могали Александр Абуш,  бывший  редактор
газеты Коммунистической партии Германии "Роте Фане", а впоследствии  министр
в   послевоенном   правительстве   Восточной   Германии,   и   ряд    других
коммунистических  журналистов.  (49).  Попытки   точно   определить   состав
Всемирного  комитета  помощи  жертвам   немецкого   фашизма,   изготовившего
"Коричневую  книгу",  ни  разу  не  увенчались  успехом.  Один   радикальный
журналист  из  Америки  во  время  пребывания  в  Париже  обнаружил,  что  в
результате своих расспросов ходит по замкнутому кругу:
   "Я очень старался узнать, кто входит  в  комитет  и  задал  вопрос:  "Кто
состоит в этом комитете?" Ответ: "Мы". Спрашиваю  дальше:  "Кто  вы  такие?"
Ответ: "Группа людей, заинтересованных в защите этих невинных  людей".  "Что
это за группа людей?" Ответ повторяется: "Это наш комитет". (50).
   "Коричневая книга" ответила на утверждения нацистов, что пожар  рейхстага
был результатом заговора коммунистов, таким же фальсифицированным, но  более
убедительным тезисом о заговоре нацистов. Были продемонстрированы  фальшивые
документы, подтверждающие, что поджигатель голландец Маринус ван  дер  Люббе
был на самом  деле  участником  более  обширного  заговора,  подготовленного
главным нацистским пропагандистом Йозефом  Геббельсом.  В  ходе  мероприятия
группа штурмовиков проникла в рейхстаг через подземный ход, соединявший  его
с официальной резиденцией председателя рейхстага  нациста  Германа  Геринга,
устроила поджог и бежала тем же путем.  Этот  выдуманный  заговор  оживлялся
сексуальным скандалом, основанным на фальшивых сведениях, уличающих ван  дер
Люббе в связях с ведущими нацистскими гомосексуалистами. (51).
   Основная  гипотеза,  предложенная   "Коричневой   книгой"   и   мгновенно
завоевавшая популярность  среди  антифашистов,  была  впоследствии  снабжена
новыми выдуманными подробностями и  считалась  достоверной  вплоть  до  1962
года, когда западногерманский журналист Фриц Тобиас разрушил обе теории и  о
заговоре нацистов, и о заговоре  коммунистов,  приведя  свидетельства  того,
что, по всей видимости, ван дер Люббе поджег рейхстаг без чьей-либо  помощи,
в бесполезной надежде спровоцировать народное  восстание.  (52).  Откровения
Тобиаса не вызвали восторга в Германской Демократической Республике, которая
поддержала изготовление новых фальшивых доказательств в подтверждение версии
"Коричневой книги". В семидесятых годах хорватскому эмигранту Эдуарду Калику
удалось с помощью самой искусной  из  этих  подделок  ввести  в  заблуждение
"Международный комитет по научным исследованиям причин и последствий  Второй
мировой войны",  который  субсидировался  Министерством  иностранных  дел  и
отделом по связям с прессой Федеративной Республики  Германии  и  в  который
входили известные западногерманские историки. Позднее появились убедительные
доказательства того, что эти документы являются фальшивкой. (53).
   Мюнценберг использовал "Коричневую книгу" в качестве основы для одного из
своих наиболее амбициозных трюков. Летом 1933 года он  побывал  в  Москве  и
получил  одобрение  Отдела  международных  связей  Коминтерна  на   создание
Международного комитета юристов, состоящего главным образом из сочувствующих
компартиям юристов, которые могли бы с  очевидной  непредвзятостью  публично
высказаться о причинах пожара рейхстага и признать виновными нацистов. (54).
По возвращении в Париж Мюнценберг разработал вместе с Кацем план  "судебного
расследования поджога рейхстага",  которое  намечалось  провести  в  Лондоне
незадолго до того, как в Лейпциге начнется суд  над  ван  дер  Люббе  и  его
предполагаемыми сообщниками-коммунистами.
   Председательствовал на "судебном расследовании", или "контрпроцессе", как
его стали называть, ведущий британский "попутчик" Д. Н.  Притт,  королевский
адвокат, известный член парламента  от  лейбористской  партии  и  барристер.
