
вспоминая годы работы на заводе. Он окончил  Заочный  юридический  институт,
несколько лет проработал следователем и прокурором. Затем в его  жизни,  как
говорил Крючков, наступил поворот: он  окончил  дипломатическую  академию  и
пять лет - с 1954 по 1959 год - работал в советском посольстве в  Будапеште.
Там он и стал протеже посла СССР в Венгрии Юрия Андропова. Когда в 1959 году
Андропова направили заведовать Отделом социалистических стран ЦК КПСС,  туда
пришел и Крючков. Там же он и проработал до 1967 года. Позже об этом периоде
своей жизни Крючков говорил так: "Сегодня  стало  модным  клевать  партийный
аппарат,  но  я  тем  не  менее  хочу  сказать:  я  многому  там   научился,
познакомился со многими замечательными и приверженными делу людьми. Хотя как
и везде были неприятные исключения. "  (5)  За  годы  работы  в  Центральном
Комитете Крючков отточил искусство политики и интриги.  Когда  в  1967  году
Андропов стал председателем КГБ, Крючков возглавил его секретариат и получил
доступ к самым главным  секретам  КГБ.  Примерно  в  1971  году  он  получил
должность заместителя начальника ПГУ по европейским операциям, а  через  три
года сменил Мортина. (6)
   Пунктиком Крючкова была не только работа, но и физкультура. Он  постоянно
мял в руке теннисный  мячик  или  ручной  эспандер,  чем  страшно  раздражал
сотрудников  ПГУ.  В  новом  здании  управления  у   Крючкова   был   личный
гимнастический зал с массажным столом, а  рядом  -  личная  сауна,  куда  он
иногда приглашал других генералов КГБ. Во время ночного  дежурства  один  из
членов  секретариата  Крючкова  показал  Гордиевскому  эту   сауну.   Ничего
роскошнее тот в своей жизни не видал: сауна была  обшита  дорогими  финскими
досками, а не обычной русской сосной, элегантные  лампы  и  прочая  арматура
были сделаны по специальному заказу в  Швеции.  На  стенах  висели  пушистые
импортные полотенца и  халаты.  Валюты  на  нее  явно  не  жалели.  Рядом  с
гимнастическим комплексом и сауной  была  столовая,  но  без  бара.  Крючков
совсем не пил и привел в страшное уныние традиционно  пьющее  ПГУ,  запретив
отходные сотрудников, получивших назначение за рубеж.
   Главным недостатком Крючкова в должности начальника ПГУ стало его  полное
отсутствие личного опыта разведработы и жизни на Западе. Гордиевский впервые
увидел Крючкова в 1972 году, незадолго до своего назначения в Копенгаген  по
линии ПР. Будучи тогда уже заместителем  Мортина,  Крючков  тут  же  спросил
Гордиевского: "Расскажите,  как  вы  собираетесь  устанавливать  контакты  в
Дании. " Гордиевский тогда только что перешел  из  Управления  С  (работа  с
нелегалами) и начал городить  какую-то  наивную  несусветицу.  Но  не  успел
Гордиевский сказать и двух слов, как Крючков его перебил и начал собственный
монолог. Гордиевскому он больше и  слова  сказать  не  дал.  Оказалось,  что
Крючков разбирался в вопросе еще хуже Гордиевского, главным образом  потому,
что о западном обществе никакого представления  не  имел.  Вся  его  позиция
состояла из набора идеологических стереотипов  и  теории  заговора,  которые
начали понемногу смягчаться лишь в 80-х  годах.  К  другим  мнениям  Крючков
относился нетерпимо. Два самых талантливых и уравновешенных специалиста  ПГУ
по британской и американской политике - Олег Калугин и Михаил  Любимов  -  в
1980 году были вынуждены оставить работу в  ПГУ,  осмелившись  покритиковать
