орый
только что вернулся из Берлина. Он уверил меня, что Германия не готовится  к
войне. Мы можем верить его словам. " Рано утром следующего дня  Треппер  был
разбужен управляющим  отеля,  который  буквально  кричал  ему  в  ухо:  "Это
случилось! Германия начала войну против Советского Союза!" (119)
   Хотя  в  отказе  Сталина  и  его  главных  советников   принять   всерьез
предупреждения  о  готовящемся  нападении  Германии   была   некая   упрямая
настойчивость, многие политики и аналитики в других странах также  в  разной
степени ошиблись относительно истинных намерений Гитлера. Еще  23  мая  1941
года, менее  чем  за  месяц  до  нападения  на  Советский  Союз,  британский
Объединенный разведывательный комитет считал, что "преимущества Германии  от
заключения соглашения с Советским Союзом очевидны и возобладают над выгодами
от начала войны с ним. " (120) Одной  из  причин  неослабевающего  недоверия
Сталина лично к Черчиллю были донесения от внедренных агентов НКГБ,  которые
сообщали,  что  оценка  Уайтхолла  германской  угрозы   России   значительно
отличается   от   содержания   драматических   предупреждений   Черчилля   о
неизбежности нападения. (121) Даже  когда  в  начале  июня  правительство  в
основном пришло к мнению,  что  Германия  осуществляет  подготовку  к  войне
против Советского Союза,  Уайтхолл  все  еще  ожидал  предъявления  Гитлером
ультиматума,  усиленного  угрозой  применения  силы,  а  не  начала  военных
действий без всякого объявления. И только 12 июня, всего за десять  дней  до
начала войны, Объединенный разведывательный комитет наконец пришел к выводу,
что "Гитлер окончательно решил покончить с препятствием в лице СССР и начать
против него войну. "  (122)  Таким  образом,  Объединенный  разведывательный
комитет   оказался   большим   провидцем,   чем   большинство    иностранных
обозревателей. Верховное командование Японии, японские  министр  иностранных
дел и посол  в  Москве  считали,  что  сообщения  о  подготовке  Германии  к
нападению на Россию  были  просто  рассчитаны  на  то,  чтобы  скрыть  планы
вторжения на Британские острова. Ирония истории  и  в  том,  что  телеграммы
Осимы, посла Японии в Берлине, в которых  он  верно  предсказывал  нападение
Германии,  были  с  большим  вниманием  прочитаны  в  Вашингтоне  (аналитики
которого смогли  их  расшифровать),  чем  в  Токио.  Но  даже  в  Вашингтоне
некоторые  высокопоставленные  чиновники   администрации   были   застигнуты
врасплох, когда утром 22 июня началась операция "Барбаросса". (123)
   Интересно, что Сталин больше доверял самому Гитлеру, а не его  генералам,
которые, как он опасался, могли потерять голову от быстрых побед.  Буквально
за несколько дней до нападения Германии и в  первые  часы  войны  у  Сталина
возникла еще одна, третья по счету, теория "заговора".  Все  еще  подозревая
англичан в злом умысле с целью столкнуть его с Гитлером,  а  также  опасаясь
предъявления  Гитлером  ультиматума  с  требованием  дальнейших  уступок  от
Советского Союза, Сталин стал ожидать подвоха со стороны опьяненных  успехом
генералов Гитлера. По словам маршала Н. Н.  Воронова,  Сталин  полагал,  что
"война между Советским Союзом  и  Германией  может  единственно  начаться  в
результате провокаций со стороны фашистских милитаристов, и больше всего  он
боялся таких провокаций. " (124)
   "Провокация"   занимала   центральное   место    в    видении    Сталиным
"заговорщической" обстановки в мире. Как и  сам  Сталин,  Голиков,  Берия  и
большинство сотрудников  советской  разведки  рассматривали  провокацию  как
неотъемлемое     орудие     непрекращающегося     заговора,     замышляемого
капиталистическими странами против  Советского  Союза.  Если  СССР  позволит
спровоцировать себя капиталистам, он тем самым будет играть  им  на  руку  и
временно потеряет контроль над ходом истории.
