угилу,  но  получить  его
должен был я. " Московский центр через  оператора  Филби  дал  ему  указание
"любыми, буквально любыми средствами добиться назначения начальником  Отдела
IX....  Они  прекрасно  понимали,  что  Коугилу  придется  уйти.   "   Филби
использовал классический бюрократический удар в спину. Он  привлек  к  этому
заклятого врага Коугила Валентина Вивьена, заместителя начальника СИС. Филби
получил желанный пост, а Коугилу пришлось уйти в отставку.  Один  из  коллег
Филби того времени, Роберт Сесил, писал: "Одним  махом  Филби  избавился  от
ярого  антикоммуниста  и  создал  условия,  благодаря   которым   обо   всех
запланированных мероприятиях по борьбе со шпионажем коммунистов после  войны
будет известно  Кремлю.  В  истории  шпионажа  немного,  если  вообще  есть,
подобных мастерских ударов. " (108).
   Активно используя после войны полученные  благодаря  "мастерскому  удару"
возможности, Филби стал, по мнению КГБ, наиболее выдающимся из "великолепной
пятерки". Кроме Филби, наиболее высокой оценки  заслужила  работа  во  время
войны Бланта и Кэрнкросса. Первый из восьми хранящихся в архиве КГБ  толстых
коричневых  томов  оперативного   досье   Бланта   рассказывает,   что   ему
потребовалось почти два года на проникновение в МИ5.  (109).  В  конце  1938
года, преодолев отвращение, которое он испытывал в  университете  Малборо  к
военной кафедре, Блант пошел добровольцем в армию. Позже он  признавал,  что
воспользовался связями своего  брата  Кристофера  в  Территориальной  армии,
чтобы попасть в Чрезвычайный офицерский резерв.  Ему  не  повезло.  Накануне
второй мировой войны он снова попытался. Из-за  неразберихи  в  Министерстве
обороны он получил сразу два письма - одно с отказом, другое - с  согласием.
Блант выбросил письмо с отказом и в октябре 1939 года приступил  к  занятиям
на пятинедельных курсах в Минли  Мэнор  в  Хэмпшире,  где  его  должны  были
обучить основам военной разведки. Через несколько дней его отозвали с курсов
в Министерство обороны, куда поступила справка МИ5 о его  прошлых  связях  с
коммунистами. В беседе с заместителем начальника военной  разведки,  который
терпеть не мог МИ5, Блант отвертелся от обвинений и вернулся в Минли  Мэнор.
Окончив Минли в звании капитана полевой  охраны,  он  в  составе  британских
экспедиционных сил отправился во Францию во главе взвода из 12 человек. Один
из его подчиненных сказал о нем  так:  "Он  излучал  мягкое  очарование,  но
офицер был никудышный. " (ПО).
   Из Франции Блант писал друзьям в  Лондон,  жаловался  на  бессмысленность
своей работы и умолял пристроить его в СИС или МИ5. Шанс представился  после
Дюнкерка и эвакуации британских экспедиционных сил в июне  1940  года.  Друг
Бланта Виктор Ротшильд, в то время работавший в МИ5,  поселил  его  в  своей
квартире на Бентинк стрит и представил Гаю Лиделлу - начальнику Управления В
(контрразведка). Несмотря на то, что  девять  месяцев  назад  МИ5  возражала
против него, Лиделл взял Бланта. Несколько месяцев  спустя  Блант  занимался
уже наблюдением за посольствами нейтральных государств,  особенно  за  теми,
которыми  могли  заинтересоваться   вражеские   разведслужбы.   Он   проявил
недюжинные способности в  отделении  дипкурьеров  от  их  багажа  на  время,
достаточное для досмотра содержимого вализ. "Он холоден, как огурец, - писал
о Бланте Роберт  Сесил,  -  и  при  этом,  похоже,  наслаждается  всем,  что
происходит. " Блант легко снискал расположение своего начальства в МИ5.  Дик
Уайт, будущий генеральный директор МИ5 и СИС, вспоминал:
   "Он начал мощное наступление на всех руководителей  и  понравился  им.  Я
люблю искусство, и он всегда подсаживался ко мне  в  столовой  поболтать  об
искусстве. А потом он всех нас предал. Он был очень приятный и  образованный
человек, и мне было приятно общаться с ним. Нельзя понять  чувств  человека,
преданного тем, с кем он работал бок о бок, пока сам  этого  не  испытаешь".
