ь
одновременно  и  которое  не  было  опубликовано  и  не  предназначено   для
публикации. Я заявляю, с полным чувством ответственности за то, что  говорю,
что именно выработке этого секретного документа, в котором  слово  коммунизм
даже не упоминается, были посвящены  пятнадцать  месяцев  переговоров  между
японским военным атташе и немецким супердипломатом". (23).
   В своем выступлении Литвинов не назвал источника информации  о  секретном
протоколе, однако в ней содержится любопытное указание  на  факт  дешифровки
кодов: "Неудивительно, что многие считают, что германско-японское соглашение
было написано специальным кодом,  в  котором  слово  антикоммунизм  означает
нечто совершенно иное, чем  словарное  значение  этого  слова,  и  что  люди
расшифровывают этот  код  разными  способами".  (24).  За  помощь  советской
радиоразведке Кривицкого представили к награждению орденом  Ленина,  который
он получил после бегства в Советский Союз осенью следующего года. (25).
 
   X X X
 
   Успеху в работе по дешифровке британских дипломатических кодов и шифров в
середине  тридцатых   годов   объединенное   подразделение   ОГПУ/Четвертого
Управления по радиоразведке во многом обязано  помощи  агентурной  разведки.
Первое внедрение ОГПУ в Форин Оффис стало результатом явления, получившего в
разведывательном деле название  "случайно  вошедший".  В  1929  году  Эрнест
Холлоуэй Олдхам, шифровальщик Управления связи Министерства иностранных  дел
Великобритании, находившийся в тот момент в  Париже  с  британской  торговой
делегацией,  пришел  в  советское  посольство,  представился  как  Скотт   и
попросил, чтобы его принял  военный  атташе.  Вместо  этого  он  был  принят
офицером ОГПУ Владимиром Войновичем, представившимся как  "майор  Владимир".
Олдхам заявил, что работает в Форин  Оффисе  и  принес  с  собой  британский
дипломатический шифр, который и предлагает  купить  у  него  за  две  тысячи
долларов США. Войнович взял шифр и исчез с ним в соседней комнате, где  шифр
сфотографировали.  Возможно,  подозревая  провокацию,  Войнович  вернулся  к
ожидавшему Олдхаму, разыграл возмущение,  бросил  шифр  на  колени  Олдхаму,
обвинил его в мошенничестве и выгнал из посольства. (26).
   Дешифровщики    объединенного     подразделения     по     радиоперехвату
ОГПУ/Четвертого  Управления  определили  достоверность  шифра,  принесенного
Олдхамом. Центр сделал Войновичу выговор за то, что тот не заплатил "Скотту"
деньги и не установил с ним связь; приказал выдать тому две тысячи  долларов
и настоял на повторном контакте. К стыду Войновича, офицер  ОГПУ,  следивший
за Олдхамом, когда тот возвращался домой, записал неверный адрес и  не  смог
найти его. Потребовались  долгие  усилия  Ганса  Галлени,  нелегала  ОГПУ  в
Голландии, известного среди своих агентов как  "Ганс",  прежде  чем  Олдхама
нашли в Лондоне в 1930 году. (27). Однажды вечером Галлени остановил Олдхама
на Кромвель-роуд на его пути с работы домой, назвал по имени и  обратился  к
нему  с  короткой  заранее  заготовленной  речью:  "Я  сожалею,  что  мы  не
встретились в  Париже.  Я  знаю  о  серьезной  ошибке,  совершенной  майором
Владимиром. Он отстранен от работы и наказан. Я пришел, чтобы отдать Вам то,
что по праву Вам принадлежит. " С этими словами Галлени сунул в руку Олдхаму
конверт, пересек дорогу и исчез в толпе служащих.  Прохожие,  видевшие,  как
Олдхам схватился за грудь и как у него подогнулись  колени,  пришли  ему  на
помощь. Олдхам смущенно пробормотал слова благодарности, взял себя в руки  и
отправился восвояси. Открыв дома конверт, он  обнаружил  в  нем  две  тысячи
долларов и инструкции по следующей встрече с Галлени. Имеются сведения,  что
Олдхам направился на это рандеву с намерением  прекратить  контакт  с  ОГПУ.
