щего Нобелевского  лауреата  сэра  Невилла
Мотта страстью, с которой он играл Вышинского, "обвиняя подсудимых  с  такой
холодной злобой, которой никак нельзя было  предположить  в  столь  тихом  и
скромном молодом человеке. "
   В  1937  году  Фукс  перешел  работать  в  лабораторию  Макса   Борна   в
Эдинбургском университете, где оставался до мая 1940 года, пока его вместе с
многими другими "вражескими инородцами" не убрали во время истерии с  "Пятой
колонной", последовавшей за поражением Франции. К концу года,  проведя  семь
месяцев на острове Мэн и в Канаде,  он  был  освобожден.  В  мае  1941  года
немецкий ученый, тоже беженец - Рудольф Пейерлс  (позже  получил  рыцарство)
пригласил его в Бирмингемский университет заниматься "военными работами". "Я
не мог рассказать ему, над чем мы будем работать до специального разрешения,
- вспоминал Пейерлс, - но я объяснил, какие теоретические знания необходимы,
и он согласился. " (158)
   Некоторое время спустя, необходимое сомневающейся МИ5 для оформления  ему
допуска, Фукс стал работать над совершенно секретным  проектом  под  кодовым
названием "Тьюб эллойз" по разработке и созданию атомной бомбы. В конце 1941
года, когда операция "Барбаросса" находилась в своей критической точке и еще
казалось, что вермахт вполне может занять  Москву,  Фукс  решил  добровольно
предложить свои услуги в качестве советского шпиона.  Он  поехал  в  Лондон,
нашел Юргена Кучински - руководителя подполья КПГ в Англии  и  попросил  его
переправить русским то, что  он  узнал  о  планах  создания  атомной  бомбы.
Кучински организовал ему встречу с офицером ГРУ Симоном Давидовичем Кремером
(которого Фукс знал под  псевдонимом  Александр),  работавшим  "под  крышей"
советского военного атташата в Лондоне.  Явно  опасаясь  провокации,  Кремер
устроил первую встречу в посольстве. Его последующие попытки  убедить  Фукса
следовать ортодоксальным правилам советской разведки удались лишь  частично.
В протоколах допроса Фукса в ФБР записано:
   "Александр  предлагал,  чтобы  он  был  осторожен,   пользовался   такси,
постоянно проверялся и избавлялся от  слежки.  Но  (Фукс)  считал,  что  это
слишком дорого и не очень  надежно.  Он  предпочитал  встречаться  в  местах
большого скопления людей, вроде станций метро в Лондоне, где есть эскалаторы
и обычные лестницы. " (159)
   Летом 1942 года Фукса передали другому оператору ГРУ, Соне, которая, хотя
он никогда бы и не догадался об этом, была сестрой Юргена  Кучински.  Обычно
они встречались в Бенбери, почти на полпути между Бермингемом  и  Оксфордом,
где Соня жила под именем  миссис  Брюер,  еврейской  беженки  из  фашистской
Германии. (160)  Позже  Фукс  признавался,  что  не  знал,  на  какой  отдел
советской разведки работал, но при этом утверждал, что до ареста  вообще  не
знал, что этих отделов несколько. (161) Характерная для  него  поразительная
смесь  блестящих  научных  способностей,  узости  мышления,  схоластического
идеализма и наивности вполне позволяет допустить, что он говорил правду.
   Ценность  поставляемых  Фуксом  сведений   заключалась   не   столько   в
технических  деталях,  сколько  в  том,  насколько  далеко  ушли   в   своих
исследованиях англичане и американцы. (162) К началу 1942 года Фукс  получил
доступ к секретным американским докладам по ядерным исследованиям. Вместе  с
Пейерлсом по материалам  немецких  научных  журналов  и  докладам  СИС  Фукс
оценивал достижения немецких ученых в этой области. В феврале 1942 году  они
пришли к выводу, что немецкие источники "не дают никакой новой информации  о
работе в области Т. Э. ("Тьюб эллойз"). (162) Свидетельство Фукса о  быстром
продвижении  англо-американских  исследований  было,  видимо,  решающим  при
принятии Сталиным решения о начале гонки атомных вооружений.
   В декабре 1943 года Фукс в составе делегации "Тьюб эллойз"  отправился  в
Америку к коллегам из проекта "Манхэттен". Перед отъездом он получил от Сони
инструкции, как вступить в контакт с его американским оператором  Раймондом.