(111).
   Досье Бланта в архиве КГБ, история его проникновения в  МИ5  до  сих  пор
читаются с интересом. В первый год его пребывания в  МИ5  папка  материалов,
передаваемых им Горскому во время встреч  в  кафе  и  ресторанчиках,  быстро
наполнялась, и Блант в конце концов стал самым продуктивным агентом  за  всю
историю КГБ. В записках Горского о материалах Бланта можно часто  обнаружить
нотку беспокойства тем, что Блант слишком много работает, сильно  устает  от
бессонных ночей, проведенных за фотографированием  документации  МИ5,  и  от
постоянного напряжения двойной жизни. (112). Коллеги Бланта по МИ5,  однако,
редко замечали следы такой усталости или напряжения.  Вполне  вероятно,  что
Горский принимал за проявление  стресса  при  встречах  нервозность  Бланта,
которому Горский не нравился лично. Больше всего начальника ИНУ Павла Фитина
беспокоило то, что Блант не брал денег. В начале 1941  года  Фитин  настоял,
чтобы Блант взял деньги, несомненно, с целью заполучить средство давления на
него в случае отказа от продолжения контакта. Весной Горский  убедил  Бланта
взять 200 фунтов. После этого ему платили по 150-200 фунтов три-четыре  раза
в год. В его досье в КГБ хранятся благодарственные записки с  подтверждением
получения денег, причем в тех же конвертах, что и поступили.
   Гордиевский был поражен, когда увидел,  читая  досье  Бланта,  что  через
каждые пятьдесят страниц, начиная с лета (или осени) 1941 года  и  до  конца
войны,  подшито  сообщение:  "Генеральный  штаб  выражает  агенту  искреннюю
благодарность. " (114).  Подобные  сообщения  в  досье  агента  вещь  крайне
необычная, по  мнению  Гордиевского.  Хотя  Горский  был  неприятен  Бланту,
сознание    его    собственной    значимости    подогревалось    регулярными
благодарностями  Генерального  Штаба  и  Московского  центра.  Досье  Бланта
свидетельствует, что он сделал три чрезвычайно  важных  вклада  в  советскую
разведывательную  деятельность.  Во-первых,  он  представил,  как   полагает
Гордиевский, "самую подробную информацию" по МИ5, включая список агентов,  и
даже ухитрился добраться до досье, находящихся  вне  компетенции  Отдела  В.
Во-вторых, Блант  представил  результаты  своих  собственных  наблюдений  за
посольствами  нейтральных  стран.  В-третьих,  он  сообщал  разведданные   о
дислокации и составе немецких войск, о намечаемых  боевых  операциях.  Блант
имел доступ к деталям  "двойной  игры",  с  помощью  которой  немцам  давали
дезинформацию через перевербованных агентов абвера в  Англии.  Основным  его
источником информации о немецких войсках был его  бывший  ученик  Лео  Лонг.
(115).
   В 1938 году, когда Лонг закончил Тринити-колледж, НКВД в Англии испытывал
большие трудности - в  лондонской  резидентуре  вообще  не  было  ни  одного
человека. Москва не дала четких указаний относительно будущего Лонга. (116).
Поэтому  в  1938-39  годах  Лонг  преподавал  во  Франкфурте,  чтобы   иметь
возможность лично ознакомиться с фашистской Германией. С  началом  войны  он
записался в легкую кавалерию, но  благодаря  прекрасному  владению  немецким
языком попал в разведку " звании  лейтенанта.  В  декабре  1940  года  Лонга
направили в Отдел МИН Министерства обороны, который занимался сопоставлением
и анализом разведданных о боевых порядках немецких войск. Здесь у  него  был
свободный доступ к  суперсекретным  разведданным,  полученным  в  результате
успеха специалистов с Блечли-парк, которым в мае 1940 года удалось разгадать
систему шифров люфтваффе, созданных шифровальной машиной "Энигма".  Когда  в
1942 году были разгаданы  шифры  "Энигмы",  предназначенные  для  сухопутных
войск, Лонг получил доступ и к ним.  В  начале  1941  года  Лонг  возобновил
контакты с Блантом. Он вспоминал потом, что "Блант принялся за дело там, где
мы остановились, и попросил передавать ему любую информацию,  которая  может
быть полезной русским. " Встречались они каждую неделю, как правило во время
обеда, в пивной на Портман сквер или в баре Рейнера на Джермин  стрит.  Лонг
под столом передавал "выжимки из недельной добычи", как он сам это  называл.
