борьбе против терроризма и торговли наркотиками. " (57)
В октябре 1989 года Крючков объявил  о  расформировании  Пятого  управления,
которое занималось диссидентами (и чьи функции в разбавленной форме  перешли
во Второе главное  управление),  и  создании  нового  управления  по  защите
советского конституционного  строя,  которое  должно  координировать  борьбу
против "оргии терроризма, захлестнувшей мир  с  начала  семидесятых  годов".
Крючков также сообщил, что в семидесятых годах КГБ выявил в Советском  Союзе
"более тысячи пятисот человек с террористическими замыслами". (58) Тогда  же
Крючков направил двух недавно вышедших  в  отставку  старших  офицеров  КГБ,
генерал-лейтенанта Федора Щербака, бывшего  заместителя  начальника  Второго
главного  управления,  и  генерал-майора  Валентина   Звезденкова,   бывшего
эксперта по борьбе с терроризмом из того же управления,  принять  участие  в
закрытой конференции со старшими сотрудниками ЦРУ в  Калифорнии  и  обсудить
методы борьбы с терроризмом. (59)
   Но Крючков и  установил  границы  этому  беспрецедентному  сотрудничеству
разведывательных  служб  в  мирное  время,  которое  он  сам  же  предложил:
"Разведка - это игра без правил.  Есть  некоторые  особенности,  которые,  к
сожалению, не дают нам возможности заключить соглашение  о  том,  как  и  по
каким правилам мы должны проводить  разведывательные  операции  друг  против
друга. Но я думаю, что даже в нашем деле мы всегда  должны  соблюдать  нормы
приличия. " (60) Одним из последствий такого  ограниченного  сотрудничества,
предложенного Крючковым,  был  некоторый  спад  в  традиционной  демонизации
западных разведслужб. Еще в последние годы брежневского  правления,  обвиняя
ЦРУ,  советская  пресса  обычно  рисовала  "омерзительный   оскал   монстра,
пожирающего деньги ничего  не  подозревающих  налогоплательщиков,  чудовища,
попирающего все нормы морали и  оскорбляющего  достоинство  целого  народа".
(61) Но эта неосталинистская шпиономания нашла и своих  противников.  Самыми
яркими радикальными критиками Крючкова в ПГУ во время семидесятых годов были
эксперт по Великобритании Михаил Любимов, уволенный в 1980 году,  и  эксперт
по Соединенным Штатам Олег Калугин, который был самым молодым генералом ПГУ.
В 1980 году его отправили в Ленинград, с глаз долой. (62)
   Хотя Любимов и поровну возлагает вину на разведслужбы Востока и Запада, с
особой язвительностью он высмеивает самомнение
   КГБ: "Даже малейший успех выковывается в бронзе. Секретные службы  похожи
на зверюшек и птиц из сказки Льюиса Кэрролла, которые бегают по кругу  и  на
вопрос, кто победитель, хором отвечают: "Мы!" Как и его коллеги  на  Западе,
КГБ нагнетал шпиономанию, "подрывал конструктивные дипломатические усилия" и
"сыграл свою роль в ухудшении международного положения".  Любимов  полагает,
что  спутниковая   разведка   оказала   "стабилизирующий   эффект",   снизив
вероятность внезапного нападения обеих сторон. Но в 1989 году он стал первым
бывшим резидентом КГБ, который призвал в советской печати к сокращению ПГУ и
всего  огромного  внутреннего  аппарата  КГБ.  (63)  В  1990  году   Любимов
опубликовал "Легенду о легенде" - фарс о дорогостоящей  тайной  войне  между
КГБ и ЦРУ. "Московские новости" предположили, что  из  его  книги  получится
"хороший мюзикл". (64)
   Олег Калугин начал публичную критику КГБ после его увольнения с должности
заместителя начальника ленинградского КГБ в 1987 году вслед за его попытками
начать  расследование  нескольких  случаев  взяточничества  с   политическим
подтекстом. (65) В 1988 году он предпринял едва прикрытую атаку на паранойю,
царившую в ПГУ во время 14-летнего  пребывания  там  Крючкова:  "Всего  лишь
несколько лет назад с высоких трибун  нас  заставляли  поверить,  что  корни
наших безобразий таились не в пороках системы, а во враждебном окружении,  в
усилении давления на социализм сил империализма, в том, что антиобщественная
деятельность отдельных  лиц  и  государственные  преступления,  которые  они
совершали, были последствиями враждебной пропаганды и провокаций ЦРУ. "  Вот