Хотя Фукс этого и не предполагал, но ГРУ вынуждено было передать  его  НКГБ.
Раймонд (Гарри Голд), тридцатитрехлетний химик, родившийся  в  Швейцарии  от
русских родителей, был перевезен в США в возрасте трех лет  и  с  1936  года
работал на НКВД в качестве  промышленного  шпиона  и  связного.  (164)  Фукс
вспоминает, что первая его встреча с Раймондом состоялась в начале 1944 года
в Нью-Йорке в районе Ист сайд. Фуксу велели держать в руке теннисный  мяч  и
искать человека в перчатках, несущего в руке еще одну пару. (165)  Позже  на
допросе в ФБР Голд вспомнил, что еще у него была книга  в  зеленой  обложке.
(166)  Фукс  утверждал,  что  "отношение  Раймонда  во  время  встреч   было
"враждебным" (167) Сам  Голд  признавал,  что  он  был  поражен  устрашающим
потенциалом информации, которую передавал ему  Фукс.  Голду  было  настолько
"страшно иметь дело с информацией об атомной бомбе,  что  оставалось  только
загнать ее подальше в сознание и стараться вообще обо всем этом не думать. "
(168)
   В августе 1944  года  Фукса  направили  в  совершенно  секретную  атомную
лабораторию в Лос-Аламос неподалеку от Сайта Фе, где работали уже двенадцать
Нобелевских лауреатов и где собиралась  атомная  бомба.  Английские  ученые,
имевшие доступ к различным частям разделенного на несколько секций  проекта,
могли лучше оценить атомные исследования, чем  их  американские  коллеги.  В
сентябре  1945  года,  месяц  спустя  после  Хиросимы  и  Нагасаки,   офицер
безопасности из Лос-Аламос писал,  что  английские  ученые  "обладали  более
полными знаниями" о сборке бомбы, взрывчатого вещества, строения бомбы  и  о
дальнейшем развитии оружия, включая создание водородной  бомбы.  Однако,  по
его мнению, они имели минимум информации "о чисто технической стороне  дела.
" Вся важная информация,  добываемая  Фуксом,  передавалась  в  НКГБ.  (169)
Однако не все, что передавал Фукс, помогало советским  ученым.  В  некоторых
ранних материалах Эдварда Теллера,  похищенных  Фуксом  в  1944  году,  были
серьзные ошибки, которые могли ввести  в  замешательство  советских  ядерных
физиков, когда те стали работать над водородной бомбой. (170).
   Фукс даже не  подозревал,  что  он  не  единственный  советский  шпион  в
Лос-Аламосе.  За  несколько  дней  до  него  сюда  прибыл  Дэвид  Грингласс,
двадцатидвухлетний  коммунист,  рядовой  армии  США.  Он  был  механиком   и
изготавливал и обслуживал оборудование для разработки атомной бомбы. "Я  был
молод глуп и неопытен, -  говорил  позже  Грингласс,  -  но  я  был  хорошим
коммунистом. " В своих письмах жене - Рут - он описывал Сталина и  советских
руководителей, как "настоящих гениев", которые применяют  силу  "с  болью  в
сердце". "Пусть крепнет Советский Союз, пусть процветает его  народ!"  Позже
Грингласс заявил, что он  боготворил  старшего  брата  своей  жены  Джулиуса
Розенберга, члена шпионской группы НКГБ  в  Нью-Йорке,  и  легко  согласился
поставлять Розенбергу секретную информацию из Лос-Аламоса. "Дорогая!  Я  был
бы очень рад присоединиться к той общине, о которой мечтают  Джулиус  и  его
друзья (русские)", - писал он жене в ноябре 1944 года.
   В январе 1945 года, будучи  в  отпуске  в  Нью-Йорке,  Грингласс  передал
Розенбергу записки и зарисовки. Взамен Розенберг вручил ему часть  коробочки
из-под мармелада, сказав, что позже с ним  встретится  связной,  у  которого
будет вторая половинка коробочки. Когда в июне Гарри Голд прибыл для встречи
с Фуксом, он побывал и у Грингласса,  получил  от  него  записки  и  передал
заклеенный конверт с 500 долларами.  Анатолий  Яковлев,  оператор  Голда  из
НКВД, работавший  в  советском  консульстве  в  Нью-Йорке,  был  чрезвычайно
доволен  поставляемыми  Гринглассом  разведданными  и  назвал   их   "крайне
качественными и очень  ценными".  В  свой  очередной  приезд  в  Нью-Йорк  в
сентябре Грингласс передал Розенбергу очередную партию материалов и  получил
еще 200 долларов. (171) Его информация была очень важна для НКГБ, во-первых,
потому что подтверждала научные сведения Фукса, а во-вторых,  потому  что  в
ней сообщались некоторые технические детали - то есть то, о  чем  Фукс  знал
меньше.
