эффективно. (117).
 
   X X X
 
   В  первые  годы  холодной  войны  советской  разведке  удалось   провести
несколько  успешных  операций  по  внедрению   в   континентальной   Европе.
Наибольшее значение Центр придавал внедрению во Франции и Западной Германии.
Внедрению в правящие круги Франции способствовала значительная  популярность
в послевоенные  годы  коммунистической  партии,  которая  более  десяти  лет
получала  около  четверти  голосов  избирателей,  и  наличие  до  1947  года
министров-коммунистов  в  коалиционном  правительстве.  Владимир  и  Евдокия
Петровы, бежавшие из советской разведки в 1954 году, отмечали, что МГБ и  КИ
считали разведывательную  работу  во  Франции  особенно  легкой.  Резидентом
МГБ/КИ в Париже с 1947 по 1949 год был Иван Иванович Агаянц (известен  также
как Авалов). Он был армянином почти  сорока  лет  и  говорил  по-французски,
по-английски и  на  фарси.  Евдокия  Петрова  вспоминает  его  как  наиболее
приятного  из  всех  своих  коллег:  "привлекательный,   очень   культурный,
уважительный... интеллигент и хороший разведчик. " Благодаря успешной работе
в Париже Агаянц в 1949 году получил повышение  и  был  назначен  начальником
Второго управления КИ, которое занималось всеми  европейскими  странами,  за
исключением Англии. Его преемник на должности резидента в Париже с  1950  по
1954 год Алексей Алексеевич Крохин также с  удовольствием  провел  время  во
Франции. Петровы вспоминают  его  как  "улыбчивого,  веселого  и  довольного
жизнью" человека. Крохин был направлен в Париж и на второй срок - с 1966  по
1972 год, что свидетельствует об  успешной  работе  в  первой  командировке.
(119).
   Агентов проникновения, поставлявших  множество,  если  не  большую  часть
официальных документов, которые Петровы видели  в  Центре  во  время  работы
Агаянца и Крохина, так и не поймали. По крайней мере, сведений таких не было
(120). Наиболее значительным из советских  агентов  во  Франции  во  времена
холодной войны, которого обнаружили, да и то после того, как  он  проработал
на советскую разведку двадцать лет, был Жорж Пак. Пака, 29-летнего молодого,
подающего надежды ученого, занимавшегося итальянским  языком,  завербовал  в
1943 году Александр Гузовский из НКГБ, когда тот возглавлял в  Алжире  отдел
политической информации на радиостанции временного правительства генерала де
Голля. В период послевоенной "четвертой республики" Пак, куратором  которого
остался Гузовский, переехавший за ним в Париж, работал секретарем кабинета и
советником нескольких министров. Как и большинство агентов  времен  холодной
войны,  Пак  работал  скорее  из   соображений   самоутверждения,   чем   по
идеологическим соображениям, которые руководили  "великолепной  пятеркой"  и
более ранними поколениями  советских  агентов  внедрения.  Жаждавший  играть
главную роль за сценой международных отношений, раз уж  не  удалось  сделать
это открыто, Пак старался уравнять баланс сил  между  СССР  и  США,  которых
считал  слишком  мощной  державой.  Пак  рассказывает,  что  ему   присылали
благодарности Сталин и Хрущев. Самым продуктивным периодом за  двадцать  лет
работы Пак было время, когда де Голль вернулся к власти в 1958  году  и  Пак
получил доступ к главным оборонным секретам. (121).