   По мере поступления все большего  количества  донесений  о  передвижениях
немецких  войск  накануне  войны,  Сталин  начал  зримо   колебаться   между
необходимостью, с одной  стороны,  привести  советские  войска  в  состояние
боевой готовности, и, с другой стороны, стремлением избежать  (воображаемых)
провокаций, подстраиваемых немецкими генералами. Вечером 21-22  июня  Сталин
позвонил генералу И. В. Тюленеву, командующему Московским военным округом, и
приказал привести в  состояние  семидесятипятипроцентной  боевой  готовности
войска противоздушной обороны. Но вскоре после этого Сталин  сказал  наркому
обороны маршалу Тимошенко: "Мы начинаем поднимать панику на пустом месте.  "
Когда ему доложили о перебежчике с немецкой стороны, который утверждал,  что
война начнется  на  следующее  утро,  Сталин  приказал  расстрелять  его  за
распространение "дезинформации". В половине двенадцатого ночи  21  июня,  за
три  часа  до  начала  "Плана  Барбаросса",  Народный  комиссариат   обороны
наконец-то издал директиву о приведении войск в состояние боевой  готовности
(хотя эта директива так и не  успела  до  начала  войны  дойти  в  некоторые
военные округа). Однако командиры подразделений, которые  спрашивали,  могут
ли они приказать  открывать  огонь  в  случае  перехода  немецкими  войсками
границы, получали ответ: "Не поддавайтесь  на  провокации  и  не  открывайте
огонь. " Уже  после  начала  боевых  действий  Тимошенко  позвонил  генералу
Болдину, заместителю командующего Западным специальным  военным  округом,  и
приказал: "Вы не  должны  предпринимать  никаких  действий  против  немецких
войск,  не  поставив  нас  в  известность...  Товарищ  Сталин  не  разрешает
открывать артиллерийский  огонь  по  немецким  войскам.  "  Болдин  в  ответ
прокричал в телефонную трубку: "Как же  это  может  быть?  Войска  вынуждены
отступать. Горят города, погибают люди!"
   И только в 7. 15 утра Наркомат обороны приказал советским войскам перейти
в наступление. И все же Сталин по-прежнему  цеплялся  за  надежду,  что  все
происходящее - не начало войны, а "провокация" немецких  генералов.  Иллюзия
"провокации" рассеялась у Сталина только к полудню первого дня войны. Сталин
хранил полное молчание и не выступил перед советским народом. О начале войны
советские люди узнали из обращения Молотова по радио.  Первые  восемь  часов
осуществления "Плана Барбаросса" Сталин провел, тщетно пытаясь не  допустить
перерастания "провокации" в войну. Он бомбардировал Министерство иностранных
дел Германии радиограммами; он искал помощи у Японии и призывал ее выступить
"посредником"  для  прекращения  "кризиса".  Тем  временем   вторгшиеся   на
советскую территорию немецкие войска захватили все железные дороги  и  мосты
на направлениях главного удара, совершили налеты на  сорок  шесть  советских
аэродромов, уничтожив на земле около тысячи самолетов Красной Армии, а также
начали быстрое продвижение вглубь страны на фронте шириной в 930 миль. (125)
   Обладая самой развитой разведывательной сетью в своей истории,  Советский
Союз в первые часы 22 июня 1941 года потерпел самое сокрушительное поражение
своих разведывательных  органов  во  Второй  мировой  войне.  Провал  явился
результатом отнюдь не недостатка информации, но ее анализа и  использования.
Внезапность немецкого нападения  стала  возможной  благодаря  как  характеру
советской системы разведки, так и в  связи  с  личными  ошибками  диктатора,
стоявшего во главе этой системы. На Уайтхолле терпеливое изучение  донесений
разведки в системе различных комитетов в конечном итоге привело к  признанию
намерения Гитлера начать войну против СССР. В Москве же вся  система  оценки
разведывательной  информации  была  пронизана  раболепным  страхом,  который
выражался формулой "угадать, угодить, уцелеть". Однако  провалы  системы  не
могут  служить  достаточным  оправданием  крайне  порочной   роли   главного
аналитика разведывательной информации, которую принял на себя Сталин. Сталин
не увидел огромную опасность неизбежного нападения  Германии,  так  как  был
занят  борьбой  с  тремя  несуществующими  "заговорами":   замыслом   Англии
столкнуть его с Гитлером; ожиданием ультиматума со стороны Гитлера, а  также
намерением немецких генералов спровоцировать его на приказ открыть огонь  по
передовым частям немецкой армии. Воображаемые заговоры заслонили от  Сталина
реальный и опасный план - "План Барбаросса". Как писал  в  семнадцатом  веке
кардинал де Ретц, "самые недоверчивые люди чаще всего остаются в дураках".