   К весне 1945 года у советской  разведки  появилось  два  новых  агента  в
англо-канадской группе ученых-атомщиков,  возглавляемой  профессором  Джоном
Кокрофтом,  директором  отдела  атомной  энергии  в  Канадском  национальном
исследовательском центре в Монреале. Первым завербовали английского  ученого
Алана Наина  Мея,  тайного  коммуниста,  который  одновременно  с  Дональдом
Маклином был в кембриджском Тринити-холле, в  1942  году  начал  работать  в
проекте "Тьюб эллой", а вскоре после этого вошел в контакт с  ГРУ.  (172)  В
отличие от Филби, Бланта и других ведущих советских агентов Мей не испытывал
ни малейшего удовольствия от ощущения опасности и выявления  секретов.  "Вся
эта история, - признавался он позже, - причиняла  мне  огромную  боль,  и  я
занимался этим лишь  потому,  что  считал  это  своим  посильным  вкладом  в
безопасность человечества". Оценивая  свою  деятельность,  он  согласился  с
Маклином, разочаровавшемся в шпионаже, который говорил: "Это все равно,  что
быть привратником в туалете - воняет, но кто-то должен это делать.  "  (173)
Мей присоединился к монреальской исследовательской группе Кокрофта в  январе
1943 года.  По  непонятным  до  сих  пор  причинам  местному  резиденту  ГРУ
понадобилось довольно много времени, чтобы понять значение Мея. Лишь в конце
1944 года лейтенант Павел Ангелов из  резидентуры  ГРУ  в  Оттаве  стал  его
оператором. В первой половине 1945  года  Ангелов  дал  Мею  задание  добыть
образцы урана. Канадский агент Израиль Гальперин некоторое  время  до  этого
назвал это задание "совершенно невыполнимым". Мею,  тем  не  менее,  достать
уран удалось. 9 августа 1945 года, через три дня после Хиросимы, Мей передал
Ангелову  доклад  об  атомных  исследованиях,  информацию  о  сброшенной  на
Хиросиму бомбе и два образца  урана  -  обогащенный  уран-235  в  стеклянной
пробирке и осадок урана-233 на платиновой фольге.  (174)  Полковник  Николай
Заботин, легальный резидент ГРУ в Оттаве, счел  это  настолько  важным,  что
отправил в Москву с образцами  своего  заместителя  подполковника  Мотинова.
Ангелов подарил Мею бутылку виски и около 200 канадских долларов.
   Вскоре Заботина наградили орденом  Красного  Знамени  и  орденом  Красной
Звезды. (175). Мей входил в канадскую группу агентов ГРУ, в которой было  по
меньшей мере девятнадцать человек. (176). Среди  другой  военной  и  научной
разведывательной информации, собранной  группой,  была  также  информация  о
радарах,  которую  Канадская  королевская  комиссия   охарактеризовала   как
"информация величайшей важности". Радар "был, пожалуй, наиболее важным, если
не  считать  атомной   бомбы,   результатом   совместной   работы   развитых
англоязычных стран в области техники в течение рассматриваемого  периода.  "
Группа поставляла также информацию о гидролокаторах,  взрывчатых  веществах,
ракетном топливе и бесконтактных взрывателях. (177).  Разведывательная  сеть
Заботина  имела  источники  как  политической,  так  и  научной  и   военной
информации. Среди агентов особо выделялись Сэм Карр (урожденный  Коган,  сын
украинских евреев), секретарь по организационным  вопросам  Коммунистической
партии Канады с 1937  года,  который  вербовал  и  обрабатывал  агентов  для
Заботина, и Фред Розе (урожденный Розенберг, родившийся  в  Польше  в  семье
евреев из России), партийный активист из Квебека и член  парламента  Канады,
который сообщал о секретных парламентских сессиях. (178).