"Блант никогда не пытался шантажировать  или  подкупать  меня,  -  вспоминал
Лонг, - потому что мы оба были привержены делу коммунизма". (117).
   Досье  Лео  Лонга  в  КГБ  объясняет  одну  тайну,  которая  повергала  в
недоумение западные разведки и  многих  писателей-детективщиков  с  сентября
1945 года, когда в Оттаве сбежал шифровальщик Игорь Гузенко.  Из  переданной
Гузенко  информации,  ограничивающейся   в   основном   деятельностью   ГРУ,
наибольшее значение имели сведения о советской шпионской группе в  Канаде  и
об атомном шпионаже. Но он также сообщил о существовании  двух  агентов  ГРУ
под псевдонимом Элли. Первой была мисс Кай Уиллшер, заместитель  архивариуса
британского посольства, осужденная в марте 1946 года на три года  тюрьмы  за
нарушение закона о государственной тайне. Гузенко не знал  настоящего  имени
второго агента, скрывавшегося под псевдонимом Элли, но знал, что тот работал
в Англии.  Тем  не  менее  он  дал  множество  неполных,  путаных,  а  порой
непонятных "наводок". Питер Райт вспоминал позже:
   "Он сказал, что знал о существовании шпиона в "пятом  МИ".  Он  узнал  об
этом  от  друга  -  Любимова,  который  работал  вместе  с  ним  в   главной
шифровальной в Москве в 1942 году... По словам Гузенко,  с  этим  Элли  было
связано что-то русское - то ли пронахождение, то ли он бывал в России, то ли
говорил по-русски. Элли был важной фигурой, потому что сумел изъять  из  МИ5
досье, относящиеся  к  русским  в  Лондоне...  Гузенко  сказал,  что,  когда
поступали телеграммы от Элли, в шифровальной всегда присутствовала  женщина,
которая первой читала расшифровки, и если там было что-то важное,  несла  их
прямо Сталину".
   Через несколько лет  на  повторных  допросах  Гузенко  изменил  некоторые
детали. "Пять МИ" стало просто МИ5. Но  к  тому  времени  алкоголизм  и  все
ухудшающаяся память Гузенко не позволяли уже восстановить  реальную  историю
второго Элли, о котором он говорил на первом допросе. (118).
   Относительно  истинного  имени  второго  Элли  выдвигались  самые  разные
догадки - от сэра Роджера Холлиса до Кима Филби. На самом деле Элли был  Лео
Лонг. Этот псевдоним крупными буквами написан на обложке оперативного  досье
Лонга в КГБ. Это необычно тонкое досье. По правилам КГБ,  Блант  должен  был
после каждой встречи с Лонгом писать справку, но обычно слишком уставал  или
был занят, чтобы заниматься этим. Содержимого этого  досье,  тем  не  менее,
достаточно,  чтобы  разъяснить  некоторые  основные   непонятные   места   в
сообщениях Гузенко, так что ошибки объясняются его (а быть может,  и  Питера
Райта) слабеющей памятью и недостаточным знанием предмета.  Из  досье  Лонга
становится ясно, что, хотя он и был агентом НКВД/НКГБ и руководил им  Блант,
независимо от  этого  ГРУ  в  1943  году  установило  с  ним  контакт.  Лонг
расстроился и просил Бланта  запросить  Москву,  на  кого  же  он  работает.
Горский  переправил  запрос,  на  который  Центр  ответил:  "На  нас".   ГРУ
согласилось, чтобы в дальнейшем контакты с Лонгом осуществлял Блант.  (119).
После этого Горский единственный раз встретился с  Лонгом,  чтобы  сообщить,
что ГРУ его больше беспокоить  не  будет.  Тот  факт,  что  сообщения  Лонга
поступали в Центр через Бланта,  внесло  еще  больше  неразберихи  в  версию
Гузенко. Именно Блант, а не  Лонг  "мог  изъять  из  МИ5  досье,  касающиеся
деятельности русских в Лондоне. " Сочетание  "пять  МИ"  могло  быть  просто
искаженным МИ5 и таким образом снова ассоциироваться с  Блантом,  оператором
Лонга. С другой стороны, это мог быть и ошибочный вариант  МИ,  где  работал
Лонг, а "пять" означало кембриджскую пятерку шпионов, которая стала известна
во время войны и с которой Лонг был связан. Когда Гордиевский впервые прочел
в досье Лонга о деталях дислокации немецких войск, он спросил себя: "Неужели
у Англии действительно были такие фантастические агенты?"  Затем  он  увидел
ссылки на перехват и понял, что основным источником Лонга  была  дешифровка.
