фогелем, тоже  евреем,  работавшим  на
ОМС,  Треппер  основал  компанию  под  забавным   названием   "Замечательные
иностранные плащи". Компания служила прикрытием для  его  шпионской  работы.
Треппер  стал,  как  он  впоследствии   говорил,   "наглядной   иллюстрацией
преуспевающего промышленника",  но  при  этом  создавал  шпионскую  сеть,  в
основном состоявшую из евреев, ненавидевших антисемитизм нацистов и  готовых
безвозмездно работать  против  Гитлера.  Хотя  Треппер,  как  и  Зорге,  был
руководителем всей сети, он сам был своим  лучшим  агентом.  Тем  не  менее,
перед  войной  ему  и  его  агентам  удалось  собрать  лишь   незначительное
количество второстепенной разведывательной  информации.  Как  писал  Треппер
позднее, "до начала войны мы, строго говоря, разведывательной  деятельностью
и не занимались. Нашей целью было создание надежного коммерческого прикрытия
и организация необходимой базы, чтобы мы были готовы, когда прогремят первые
выстрелы. " (16)
   Самым выдающимся современником Треппера был венгр Шандор  Радо,  который,
как и Треппер, был евреем и начал свою карьеру разведчика в ОМС, а потом был
завербован Четвертым Управлением. Так же, как  и  Треппер,  он  работал  под
маркой предпринимателя, основав в Женеве в 1936 году некую  картографическую
компанию. Во время Второй мировой  войны  Радо  пришлось  возглавлять  самую
важную советскую агентскую  сеть,  ориентированную  на  Германию.  Но  перед
войной его разведывательная деятельность, как и Треппера, не имела  большого
значения. (17)
   До   войны   важнейшая   информация   добывалась   советскими   агентами,
проникнувшими в посольства Германии в  Токио  и  Варшаве.  Зорге,  советский
разведчик в Токио, был сам по себе выдающимся случаем. Зорге подсчитал,  что
когда его приятель Эйген Отт, до того занимавший пост военного атташе,  стал
в апреле 1938 года послом Германии, 60  процентов  разведывательных  данных,
передаваемых его группой в Москву, шло из германского посольства. Однажды по
просьбе Отта Зорге в качестве курьера посольства ездил в  Манилу,  Кантон  и
Гонгконг  -  редкая  ситуация,  когда  советский   разведчик   работал   под
дипломатическим прикрытием Германии. (18)
   Согласно  официальной  советской  версии,  Зорге  так  и  не  узнал,  что
руководитель Четвертого Управления генерал Берзин был расстрелян еще в  1938
году. Злой иронией звучат слова его письма  руководителю  отдела  в  октябре
1938 года:
   "Дорогой товарищ! О нас не беспокойтесь. Хотя  мы  все  ужасно  устали  и
находимся  в  постоянном  напряжении,   мы   остаемся   дисциплинированными,
послушными,  решительными  и  убежденными  товарищами  и  готовы   выполнять
задания, связанные  с  нашей  великой  миссией.  Шлю  вам  и  вашим  друзьям
искренний привет. Прошу Вас передать прилагаемое письмо и привет моей  жене.
Пожалуйста, проследите, чтобы у нее все было в порядке... " (19)
   Основным направлением разведывательной  деятельности  Зорге  до  и  после
начала Второй мировой войны, однако, была политика Японии,  а  не  Германии.
Летом 1938 года он уверял Москву, на  основании  информации,  полученной  от
своего агента Озаки, что ответственность  за  первый  серьезный  пограничны!