   В сентябре 1945 года после ухода на Запад Игоря Гузенко из  посольства  в
Оттаве, большая часть сети ГРУ была свернута,  но  агентура  НКГБ  в  Канаде
осталась практически нетронутой. Среди агентов  НКГБ  был  второй  важнейший
атомный шпион в Монреале Бруно  Понтекорво,  блестящий  физик,  эмигрант  из
Италии. В отличие  от  застенчивого  Аллана  Нана  Мея,  Понтекорво,  больше
известный как  Бруно  или  Понто,  прожигатель  жизни,  получивший  за  свою
внешность киногероя прозвище Рамон Наварро. Понтекорво родился в 1913 году в
еврейской семье и покинул Италию в период антисемитской кампании фашистов  в
1936-м. В начале 1943 года он вступил в монреальскую англо-канадскую  группу
ученых,  занимавшихся  проблемами  атома.  В  какой-то  момент   в   течение
последующих трех лет он написал  в  советское  посольство,  скорее  всего  в
Оттаве, письмо, предложив свои услуги. Письмо попало не в ГРУ, как в  случае
с Наном Меем, а к "соседям"  -  НКГБ.  Вначале  резидент  не  придал  письму
никакого значения, приняв  его  за  фальшивку  или  провокацию.  Не  получив
ответа,  Понтекорво  лично  доставил  в  посольство  секретные  документы  и
расчеты. Резидентура НКГБ оказалась неспособной понять значение  документов,
но переправила их в Москву, откуда вскоре пришло срочное указание немедленно
установить контакт с ученым,  предоставившим  материалы.  Понтекорво  жил  в
Канаде, работая ядерным физиком и советским агентом, пока в начале 1949 года
его не перевели в английский центр атомных исследований в Харуэлле.  Офицеры
КГБ, знакомые с делом Понтекорво,  говорили  Гордиевскому,  что  расценивают
работу Понтекорво в качестве шпиона по атомному вопросу едва ли  не  так  же
высоко, как работу Фукса. (179)
   К лету 1944 года Дональд Маклин из  кембриджской  "великолепной  пятерки"
поставлял информацию по атомным исследованиям и  по  политическим  вопросам.
Хотя в 30-х годах Маклин был одним  из  самых  удачливых  в  "пятерке",  его
карьера в Министерстве иностранных дел и в НКВД потерпела некоторый  спад  в
начале войны. В сентябре 1938 года  он  прибыл  в  английское  посольство  в
Париже в качестве третьего секретаря с репутацией  общительного  честолюбца.
(180) Напряжение, которого требовала  передача  разведданных  в  НКВД  после
германо-советского пакта и в  особенности  после  начала  в  мае  1940  года
блицкрига против Франции, подпортило его репутацию,  в  частности  в  глазах
сэра Рональда Кэмпбелла, который стал послом в Париже  накануне  войны.  Как
утверждал  другой  высокопоставленный  английский  дипломат,  после  падения
Франции Кэмпбелл  "неблагожелательно  отзывался  о  неожиданно  проявившейся
медлительности Маклина и его небрежении своими  обязанностями  в  последние,
критические дни. У него сложилось мнение, что Маклин человек слабовольный. "
(181) По возвращении из Франции Маклин получил вскоре ранг второго секретаря
и был  назначен  в  непристижное,  вновь  созданное  Генеральное  управление
Министерства иностранных дел, которое имело дело в основном с  Министерством
перевозок, поставок и экономической войны. Его коллега  по  управлению  Обри
Уолтон считал его "человеком отвлеченным и  одиноким".  Чувство  одиночества
усиливалось разлукой  с  женой,  американкой  Мелиндой,  на  которой  Маклин
женился в Париже, но которая до, осени 1941 года жила в США,  а  также  тем,
что их первый ребенок родился мертвым накануне Рождества 1940 года.
   Вторжение Германии в Советский Союз в июне  1941  года  вернуло  Маклину,
как, правда в разной степени, и всем из "пятерки", осознание полезности.  Из
вопросов, которыми занималось Генеральное управление в  течение  последующих
нескольких лет, для оператора  Маклина  Анатолия  Горского  и  НКВД  интерес
представляли административные связи с союзными  войсками,  расположенными  в
Англии, среди которых перед массовым прибытием американцев в конце 1943 года
преобладали поляки и французы. Хотя после гитлеровского нападения  Сталин  и
подписал с польским правительством в изгнании  генерала  Сикорского  военную
конвенцию, он сильно сомневался в нем. Из  докладов  Маклина  можно  сделать
вывод, что недоверие это было взаимным. В апреле  1943  года,  вскоре  после
того, как немецкие войска обнаружили  место  массовой  казни  НКВД  польских
офицеров в Катынских лесах, польское  правительство  в  Лондоне  потребовало
расследования этого  дела  Международным  Красным  Крестом.  Москва  тут  же
прервала все отношения  с  правительством  Сикорского,  заклеймила  его  как
"пособника фашистов" и обвинила  немцев  в  преступлении.  Будучи  секретным
агентом организации, осуществившей массовое убийство,  Маклин  не  испытывал
особого удовольствия, отправляя информацию о реакции поляков. (182).