теорию заговоров Крючкова. За годы работы в  ПГУ  падкий  на  лесть  Крючков
постепенно окружил себя подхалимами. (7)
 
   X X X
 
   Переезд в Ясенево и появление Крючкова на посту начальника ПГУ совпало  с
периодом  самой  мощной  разрядки  напряженности   в   советско-американских
отношениях за все годы с начала "холодной войны" и до эпохи Горбачева. В мае
1972-го состоялся первый за всю историю  визит  американского  президента  в
СССР. После визита Ричарда Никсона и Брежнев поехал в  Соединенные  Штаты  в
июне 1973 года. Годом позже Никсон приехал в Москву во второй раз.  За  этот
период между двумя странами было подписано больше  соглашений  и  договоров,
чем за весь период с установления дипломатических отношений. Самыми крупными
был договор о  противоракетной  обороне  и  первый  договор  по  ограничению
стратегических вооружений (ОСВ-1). Оба они были подписаны во  время  первого
визита Никсона  в  Москву.  "Историки  будущих  поколений,  -  оракулствовал
Никсон, - напишут, что в 1972 году Америка впервые помогла  вывести  мир  из
болота постоянных войн на высокое плато мира". (8)
   Хотя  соперничество  между  двумя  сверхдержавами  продолжалось,  у  них,
похоже, появились и воля и желание объединить усилия и предотвратить ядерный
Армагеддон.  Гордиевскому  запомнилось,  что  настроение  в   Центре   тогда
изменилось - наконец-то Соединенные Штаты стали относится к Советскому Союзу
как к равному. Уотергейтский скандал августа 1974  года  и  уход  Никсона  в
отставку под угрозой импичмента породили уныние и подозрительность. В начале
1975 года главным резидентом КГБ в Вашингтоне стал Дмитрий Иванович Якушкин.
Он уже тогда был убежден, что  падение  Никсона  произошло  вовсе  не  из-за
взрыва общественного негодования, а в результате заговора  врагов  разрядки.
Главными врагами были сионисты, повсюду плетущие сети через  свое  еврейское
лобби в Конгрессе,  а  также  "американский  военно-промышленный  комплекс",
который, как он полагал, всеми средствами пытался  предотвратить  сокращение
расходов на вооружения. (9)
   Однако такая интерпретация уотергейтского кризиса  проистекала  из  более
глубокого непонимания как в Кремле, так и в  КГБ  американской  политической
системы  и  образа  жизни.  Идеологические  шоры   по-прежнему   сужали   их
политическое  видение.  Привыкшие  к  централизованной  власти  и  командной
экономике, большинство офицеров КГБ и  советских  дипломатов  и  представить
себе не могли, каким образом Соединенные Штаты могли достичь такого высокого
уровня  производительности  труда  и  технического  совершенства  при  таком
незначительном государственном регулировании. Поэтому непонимание советскими
специалистами принципов и механизма функционирования Соединенных Штатов  как
государственного механизма обычно  заполнялось  теорией  заговора.  Дипломат
Аркадий Николаевич Шевченко, который сбежал за границу в 1978 году, находясь
на посту заместителя Генерального секретаря ООН, так писал о своих советских
коллегах: "Многие сходятся в  совершенно  невероятном  мнении,  что,  должно
быть, где-то в Соединенных Штатах находится секретный Центр управления. Сами
они привыкли, что всей системой управляет  за  закрытыми  дверьми  небольшая
рабочая группа, упрятанная в каком-то  секретном  районе.  В  конце  концов,
многие советские люди все еще  пережевывают  ленинский  догмат  о  том,  что
буржуазные правительства являются прислужниками монополистического капитала.