конфликт между Японией и Советским Союзом на озере Хасан недалеко от границы
с  оккупированной  Японией  Маньчжурии  полностью  лежит   на   командовании
расположенных там японских войск и что Токио всеми силами стремился избежать
войны. Зорге передал схожее успокаивающее сообщение после нарушений  Японией
границ Внешней Монголии в мае 1939 года. (20) Москва не  поверила  донесению
Зорге и некоторое время полагала, что на Советском Дальнем Востоке назревает
крупная агрессия. (21) К лету 1939 года  Четвертое  Управление  на  какое-то
время потеряло доверие к своему самому  способному  агенту.  Когда  Германия
вторглась в Польшу и 1 сентября 1939 года  началась  Вторая  мировая  война,
Москва послала Зорге резкий упрек:
   "Япония уже  предприняла  значительные  шаги  (военные  и  политические),
готовясь к войне с Советским Союзом,  но  вы  не  предоставили  сколь-нибудь
ценной информации. Складывается  мнение,  что  ваша  работа  перестала  быть
активной. " (22)
   За два года до начала войны  советская  разведка  внедрила  в  германское
посольство еще одного агента.  В  1937  году  Рудольф  Геррнштадт,  немецкий
журналист еврейского происхождения (позднее редактор газеты "Нойес Дойчланд"
в ГДР), работавший на Четвертое Управление в  Варшаве,  завербовал  Рудольфа
фон Шелиха, сорокалетнего советника  посольства  Германии.  Фон  Шелиха  был
родом  из  аристократической  семьи  из  Силезии  и  перед  поступлением  на
дипломатическую службу служил офицером в кавалерии во время  Первой  мировой
войны. Однако к середине 1930-х годов его зарплата и доход его жены  уже  не
могли дать ему возможность предаваться своим страстям  -  азартным  играм  и
любовницам. В  отличие  от  Зорге  фон  Шелиха  был  скорее  наемником,  чем
разведчиком в силу идеологических соображений. В феврале 1938 года Четвертое
Управление перевело на счет фон Шелиха в цюрихском банке шесть  с  половиной
тысяч долларов  -  одна  из  самых  крупных  сумм,  выплаченных  какому-либо
советскому агенту в период между войнами. (23)
   Фон Шелиха столь высоко ценился Четвертым  Управлением  из-за  уникальной
возможности взглянуть изнутри на развитие политики Германии по  отношению  к
Польше - события, вызывавшие беспокойство Москвы. В первые пять лет у власти
Гитлер стремился развеять вполне обоснованные опасения  Польши  относительно
его территориальных притязаний в Восточной Европе и с этой  целью  в  январе
1934 года заключил с  Польшей  договор  о  ненападении.  Этим  шагом  Гитлер
стремился успокоить поляков, чтобы, модернизировав  свои  вооруженные  силы,
впоследствии уже не бояться возможного  отпора  Польши,  а  пока  заручиться
поддержкой Польши против СССР. В октябре 1938 года Гитлер  предложил  Польше
проводить  "совместную  политику   по   отношению   к   России   на   основе
антикоминтерновского пакта. " Однако после "мюнхенского сговора"  все  более
очевидным становилось, что притязания Гитлера на контроль над портом  Данциг
(ныне Гданьск) были  частью  политики,  в  конечном  итоге  направленной  на
низведение Польши  до  положения  сателлита  Германии.  К  марту  1939  года
польско-германские отношения достигли критической точки.  Отбросив  политику
умиротворения, Великобритания  и  Франция  гарантировали  Польше  "всемерную
возможную поддержку" при отражении агрессии Германии.
 
   X X X
 
   Точные разведданные относительно германской политики, полученные от Зорге
и фон Шелиха, смешивались с дезинформацией и теориями "заговоров" из  других
источников. Аншлюсе Австрии, совершенный нацистской Германией в  марте  1938
года,  и  вторжение  в  Чешские  Судеты  спустя  полгода  после   Мюнхенской
конференции совпали по времени с пиком "чисток" среди сотрудников зарубежных
резидентур ИНО и НКВД. Массовый террор привел к  резкому  сокращению  потока
разведывательной  информации  в  тот  самый  момент,  когда   Гитлер   начал
готовиться к войне.
