иветствую вас,-- сказал он звонким голосом, который  дрожал  как
туго натянутая  струна.--  люди  Новгорода!  Ваш  город  предназначен  для
великих дел. Только вы -- несокрушимый оплот Руси,  ибо  западные  племена
уже двести лет истекают кровью под натиском Германской империи...  и  всей
Европы. Если они падут, то ничто кроме Новгорода не спасет Русь!
     Его ноги тряслись, когда  он  произносил  эти  высокие  словеса.  Сам
только вчера узнал от волхвов кто там где воюет, за что, какие  силы  кому
дышат в затылок.
     На него смотрели с  удивлением,  любопытством.  Владимир  со  страхом
понял, что его речь понравилась, его не шуганули, а  значит,  должен  идти
дальше. Никто и  никогда  не  говорил  им,  что  они  --  защитники  Руси.
Полабские  славяне  далеко,  они  там,  собравшиеся  в   два   исполинских
объединения племен, бодричей и лютичей, истребляют друг друга, а  германцы
помогают то одним, то другим, натравливая друг на друга,  а  тем  временем
захватывают их земли. До Новгорода докатываются только  отголоски  великой
битвы, что длится вот уже двести лет, этот парень прав, а сюда, до  Киева,
доносится только смутное эхо  искаженных  слухов...  Далеко  смотрит  этот
парень! Интересно, чей он?
     -- Постой,-- сказал один с вялым интересом,-- ты ведь  Владимир,  сын
Святослава?
     Он кивнул, не в силах  выдавить  не  слова.  Здесь  в  Киеве  гораздо
важнее, что он -- сын рабыни Малуши.
     Дородный мужчина слез с коня:
     -- Спасибо за добрые слова. Как здравствуешь... княжич?
     Владимир задохнулся, а новгородцы за спиной  старшого  переглянулись.
Стойгнев перегнул палку. Этот  вежливый  и  неглупый  парень  хоть  и  сын
Святослава, но княжичем быть не может.
     -- Спасибо, хорошо. Вас где разместили?
     -- В доме на Ляшской улице.
     Владимир сказал медленно, хотя мысли носились  суматошные,  сшибались
одна с другой так, что в голове стало больно:
     -- На Ляшской? А есть  еще  Чешская  улица,  Печенежская,  Жидовская,
Искоростенская... А Новгородской нет, хотя ваш город и  богат,  и  намного
ближе.
     Новгородцы переглянулись. Помощник Стойгнева, юный боярин  Цветослав,
даже зарделся как девица. Правда, Новгород еще  мал  и  беден,  но  быстро
входит в силу, и в самом деле было бы лестно иметь в стольном  граде  свою
улицу, хотя бы по названию.
     Стойгнев присматривался к Владимиру с интересом:
     -- Мне сдается, что ты знаешь многое. Нам отвели  комнату  в  тереме,
где будем ждать  великого  князя.  Пойдем,  посидишь  с  нами.  Что-нибудь
расскажешь, чтобы на приеме не ударить в грязь лицом.
     Владимир чувствовал, что сейчас на  волоске  повисла  не  только  его
жизнь при княжеском дворе, но и вообще жизнь. Да, он готов на  смертельный
риск, долгими ночами обдумывал разные планы, не менее опасные,  прикидывал
кто как ответит, просматривал разные дороги  на  несколько  шагов  вперед,
видел ловчие ямы и пропасти и  прикидывал  насколько  у  него  хватит  сил
перепрыгнуть или обойти... Но сейчас  не  прикидка.  Сейчас  уже  летит  в
прыжке через бездонную пропасть!
     Новгородцам отвели большую  комнату,  хорошо  убранную,  но  Владимир
заставил себя нахмуриться и покачать головой. Возле окна сидели на лавке с
резной спинкой два старца, одетые по-новгородски пышно. Их привезли утром,
Владимир уже узнал у челяди и гридней их имена.  Оба  крепкие,  кряжистые,
седые волосы падают на плечи, но глаза еще как  у  лесных  зверей,  живут,
внуков нянчить не уходят, живым примером показывают молодым как надо  жить
и воевать.
     Один из старцев покосился через плечо:
     -- Долго спишь, Стойгнев... А это кто?
     Стойгнев похлопал по плечу Владимира:
     -- Это Владимир, сын Святослава. Не  гневайся,  Кресан.  Долго  ждать
пришлось, пока Цветослав щеки красил.
     Он гулко захохотал, а разряженный Цветослав ткнул его кулаком в бок.
     -- Сын Святослава? -- буркнул старец,  которого  назвали  Кресаном.--
Так у него же только двое, Ярополк и Олег. Откуда этот?