"Вот это-то, наверное, и есть тайный Центр управления, - думают они. "  (10)
Период  разрядки  в   советско-американских   отношениях   посреди   периода
брежневского правления стал отчасти возможен и благодаря усилиям  необычайно
изощренного советского дипломата Анатолия Федоровича  Добрынина,  который  с
марта 1963 по март 1986 года работал послом СССР в США. Регулярные секретные
беседы  Добрынина  с  Киссинджером,   советником   президента   Никсона   по
национальной безопасности, а позже и госсекретарем  США,  обеспечили  Центру
запасной  канал  связи  между  Москвой  и  Вашингтоном,  который  отчасти  и
прокладывал  путь  разрядке.  Позже  Киссинджер  воспел  хвалу  "величайшему
вкладу"  Добрынина  в  дело  улучшения  отношений  между  двумя  странами  и
совершенству искусства  его  дипломатии.  Но  и  способностей  Добрынина  не
хватило для того, чтобы разрушить  теории  заговоров,  пользовавшихся  такой
популярностью в Москве. Время от времени его оппоненты в ЦК и МИДе говорили,
что Добрынин "американизировался". Ему приходилось все чаще занимать оборону
и закрывать глаза хотя бы на некоторые предрассудки Москвы. Вот что  говорил
о Добрынине Шевченко: "Хотя Добрынин хорошо понимал систему государственного
управления Соединенных Штатов, даже он не  решался  давать  точного  анализа
разделению исполнительной  и  законодательной  власти  в  Америке  во  время
уотергейтского кризиса. " (11)
   Хоть и на уровне пустых слов, но разрядка продолжалась  и  после  падения
Никсона. В августе  1975  года  в  Хельсинки  Совещание  по  безопасности  и
сотрудничеству в Европе приняло Заключительный акт, который провозглашал все
европейские границы "нерушимыми" и призывал  государства  Востока  и  Запада
придерживаться цивилизованных норм международных отношений и  уважать  права
человека. Однако созданные в Советском Союзе Хельсинкские группы по контролю
над соблюдением прав человека  были  вскоре  прикрыты  КГБ.  Большинство  их
членов были арестованы или отправлены в ссылку.
   На преемника Никсона и бывшего вице-президента Форда в Центре смотрели  с
легким презрением. Андрей Громыко, который,  как  и  Андропов,  стал  членом
Политбюро в 1973 году, снисходительно писал о нем:  "Иногда  случается,  что
человек занимает высокий пост, а пишут и говорят о  нем  лишь  мимоходом.  К
этой категории принадлежит и Джеральд Форд, пробывший  на  посту  президента
чуть больше двух лет. " (12)
   Хотя Москва  была  явно  невысокого  мнения  о  способностях  Форда,  она
стремилась к его победе на президентских выборах 1976 года.  С  присущим  им
консерватизмом   кремлевские   лидеры    предпочитали    хорошо    известную
посредственность    вроде    Форда    непредсказуемому    и     неизвестному
демократическому кандидату Джимми Картеру. Считалось, что при Форде запасной
канал связи между Добрыниным и Киссинджером  сможет  существовать.  По  мере
приближения выборов и на  советское  посольство,  и  на  резидентуру  КГБ  в
Вашингтоне обрушился шквал  запросов  о  предсказании  результатов  выборов.
Добрынин тогда говорил Шевченко, "что Центр бомбардировал  Вашингтон  своими
запросами несколько месяцев. " (13)  Похоже,  что  и  от  посольства,  и  от
резидентуры требовалось делать свои ставки на этой предвыборной игре.
   Хотя Джимми Картер был, пожалуй, самым образованным президентом  за  весь
послевоенный период, в 1977 году он был и чужаком в Вашингтоне и новичком  в
дипломатии. О Картере Громыко писал еще  с  большим  пренебрежением,  чем  о
Форде: "Картер был человеком  усердным,  но  когда  он  старался  произнести
названия городов и областей в Советском Союзе, у него получался  лишь  набор
нечленораздельных  звуков.  К  нашему  большому  беспокойству,   мы   быстро
обнаружили,  что  он   с   трудом   понимал   даже   самые   главные   черты
советско-американских отношений". (14)
   После вьетнамской  войны  и  уотергейтского  скандала  Картер  предпринял
попытку возродить американскую внешнюю политику на высоких принципах  морали
и уважения прав человека. Вскоре после избрания  Картер  получил  письмо  от
Андрея Сахарова, диссидента и лауреата Нобелевской премии мира 1975 года.  В
своем письме он  просил  Картера  поддержать  кампанию  за  соблюдение  прав
человека в Советском Союзе. К  негодованию  Кремля  и  КГБ,  Картер  огласил