 
 
 
 
   Глава VIII
   ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА (1941-1945)
 
   "План Барбаросса" предусматривал крупнейшее в истории наступление. Гитлер
считал, что вермахт победит еще  до  начала  зимы:  "Достаточно  стукнуть  в
дверь, и весь этот прогнивший дворец рассыплется. " Его войска  продвигались
со скоростью 50 миль в сутки, сметая все на своем пути даже быстрее, чем  во
время блицкрига в Западной Европе. Перед Советским Союзом  стояла  и  угроза
одновременного нападения Японии на Востоке.  Зорге  доносил  из  Токио,  что
Риббентроп требовал от германского посольства убедить  японцев  нарушить  их
договор о нейтралитете с Советским  Союзом,  заключенный  буквально  за  три
месяца  до  начала  "Плана  Барбаросса".  "Делайте,  что  хотите,  -   писал
Риббентроп, - но японцы должны начать войну  с  Россией...  Чем  раньше  это
произойдет, тем лучше. Мы продолжаем  надеяться,  что  еще  до  начала  зимы
пожмем руки японцам на Транссибирской магистрали. " В японском правительстве
мнения разделились между сторонниками "северного" (война с Советским Союзом)
и "южного" (война с Великобританией и Соединенными Штатами) вариантов.
   Информацию для передачи в Москву Зорге получал преимущественно от  Озаки,
поскольку сторонники "южного" варианта одержали верх. 15 августа он сообщил,
что от начала  войны  до  наступления  зимы  отказались  из-за  "чрезмерного
напряжения японской  экономики".  Позже  Зорге  отмечал,  что,  несмотря  на
поступавшие с опозданием благодарности за его сообщения, на которые никто не
обращал внимания, ему до конца сентября так и не удалось  убедить  Москву  в
серьезности намерений Японии.  На  свою  радиограмму:  "Можно  считать,  что
Советский Дальний  Восток  не  подвергнется  нападению  Японии"  он  получил
специальное благодарственное послание из Москвы. В октябре  Сталин  отправил
почти половину войск с Дальнего Востока на Западный фронт. В последнем своем
послании в Москву Зорге просил в связи  со  снижением  угрозы  нападения  со
стороны Японии отозвать его домой или направить в  Германию.  Это  сообщение
так и не ушло. 18 октября Зорге арестовали. Затем в течение нескольких  дней
были арестованы 35 членов его  группы.  По  свидетельству  офицера  японской
безопасности, ответственного за слежку, ночь перед арестом  Зорге  провел  в
постели жены немецкого посла. (1)
   Разведданные относительно намерений Японии, поступившие от  группы  Зорге
после  начала  операции  "Барбаросса",  основывались  на   одном   ошибочном
предположении. Передаваемая Зорге информация не была,  как  многие  считают,
уникальной.  Кое-что  поступало  одновременно  из   перехваченных   японских
дипломатических  телеграмм.  Пожалуй,  именно  благодаря  этому   совпадению
сообщений Зорге и завоевал полное доверие Москвы  всего  за  три  недели  до
своего ареста японской службой безопасности. После ареста  Зорге  сообщения,
подтверждающие намерения  Японии,  продолжали  поступать.  В  расшифрованной
телеграмме от 27 ноября 1941 года, отправленной  из  Токио  в  посольство  в
Берлине (а может быть и в Москве),  говорилось:  "Необходимо  встретиться  с
Гитлером и Риббентропом и тайно  разъяснить  им  нашу  позицию  в  отношении
Соединенных Штатов... Объясните Гитлеру, что основные  усилия  Японии  будут
сконцентрированы на юге  и  что  мы  предлагаем  воздержаться  от  серьезных
действий на севере. " (2) Наиболее значительные успехи советских криптологов
времен войны связаны с расшифровкой японских кодов и шифров. В феврале  1941
года группа  дешифровки  спецотдела  была  передана  Пятому  (шифровальному)
Управлению   НКГБ   (позднее   НКВД).   Ядром    нового    управления    был
Исследовательский отдел, который занимался разгадыванием иностранных  систем
кодировки и шифрования. Работа ведущего специалиста по  Японии  С.  Толстого
была отмечена выше, чем любого другого советского криптолога времен войны, -
его наградили двумя орденами Ленина. Его главными помощниками были профессор
Шумский, филолог-японист полковник Котельников и Каспаров. Сам Толстой  умер
вскоре после победы. Благодаря своей успешной работе группа смогла  снять  с
ГРУ часть нагрузки по дешифровке сообщений японской армии.  Одной  из  задач
первой группы Пятого Управления было наблюдение за передвижением Квантунской
армии, выявление свидетельств готовящегося нападения  на  Советский  Дальний
Восток. (3)
   Сообщения о намерениях Японии, полученные  Сталиным  от  Зорге  и  Пятого
Управления, позволили ему перевести на Запад половину войск Дальневосточного
округа. В течение октября - ноября от 8 до 10 стрелковых  дивизий  вместе  с
тысячей танков и тысячей самолетов были брошены на  германский  фронт.  (4).