     -- Откуда все,-- засмеялся Стойгнев.-- Говорю, не  гневайся,  Кресан.
Этот парняга живет здесь в тереме, новгородцев уважает, знает многое.  Нам
не помешает узнать больше перед тем,  как  встретимся  с  великим  князем.
Жаловаться на посадника -- непросто даже тебе, который ходил  в  походы  с
его отцом, который сажал маленького Святослава на коня!
     Кресан,  нахмурившись,  рассматривал  юношу.  Брови  были  кустистые,
словно покрытые инеем,  глаза  поблескивали  в  глубине.  Лицо  темное,  в
бороздах морщин, шрамов, затвердевших складок.
     Владимир совладал с волнением:
     -- Славный воевода Кресан! Новгород проявил мудрость, прислав тебя  с
посольством. Тебя в Киеве знают как героя битвы под Липцами, где  ты  один
защищал мост против всего войска вятичей. Святослав оставляет  Киев  моего
брату Ярополку, тот воздаст Новгороду должное.
     Он видел, как они поморщились, когда он, сын рабыни, назвал  Ярополка
братом, но вовсе скривились, когда сказал, что Ярополк  воздаст  Новгороду
должное.
     -- Держи карман шире,-- сказал Стойгнев грубо.
     -- Я бы  воздал,--  ответил  Владимир  невинно.--  Новгород  защищает
северные рубежи Руси. Уже потому  с  него  надо  снизить  дань.  Новгороду
приходится много тратить на кормление наемной дружины!
     В глазах Кресана блеснул огонек:
     -- Это понимаешь ты, малец... Но не разумеют киевские бояре. Не хотят
понимать, у них брюхо прожорливое. Да и великий князь больше  их  слушает.
Так ты говоришь, Святослав хочет оставить Киев Ярополку?
     Владимир  нашел  себя  окруженным  новгородцами.  Смотрели  с  жадным
интересом, в глазах была тревога. Он глубоко вздохнул, сейчас  все  висело
на волоске.
     -- Уже решено,-- ответил он ровно.--  Сегодня  объявят.  Для  того  и
собирают в терем знатных людей. Заметили, какой  пир  готовится?  Во  всех
городах  будут  наместники,  как  и  раньше,  а  в  два  города   поставят
собственных князей.
     -- В какой еще?
     -- Искоростень. Олег.
     Кресан кивнул:
     -- Понятно... Киев да  Искоростень  --  самые  богатые  земли,  самые
богатые города. А что Новгород...
     -- Зачем вы так  о  Новгороде?  --  упрекнул  Владимир.--  Вы  только
посмотрите, каких людей он послал!.. С  вами  славный  Залешанин,  который
один против десяти свеонов дрался и выстоял...
     Новгородцы заулыбались,  со  смешками  оглядывались  на  здоровенного
мужика, что весь ушел в бороду. Владимира  буравили,  едва  вошел,  хищные
глаза, что росли, казалось, прямо из разбойничьей бороды, но теперь  глаза
потеплели.
     -- И славный Бразд с вами,-- продолжал Владимир,-- славный тем, что у
него дома в Царьграде и свой торговый ряд. Я был в Царьграде,  дивился  не
столь красе царьградцев, сколь богатству и обилию лавок  славного  Бразда,
славного гостя новгородского!.. И Радосвет, чьи товары идут до  неведомого
Багдада... О! И грозный Градомир здесь, чьи корабли вернулись с  заморским
жемчугом из дальних южных стран!
     Он поворачивался по комнате, всматривался в лица новгородских гостей,
узнавал, ахал, радовался, называл каждого по имени, вспоминал их  дела,  и
было видно, что счастлив, раз уж  удалось  узреть  сразу  столько  знатных
людей, знатных не столько родом -- то заслуга отцов и дедов,-- а деяниями,
победами, удачным торгом, ковавшими имя своими руками, умом, силой.
     Наконец он подошел к седому старику,  что  сидел  с  Кресаном  рядом,
положив на стол  тяжелые  высохшие  руки.  Суставы  на  пальцах  вздулись,
изувеченные болезнями, расплющенные в боях,  покрытые  шрамами  за  долгую
жизнь, полную боев и схваток.
     Владимир наклонился, бережно коснулся губами сухой  кожи  на  пальцах
старика.
     -- Я целую руку,-- сказал он тихим прерывающимся  голосом,--  которая
держала меч в последнем бою моего деда Игоря... Если бы так же  дрались  и
другие дружинники, мой великий дед разбил бы подлых древлян,  вырвался  бы
из западни!