Однако Галлени удалось уговорить его снова взять деньги и предоставить новую
информацию о шифрах Форин  Оффиса,  режиме  безопасности  и  о  коллегах  по
Управлению связи. Хотя Галлени старался поощрять Олдхама,  приглашая  его  с
женой в дорогие рестораны, напряжение . двойной жизни оказалось  непомерным.
В сентябре 1933 года Олдхам был найден в бессознательном состоянии на полу в
кухне своего дома на Пемброк Гарденс и срочно доставлен в больницу. Однако в
больницу он прибыл уже мертвым. Расследование показало, что Олдхам, находясь
"в ненормальном психическом состоянии", покончил жиз
 
 
нь самоубийством посредством "удушения светильным газом". Галлени вернулся на континент. 
   ОГПУ воспользовалось предоставленной Олдхамом информацией  о  сотрудниках
Управления связи для нового  вербовочного  рейда.  Два  нелегала  ОГПУ  были
отправлены в Женеву, где несколько коллег Олдхама работали шифровальщиками в
составе британской миссии в Лиге Наций. Один из  нелегалов,  бывший  русский
моряк, живший одно время в Соединенных Штатах, оказался настолько  неумелым,
что члены делегации очень  скоро  заподозрили  его  в  работе  на  советскую
разведку.  Второй  нелегал,  Генри  Кристиан  (Хан)  Пик,  преуспевающий   и
общительный голландский художник, работал в разное время  на  Ганса  Галлени
(который   контролировал   Олдхама),    злополучного    Игнатия    Порецкого
(ликвидирован в 1937 году) и Теодора Малого (о котором речь  пойдет  позже).
Под их руководством Пик с помощью  своего  обаяния  стал  весьма  популярной
фигурой среди широкого круга британских чиновников и журналистов  в  Женеве.
Он пригласил нескольких шифровальщиков приехать к нему в гости в Гаагу,  где
оказал им роскошный прием и одолжил денег. (28).
   Он отобрал как наиболее  подходящую  для  вербовки  кандидатуру  капитана
Джона Герберта Кинга, поступившего на работу в Управление связи  в  качестве
"временного сотрудника" в 1934 году (должность, которая не давала  права  на
пенсию) (29), ушел от жены и жил с любовницей-американкой. Кингу не  хватало
его скромного заработка. Пик с большим терпением и мастерством развивал свое
знакомство с Кингом. Однажды он с женой пригласил Кинга и  его  возлюбленную
отдохнуть в Испанию, где они останавливались в лучших гостиницах и вообще не
стеснялись в средствах. Г-жа Пик позднее отзывалась об этой  поездке  как  о
"настоящем испытании", а о Кинге и его знакомой как о  "невероятно  скучных"
людях. (30). Хан Пик не предпринимал попыток завербовать Кинга в  Женеве,  а
дождался, пока тот вернется в Управление  связи  Форин  Оффиса  в  1935-м  и
только тогда навестил его в Лондоне. Даже и здесь Пик  скрыл  свою  связь  с
НКВД. Вместо этого он сказал  Кингу,  что  голландский  банкир,  чрезвычайно
заинтересованный в секретной информации о международных отношениях, заплатит
им обоим массу денег, если Кинг будет такую  информацию  предоставлять.  Тот
согласился.
   Для того чтобы оправдать свое пребывание в Великобритании, Пик  предложил
специалисту по интерьеру магазинов британцу Конраду Парланти, с  которым  он
встретился  в  компании  знакомых  шифровальщиков,  организовать  фирму   по
художественному  оформлению.  Деньги  он  обещал   достать   сам.   Парланти
согласился, и партнеры заняли дом на улице Букингем Гейт. На этаже,  который
занимал Пик, имелась закрывающаяся на замок комната, где Пик  фотографировал
документы, поставляемые Кингом. (31). Гордиевский видел досье,  из  которого
следует, что некоторые из документов считались настолько важными,  что  были
показаны самому  Сталину.  В  это  число  входили  телеграммы,  отправленные
английским посольством в Берлине по результатам встреч с Гитлером и  другими
нацистскими руководителями. (32).