содержание письма и ответил на него. Вскоре  он  принял  в  Белом  доме  еще
одного советского диссидента,  Владимира  Буковского.  И  Якушкин,  и  Центр
ошибочно расценили кампанию Картера за права человека как  попытку  укрепить
положение  Соединенных   Штатов   на   следующим   раунде   переговоров   по
стратегическим вооружениям после того, как в октябре 1977  года  истек  срок
действия Договора ОСВ-1. (15)
   Служба А КГБ (активные действия)  придавала  огромное  значение  кампании
Картера за права человека. В ответ она поспешила обвинить Соединенные  Штаты
в нарушении прав у себя дома. В 1977 году служба А  организовала  целый  ряд
писем жене президента. Розалин Картер, в которых  выражался  протест  против
"нарушения  прав  человека"  в  Соединенных  Штатах.  Во  время   пребывания
Гордиевского  в  Копенгагене  резидентура  убедила  известного  либерального
политика направить одно из таких писем госпоже Картер. Этот инцидент  привел
резидентуру в такое возбуждение, что оно немедленно направило к нему офицера
политической разведки для того, чтобы получить от  автора  копию  письма.  С
большим   удовлетворением   было   обнаружено,   что   письмо   в   точности
соответствовало проекту, подготовленному КГБ. После этого в Центр с триумфом
был направлен соответствующий отчет. (16)
   Ряд процессов в Советском Союзе, прошедших в 1978  году  над  борцами  за
права человека, вызвал целую  серию  официальных  заявлений  от  руководства
Соединенных  Штатов.  КГБ   нанес   ответный   удар,   попытавшись   связать
деятельность еврейского диссидента Анатолия  Щаранского  с  ЦРУ.  Щаранского
приговорили к  десяти  годам  лишения  свободы  по  подложному  обвинению  в
передаче  секретной  информации  американскому  журналисту.  (17)  Хотя  КГБ
собственноручно сфабриковал это дело, он умудрился сам себя убедить  в  том,
что в ЦРУ при помощи Белого  дома  был  состряпан  специальный  заговор  для
манипуляции кампаниями за права человека в Советском  Союзе.  Даже  в  эпоху
гласности Громыко продолжал настаивать, что эта кампания  была  неотъемлемой
частью американской "идеологической диверсии против СССР... Картер  принимал
лично участие в этой провокационной кампании. "
 
   X X X
 
   Разрядка всегда оставалась хрупким ребенком  70-х  годов.  Брежнев  любил
повторять, что разрядка  не  отменяла  "законов  классовой  борьбы.  Даже  в
1972-74 годах Соединенные Штаты по-прежнему оставались для Советского  Союза
главным противником". Первый отдел ПГУ  (США  и  Канада)  всегда  был  самым
большим региональным подразделением и постоянно расширялся.  В  шестидесятые
годы в нем был один заместитель; за семидесятые годы прибавилось  еще  двое.
Он был и единственным отделом  с  двумя  "главными  резидентурами"  (статус,
полученный в начале семидесятых годов резидентурами Вашингтона и Нью-Йорка),
возглавляемыми генералами КГБ. У Первого отдела была и третья резидентура  в
Сан-Франциско. В годы расцвета разрядки присутствие КГБ  как  в  Соединенных
Штатах, так и в делегации ООН в Нью-Йорке росло как никогда быстро:  со  ста
двадцати человек в 1970 году до двухсот двадцати в 1975-м. В то  время,  как
численность Лондонской резидентуры резко сократили,  количество  сотрудников
резидентур в США удвоилась. (19)
   Вашингтон стал главным центром  политической  разведки.  Якушкин,  бывший
главным резидентом с 1975  по  1982  год,  гордился,  что  его  предком  был
декабрист. Ему, видно, очень льстило,  что  в  1982  году  "Вашингтон  пост"
назвала его "самым влиятельным офицером КГБ за пределами Советского  Союза".
(20)  Однако  служба  Якушкина  в  Вашингтоне   омрачилась   одним   крупным
недоразумением. Однажды в советское посольство, находившееся на Шестнадцатой
стрит, недалеко от Белого дома, подбросили пакет. Когда пакет открыли, в нем
нашли  секретные  документы,  имя   и   адрес   автора   и   предложение   о
сотрудничестве. Якушкин посчитал пакет провокацией и приказал отдать  его  в
полицию. Однако документы оказались настоящими, а автора письма арестовали.
   Все же, несмотря на этот досадный прокол, по возвращении в Москву в  1982
году Якушкин стал начальником Первого отдела ПГУ. При Якушкине  атмосфера  в
отделе, на взгляд Гордиевского, была гораздо напряженнее, чем где бы  то  ни
было в Центре. Частично это объяснялось административным зудом, который  так
не походил на  якушкинск