     Старик с усилием поднял голову. Глаза его  слезились,  долгая  дорога
отняла последние силы -- не стоило на закате жизни пускаться в такой путь,
но голос напомнил о том времени, когда тело было молодо, руки сильны, а на
мечах мог драться с утра и до ночи без устали.
     -- Кто ты, юнак?
     -- Владимир, сын Святослава и внук Игоря. Я  тот,  кто  чтит  великие
победы, помнит о них и не даст забыть другим!
     -- Славный... будет из тебя...  князь,--  прошептал  старик.--  Ты...
похож... на Игоря... Сумеешь держать покон дедов наших...
     Новгородцы переглянулись,  скрывая  неловкость.  Старик  теряет  нить
жизни, сын рабыни все-таки сын рабыни.
     Владимир, выручая новгородцев, заговорил быстро и горячо:
     -- Ты дрался храбро и яро, потому  и  сумел  прорваться  сквозь  ряды
древлян  и  принести  княгине  Ольге,  моей  бабушке,  горестную  весть...
Благодаря тебе она  успела  изготовиться  к  ответу.  Твой  отец,  славный
Асмунд, прибыл вместе с Рюриком, моим прадедом... Кто, кроме тебя,  сможет
рассказать о столь давних днях? Твой дед, когда держал  тебя  на  коленях,
рассказывал о деяниях твоего и  моего  рода,  который  тогда  был  еще  на
далеком Буяне! Расскажи нам!
     Старик прошептал:
     -- Твои сверстники еще голубей гоняют, да девок на  сеновал  тащат...
Тебе же быть великим князем! Ты  знаешь  старину,  чтишь  старших,  знаешь
покон... Сядь ближе, я расскажу тебе...

     Глава 11

     Владимир следил краем глаза за новгородцами. Они входили в горницу  и
выходили, брали разные вещи. На него посматривали с теплотой, даже  боярин
Стойгнев взглянул пару раз со странным интересом.
     Старик заснул на полуслове.  Голова  упала  набок,  из  полуоткрытого
старческого рта выползла струйка слюны. Перебарывая брезгливость, Владимир
сказал теплым голосом:
     -- Крепкие люди в Новгороде. Такую  дорогу  да  в  таком  возрасте...
Киянам и молодым не каждому под силу.
     Стойгнев расхохотался:
     -- Мы -- люди северные. К трудностям привычные. Кремень, а не люди. А
ты понравился нам... княжич. Совсем не такой, как твои братья.
     Хотя он назвал его княжичем с усилием, но все же назвал. У  Владимира
камень свалился с души, но тревога подступила с острым ножом к горлу. Надо
продолжать, теперь надо продолжать!
     Он смущенно потупился и развел руками:
     -- Какой есть, не взыщите...
     Стойгнев покровительственно похлопал по плечу:
     -- Понравился, всем понравился!
     Хлопнула дверь, вошел Годовит. Тяжелый, грузный,  он  прошагал  вдоль
стены, половицы жалобно скрипели. Раздраженно  сбросил  на  лавку  широкий
пояс, почесал вспотевшее место.
     -- Сумасшедший город!  А  мух  сколько...  Дерьма  много,  а  убирать
некому.
     Похоже, под дерьмом имел в виду нечто другое, но Стойгнев и Цветослав
промолчали. Бразд прогудел:
     -- Цветослав, сходи за Гонтой. Он  в  трех  соснах  заблудится,  хотя
здесь и сосны... тьфу!.. у меня нос толще.
     Стойгнев  увидел  внимательные  глаза  Владимира.  Тот   нерешительно
улыбнулся:
     -- Я вижу великого боярина и воеводу... но не могу вообразить себе...
прости... тебя в детском облике! Так и вижу, как ты, зело силен и  грузен,
лезешь как кот  на  дерево,  дабы  разорить  птичье  гнездо,  но  шелковая
перевязь за сучья цепляется, меч по ногам бьет,  узорные  сапоги  по  коре
скользят... да и пузо... гм...
     Стойгнев гулко  расхохотался.  В  дверь  заглянули  испуганные  лица,
привлеченные таким звериным ревом. Стойгнев жестом велел им исчезнуть.
     -- Ну и ну,-- сказал он, вытирая слезы.-- Это я с  пузом?  Да  знаешь
каким я был до шестнадцати лет? Соплей перешибить  можно  было.  Весь  как
соломинка!.. А уж по деревьям лазил, как  по  земле  бегал!..  Бывало,  на
самую верхушку взлезу, куда и галка боялась садиться  --  обломится.  А  я
сидел, не падал! А ты говоришь, пузо!.. Хо-хо...  А  с  шестнадцати  начал
мясом обрастать, скоро мне для кулачного боя во всех  округе  нельзя  было
найти поединщика... Где силой не  брал,  так  увертливость  помогала...  А
дальше и выучка пришла, да и силы прибавилось...