   Раздел Германии и поток беженцев с Востока сделали созданную в 1949  году
Федеративную Республику Германию легкой добычей  для  проникновения  агентов
восточного  блока.  Одним  из  основных  объектов  Московского  центра  было
полуофициальное агентство внешней разведки - организация Гелена,  которое  в
1946 году официально вошло в Федеральную канцелярию как Бундеснахрихтендинст
(Федеральная разведывательная служба, БНД). Внедрение началось в 1949 году с
вербовки в  штаб-квартире  МГБ  в  Карлсхорсте  безработного,  а  в  прошлом
капитана СС Ганса Клеменса. В 1951 году Клеменс получил работу у  Гелена,  а
потом рекомендовал туда же своего приятеля по  СС  Хайнца  Фельфе,  которого
также завербовал для МГБ. С активной поддержкой  Карлсхорста  Фельфе  быстро
зарекомендовал себя наиболее удачливым агентом времен холодной войны. В 1953
году он поразил своих  геленовских  коллег,  заявив,  что  создал  в  Москве
агентурную сеть во главе с полковником  Красной  Армии.  Значительная  часть
поставляемых сетью разведданных, которые представляли собой  изрядную  смесь
действительных фактов с подготовленной Центром дезинформацией,  передавалась
в Бонн канцлеру ФРГ Конраду Аденауэру. Карлсхорст продолжал помогать Фельфе,
предоставив ему протоколы  заседаний  правительства  ГДР  и  выведя  его  на
"расходных" восточногерманских агентов. Вершины  своей  деятельности  Фельфе
достиг почти одновременно с Паком. К 1958  году  его  уже  считали  немецким
Филби - как  и  Филби  в  1944,  он  стал  начальником  советской  секции  в
контрразведывательном отделе разведки. Однако мотивы его действий были ближе
скорее  к  мотивам  Пака,   чем   Филби.   Себя   он   считал   великолепным
профессионалом, восходящей звездой БНД, которую  в  то  же  время  умудрялся
обманывать.  В  Карлсхорсте  всячески  поощряли  его  самомнение,  заставляя
верить, что его успехи превосходят даже достижения Рихарда Зорге. "Я  хотел,
чтобы русские считали меня разведчиком высшего класса,  "-  говорил  Фельфе.
(122).
 
   X X X
 
   Во время холодной войны отличительной чертой  советских  разведывательных
операций было то, насколько сильно  они  были  направлены  на  воображаемого
врага  и  на  действительного  противника.  Охота  на   реальных,   а   чаще
воображаемых троцкистов в 30-х  годах  сменилась  в  разгар  холодной  войны
операциями по поиску  и  уничтожению  в  основном  вымышленных  титовских  и
сионистских заговорщиков. Берия с Абакумовым, как и Сталин,  считали  разрыв
Тито с Москвой в 1949 году частью масштабного империалистического заговора с
целью подрыва советского блока. В июле протеже  Сталина  Жданов  сообщил  на
встрече Коминформа, что МГБ  имеет  доказательства  участия  Тито  вместе  с
империалистическими шпионскими  службами  в  подрывной  деятельности  против
народных демократий. Некоторые вымыслы о связи Тито с  западными  секретными
службами имели  целью  дискредитировать  его.  Другие  были  плодом  больной
параноидальной фантазии
   Сталина и Центра. В конце концов оба эти направления тесно переплелись.
   Главным западным шеф-шпионом,  заправлявшим  титовско-империалистическими
заговорами, раскрытыми в Восточной Европе МГБ/КИ,  оказался  Ноель  Хавиланд
Филд, эксцентричный бывший американский дипломат  и  активист  гуманитарного
движения,  которого  в  1949  году  Московский  центр  раскрыл  как  "агента
американской шпионской организации, внедрявшего своих шпионов в высшие круги
коммунистических  партий  с  целью  свержения  социалистической  системы  по
указанию Тито и империалистов. "  (123).  Филд  был  коммунистом-романтиком,
сама наивность которого породила подозрения у теоретиков заговоров в Центре.
В 1934 году, когда  он  еще  работал  в  Государственном  департаменте,  его
завербовали  как  агента  НКВД.  Он  поставлял  информацию,  но  отказывался
предоставлять документы. В 1936 году он уехал из Вашингтона  в  Женеву,  где
стал работать в секретариате по разоружению Лиги Наций, полагая,  как  пишет
его биограф Флора Льюис, что "будучи сотрудником международной  организации,
никого не предаст, если останется  и  советским  агентом.  "  Сотрудничество
Филда с НКВД было связано со множеством неприятностей. Его первым  куратором
в Женеве был Игнатий Порецкий (также Людвиг, также  Раисе),  который  вскоре
перебежал и был уничтожен НКВД. Следующий контакт  Филда  Вальтер  Кривицкий
сбежал на следующий год, и, как и Рейсса, НКВД заклеймил его как  троцкиста.
В  конце  1937  года  Филд  поехал  с  женой  в  Москву,  чтобы   попытаться
восстановить контакт с НКВД. Их бывшие кураторы в Вашингтоне  Пауль  и  Хеда
Массинг пришли к ним в номер и, позвонив в НКВД, потребовали выездные  визы,
заявив  при  этом,  что  в  случае  отказа  обратятся  с  помощью  Фиддов  в
американское посольство. НКВД, естественно, не захотело больше  использовать
Филда. (124).