   Один из основных нелегалов НКВД,  переживших  время  "Великого  Террора",
Семен Ростовский (он же Эрнст Генри) и некоторые другие агенты указывали  на
угрозу "военного поглощения  Германией  всей  Прибалтики".  При  этом  самой
большой опасностью было создание Германией плацдарма в Финляндии, с которого
стало бы возможным поддерживать немецкий флот в Балтике  и  начать  наземные
боевые действия, направленные на  Ленинград  через  Карельский  перешеек.  О
таком возможном  сценарии  событий  постоянно  говорил  секретарь  партийной
организации  Ленинграда  Андрей  Жданов.  (24)  Появившаяся  в   1980   году
засекреченная история Первого главного  управления  КГБ  (Внешняя  разведка)
(25) подчеркивала, что резидентура НКВД в Хельсинки действовала сравнительно
успешно в середине 1930-х годов и на нее работало около полудюжины политиков
и  правительственных  чиновников.  Однако  именно  резидентура  в  Хельсинки
пострадала больше всего, наряду с лондонской, в  период  "чисток".  К  концу
1937 года практически все  сотрудники  НКВД  и  Четвертого  Управления  были
отозваны в Москву и впоследствии  расстреляны  или  брошены  в  лагеря,  что
практически обнажило хельсинкскую резидентуру, а контакты  с  завербованными
агентами в Финляндии прервались. Единственными, кто уцелел после допросов  в
Москве и вернулся в Хельсинки, были Борис Николаевич Рыбкин (он  же  Ярцев),
который действовал под прикрытием второго секретаря посольства, и  его  жена
Зоя  Николаевна  Рыбкина  (она  же  Ярцева),  которая   занимала   должность
начальника отделения  "Интуриста"  в  Хельсинки.  (26)  Рыбкина  повысили  в
должности до резидента, и вместе с женой  он  получил  задание  восстановить
операции НКВД в Финляндии весной 1938 года. (27)
   Вяйне Таннер, будущий министр иностранных дел Финляндии, несмотря на  то,
что отлично знал об истинной деятельности Рыбкина, находил  его  "достаточно
живым и в какой-то мере приятным человеком. С ним легко можно было обсуждать
самые деликатные вопросы, словно он был человеком, которому,  в  отличие  от
многих его коллег по профессии, не надо было особенно следить  за  тем,  что
можно говорить. " Высокая блондинка, Зоя Рыбкина также пользовалась  успехом
в обществе. По мнению Таннера, это была "красивая женщина, первая  молодость
которой уже прошла". (28)  После  войны  она  возглавила  отдел  Германии  и
Австрии в реорганизованном ИНО. (29) Открытая и доверительная манера общения
Рыбкина со своими финскими знакомыми была обманчивой. В НКВД его  знали  как
яростного приверженца сталинизма, человека, который четко осознавал, что его
еврейское происхождение  требовало  от  него  избегать  малейших  проявлений
неортодоксальности и следовать принципу "угадать, угодить, уцелеть". (30)
   В 1938 году Рыбкин получил  инструкции  наряду  с  секретной  дипломатией
заняться и сбором разведывательной информации. Не встретившее  сопротивления
вторжение Гитлера в Австрию, начавшееся 12 марта, и немедленное включение ее
в Третий рейх породило в Кремле опасение, что следующим шагом фюрера  станет
попытка  заполучить  плацдарм  в  Финляндии.  Эти  опасения  были  подогреты
празднованием 12 апреля двадцатой годовщины освобождения Хельсинки,  не  без
помощи Германии,  от  советского  режима.  Делегация,  возглавляемая  графом
Рюдигером фон дер Гольцем, который  командовал  немецкими  войсками  в  1918
году, приняла заметное участие в церемониях  по  этому  поводу.  (31)  Двумя
днями  позже  Рыбкин  встретился  с  министром  иностранных  дел   Финляндии
Рудольфом Холсти. Во время своего недавнего визита в Москву, Рыбкин, по  его
словам, "получил  чрезвычайно  широкие  полномочия"  для  начала  обсуждения
советско-финских отношений, которые  должны  держаться  в  секрете  даже  от
советского посла. Кремль, говорил Рыбкин Холсти,  был  "абсолютно  убежден",
что  Германия  планировала  высадить  армию  в  Финляндии  для  последующего
вторжения в Россию. Москва  также  располагает  сведениями  о  существовании
заговора с целью фашистского переворота в Финляндии.  Если  немецкие  войска
вторгнутся  в  Финляндию,  со  стороны  Красной  Армии  последуют   ответные
действия, а это приведет к войне на территории Финляндии. Если же  Финляндия
будет готова противостоять германской интервенции,  Россия  бы  предоставила
оружие и военную  помощь  и  взяла  обязательство  вывести  свои  войска  по
окончании войны.
   И все же Рыбкину в течение нескольких месяцев так и  не  удалось  достичь
прогресса в подготовке соглашения. В июне и июле он  провел  две  встречи  с
премьер-министром А. К. Каяндером. Рыбкин снова  настаивал,  что  только  он
имеет полномочия на проведение переговоров:  советский  посол,  добавлял  он
презрительно, "и в самом деле много беседовал с разными людьми, но все,  что
он говорил, не имеет никакого значения. " Каяндер, как и Холсти, не  слишком
обрадовался перспективе потери Финляндией нейтралитета ради военного альянса
с Советским Союзом. В декабре 1938 года переговоры были перенесены в Москву.