 
   X X X
 
   В октябре 1935 года в Форин Оффис попал еще один (в  конечном  счете  еще
более важный) советский агент, Дональд Маклин. Маклин был первым  из  группы
британских агентов,  завербованных  в  период  или  вскоре  после  окончания
Кембриджского  университета  и  успешно  проникших  в  коридоры  власти   на
Уайтхолле. В КГБ по-прежнему считают пятерых ведущих  агентов  из  Кембриджа
самой действенной  группой  иностранных  агентов,  которые  когда-либо  были
завербованы.  Во  время  Второй  мировой  войны  они  стали   известны   как
"лондонская пятерка". После выхода на экраны фильма "Великолепная семерка" в
Первом главном управлении их стали называть "великолепной  пятеркой".  (33).
Первыми были раскрыты Дональд Маклин и Гай Берджесс. Оба бежали в  Москву  в
1951 году. После своего бегства в СССР в 1963 году  Ким  Филби  был  наречен
британской прессой "третьим человеком". "Четвертым  человеком"  стал  Энтони
Блант, раскрытый в 1979-м. В течение восьмидесятых годов  журналисты  прошли
по ряду ложных следов в поисках "пятого человека", заходя в тупики и  находя
не тех, кого искали. Имя этого человека было обнаружено Гордиевским во время
подготовки секретной истории Третьего отдела ПГУ и упоминается впервые.
   В отличие от Олдхама и Кинга, продавших Форин  Оффис  за  деньги,  мотивы
"великолепной пятерки" основывались на идеологии. Приманкой, которая привела
их к работе на КГБ, был антифашизм как реакция на захват нацистами власти  в
Германии. Вот как Энтони Блант объяснил свою вербовку после  разоблачения  в
1979 году:
   "В середине тридцатых годов мне и многим моим современникам казалось, что
коммунистическая партия  и  Россия  составляют  единственный  прочный  оплот
против фашизма, поскольку западные демократии сформировали неопределенное  и
компрометирующее отношение к Германии. Гай Берджесс убедил меня, что я смогу
лучше всего  служить  антифашистскому  движению,  если  вместе  с  ним  буду
работать на русских". (34).
   В  середине  тридцатых  большинство  старшекурсников  в  Кембридже   были
настроены  апатично-консервативно.  Хотя  консерваторы  располагали   самыми
крупными  политическими  клубами  в  Оксфорде  и  Кембридже,  они   казались
интеллектуально   вымирающими   и    сторонящимися    какой-либо    активной
деятельности. В начале 1934 года автор заметки в "Кембридж Ревью" заметил:
   "Политическая деятельность в старых университетах за последние  несколько
лет была, главным образом, занятием социалистов и, во все  большей  степени,
коммунистов... Русский эксперимент  вызвал  в  университетах  очень  большой
интерес. Он считается смелым и конструктивным, а  молодежь,  которая  всегда
нетерпелива по отношению  к  осторожной  медлительности  и  препятствиям  со
стороны старшего поколения, склонна сочувственно отнестись (часто независимо
от  политических  взглядов)  к  этой  попытке  найти  новый   социальный   и
политический порядок. " (35).
   Рост  симпатий  среди  идеалистически   настроенных   старшекурсников   в
отношении "русского эксперимента" был связан с событиями  в  Британии  в  не
меньшей степени, чем с развитием дел в России.  Момент,  который  Ким  Филби
считал "истинным поворотным пунктом"  в  своем  политическом  развитии,  для
многих представителей молодежи,  сочувствующих  Советскому  Союзу,  наступил
вместе с "деморализацией и разгромом лейбористской партии в 1931  году".  За
великим "предательством" лидера лейбористов Рамсея Макдональда, выразившемся
в согласии возглавить в августе  1931  года  состоявшее  преимущественно  из
консерваторов национальное правительство, последовало поражение  лейбористов
на избирательных участках два месяца спустя. Что касается Филби, то ему:
   "Казалось невероятным, что (лейбористская)  партия  настолько  беззащитна
перед резервами силы, которые реакция сумела мобилизовать в минуту  кризиса.
Что еще более важно, тот факт, что избиратели,  по  всей  видимости,  будучи
достаточно  искушенными,  тем  не  менее  попали  под  воздействие  циничной
пропаганды, ставит под сомнение верность исходных предпосылок  демократии  в
целом". (36).