за подобные высказывания в 1980 году Крючков и уволил Калугина из ПГУ.  Хоть
и критикуя американские тайные операции, Калугин нападал и  на  традиционную
демонизацию ЦРУ со стороны КГБ. Будучи начальником линии ПР в  Вашингтоне  в
конце шестидесятых и начале семидесятых годов, Калугин сильно задумался  над
разведданными о том,  что  ЦРУ  придерживалось  гораздо  более  реалистичных
взглядов на исход вьетнамской войны, чем Пентагон: "У меня было много встреч
с сотрудниками ЦРУ, хотя они мне и не говорили, что работают там.  Они  были
утонченными, образованными  собеседниками  и  избегали  крайностей  в  своих
суждениях. Хоть меня и не вводили  в  заблуждение  их  дружеские  улыбки,  я
полагал, что они все же не были обременены  классовой  ненавистью  ко  всему
советскому. " Калугин воздает  хвалу  директору  ЦРУ  Уильяму  Уэбстеру  как
человеку, "который не  боится  осложнить  отношения  с  Белым  домом,  когда
чувствует, что защищает правое дело". (66) Очевидно, к Крючкову он относится
с  меньшей  теплотой.  В  1990  году   Калугин   назвал   реформы   Крючкова
косметическими. "Рука или тень КГБ присутствуют  абсолютно  во  всех  сферах
жизни. Все разговоры о новом образе КГБ не больше чем камуфляж. " (67)
 
   X X X
 
   Как и остальной мир, КГБ не сумел предвидеть  скорость  и  сроки  распада
коммунистического блока в Восточной Европе, который начался в 1989 году. Но,
возможно, он первый почувствовал, что  советский  блок,  созданный  в  конце
Второй мировой войны, был обречен. В начале и середине восьмидесятых годов в
Центре чувствовались отчаяние и  фатализм  в  отношении  будущего  Восточной
Европы, которые  лишь  усугубились  к  концу  десятилетия.  К  началу  эпохи
Горбачева  Гордиевский  слушал  непрекращающиеся   жалобы   о   ненадежности
коммунистических режимов и замечания вроде "лучше  бы  нам  начать  политику
советской крепости,  и  пошли  они  все!"  Хотя  вряд  ли  такое  говорилось
серьезно, но  подобные  высказывания  были  соломинками  на  ветру  перемен,
задувшем в 1989 году и позволявшем странам Восточной Европы "усилить курс".
   Однако уже ко времени, когда в марте 1985 года Горбачев  сменил  Черненко
на посту Генерального секретаря, три восточноевропейские  страны  по  разным
причинам давали Центру серьезный повод для беспокойства. Первой была Польша.
ПГУ было потрясено быстрым ростом "Солидарности"  в  1980-1981  годах.  Хотя
сноровка, с которой Ярузельский, польская армия  и  СБ  осуществили  военный
переворот и задавили "Солидарность" в декабре 1981 года,  вызвала  в  Центре
восхищение, КГБ лучше, чем большинство западных наблюдателей,  понимал,  что
передышка была временной.
   Главным источником беспокойства Центра был быстро  растущий  авторитет  в
Польше папы Римского,  который  затмил  польское  правительство.  Прошли  те
времена, когда любой советский  лидер  мог  повторить  презрительный  вопрос
Сталина  в  конце  Второй  мировой  войны:  "А  сколько  у  папы   дивизий?"
Оглядываясь  назад,  многие  польские  эксперты  в  Центре  относили  начало
польского кризиса к избранию в октябре 1978  года  папой  Римским  польского
кардинала Кароля Войтылы, который позже получил имя Иоанна  Павла  II.  (68)
Когда семь месяцев спустя папа Римский  приехал  в  Польшу,  почти  четверть
всего населения страны пришла на встречу  с  ним,  а  остальные  следили  за
триумфальным девятидневным турне по телевидению. К концу своего визита  папа
Римский отправился в свой родной город Краков, где,  как  он  говорил,  "мне
дорог каждый камень". Многие тогда рыдали на улицах. Тогда  же  и  проявился
контраст между политическим  банкротством  режима  и  моральным  авторитетом
церкви. (69)
   В Центре  мнение  об  участии  КГБ  в  покушении  на  папу  в  1981  года
разделились. Около половины собеседников Гордиевского были убеждены, что КГБ
больше на мокрое дело такого рода не пойдет, даже через  болгар.  Остальные,
однако, подозревали, что Восьмой отдел управления, занимавшийся специальными
операциями, запустил туда руку, а некоторые просто жалели, что покушение  не
удалось.