   Несмотря на все случившееся, Филд  сохранил  свою  наивную  сталинистскую
веру. "Сталин знает, что делает, "- говорил он друзьям. Во  время  войны  он
организовал гуманитарную помощь Комиссии унитарианских служб (КУС),  вначале
во Франции, а затем с 1942 года - в Женеве, где стал директором европейского
отдела КУС. В Швейцарии он оказал помощь многим коммунистам  -  беженцам  из
Германии и Венгрии. Он вызвал подозрение  НКВД  возобновлением  контактов  с
шефом ОСС в Швейцарии Алленом Даллесом (директор ЦРУ с 1953 по 1961 год),  с
которым познакомился за десять  лет  до  этого,  работая  в  Государственном
департаменте.  Филд  заручился  поддержкой  Даллеса  в  создании  вместе   с
немецкими коммунистами антифашистского подполья. Идея, правда,  не  получила
одобрения руководства ОСС. (125).
   В 1947 году жалобы на контакты Филда с коммунистами и на  его  внебрачные
похождения привели к увольнению из КУС.
   Но Центр поведение Филда волновало  еще  больше,  чем  унитарианцев.  Его
поездки в Восточную Европу в надежде найти работу свободного журналиста  или
преподавателя зародил подозрения, что он работает на  западную  разведку.  В
параноидальной  атмосфере,  сложившейся  после  разрыва  с  Югославией,  эти
подозрения еще больше усилились. Во время войны  Филд  тесно  сотрудничал  с
югославскими коммунистами в Швейцарии и способствовал тому, что Даллес  стал
оказывать поддержку партизанам Тито. В 1944-45 годах он  помогал  венгерским
коммунистам и другим беженцам вернуться в Венгрию, переправляя их с  помощью
ОСС через Югославию в югославской форме. (126). В 1948 году резидентура КИ в
Вене заполучила копию письма Филда Даллесу, которое он писал в конце  войны.
Хотя в письме ни словом не была упомянута разведка,  специалисты  Центра  по
заговорам обнаружили там несуществующие ссылки на шпионаж. (127).
   Оставалось только  найти  воображаемых  соучастников  Филда  в  Восточной
Европе. Летом 1948  года  первого  секретаря  Венгерской  компартии  Матьяша
Ракоши вызвали в Москву,  чтобы  сообщить,  что  подозревается  Ласло  Райк,
министр внутренних дел и наиболее популярный  член  партийного  руководства.
(128). Даже в сталинской истории о "заговоре Райка" с сожалением  отмечалась
его "внешняя привлекательность". "Женщины считали его очень привлекательным,
а мужчины поддавались воздействию этой неотразимой  личности".  (129).  Хотя
Райк и был преданном сталинцем, он единственный из пяти высших руководителей
партии не провел годы войны в Москве под  прикрытием  НКВД.  Он  сражался  в
Испании во время Гражданской войны и провел три года во французских  лагерях
после поражения республики. В 1941 году он сумел вернуться в  Венгрию,  стал
секретарем  подпольного   Центрального   Комитета   и   одним   из   лидеров
Сопротивления. В ноябре 1944 года был арестован  гестапо  и,  проведя  шесть
месяцев в концлагере, в мае 1945 года вернулся в Будапешт. К несчастью, Райк
был обязан Филду еще со времен войны. Они встретились  в  Испании  во  время
Гражданской войны, и Филд помог Райку освободиться из лагеря и  вернуться  в
Венгрию. (130). Теоретики заговоров  из  Центра  сразу  восприняли  это  как
свидетельство существования заговора с целью внедрить  Райка  в  руководство
Венгерской коммунистической партии. Это подтверждалось  и  связями  Райка  с
Югославией. Еще до разрыва Тито с Москвой Райк,  по  свидетельству  Джиласа,
установил "особо прочные связи" со своим югославским коллегой  Ранковичем  -
тоже министром внутренних дел. (131).