Притт   впоследствии   защищал    показательные    процессы    Сталина    от
"недобросовестного поношения", с которым они столкнулись в Англии, и  был  в
конце концов  исключен  из  лейбористской  партии  за  поддержку  советского
вторжения в Финляндию. (55). Коллегами  Притта  по  Международному  комитету
юристов были участник американского  движения  за  гражданские  права  Артур
Гартфилд Хейз; сын первого социалистического премьер-министра  Швеции  Георг
Брантинг; метры Моро Джиаферри и Гастон Бержери из Франции;
   Вальдемар Хвидт из Дании; д-р Бетси Баккер-Норт из Нидерландов; метр Пьер
Вермейлен из Бельгии.
   Отто Кац отправился в Лондон организовывать контрпроцесс. В архивах Форин
Оффиса имеются сведения, что хотя Кац и числился в  черном  списке  МИ5  как
"отъявленный коммунист", ему тем не менее  разрешили  въезд  в  Британию  "в
результате  вмешательства   г-на   Артура   Хендерсона   (бывшего   министра
иностранных дел) и  других  членов  лейбористской  партии",  сочувствовавших
контрпроцессу и, вероятно, не знавших о связях Каца с  советской  разведкой.
Несмотря на  оппозицию  МИ5,  Министерство  внутренних  дел  позволило  Кацу
совершить повторный визит в  том  же  году  "чтобы  избежать  парламентского
запроса лейбористов". (56). В  Лондоне  Кац  держался  в  тени  будучи,  как
выразился Кестлер, "невидимым организатором комитета". Ему,  однако,  вполне
удалось окружить контрпроцесс респектабельной  атмосферой  принадлежности  к
истэблишменту. 13  сентября  лорд  Марли  и  Сидни  Бернстейн  устроили  для
международных юристов прием в престижном зале  "Мейфэр"  отеля  "Вашингтон".
(57). Контрпроцесс открылся на следующий  день  в  "Линкольне  инн"  в  суде
Общества права, придав,  таким  образом,  заседаниям  вид  уголовного  дела.
Процесс открылся речью члена лейбористской партии королевского адвоката сэра
Стаффорда Криппса, впоследствии назначенного на период Второй мировой  войны
послом в России, а после войны министром финансов. Сэр Стаффорд  подчеркнул,
что "никто из адвокатов Комиссии не принадлежит к  политической  партии  (то
есть к коммунистической партии), обвиняемой в  Германии".  (58).  По  вполне
понятным причинам Кац был доволен собой. Контрпроцесс, похвалялся он  позже,
стал "неофициальным трибуналом, получившим мандат от  совести  мира".  (59).
Кацу удалось соединить респектабельность с мелодрамой. Свидетели  выступали,
изменив внешность. Двери суда  были  заперты  с  тем,  чтобы  никто  не  мог
покинуть заседания, пока давали показания свидетели, не раскрывавшие  своего
имени.  Председатель  Притт  сделал  драматическое  заявление  о  том,   что
национальное   правительство   Рамсея    Макдональда    пытается    помешать
контрпроцессу. (60). Однако по мере того, как  шли  четко  отрежиссированные
заседания, на
 
 
пряжение спадало. Некоторые из известных деятелей, сочувствующих процессу, такие, как Герберт Джордж Уэллс, стали уставать от процесса. И хотя юристы, по всей видимости, не заподозрили сомнительного происхождения некоторых представленных им улик, они вынесли не такое выразительное заключение, как надеялись Мюнценберг и Кац. Вместо того чтобы закончиться громогласным осуждением нацистского режима, контрпроцесс сделал более осторожный вывод, что "существуют серьезные основания для подозрений, что рейхстаг был подожжен ведущими деятелями Национал-социалистической партии". (61). 