   Отсутствие авторитета коммунистического правительства в Польше проявилось
еще раз, когда Иоанн Павел II вернулся  на  родину  в  1983  году,  призывая
оппонентов режима обратиться за  защитой  к  церкви.  В  октябре  1984  года
польская церковь приобрела еще одного мученика, когда религиозный  отдел  СБ
похитил  и  убил  священника   -   отца   Ежи   Попелюшко,   поддерживавшего
"Солидарность". На похоронах присутствовало до полумиллиона человек.  У  его
могилы Валенса воскликнул: "Солидарность" жива, потому  что  ты  отдал  свою
жизнь за нее!" В попытке отстраниться  от  этого  преступления,  Ярузельский
приказал провести открытый суд над убийцами, лишь вызвав новое  беспокойство
в ПГУ. В конце 1984 года циркуляр из Центра приказал провести  в  1985  году
серию активных действий, направленных на дискредитацию папы Иоанна Павла  П.
(70)
   В Восточной Германии у Центра были не те заботы, что в Польше. Хотя Центр
и не питал никаких иллюзий о популярности коммунистического режима в ГДР,  в
начале правления Горбачева он не предполагал, что коммунизм здесь может  так
быстро рухнуть. Больше всего Центр беспокоило растущее нежелание лидера  ГДР
Эриха Хонеккера подчиняться  указке  Москвы.  Когда  в  1971  году  с  поста
Генерального секретаря ЦК  СЕПГ  ушел  78-летний  Вальтер  Ульбрихт,  Москва
хотела посадить  на  его  место  Вилли  Штофа.  Когда  вместо  него  избрали
Хонеккера,  разозленный  Штоф  сообщил  Москве,  что  национализм  Хонеккера
поставит советско-германские отношения под угрозу. Так оно и получилось.
   Ульбрихт терпел у себя распоясавшихся советских дипломатов и  сотрудников
КГБ, а Хонеккер не стал, и это привело к ряду инцидентов.  После  того,  как
немецкие власти обнаружили в середине семидесятых  годов  одного  сотрудника
КГБ и центра  Карлсхорста  за  рулем  пьяным  и  арестовали  его,  начальник
восточногерманского центра КГБ генерал Анатолий Иванович Лазарев пожаловался
в Москву на "нацистские методы" обращения тамошних властей  с  дружественной
державой. Тогда Хонеккер пожаловался на Лазарева. По его  настоянию  генерал
Лазарев был  отозван  в  Москву.  В  1983  году  после  настоятельных  жалоб
Хонеккера о якобы заносчивом поведении, в Москву отозвали  советского  посла
Петра Андреевича Абрасимова. После  возвращения  в  Москву,  Абрасимов  стал
руководить туризмом. И Эрих  Мильке,  министр  государственной  безопасности
ГДР, и Маркус Вольф, долгое время находящийся на посту  начальника  Главного
управления разведки (ГУР),  жаловались  Центру,  что  Хонеккер  препятствует
установлению тесного разведывательного сотрудничества между
   СССР и ГДР. Положение осложнялось еще и тем, что сами Мильке и Вольф были
на ножах. В Центре шли бесконечные дебаты о том, как укрепить влияние Мильке
и Вольфа против Хонеккера и как не дать им самим  окончательно  рассориться.
Часть из этих дебатов проходила в кабинете Грушко, и  на  них  присутствовал
Гордиевский. Несмотря на все это, в 1985  году  Центр  не  предполагал,  что
перестройка в Советском  Союзе  внесет  еще  один  элемент  напряженности  в
отношения с Германской Демократической Республикой. (71)
   Из всех восточноевропейских государств Центр с особой тревогой смотрел на
прогнивший неосталинистский режим  Николае  Чаушеску  в  Румынии.  К  началу
горбачевского правления он уже наполовину отошел от ОВД.  Подробная  справка
по Румынии, составленная в 1983 году Одиннадцатым отделом ПГУ (по  связям  с
Восточной   Европой),   предсказывала   в   ближайшие    годы    возможность
экономического краха страны, уже  стоящей  на  пороге  банкротства.  В  этом
случае, указывалось  в  справке,  потеря  режимом  контроля  может  привести
Румынию к связям с Западом. Ко  времени,  когда  Горбачев  пришел  на  смену
Черненко, на эту возможность смотрели очень серьезно. За последние два  года
пребывания  в  Лондоне  в  качестве  заместителя  резидента   и   резидента,
Гордиевский получил несколько запросов из Центра по отношению западных стран
к Румынии. (72) И все же диктатура Чаушеску пала почти  последней  на  волне
демократических революций 1989 года.  Пала  она  быстрее,  но  и  с  большей
кровью, чем в других странах Варшавского Договора.