   Весной 1944 года Маклин вновь пошел вверх по  служебной  лестнице  как  в
Министерстве иностранных дел, так и в НКГБ/НКВД - его направили в посольство
в Вашингтоне и  через  некоторое  время  присвоили  очередной  ранг  первого
секретаря. Вскоре после приезда Маклин вместе с коллегой Родди Барклаем  был
назначен в англоамериканскую комиссию по разработке условий мирного договора
с Италией. Барклая восхитили "умение Маклина  разрабатывать  проекты  и  его
способность разрешать сложные вопросы. "  Роберт  Сесил,  другой  английский
дипломат,  также  находившийся  одновременно  с   Маклином   в   Вашингтоне,
вспоминал:
   "Ни одно задание не было для него сложным. Он мог работать  сколь  угодно
долго. Он завоевал себе репутацию  человека,  который  всегда  возьмется  за
работу заболевшего, ушедшего в отпуск или просто менее усердного коллеги".
   Наиболее опасной, а с точки  зрения  НКВД,  и  наиболее  важной  областью
политики, в которой работал Маклин к началу 1945 года,  было  сотрудничество
между "Тьюб эллойз" и проектом "Манхэттен".  Благодаря  глубоким  знаниям  в
области атомных исследований он в феврале 1947  года  получил  назначение  в
Смешанный  политический  комитет,  координирующий  англо-американо-канадскую
ядерную политику. (183) Находясь в Вашингтоне, Маклин неизменно  беспокоился
о безопасности посольства. Весной 1946 года, когда он руководил  канцелярией
посольства, он вызвал к себе пресс-секретаря Уильяма  Кларка  для  беседы  о
мерах безопасности. Кларк позже вспоминал: "Я не испытывал такого волнения с
тех пор, как за десять лет  до  этой  беседы  мой  хозяин,  кстати,  тоже  с
запозданием, не завел со мной обязательного  разговора  о  сексе.  "  Маклин
обратил внимание Кларка на то,  что  тот  не  подписал  инструкцию  о  мерах
безопасности, и попросил его сделать это. Затем сказал:
   "Вы,  конечно,  должны  общаться  со  своими  журналистами.  Они  нас  не
интересуют. Нас интересуют  люди,  которые  могут  использовать  информацию.
Например, - с этими словами он аккуратно вынул телефонную вилку  из  розетки
на своем столе, - я всегда отключаю телефон,  разговаривая  с  бизнесменами,
потому  что  американское  правительство,  несомненно,   прослушивает   наши
телефоны, а мы не хотим, чтобы они были в курсе  наших  торговых  планов.  И
последнее, Уильям, никогда не раскрывайте  секретов  французам,  они  их  не
умеют хранить. До свидания и будьте бдительны. " (184)
   О значении, которое в НКГБ  придавали  положению  Маклина  в  Вашингтоне,
свидетельствует решение о направлении в Вашингтон для поддержания контакта с
ним Анатолия Горского; бывшего до этого лондонским оператором  "великолепной
пятерки". (185) В октябре 1944 года Горского назначили  оператором  Элизабет
Бентли вместо Ахмерова и поручили с  ее  помощью  контролировать  агентурную
сеть Джекоба Голоса. Как и Ахмеров, Горский, известный Бентли под именем Ал,
быстро понял, что Голос пользуется любительскими и  небезопасными  методами.
(186) Он сказал Бентли,  что  "существующая  система  полна  дыр  и  поэтому
опасна. Я боюсь, что наш друг Голос -  человек  недостаточно  осторожный,  и
есть опасность, что из-за своих контактов с ним вы поставите под угрозу  всю
организацию. " Бентли была вынуждена передать другим свою работу и "лечь  на
дно" на полгода, пока не  стало  ясно,  что  ФБР  за  ней  не  следит.  НКГБ
внимательно изучил сведения  об  агентах  Бентли  и  решал,  кого  оставить.
Горский настаивал, чтобы