     Он внезапно оборвал речь, раскрасневшийся и довольный, остро взглянул
на молодого парня:
     -- Ох и хитер ты, хлопец! Сам же знаю,  всякий  старый  пень  обожает
детство вспомнить. Хлебом не корми -- дай про ранние годы рассказать.  Сам
таких ловил на крючок, а теперь  ты  меня  за  губу  подцепил...  О-хо-хо,
молодчага, не ожидал! Люб ты мне, скажу по правде.  Зрелый  в  тебе  ум  и
понятливость зрелая. Те два княжича, между нами будь  сказано,  тебе  и  в
подметки не годятся, хотя за ними наставники по пятам ходят,  тиуны  всему
обучают!
     Владимир сказал медленно:
     -- Но им уже даны княжества.
     -- Что делать,-- развел руками Стойгнев.-- На то воля великого князя.
     Владимир ощутил, что сердце забилось  как  птица  в  силках.  Дыхание
стало горячим, словно в груди разгорелся горн, где накалялось железо:
     -- А воля вашего града ничего не значит?
     Стойгнев объяснил терпеливо:
     -- Нам Святослав князя не  даст.  Земля  наша  бедная,  северная,  на
княжество не тянет. Да и город мал. К тому же  Святослав  уже  распределил
сыновей, если ты говоришь верно. К нам идти некому.
     Это был миг, ради которого он жил, и сейчас плечи  сами  выпрямились,
грудь подалась вперед, он даже стал выше ростом.  Сжимая  невидимой  рукой
яростно бьющееся сердце, взглянул в глаза старейшине новгородских купцов:
     -- Есть.
     Стойгнев в великом удивлении поднял усыпанные серебром  брови.  Глаза
смотрели остро, но с непонимаем.
     -- Кто?
     -- Я.
     Услышав  разговор,  к  ним  повернулись  Бразд,  Готовит,   Громодар.
Владимир физически ощутил их острые взгляды. Тень неудовольствия пробежала
по лицу Стойгнева. Он уже поднял руку,  намереваясь  отослать  неразумного
робича прочь, но тот заговорил горячо, торопливо:
     -- Да, я сын рабыни! Потому мне княжества не дадут, но и вам не дадут
князя в вашу бедную северную землю... Пойми, боярин, если мне получить  бы
княжение в Новгороде, то это важно для вас сейчас... и  еще  важнее  будет
потом!  Сейчас,  потому  что  часть  дани  станете  оставлять  у  себя  на
содержание своей дружины... новгородской, а не  киевской,  а  на  потом...
потому, что  получив  в  князья  хоть  и  сына  рабыни,  но  все  же  сына
Святослава, вы  в  другой  раз  сможете  требовать  князя  уже  по  праву.
Высокорожденного! Подумайте о судьбе и славе Новгорода! Разве для этого не
стоит рискнуть вызвать гнев великого князя?
     Он говорил  с  жаром,  настойчиво.  Теперь  путь  к  отступлению  был
отрезан. К вечеру во дворе уже будут знать о его притязаниях. А к утру его
в лучшем случае найдут с перерезанным горлом или  утопленным  в  ближайшем
пруду. А в худшем -- посадят на палю или подвесят за ребро на крюк,  чтобы
другим неповадно было.
     Стойгнев задумался, Годовит сопел и хмурился. Бразд сожалеюще покачал
головой:
     --   Святослав   нам   никогда   не   даст   князя.   Никакого.    Ни
высокорожденного, ни самого последнего раба. Новгород слишком мал,  беден.
Тогда бы каждое село захотело стать удельным княжеством!
     Стойгнев и Годовит наконец кивнули, на Владимира смотрели с жалостью.
Он видел, что они тоже знают его дальнейшую судьбу.
     Он перевел дыхание, сказал с заледеневшим сердцем:
     -- Есть способ.
     -- Ну-ну,-- подтолкнул Кресан.
     -- Новгород не только мал и беден, но и далек.
     -- Святослав это знает. Ну и что?
     -- Он далек от Киева, зато близок к свеям, еще ближе к Оттону... Надо
продолжать?
     Кресан беспокойно задвигался. Все повернулись  к  нему.  Оказывается,
старец  уже  не  спал,  слушал.  Короткий  сон  освежил,  глаза   сверкали
неукротимо, а  костлявые  пальцы  с  силой  сжимали  подлокотники  кресла.