   Ко времени начала падения коммунистических  режимов  в  Восточной  Европе
Центр, по всей  видимости,  уже  смирился  с  распадом  того,  что  в  своих
служебных документах по привычке называл "социалистическим содружеством". Но
распад  этот  нес   в   себе   угрозу   тщательно   сконструированной   сети
разведывательного сотрудничества стран советского  блока,  которое  началось
еще в период холодной войны. Во всех странах Восточной Европы без исключения
местные  службы  безопасности,  построенные  по  образу   и   подобию   КГБ,
рассматривались как один из главных инструментов репрессий и  поэтому  стали
главной целью демократических реформ. К началу девяностого года  большинство
из них потеряло свою прежнюю силу.  Отчаянно  борясь  за  выживание,  службы
внешней разведки в большинстве  стран  Восточной  Европы,  которые  до  того
оставались  неотъемлемой  частью  служб  безопасности  и  почти  в  точности
копировали ПГУ КГБ, превратились в независимые учреждения.
   К  началу  1990  года  КГБ  уже  не  мог,  как  раньше,  рассчитывать  на
безграничную помощь восточногерманского ГУР в своих операциях против НАТО  и
Западной Германии, на чешскую СТБ  и  польскую  СБ  в  своей  работе  против
Франции и на болгарскую
   ДС  в   своей   деятельности   против   Югославии,   Турции   и   Греции.
Разведывательный союз с Восточной Германией  был  уже  обречен,  так  как  в
объединенной Германии внешнее  подразделение  ГУР,  как  и  внутреннее  ССД,
очевидно, прекратят существование. Разрушение  аппарата  КГБ  в  Карлсхорсте
потребует  грандиозных  усилий,  но  тогда  Советский  Союз  потеряет   свою
крупнейшую   разведывательную    базу    за    пределами    страны.    Конец
советско-восточногерманского  разведывательного  союза  ставит  под   угрозу
некоторые  собственные   операции   КГБ.   Центральная   служба   данных   и
идентификации КГБ, известная  как  СОУД  (Система  оперативно-управленческих
данных), построена на использовании восточногерманского  компьютера.  К  ней
имели доступ кубинские и другие  разведслужбы  стран  Варшавского  Договора.
(73)
   Падение советского блока поставило под угрозу и  альянсы  КГБ  в  странах
Латинской Америки. Хотя Кастро продержался и дольше, чем  Хонеккер,  он  все
подозрительнее относился к новому мышлению Горбачева. Уже к 1987 году миссия
КГБ в Гаване жаловалась, что кубинская ДГИ не подпускает  ее  к  себе  и  на
пушечный выстрел. Ситуация была настолько серьезной, что Чебриков сам поехал
на Кубу, чтобы попытаться  восстановить  рушащиеся  разведывательные  связи.
(74) Вряд ли он  своей  поездкой  добился  чего-нибудь  стоящего.  Поражение
сандинистов на никарагуанских выборах в феврале 1990 года, чего КГБ, видимо,
никак  не  ожидал,  поставило  под  угрозу  деятельность   четырех   станций
электронной разведки в Никарагуа. В связи с сокращением  огромных  советских
субсидий Кубе было поставлено под угрозу и будущее Кастро, а с ним и будущее
очень крупной станции электронной разведки на Лурдасе.