Они прибыли туда в наиболее  критический  момент.  2  октября  Гитлер  начал
наступление на Москву, известное под кодовым  названием  "Операция  Тайфун",
которую он назвал "последней решающей битвой войны". Через два дня, выступая
перед возбужденной толпой  в  берлинском  "Спортпаласе",  он  заявил:  "Враг
разгромлен, и ему уже не удастся собраться с силами!"  Но  Москва  не  пала.
Защита Советского государства стала священной войной за Родину-мать.  Сталин
превратился в  символ  национального  единства  в  борьбе  против  коварного
захватчика. Хотя государственные учреждения и иностранные  представительства
были в середине октября эвакуированы на Волгу - в Куйбышев, Сталин оставался
в Кремле. "Сталин с нами!" - было  постоянным  лозунгом  защитников  Москвы.
Сурков в своей "Клятве воина" очень точно отразил настроение народа:
   "Я знаю...: борьба будет кровавая, трудная,... но победа будет  за  мной.
Слезы женщин и детей кипят в моем сердце. За эти слезы своей волчьей  кровью
ответят мне  убийца  Гитлер  и  его  орды...  (по  тексту:  Алексей  Сурков,
избранные стихи в двух томах, Москва, "Художественная литература", 1974,  т.
I, стр. 131, (Прим, пер. ) (5).
   Защитники Москвы и Ленинграда и предположить не могли, что главной  целью
Сталина в октябре 1941 года было не руководство Красной Армией в героическом
сопротивлении, а поиск с помощью НКВД путей заключить мир с Гитлером.
   7 октября Георгия Жукова,  самого  выдающегося  военачальника  в  Красной
Армии, вызвали в кабинет Сталина в Кремле. В кабинете были только  Сталин  и
Берия. Оба считали, что Красная Армия терпит поражение. (6) К  тому  времени
Берия  снова  непосредственно  владел  всей  империей  разведки   и   службы
безопасности, которую он унаследовал от Ежова. В июле  1941  года  НКГБ  был
вновь поглощен НКВД и в качестве независимой организации возродился  лишь  в
апреле 1943 года. Война  упрочила  позиции  Берии  как  руководителя  службы
безопасности, облеченного наибольшей властью за всю историю страны - он стал
одним   из   пяти   членов   созданного   после   гитлеровского    нападения
Государственного комитета обороны, в который входили также Сталин,  Молотов,
Ворошилов и Маленков (7).
   Берия не произнес ни слова, когда  Сталин  говорил  Жукову,  что  Красная
Армия не имеет достаточно сил, чтобы  противостоять  наступлению  немцев  на
Москву. Настало время последовать ленинскому примеру, который в  марте  1918
года, не видя иного выхода, подписал с  Германией  позорный  брест-литовский
мир. Обратившись к Берии, Сталин поручил ему найти  пути  заключения  нового
"Брестского мира" с Германией, пусть  даже  ценой  прибалтийских  республик,
Белоруссии,  Молдавии  и  части  Украины.  Отобранные  Берией  агенты   НКВД
обратились к послу Болгарии в Москве Стотенову  быть  посредником.  Стотенов
согласился, но все его попытки были отвергнуты немцами. (8).