   Летом 1948 года, вернувшись из Москвы, куда  он  ездил  за  инструкциями,
Ракоши собрал всю верхушку партии, за исключением Райка,  и  проинформировал
об  имеющихся  "доказательствах"   сотрудничества   Райка   с   американской
разведкой. Яноша
   Кадара (с 1956 по 1988 год -  первый  секретарь  ЦК  партии)  вызвали  на
совещание и объявили, что в связи  с  серьезными  подозрениями  в  отношении
Райка, "хотя и не доказанными безусловно", тот не может больше оставаться на
посту министра внутренних дел, руководящего АВО. Кадара на  время  назначили
министром внутренних дел, а Райка - министром иностранных  дел.  (132).  Для
подготовки дела против Райка и других мнимых заговорщиков в АВО  был  создан
особо секретный отдел, который возглавили шеф всей организации Габор Петер и
два его ближайших помощника - полковники Эрне Сюч и Дьюла Дечи.  Инициатива,
правда, осталась в руках МГБ. Генерал Федор  Белкин,  главный  "советник"  в
Юго-Восточной Европе, отправил  в  Будапешт  двух  генералов  -  Лихачева  и
Макарова для наблюдения за подготовкой  к  арестам  и  показательному  суду.
Группа советников из МГБ разрослась до  40  человек.  В  мае  1949  года  по
просьбе АВО Филда отправили в Прагу для возможной  работы  преподавателем  в
университете. Но глава чехословацкой службы безопасности Индржих Веселый  не
особенно  верил  в  выдуманную  МГБ  историю  о  заговоре  Филда  и  вначале
противился требованиям АВО арестовать его. Тогда  вмешался  генерал  Белкин.
Позже Веселый заявлял, что президент  Готвальд  сказал  ему:  "Если  генерал
Белкин... считает, что так надо, делай,  как  они  хотят.  "  11  мая  Филда
арестовали  в  Праге.  На  следующий  день  его  перевезли  в  Будапешт  для
совместного допроса МГБ и АВО. 17 мая Петер собрал на совещание  руководящий
состав АВО и объявил о раскрытии масштабного заговора,  в  котором  замешаны
западные спецслужбы и "цепной пес империализма"  Иосип  Тито.  Была  сделана
попытка успокоить  подозрения  Райка  еще  на  две  недели.  29  мая  Ракоши
пригласил его с женой на воскресный обед. (133).  На  следующий  день  Райка
арестовали. 11 июня  Кадар  как  министр,  руководящий  АВО,  докладывал  на
совещании Центрального Комитета. "Были, конечно, и такие,  кто  не  верил  в
виновность  Райка,  -  говорил  он  позже,  -  но  большинство  были  просто
парализованы страхом. "  Совещание,  по  словам  Кадара,  было  подготовлено
Ракоши, первым секр
 
 
етарем партии. (134). 
   За допросами Райка, которые проводили вместе сотрудники АВО  и  советники
из МГБ, следил Белкин, старший "советник" по Юго-Восточной Европе. Бела Сас,
один из предполагаемых соучастников Райка, вспоминает, как во время  допроса
"венгры заискивающе улыбались, когда к ним обращались русские. Самые плоские
шутки офицеров (МГБ) вызывали у них взрыв хохота. " Во время допросов Белкин
одну за другой курил американские сигареты  "Олд  голд",  которые  держал  в
кожаном  портсигаре.  Он  постоянно  возмущался.  Когда  Сасу   не   удалось
изобличить Райка, он вскочил, бросил в ярости пачку бумаг, которые держал  в
руках, схватил  у  меня  из-под  носа  портсигар  и  минуты  полторы  кричал
по-русски:  "Это  тебе  не  троцкистское  собрание,  здесь  не   место   для
провокаций!"
   Хотя  Белкин  и  советники  из  МГБ  часто  приказывали  бить  и   пытать
допрашиваемых, делали это всегда сотрудники  АВО.  (135).  Один  из  главных
палачей Владимир Фаркаш утверждал позже,  что  он  просто  выполнял  приказы
Москвы. (136).
   Габор Петер, глава АВО, жаловался, что побои и пытки не  заставили  Райка
сознаться. Кадар, по его словам, сказал ему позже,  что  "даже  хортисты  не
смогли сломить  Райка.  Битьем  от  него  ничего  не  добьешься.  Тогда  они
перестали применять силу. " (137). На  Райка  больше  действовали  угрозы  в
отношении семьи. Но похоже, что в конце концов он  сознался  в  основном  из
сталинского чувства долга перед партией. Кадар навестил  Райка  в  тюрьме  и
попросил его  послужить  партии  и  сознаться,  чтобы  на  суде  можно  было
доказать, что Тито -  агент  империализма.  Все  Политбюро,  говорил  Кадар,
знает, что он невиновен, но просит его принести себя в жертву  делу  партии.