   Когда лейбористы потеряли ориентиры в "великой депрессии", Россия как раз
находилась  в  самой  гуще  великих  экономических   преобразований   первой
пятилетки.  "Великолепную  пятерку"  соблазнила   не   жестокая   реальность
сталинской  России,   а   мифический   образ   золотого   века   социализма:
рабоче-крестьянское  государство,  мужественно  строящее   новое   общество,
свободное  от  социального  снобизма  британской  классовой  системы.   Этот
мифический образ был настолько прочным, что  его  не  могли  разрушить  даже
поездки в Россию, совершаемые теми, кого он соблазнил. Малькольм  Маггеридж,
возможно, лучший из британских журналистов, работавших в Москве  в  середине
тридцатых годов, писал о радикальных пилигримах,  прибывавших  в  сталинскую
Россию из Великобритании:
   "Их восторг по отношению ко всему, что они видели и что  им  говорили,  и
то, как они выражали этот восторг, безусловно, являют собой  одно  из  чудес
нашего века. Среди _; их были страстные защитники  гуманной  бойни,  которые
взирали на  массивное  здание  ОГПУ  со  слезами  благодарности  на  глазах;
страстные   защитники   пропорционального   представительства,   которые   с
готовностью  соглашались,  когда  им   объясняли   необходимость   диктатуры
пролетариата;  страстные  священники,  которые  благоговейно   перелистывали
страницы атеистических изданий; страстные  пацифисты,  которые  с  восторгом
смотрели  на  танки,  с  лязгом  ползущие  по  Красной   площади,   и   тучи
бомбардировщиков, от которых становилось темно в небе; страстные специалисты
по градостроительству, которые  стояли  перед  перенаселенными  обветшавшими
многоквартирными домами и шептали: "Если бы  только  у  нас  в  Англии  было
что-нибудь похожее!" Эта почти невероятная доверчивость туристов, по большей
части с университетским образованием, изумляла  даже  советских  официальных
лиц, привыкших к гостям из-за рубежа... " (37).
   Американский корреспондент Уильям С. Уайт, работавший в  Москве,  отмечал
такую же наивность среди приезжавших в сталинскую Россию американцев:
   "Они с огромным энтузиазмом относятся ко всему, что видят, но  не  всегда
логичны; они испытывают энтузиазм еще до приезда,  и  визит  лишь  удваивает
его. Учительница из Бруклина съездила на экскурсию  в  типографию  одной  из
газет. Там она увидела машину, творившую чудеса с  бумагой.  "Действительно,
это замечательно, - сказала она. - Такое удивительное изобретение могло быть
сделано только в  такой  стране,  как  ваша,  где  труд  свободен,  где  нет
эксплуатации и где все работают на одну цель. Я напишу книгу о  том,  что  я
здесь увидела".  Она  была  немного  смущена,  когда  увидела  сзади  машины
табличку "Сделано в Бруклине, штат Нью-Йорк". (38).
 
   X X X
 
   Однако для "великолепной пятерки"  опьяняющий  идеализм  тайной  войны  с
фашизмом в рядах  Коммунистического  Интернационала  был  еще  более  мощным
стимулом для начала сотрудничества с НКВД, чем  симпатия  Советскому  Союзу.
Крестовый поход против фашизма, приведший к вербовке шпионов  из  Кембриджа,
был  организован  Вилли  Мюнценбергом,  великим  виртуозом   коминтерновской
пропаганды  и  создателем  в   двадцатые   годы   "клубов   для   невинных",
предназначенных для "организации интеллектуалов" в подставных  организациях,
с коммунистами во главе.  (39).  Во  время  антикоммунистической  "охоты  за
ведьмами",  развязанной  нацистами  вслед  за  поджогом  рейхстага   (здания
немецкого парламента) 27  февраля  1933  года,  ответственность  за  который
нацисты  возложили  на  коммунистов,  Мюнценбергу  пришлось  перевести  свою
штаб-квартиру из Берлина в Париж. (40). Там в  июне  1933  года  он  основал
наиболее влиятельный из  всех  "клубов  для  невинных":  "Всемирный  комитет
помощи жертвам немецкого фашизма". Писатель Артур Кестлер, который работал в
этом комитете, отмечает, что, как это обычно бывало в "клубах для невинных",
"предпринимались всяческие усилия, чтобы ни один коммунист,  за  исключением
нескольких широко известных в мире людей, таких, как Анри Барбюс или Дж.  Б.
С. Халдейн, не были связаны  с  комитетом".  Французскую  секцию  возглавлял
известный венгерский эмигрант граф Каройи. Международным председателем  стал
наивный британский пэр-лейборист лорд Марли.