(120).
 
   X X X
 
   Москва имела доступ к сверхсекретной информации  не  только  через  своих
агентов. Несколько дней спустя после  немецкого  вторжения  Лондон  начал  в
завуалированной форме поставлять разведданные.  Стюарт  Мензис,  глава  СИС,
осуществлявший также руководство  ШШПС,  не  советовал  Черчиллю  передавать
полученные в результате расшифровки "Энигмы"  материалы  из-за  ненадежности
шифров  русских.  По  мнению  Блечли-парк,   сообщить   русским,   что   "мы
расшифровали "Энигму", равносильно тому, чтобы сообщить это прямо немцам.  "
(121). К июлю 1941 года Ультра выявила, что немцы читают  часть  радиообмена
советских судов и 17-й авиационной  армии  и  что  они  понимают  сигнальную
систему русских самолетов  под  Ленинградом.  Буквально  24  июня  Черчилль,
несмотря на все возражения, отдал Мензису  распоряжение  передавать  русским
разведданные Ультра в незакодированном виде через английскую военную  миссию
в Москве "при условии, что любой риск будет исключен. " После этого при виде
важного перехвата, касающегося Восточного фронта, Черчилль спрашивал: "А это
передали Джо?" Действительный источник разведданных Ультра прикрывали обычно
фразами типа: "По сообщению высокопоставленного источника  в  Берлине",  "по
сообщению очень надежного источника" или "как сообщил сотрудник Министерства
обороны Германии. " Обозначения частей и соединений и иные  детали,  которые
могли раскрыть, что информация получения от перехвата, опускались.  Так,  11
июля 1942 года  в  Блечли-парк  было  расшифровано  следующее  перехваченное
сообщение:
   1. Следует ожидать нарастания давления вражеских войск на  Вторую  армию.
Желательно сдержать мощные силы противника на фронте армии с учетом операций
Восточной армии в целом.
   2. В задачу армейской группы фон Вайхса  входит  удержание  совместно  со
Второй венгерской армией Донецкого фронта между устьями  р.  Потудань  и  р.
Воронеж и, совместно со  Второй  армией,  удержать  Воронежский  плацдарм  и
настоящую позицию  по  линии  Ольховатка-Озерк-Борк-железнодорожная  станция
Котыш (к востоку от Дросково).
   Два дня спустя это сообщение было передано в британскую военную миссию  в
Москве в таком виде:
   "Для информации Генерального  штаба  русских.  По  полученным  из  разных
источников  сведениям,  сообщаем,  что  немцы,  включая  венгерские   части,
намерены удерживать русских на фронте Ливны-Воронеж-Свобода, в то время  как
танковые силы пойдут к юго-востоку между реками Дон и Донец".
   Летом 1941 года офицер британской  воздушной  разведки  привез  в  Москву
оперативные коды, навигационные пособия и  позывные  люфтваффе.  Аналогичные
материалы он получил и взамен.  Вслед  за  ним  захваченную  документацию  о
беспроволочной связи вермахта и  инструкции  по  расшифровке  ручных  шифров
немецкой полиции  привез  офицер  британской  армейской  разведки,  которому
русские также передали некоторые захваченные документы, но перехватов  среди
них   не   было.   Уайтхолл   обеспокоился   таким   односторонним   обменом
разведывательной информацией. К началу 1942 года  русские  часто  не  желали
передавать даже технические  данные  о  захваченном  снаряжении  противника.
(122).  В  Блечли-парк  считали,   что   русские   недостаточно   используют
передаваемые им сведения. "В период  крупных  танковых  битв  1942  года  мы
предупреждали их о немецкой западне, в которую русские гнали  живую  силу  и
технику, - вспоминает один из криптологов. -  И  трудно  поверить,  что  они
доверяли этим предупреждениям, потому что иначе они смогли бы  избежать  тех
огромных потерь, которые понесли. " (123).