К удивлению финской делегации, они  были  приняты  не  Литвиновым,  наркомом
иностранных дел, а Анастасом Микояном, наркомом  внешней  торговли.  Как  им
сказали, Литвинов ничего не знал об этой встрече (хотя позднее он был введен
в переговоры). Финны продолжали сопротивляться давлению  советской  стороны,
настаивавшей на военном соглашении, финская  сторона  также  не  соглашалась
отдать в аренду Советскому Союзу стратегические острова  в  Финском  заливе.
Переговоры истощились в марте  1939  года,  почти  через  год  после  первых
секретных предложений Рыбкина, сделанных Холсти. (32) Однако к тому  времени
советская дипломатия уже была посреди бурлящего моря перемен.
   Мюнхенская  конференция  в  сентябре  1938  года  оставила  от   политики
коллективной  безопасности  одни  руины.  Россия  не  была   приглашена   на
конференцию, и англо-французское давление принудило чехов  отдать  Судетскую
область Германии. Лишившись тем  самым  сколько-нибудь  эффективной  защиты,
Чехословакия не смогла долго оказывать сопротивление, когда  полгода  спустя
Гитлер занял Прагу. Сталин, Берия и,  почти  наверняка,  Политбюро  в  целом
считали Мюнхенские соглашения составной  частью  заговора  западных  держав,
направленного на то, чтобы заставить Гитлера повернуть на Восток и,  оставив
в покое Великобританию и  Францию,  сконцентрироваться  на  агрессии  против
Советского Союза. Эта "заговорщическая" теория стала впоследствии  одним  из
постулатов ортодоксальной советской исторической науки. Даже в конце  1980-х
годов советские историки по-прежнему полагали, что "ведущие западные державы
не только дали волю фашистской агрессии, но и попытались самым явным образом
направить ее против Советского Союза". (33) На самом деле, хотя недостатка в
государственных деятелях Запада, которых  бы  вполне  устроило  столкновение
двух  диктаторов,  не  было,  не  существовало  никакого  англо-французского
заговора с целью подталкивания Германии к нападению на Советский Союз.
   Сталин был склонен верить в англо-французский заговор не  только  в  силу
своей личной склонности к теории "заговоров", но  и  в  силу  получаемой  им
разведывательной информации. Большая часть легальных резидентов и  нелегалов
была уничтожена или, как в редких случаях с Орловым и Кривицким, перешла  на
другую сторону. Некоторые резидентуры НКВД, например, в Лондоне, а также те,
кому перебежать не удалось, искали спасения в раболепной  формуле  "угадать,
угодить,   уцелеть".   От   ИНО   все   сильнее   требовали    предоставлять
разведывательную  информацию,  которая  бы   поддерживала   теорию   "тайных
замыслов", в которую  верило  советское  руководство.  Те  же,  кто  не  мог
обеспечить доказательства  англо-французских  попыток  спровоцировать  войну
между  Россией  и  Германией,  рисковали  вызвать  подозрения  в  сговоре  с
империалистами.  Новое  поколение  аппаратчиков,  которое  пришло  на  смену
репрессированным глобально мыслящим агентам ИНО, в  большинстве  случаев  не
имело достаточного опыта поведения в  совершенно  другом  мире  и  старалось
сделать себе карьеру, демонстрируя способность обнаруживать и  ликвидировать
воображаемые контрреволюционные заговоры.