Приговор, даже смертный, будет вынесен для отвода глаз. Кадар пообещал ему и
семье новую жизнь под новыми именами в Советском Союзе. Эта беседа Кадара  с
Райком была записана на пленку, о чем Кадар не  догадывался.  Ракоши,  чтобы
отомстить Кадару, дал прослушать эту пленку членам ЦК незадолго до того, как
его отстранили от власти в 1956 году. (138).
   Показательный  суд  над  Райком  и  семерыми  его  мнимыми  соучастниками
проходил в сентябре 1949 года в Народном суде Будапешта и представлял  собой
практическое воплощение легенды о масштабном заговоре, который связывал Тито
с подрывными действиями западных разведывательных служб.  Во  второстепенных
ролях выступали Тибор Соньи, начальник управления кадров партии, который был
якобы основным связующим звеном между Райком и ЦРУ;  Лазар  Бранков,  бывший
югославский офицер по взаимодействию разведок и якобы связной Райка с  Тито,
и генерал-лейтенант Дьердь Пальфи, который сознался  в  подготовке  военного
переворота. В своей заключительной речи обвинитель заявил:
   "Этот суд имеет международное значение... На скамье подсудимых  сидят  не
только Райк  и  его  соучастники.  С  ними  вместе  их  зарубежные  хозяева,
империалистические заговорщики из Белграда и Вашингтона...  Из  прозвучавших
здесь доказательств совершенно ясно, что даже  во  время  войны  с  Гитлером
американские  разведывательные  службы  готовились  к  борьбе   против   сил
социализма и  демократии.  За  Ранковичем  стоят  тени  Филда  и  Даллеса...
Задуманный Тито  и  его  кликой  заговор  в  Венгрии,  который  должна  была
осуществить шпионская  группа  Райка,  нельзя  рассматривать  вне  контекста
глобальных планов американских империалистов".
   Райка и еще четверых приговорили к смертной казни.  (139).  Советники  из
МГБ, как и сотрудники АВО, прекрасно знали, что  большинство  доказательств,
использованных   для   разыгрывания   нравоучительного    спектакля,    были
сфабрикованы. МГБ действительно проинструктировало АВО, как отрепетировать с
обвиняемыми поведение на  суде,  чтобы  все  звучало  правдоподобно.  (140).
Большинство офицеров МГБ, однако, не  сомневались,  что  между  Тито  и  ЦРУ
действительно существовал заговор,  и  всеми  силами  старались  максимально
использовать предоставившуюся возможность  для  его  разоблачения.  Один  из
советников МГБ на суде Валерий Александрович Кротов,  который  присутствовал
также на казни Райка, позже работал с Гордиевским в Управлении S  (нелегалы)
Первого главного управления. Суд, сказал он Гордиевскому,  был  необходим  с
политической точки зрения. Больше всего ему запомнились  слова  Райка  перед
казнью: "Да здравствует коммунизм!" (141).
   Разоблачения других венгерских агентов вымышленного заговора продолжались
вплоть  до  смерти  Сталина.  Янош  Кадар,  ставший  после  Райка  министром
внутренних дел, также попал под подозрение. Он был снят в  1950  году,  а  в
1951-м - арестован и подвергнут пыткам. Хотя он и выжил и был реабилитирован
через год после смерти Сталина, его преемник на посту министра Шандор Зельд,
узнав, что тоже подвергнется "чистке", убил жену, детей, тещу и  застрелился
сам. В 1952 году заместитель  председателя  АВХ  (преемница  АВО)  Эрне  Сюч
посетил Московский центр и оставил рапорт на имя лично  Сталина,  в  котором
писал, что чистка вышла из-под контроля  и  угрожает  разрушить  партию.  По
возвращении в Будапешт он был арестован, допрошен совместной следовательской
группой МГБ и АВХ и повешен как шпион. (142).
   МГБ инспирировало выявление подрывной активности, организованной  Тито  и
разведками западных стран на территориях стран-союзниц и даже  в  компартиях
Запада. Наиболее важным из этих состряпанных судов после суда над Райком был
тот, что состоялся в Праге. На встрече в Будапеште накануне суда над Райком,
Белкин и  Ракоши  вдвоем  оказали  давление  на  Карела  Шваба,  заместителя
министра внутренних дел Чехословакии и начальника службы безопасности, чтобы
тот немедленно начал аресты и допросы. Через  нед