   С лета 1942 года поток передаваемой русским оперативной  разведывательной
информации,  полученной  в  результате  дешифровки   "Энигмы",   значительно
сократился. Исключения составляли лишь сообщения особой важности. В  декабре
1942  года  в  критический  момент  Сталинградской  битвы  русским  передали
инструкцию (вполне вероятно, уже полученную  ими  от  Филби  или  Бланта)  о
дешифровке ручных шифров абвера в надежде получить  от  них  что-то  взамен.
Ожидания не оправдались. (124).
   Тогда  же,  летом  1942  года,  одновременно  с  сокращением   количества
информации,  которую  Ультра  передавала  русским  в  скрытой  форме,   Джон
Кэрнкросс стал поставлять ее в открытом виде.  Через  несколько  месяцев  он
оставил пост личного секретаря лорда Хэнки, и в марте  1942-го  ему  удалось
то, что не вышло у Филби за два года  до  этого  -  он  поступил  в  ШШПС  в
Блечли-парк. (125). Его оператор Анатолий Горский, которого он знал,  как  и
остальные из "пятерки", как Генри, дал ему денег на дешевую машину, чтобы по
выходным доставлять в Лондон документы. (126). Хотя в ШШПС Кэрнкросс  провел
меньше года, его пребывание там совпало с поворотом на Восточном фронте и  с
тем,   что   Сталин   и   Ставка   стали   наконец   использовать   надежную
разведывательную информацию в боевых действиях. Главной  задачей  Кэрнкросса
был анализ перехватов радиообменов люфтваффе. Сам Кэрнкросс считал, что  его
звездный час на пятнадцатилетней службе у русских настал летом 1943-го перед
Курской битвой, когда против Красной Армии началась  операция  "Цитадель"  -
последняя из крупных немецких наступательных операций на  Восточном  фронте.
(127). 30 апреля англичане отправили в Москву предупреждение  о  готовящемся
немецком наступлении на Курский выступ, а также материалы немецкой  разведки
о советских силах в этом районе, полученные по  перехвату  "Энигмы".  (128).
Кэрнкросс же передал сами тексты перехвата с указанием частей и  соединений,
которые  всегда  изымались  из  Ультра   материалов,   передаваемых   иногда
Уайтхоллом. (129).
   Больше всего НКВД привлекла информация о расположении немецких эскадрилий
перед сражением. Опасаясь, что немецкое наступление  начнется  буквально  10
мая (хотя на самом деле оно началось лишь 5 июля), советское командование  6
мая нанесло по семнадцати немецким аэродромам в полосе  протяженностью  1200
километров от Смоленска до Азовского моря предупредительный  бомбовый  удар,
подготовленный в  режиме  чрезвычайной  секретности.  Цели  были  выбраны  с
использованием полученной от Кэрнкросса информации. Многие немецкие самолеты
были повреждены на земле. Массированные удары по  немецким  аэродромам  были
проведены также 7 и 8 мая, хотя элемент  неожиданности,  присутствовавший  6
мая, был утрачен. Эта серия  из  трех  массированных  бомбовых  ударов  была
крупнейшей операцией советской авиации во второй  мировой  войне.  Совершено
тысяча четыреста самолето-вылетов, уничтожено 500 немецких самолетов. Потери
русских  составили  122  самолета.   Горский   передал   Кэрнкроссу   особую
благодарность Москвы за поставленную им информацию. (130). К этому  времени,
однако, сложности передачи информации  Ультра  из  Блечли  в  Лондон  та.  к
возросли, что Кэрнкросс уже не мог их преодолевать. Накануне  Курской  битвы
Кэрнкросс,  несмотря  на  требования  Горского  оставаться  в  ШШПС,  принял
предложение СИС, где работал вначале в немецкой службе Отдела V, а  затем  в
Отделе I (политическая разведка). (131)
   На защиту Курского выступа Красная Армия  направила  почти  40  процентов
живой силы и техники. Разгром русских войск  под  Курском  был  для  Гитлера
последней возможностью  компенсировать  сталинградскую  катастрофу.  Красная
Армия одержала победу под Сталинградом, несмотря на ошибки военной разведки.
Под Курском хорошо поставленная разведка внесла основной вклад в  победу.  8
апреля 1943 года  заместитель  Верховного  Главнокомандующего  маршал  Жуков
направил  Сталину  доклад,  в  котором  правильно   предсказал   возможность
осуществления немцами действий, направленных на  охват  Курского  выступа  с
севера и юга с  одновременным  ударом  с  Запада  с  целью  разд