   Великий физик Альберт Эйнштейн также согласился участвовать в комитете  и
вскоре обнаружил, что  его  называют  "председателем".  Участие  этих  людей
придавало комитету вид непартийной филантропической организации. На деле же,
как позже писал Кестлер, парижский секретариат, руководивший комитетом,  был
"чистой  воды  коммунистическим   партийным   собранием   под   руководством
Мюнценберга и под контролем Коминтерна... Мюнценберг сам работал  в  большом
кабинете в помещении Всемирного комитета, но никто из посторонних об этом не
знал. Все было очень просто". (41).
   Находясь в Париже, Мюнценберг в августе 1933 года  опубликовал  документ,
безусловно,  имевший  наибольший  пропагандистский  успех  за  всю   историю
Коминтерна: "Коричневую книгу" о терроре Гитлера и поджоге рейхстага". (42).
Моментально переведенная более чем на двадцать языков, начиная от  японского
и заканчивая  идишем,  "Коричневая  книга"  стала,  по  выражению  Кестлера,
"библией  антифашистской  борьбы".  Кестлер   заявлял,   правда,   несколько
преувеличивая, что издание "возможно, произвело больший политический эффект,
чем любой другой памфлет, с того момента, когда полтора века назад Том  Пейн
в своем "Здравом смысле" потребовал независимости для американских колоний".
(43). Согласно названию, книга была "подготовлена Всемирным комитетом помощи
жертвам немецкого фашизма (ПРЕЗИДЕНТ: ЭЙНШТЕЙН) с предисловием ЛОРДА МАРЛИ".
"Мое имя, - писал Эйнштейн, - появилось в английском и французском изданиях,
как будто все это написал я сам. Это неверно.  Мне  там  не  принадлежит  ни
слова". Но поскольку книга служила благому  делу,  великий  физик  решил  не
предъявлять претензий. "То, что не я это написал, - добродушно заявлял он, -
ничего не значит... " (44). Предисловие лорда Марли,  написанное  в  "Палате
лордов, Лондон SW1", придавало этому мошенническому изданию  респектабельный
и сугубо достоверный вид. "Мы не пользовались  наиболее...  сенсационными...
документами, - заверял читателей благородный лорд. - Все, о чем говорится  в
этой книге, было тщательно проверено  и  является  типичным  примером  среди
множества подобных случаев". (45). Лорд Марли был достаточно наивен, чтобы и
самому поверить в собственное предисловие.
   Как и большинство других удавшихся фальсификаций, "Коричневая  книга"  во
многом опиралась на факты. Однако факты, как позже признавал  Кестлер,  были
смешаны с ложью и "наглым блефом", изготовленным "разведывательным аппаратом
Коминтерна". Большая  часть  материала,  согласно  Кестлеру,  была  написана
основным помощником Мюнценберга  Отто  Кацем  (он  же  Андре  Симон).  (46).
Чешский еврей, Кац, как  и  Мюнценберг,  был  нестандартным  космополитичным
центральноевропейцем, обладавшим большим обаянием и по крайней  мере  внешне
отнюдь не привязанным к тому доктринерскому сталинизму, которого можно  было
бы ожидать от коммунистического аппаратчика. В двадцатые годы Кац  обзавелся
обширными связями в издательском  деле,  журналистике,  театре  и  кино.  "В
Голливуде, - писала Бабета Гросс, - он  очаровывал  эмигрировавших  немецких
актрис, режиссеров и писателей. Кац пользовался огромным успехом  у  женщин,
что очень помогало ему в организации комитетов и  компаний".  (47).  Кестлер
соглашался, что Кац был "привлекателен в глазах  женщин,  особенно  среднего
возраста,  с  благими  намерениями,   политически   активными,   и   искусно
пользовался ими, чтобы облегчить себе жизнь": ,
   "Одной из задач Отто было... шпионить за  Вилли  по  поручению  аппарата.
Вилли знал об этом и не обращал внимания. Отто был нужен Вилли, но он  почти
не скрывал своего презрительного к нему отношения... Несмотря  на  все  свое
убожество, Отто был, как ни парадоксально, весьма симпатичным человеком.  Он
отличался великодушием авантюриста,  мог  быть  отзывчивым,  импульсивным  и
готовым помочь - пока это не противоречило его интересам". (48).
   Писать "Коричневую книгу" Кацу по