   Легкое разочарование, которое Мюнценберг и Кац, возможно, испытали  после
вынесения  вердикта  на  контрпроцессе,  было  моментально  развеяно   самим
процессом в  Лейпциге,  превратившимся  в  пропагандистскую  катастрофу  для
нацистов. Несмотря на помощь судьи-немца, показания  некоторых  из  основных
свидетелей-нацистов буквально  расползались  по  швам.  Главный  обвиняемый,
коммунист,    болгарин     Георгий     Димитров,     бывший     руководитель
Западноевропейского бюро Коминтерна  в  Берлине  и  будущий  премьер-министр
коммунистической Болгарии, защищался просто блестяще. Геринг  был  настолько
взбешен провалом нацистского обвинения, что вышел  из  себя  и  закричал  на
Димитрова: "Подожди, я до тебя доберусь за стенами этого  суда!"  (62).  Ван
дер Люббе, с самого начала настаивавший на  том,  что  он  был  единственным
участником    поджога,    был    признан    виновным    и    казнен.    Всех
обвиняемых-коммунистов оправдали. В результате  открытого  крушения  в  суде
нацистской теории заговора  теория  коммунистов,  изложенная  в  "Коричневой
книге", приобрела еще больший вес. Мюнценберг, Кац и  их  сотрудники  издали
вторую "Коричневую книгу", которая муссировала провал  нацистов  на  суде  в
Лейпциге, внесла поправки в наименее убедительные места  первого  издания  и
предлагала читателю новые измышления. (63).
 
   X X X
 
   Так же, как и "клубы для невинных", кампания Мюнценберга по поводу пожара
рейхстага служила целям Коминтерна и советской разведки и одновременно  была
способом  добиться  пропагандистской  победы.  Хотя  главной  задачей   было
завоевание  общественного  мнения,  Мюнценберг  также  рассчитывал   вовлечь
британских интеллектуалов в тайную войну  против  фашизма  под  руководством
Коминтерна.  Подготовка  к   кампании   по   вербовке   молодых   британских
интеллектуалов-"невинных"   началась   одновременно    с    подготовкой    к
контрпроцессу. Кембриджский  университет  был  одним  из  объектов  внимания
Мюнценберга. Его  эмиссар,  графиня  Каройи,  вспоминала  наивный  энтузиазм
коммунистов Кембриджа, с которыми ей довелось столкнуться, когда  Мюнценберг
отправил ее собирать средства для контрпроцесса и  для  защиты  Димитрова  в
Лейпциге:
   "Я   помню   поездку   в   Кембридж   в   дребезжащей   машине   молодого
старшекурсника-коммуниста, который скорбно  объяснил  мне  по  дороге,  что,
когда  будет  провозглашена  диктатура  пролетариата,   прекрасные   древние
университетские здания в Оксфорде и Кембридже придется, хотя  и  к  большому
сожалению, стереть с лица земли. Веками, сказал он,  они  служили  символами
привилегий буржуазии. Когда я выразила сомнения в необходимости  разрушений,
он, в свою очередь, усомнился в искренности  моего  революционного  духа.  В
Кембридже мы подъехали к одному из колледжей, где одетые в белые  фланелевые
костюмы старшекурсники играли в теннис на  ухоженных  зеленых  газонах.  Нас
приняли с большим энтузиазмом. Было  странно  видеть,  как  студенты  такого
знаменитого университета, совершенно очевидно происходившие из богатых семей
и изъяснявшиеся на безупречном английском, говорят о Советской России как  о
земле обетованной. " (64).
   Главным человеком Мюнценберга в Кембридже, который, возможно, организовал
и  поездку  графини  Каройи,  был  Морис  Добб,  преподаватель  экономики  в
Пемброк-колледж  (позднее  в  Тринити-колледж).  Добб   не   скрывал   своих
коммунистических взглядов. Когда в 1920 году была основана  Коммунистическая
партия Великобритании,  он,  вполне  возможно,  стал  первым  представителем
ученого  сообщества,  получившим  членский  билет  и  часто  выступавшим   в
Кембридже с панегириками достижениям Советского  Союза.  В  1925  году  даже
король Георг V  поинтересовался,  почему  человеку,  так  широко  известному
своими коммунистическими воззрениями, позволяют агитировать молодежь. Однако
хотя Доббс и привлек внимание МИ5,  случилось  это  не  из-за  подозрений  в
сотрудничестве с  советской  разведкой,  а  из-за  его  открытой  пропаганды
коммунизма и активной деятельности в подставных  организациях,  таких,  как,
например, "Лига борьбы с империализмом" Мюнценберга. В 1931 году Добб вместе
с Роем Паскалем,  молодым  преподавателем  современных  языков  в  Пемброке,
основал первую коммунистическую ячейку в университете в "красном  доме",  то
есть у себя дома на Честертон-лейн. (45). Впрочем,  Добб  был  настолько  же
наивен, насколько и активен. В  своей  кампании  в  поддержку  тайной  войны
коммунистов и  Коминтерна  против  международного  фашизма  он,  видимо,  не
осознавал, что по существу занимается поиском талантливых кадров для КГБ.