   Даже когда судьба  Москвы  висела  на  волоске,  Берия  продолжал  чистку
руководящих военных кадров. В ночь с 15 на 16  октября  центральный  аппарат
НКВД  был  эвакуирован  в  Куйбышев.  Вместе  с  ним  были  эвакуированы   и
высокопоставленные руководители, которых в то время допрашивали на  Лубянке.
Триста  других  заключенных,  для  которых  не  нашлось  транспорта,  просто
расстреляли. Допросы оставшихся продолжались в  Куйбышеве.  После  ареста  в
1953 году Берия признался: "Допрашиваемых  безжалостно  избивали.  Это  была
настоящая мясорубка. "  Все,  за  исключением  генерала  А.  Д.  Локтионова,
который  героически   выдержал   все   пытки,   признались   в   вымышленных
преступлениях, которые НКВД им инкриминировал. Как писал  советский  военный
историк  генерал-лейтенант  Николай  Павленко,   "сотни   высокопоставленных
военных специалистов ждали в застенках своей смерти,  а  на  фронтах  в  это
время лейтенанты командовали полками. "  Некоторые  военачальники  из  числа
перевезенных в Куйбышев были расстреляны  28  октября.  Затем  Сталин  вдруг
распорядился прекратить расследования, которые вел Берия. Двое самых старших
по званию и  должности  из  арестованных  военачальников  -  генерал  К.  А.
Мерецков, бывший начальник Генерального Штаба, и  генерал  Б.  Л.  Ванников,
бывший   нарком   боеприпасов,   -   оказались   среди    освобожденных    и
реабилитированных, несмотря на то, что признали себя виновными в вымышленных
преступлениях. (9).
   Приостановка проводимой НКВД чистки высшего командного состава совпала  с
изменениями в ходе войны. Москва не пала. Уверенный в том, что Красная Армия
будет разгромлена еще до конца осени, Гитлер хвастался: "Зимней кампании  не
будет. " Теперь его  войска,  не  обеспеченные  зимней  одеждой,  замерзали.
Раненые и обмороженные солдаты  умирали  от  холода  даже  в  госпиталях.  В
декабре Жуков начал под Москвой наступление, в результате  которого  вермахт
был отброшен и впервые в этой войне вынужден  был  перейти  в  оборону.  Эта
победа сделала Жукова национальным героем, но он-то знал,  что  Сталин  косо
смотрит на его популярность. Позже Жуков говорил: "Я принадлежал к той части
военачальников, которые избежали ареста, но опасность эта висела  надо  мной
еще пять лет. " Жуков считал,  что  арестом  его  помощника  по  оперативным
вопросам и боевой подготовке генерал-майора B. C. Голушкевича Сталин дал ему
понять, что и он сам может оказаться в руках НКВД. (10)
 
   X X X
 
   В советских документах о подпольных  группах  сопротивления  в  Германии,
возглавляемых Харро Шульце-Бойзеном и Арвидом Харнаком, подчеркивается,  что
разведывательная информация, которую они  поставляли,  помогла  в  борьбе  с
немецкими оккупантами.
   Начиная с осени 1941  года  героические  участники  сопротивления  начали
поставлять   высшему   советскому   руководству   ценную    разведывательную
информацию. Шульце-Бойзен благодаря  тому,  что  служил  в  разведуправлении
люфтваффе (военно-воздушных сил), и своим обширным связям в военных  кругах,
включая абвер
   (военная  разведка),   получал   исключительной   важности   сведения   о
гитлеровских планах. (11).
   Гестапо арестовало Шульце-Бойзена 30 августа, а Харнака 3  сентября  1942
года. К 22  декабря,  когда  их  казнили  в  Берлине,  были  выявлены  более
восьмидесяти членов их групп. Хотя их наиболее важные контакты были  в  ВВС,
Министерстве авиации, Министерстве обороны и в  руководстве  вспомогательных
видов войск, они имели  связи  и  в  Министерстве  пропаганды,  Министерстве
иностранных дел, в берлинском магистрате, Министерстве расовой политики и  в
Министерстве защиты труда. Расследование нацистской полиции  безопасности  и
службы безопасности с тевтонской точностью выявило, что  среди  арестованных
были:
   29% ученых и студентов.
   21% писателей, журналистов и художников.
   20% п