 
   X X X
 
   И все же самая большая угроза  будущему  КГБ  таится  в  его  собственном
прошлом. Из  своей  штаб-квартиры  на  площади  Дзержинского  КГБ  в  период
сталинизма руководил самыми крупными в мирное  время  репрессиями  и  самыми
большими концлагерями в истории  Европы.  Народный  депутат  СССР  и  бывшая
звезда спорта Юрий Власов в 1989 году на Съезде народных  депутатов  заявил:
"КГБ не просто служба, но настоящая подпольная империя, которая до  сих  пор
не выдала нам своих секретов, а лишь открыла могилы. " (75)  Нервозность,  с
которой Центр реагирует на  каждое  требование  открыть  свои  архивы,  лишь
демонстрирует  всю  серьезность  их  содержания.  При   движении   Литвы   к
независимости в 1990 году главным приоритетом  КГБ  было  уничтожение  сотен
тысяч дел в  своих  архивах.  "Радио  Вильнюс"  сообщило,  что  председатель
литовского КГБ Эдуардас Эйсмонтас  фактически  признал,  что  большая  часть
архивов была либо уничтожена, либо перевезена в Москву. Вскоре после  своего
заявления Эйсмонтас ушел в отставку. (76)
   Наибольшую опасность для КГБ  представляют  архивы  внешних  операций.  В
конце восьмидесятых годов КГБ долго боролся, спихивая с себя ответственность
за убийство польских офицеров в  Катынском  лесу  во  время  Второй  мировой
войны. В марте 1989 года  последнее  коммунистическое  правительство  Польши
наконец решилось возложить вину за это  убийство  на  КГБ.  Польская  печать
опубликовала текст справок, найденных в карманах убитых польских офицеров  о
том, что во время казни они были пленными НКВД, но еще целый год  пресс-бюро
КГБ продолжало винить во всем немцев  и  отказалось  "предвосхищать"  выводы
совместной советско-польской комиссии, которая явно не спешила.  (77)  Когда
"Московские новости"  потребовали  от  КГБ  "подтвердить  или  опровергнуть"
свидетельства  польских  источников,  на  главного  редактора  этой   газеты
посыпались угрозы. Ветераны НКВД, которым было что  рассказать  о  катынском
расстреле, сообщили "Московским новостям", будто  КГБ  приказал  им  держать
язык за зубами. (78) Лишь в  апреле  1990  года,  когда  Президент  Горбачев
вручил Президенту Ярузельскому папку  с  документами,  подтверждающими  роль
НКВД в этой казни,  КГБ  наконец  смирился  с  неизбежным  и  взял  на  себя
ответственность. В течение последующих месяцев были обнаружены еще несколько
массовых захоронений польских офицеров.
   Боязнь Центра выпустить из рук даже архивные сведения об одном иностранце
можно прекрасно  проиллюстрировать  на  примере  шведского  дипломата  Рауля
Валленберга. Во время  своего  пребывания  в  Будапеште  в  1944-1945  годах
Валленберг спас жизни многих тысяч евреев, предоставляя  им  дипломатическую
защиту Швеции. Вскоре после оккупации Венгрии Красной  Армией  он  загадочно
исчез. С момента его исчезновения шведское правительство, семья  Валленберга
и общество Рауля Валленберга постоянно требовали от Москвы сказать правду  о
его судьбе. Отказ КГБ раскрыть его дело дал почву для слухов,  к  сожалению,
беспочвенных, что Валленберг до сих пор жив и находится где-то в  тюрьме.  В
1957 году Андрей Громыко, будучи  тогда  заместителем  министра  иностранных
дел, вручил шведскому послу в Москве меморандум о том, что  Валленберг  умер
от сердечного приступа в советской тюрьме в 1947 году. Эта фальшивка до  сих
пор преподносится советскими властями как "неопровержимый  факт".  Однако  в
октябре 1989 года была предпринята попытка ослабить  международное  давление
на КГБ, пригласив представителей общества  Рауля  Валленберга,  включая  его
сводную сестру  Нину  Лагергрен  и  сводного  брата  Гая  фон  Дарделя,  для
переговоров в  Москву.  Их  приняли  Вадим  Петрович  Пирожков,  заместитель
председателя КГБ, и  Валентин  Михайлович  Никифоров,  заместитель  министра
иностранных дел. Вручили им паспорт Валленберга,  некоторые  личные  вещи  и
поддельное  свидетельство  о  смерти,  датированное  17  июля  1947  года  и
подписанное главным врачом Лубянской тюрьмы. Пирожков и  Никифоров  выразили
"глубокое сожаление", что, несмотря на "тщательные" поиски  в  архивах  КГБ,
больше документов найдено не  было.  (79)  Среди  прочих  и  Андрей  Сахаров
публично выразил сомнение в том, что такое важное дело  КГБ  об  иностранном
дипломате вдруг исчезло. На самом деле его  документы  никуда  не  исчезали,
просто КГБ посчитало неловким их обнародовать.
   В деле Валленберга, хранящемся в КГБ, говорится, что вскор