   В качестве приманки для  вовлечения  "невинных"  из  Кембриджа  и  других
молодых британских интеллектуалов в работу на советскую разведку  Мюнценберг
пользовался героическим примером немецких рабочих, якобы формирующих  тайные
"фюнферг-руппен"  ("группы"  или   "кольца   из   пяти")   для   организации
пролетарского контрнаступления на нацизм. Термин "группы (кольца)  из  пяти"
впоследствии стали путать с "великолепной пятеркой" и  другими  выражениями,
которыми КГБ обозначало пятерых наиболее удачливых кембриджских  шпионов  во
время и после Второй мировой войны. Что  касается  "фюнфергруппен",  то  они
появились на свет в революционном подполье царской  России.  Первая  пятерка
была сформирована в 1869 году студентом-революционером Сергеем  Нечаевым,  с
которого Достоевский выписал своего  Петра  Верховенского  в  "Бесах".  Хотя
Достоевский относился  к  своему  герою  как  к  психопату,  заговорщики  из
"Народной воли" и их большевистские последователи рассматривали Нечаева  как
революционера-провидца. (66).
   В последние полные напряжения годы Веймарской республики, перед  приходом
Гитлера к власти, Коммунистическая партия Германии реанимировала  "пятерки".
Летом 1932 года  КПГ  стала  менять  свои  полуоткрытые  ячейки,  в  которых
состояло от десяти до тридцати человек, на тайные  "фюнфергруппен".  Не  все
"пятерки" насчитывали действительно по  пять  человек.  Только  руководители
знали истинные имена и адреса остальных членов группы; и только руководители
имели право вступать в контакт со следующим уровнем партийной иерархии.
   Перед лицом опасности со стороны Гитлера Коммунистическая партия Германии
вела себя, по выражению Кестлера,  как  "кастрированный  гигант".  (67).  До
прихода нацистов к власти коммунисты сконцентрировали огонь не на нацистской
партии, а на своем основном противнике слева, Социалистической  СДПГ.  После
прихода нацистов к власти  многие  коммунисты  стали  поддерживать  Гитлера.
Среди коммунистов, выживших  во  времена  "третьего  рейха",  были,  главным
образом, не члены действующего подполья, а слабо  организованная  оппозиция,
состоящая из низкооплачиваемых строительных  рабочих  в  гитлеровской  армии
труда. (68). Коминтерн скрывал факт  постыдного  поражения  Коммунистической
партии Германии тем, что партия якобы ушла в подполье и что  "фюнфергруппен"
создали "новую тайную  революционную  Германию...  преследующую  Гитлера  по
пятам". (69).
   Главным пропагандистом "пятерок" был Семен Николаевич Ростовский, нелегал
ОГПУ и помощник Мюнценберга, который жил в Лондоне под фамилией Эрнст  Генри
(впоследствии он несколько раз незначительно изменял  написание  фамилии)  и
был известен как журналист. В августе и сентябре 1933 года  он  написал  три
статьи под общим названием "Революционное движение  в  нацистской  Германии"
для ведущего  английского  левого  еженедельного  издания  "Нью  Стейтсмен".
Первая статья носила подзаголовок "Пятерки  (фюнфергруппен)".  В  ней  автор
впервые публично признавал существование "пятерок" и настаивал на  том,  что
они работают, и весьма успешно:
   "Вполне возможно, что история не знает больше ни  одного  примера,  когда
тайное революционное движение возникло в такой  короткий  срок  и  при  этом
сумело  создать  полную  организационную  структуру  и  добиться  серьезного
влияния на территории всей страны...  "Пятерки"  пронизали  практически  всю
немецкую  промышленность;  они  действуют  практически  на  всех  заводах  и
фабриках и в большинстве крупных организаций".