   После смерти Абрама Слуцкого (возможно, он был и отравлен) в феврале 1938
года  его  заместитель  Михаил  Шпигельглас  стал  исполняющим   обязанности
руководителя ИНО. Сам Шпигельглас руководил  тайными  операциями  за  линией
окопов республиканской армии в Испании и организовал  убийство  в  Швейцарии
одного  из  перебежчиков,  Игнатия  Райсса.  Позднее  еще  один  перебежчик,
Владимир Петров, вспоминал Шпигельгласа как человека жестокого, но в  то  же
время "корректного, вежливого, делового, обладающего гибким умом  и  ловкими
движениями". Как и Слуцкий, Шпигельглас был евреем. Через несколько  месяцев
его тоже ликвидировали. (34) Когда Берия прибыл в Москву в июле 1938 года  в
качестве будущего преемника Ежова, он  привез  с  собой  своего  грузинского
"оруженосца", Владимира Георгиевича Деканозова, который и стал новым  главой
ИНО. (35) Ростом чуть выше метра пятидесяти, с  маленьким  птичьим  носом  и
несколькими прядями черных волос на голове, прикрывавшими  заметную  лысину,
Деканозов был невзрачным  на  вид.  Но  многочисленные  смертные  приговоры,
которые он направо и налево раздавал  на  Кавказе  в  начале  1920-х  годов,
заслужили ему репутацию "бакинского  вешателя",  которая  впоследствии  была
усилена его кровожадными действиями во время "Великого Террора"  в  качестве
заместителя председателя Совета Народных Комиссаров Грузии.  (36)  Деканозов
не обладал опытом в международных делах  и  был  первым  руководителем  ИНО,
который ни разу не был за  пределами  Советского  Союза.  Однако  он  сыграл
гораздо более значительную роль в советской внешней политике,  чем  кто-либо
из его более опытных предшественников. За два года он вырос  до  заместителя
наркома иностранных дел, а затем стал послом в Берлине.
   Поток разведывательной информации от Деканозова к Берии и  Сталину  после
Мюнхена  может  быть  оценен,  исходя  из  мифической   версии   переговоров
британского премьера Невилла Чемберлена в Риме в январе 1939  года,  которой
склонна была верить  Москва.  Литвинов  говорил  польскому  послу,  что  "он
получил информацию из надежного источника о том, что якобы Чемберлен в  ходе
своих бесед пытался затронуть "украинский  вопрос",  что  позволяло  думать,
будто  Великобритания  не  станет  рассматривать  в  неблагоприятном   свете
устремления Германии в этом направлении. " Москва была так убеждена  в  этом
дополнительном свидетельстве попыток Великобритании подтолкнуть  Гитлера  к"
нападению на Россию, что один из заместителей Литвинова и три месяца  спустя
в беседе с послом Италии продолжал клеймить мифический  заговор  Чемберлена.
(37)
   Как раз когда данным  внешней  разведки  НКВД  можно  было  меньше  всего
доверять,  ее  влияние  на  формирование  советской  внешней  политики  было
огромным. Каналы НКВД использовались для подготовки секретных переговоров  с
Финляндией в 1938 году и с Германией в 1939 году. Чистка  дипломатов,  якобы
заклеймивших   себя   контрреволюционными   или   прозападными   симпатиями,
проводилась НКВД в течение всего 1938 года и продолжилась в 1939 году.  Один
из дипломатов, переживших это время, позднее вспоминал: "Зачастую случалось,
что, договорившись встретиться с кем-то из коллег для  обсуждения  некоторых
вопросов, на  другой  день  обнаруживаешь,  что  он  больше  не  работает  в
Наркоминделе - он уже арестован.  "  Самые  сильные  подозрения  у  Берии  и
Сталина  вызывали  дипломаты,  обладавшие  наибольшим  опытом  и  пониманием
Запада. Аресты затронули  и  руководство  Наркоминдела.  Бывший  заместитель
наркома иностранных дел Н. Н. Крестинский оказался одним из "врагов народа",
которого   приговорили   к   расстрелу   на   процессе    так    называемого
"право-троцкистского блока", открывшегося в феврале 1938 года. Напряжение, с
которым  работал  один  из  заместителей  наркома  иностранных  дел,   Борис
Спиридонович  Стомоняков,  было  столь  велико,  что  коллеги  часто  видели
Стомонякова  с  обернутым  вокруг  головы  мокрым  полотенцем,  чтобы  снять
постоянно мучившие его головные боли. В конце рабочего дня  он  долго  стоял
под холодным душем. Но, как и Крестинский, он был расстрелян. (38)
   Дни и самого Литвинова в качестве наркома иностранных  дел  были  сочтены
после Мюнхена и дискредитации политики  коллективной  безопасности.  Молотов
позднее говорил, что "были  близорукие  люди  и  в  нашей  стране,  которые,
поддавшись вульгарным антифашистским эмоциям, забыли о провокационной работе
наших (западных)  союзников.  "  Прежде  всего  о