   Утверждалось, что в  "пятерках"  участвовали  многие  бывшие  социалисты,
республиканцы,  либералы   и   католики,   которые   "под   коммунистическим
руководством... похоронили свои прежние разногласия  и  проводят  лишь  одну
политику - антифашистскую. "
   Помимо  подпольной  печати,  пропагандистской   литературы,   организации
демонстраций  и  сбора  данных  по  "террору  Гитлера",  "пятеркам"  удалось
проникнуть  в  нацистское  рабочее  движение.  Члены  "пятерок"   готовились
парализовать  систему  изнутри.  Пример  "фюнфергруппен",   таким   образом,
продемонстрировал необходимость проникновения и сбора разведданных в войне с
фашизмом. Тайные сети  нацистов,  утверждал  Генри,  набрали  такую  мощь  и
распространились  так  широко,  что  создали   некий   скрытый   "фашистский
интернационал". Несмотря на  это  невероятное  преувеличение,  романтический
рассказ Генри о "пятерках" и их пролетарском крестовом походе против тирании
нацистов так глубоко затронул "Нью Стейтсмен" и многих из его читателей, что
они сменили недоверие на веру. Редактор издания  Кингсли  Мартин  настаивал,
что "факты", приведенные Генри, "не подлежат сомнению". (71).
   В марте 1934 года Генри еще более подробно изложил  свою  аргументацию  в
книге "Гитлер над Европой?", выдержавшей два издания в последующие несколько
месяцев.  От  этой  книги,  по  выражению  "Тайме",  "у  демократов  мурашки
поползут". (73). В этой книге, как и в более поздних изданиях, Генри пытался
внушить читателю, что перед ним стоит простой и очевидный выбор: Берлин  или
Москва. Например, он писал, что "в  современном  мире,  разделенном  (этими)
гигантскими противоборствующими силами и находящемся на грани  окончательных
перемен, нет и не может быть политической или социальной  беспристрастности.
" По его мнению, поиски  среднего  пути  означали  следование  элементарному
либеральному эскейпизму. (74). В  частных  беседах  с  сочувствующими  Генри
выражался несколько более личностно. "Вы, англичане, - говорил он, -  просто
либеральные доброжелатели". (75). Таким образом,  все  ценности  либеральной
демократии вполне достоверно изображались лишь  как  попытка  умиротворения.
При  этом  Генри  подразумевал,  что  антифашистски  настроенные  британские
интеллектуалы,  если  они  готовы  не   ограничивать   свои   антифашистские
устремления лишь словами, должны выразить "солидарность" (ключевое  слово  в
словаре Мюнценберга  в  разговорах  с  несформировавшими  свои  политические
симпатии интеллектуалами) с угнетаемыми немецкими рабочими,  присоединившись
к  их  тайной  войне  с  фашизмом.  Для  Берджесса,  в  частности,  наиболее
колоритного  из  молодых  коммунистов   Кембриджа,   это   было   совершенно
неотразимым  доводом.  По  словам  одного  знакомого,  Берджесс  взялся   за
организацию своей собственной "пятерки". (76).
   В апреле 1934 года Брайан Хоуард, один из ближайших друзей  Берджесса  и,
как и сам Берджесс, отъявленный марксист-гомосексуалист из Итона,  напечатал
в "Нью Стейтсмен" рецензию на книгу "Гитлер над Европой?". И хотя Ивлин  Во,
цитируя высказывания леди Кэролайн Лэм о Байроне, отзывался о Хоуарде как  о
"сумасшедшем, дурном и опасном" человеке, тог тем не менее быстро становился
в мире литературы влиятельной фигурой. Хоуард вознес книгу Генри  до  небес,
назвав ее, "возможно, лучшей книгой о "третьем рейхе",  когда-либо  изданной
на английском языке... Книгу Эрнста Генри должен немедленно прочесть каждый,
кто серьезно  стремится  понять  истинную  основу  гитлеризма...  Эта  книга
впервые раскрывает динамику нацистского движения. " Далее Хоуард  согласился
с анализом "знаменитых революционных пятерок" и закончил трибунным  призывом
к английским антифашистам "объединяться" без промедления. (77).
   Карьера Генри в советской разведке длилась полвека, начиная  с  положения
нелегала ОГПУ в промежутке между двумя мировыми войнами и заканчивая работой
в Пятом управлении КГБ при Андропове.  (78).  После  того  как  Генри  помог
завербовать Берджесса в 1933 году, он и  поколение  спустя  имел  инструкции
следить за ним в последние, пропитанные алкоголем,  годы  московской  ссылки
перед смертью Берджесса в 1963 году. Неудивительно,  что  Генри  никогда  не
соглашался публично говорить о подробностях своей карьеры разведчика. Однако
в 1988 году он в конце концов признался  западному  писателю,