Стойгнев и другие бояре почтительно ждали  слов  старца.  Тот  нетерпеливо
махнул рукой, отсылая гридня, что ввалился  в  горницу.  Готовит  проводил
того до дверей и запер на засов.
     -- Отец спешит на брань,-- сказал Владимир, он никогда так  часто  не
называл Святослава отцом, как никогда не называл Ольгу бабушкой,  а  Игоря
дедом.-- Там его война, там вся его жизнь. Ему нужно, чтобы на Руси в  его
отсутствие  было  спокойно.  Помните,  как  разъярился,   когда   печенеги
подступили к Киеву? Ему пришлось прервать войну в Болгарии, срочно явиться
под стены Киева, прогнать печенегов, и лишь потом  снова  возвращаться  на
прерванную брань... Если ему пригрозить...
     Стойгнев отступил на шаг. Лицо исказилось гримасой страха:
     -- Пригрозить Святославу Неистовому?
     Владимир поймал его за полу, дивясь своей смелости.
     -- Мой отец тоже человек,-- сказал он настойчиво.-- Да, он свиреп, не
терпит прекословия... но он  спешит  в  Болгарию!  Его  душа  уже  там,  с
войсками. А возиться с новгородцами для  него  мука!  Он  спешит  свершить
великие подвиги, что ему местные свары? Если намекнуть, что  ежели  он  не
даст Новгороду князя, то вы сами изберете....
     Кресан отшатнулся:
     -- Никто не посмеет...
     -- Ладно, зайдем с другого бока,--  сказал  Владимир  с  отчаянием.--
Мол, новгородцы волнуются. Одни тянут к Оттону, другие -- к свеям.  Хорошо
бы, мол, дать им  своего  князя,  чтобы  привязать  к  Руси  крепче.  А  в
Новгороде немало людей достойных, да  и  чужие  в  князья  набиваются.  От
поляков, германцев, свеев... Если придет  князь  от  них,  тогда  Новгород
будет смотреть уже не в сторону Киева!
     Стойгнев сказал дрогнувшим голосом:
     -- Святослав тут же скарает нас на горло.
     -- Или посадит на палю,-- предположил  Годовит,--  чтобы  мы  умирали
долго, а другие видели, что ждет отступников.
     Владимир  чувствовал,  как   крупные   капли   пота   покатились   по
разгоряченному лицу.
     -- Не покарает!.. Вот как боги святы, не покарает!.. Он  покарал  бы,
если бы оставался в Киеве. Еще и  дружину  повел  бы  на  Новгород,  чтобы
чинить суд и расправу. А сейчас ему некогда возиться с такой мелочью,  как
Новгород!.. Покарает вас, послов, а в Новгороде вдруг да  вспыхнет  мятеж?
Конечно, для него его удавить -- раз плюнуть, но вся дружина уже готова  к
броску на юг, в Болгарию, а затем к Царьграду! Что ему Новгород, когда  он
одной ногой в Царьграде?
     Стойгнев, сам бледный, такие речи даже слушать опасно, смотрел то  на
взволнованного  подростка,  то  на  Кресана.  Старец   впал   в   глубокую
задумчивость. Годовит спиной подпирал дверь, прислушивался и  к  речам,  и
звукам из коридора.
     -- Мы посоветуемся,-- сказал наконец  Кресан.--  Ты,  княжич,  иди  с
богами... Взбаламутил нам души. Уж почудилось, что  и  в  самом  деле  наш
город сможет получить князя.
     -- Навеки,-- ответил Владимир со страстным  нажимом.  Он  поклонился,
шагнул к двери, затем повернулся и сказал страстно:-- Отныне и  навеки!  Я
буду лишь первым.
     Дверь за ним захлопнулась. Стойгнев еще долго стоял посреди  комнаты,
не двигаясь с места. Только голова начала дергаться, а брови  сшиблись  на
переносице. Годовит шептался с Кресаном. Вид у  обоих  был  испуганный,  а
лица белее мела.

     Его трясло как стебелек на ветру, когда он  закрыл  за  собой  дверь.
Перед глазами плыло, в ушах стоял звон. Он смахнул пот  с  глаз,  заставил
себя дышать медленнее, на подгибающихся ногах сбежал на  поверх  ниже.  Он
помнил где чья комната была вчера, и помнил, кто их занимает сейчас.
     Добрыня стоял у окна,  в  его  огромных  руках  блестела  мертвенными
искрами рубашка из булатных  колец.  Витязь  рассматривал  ее  придирчиво,
хмыкал, вертел так и эдак.
     -- Дядя! -- вскрикнул Владимир.-- Мне очень нужна твоя помощь.
     Добрыня  повернулся,  серые  глаза  внимательно   оглядели   молодого
парнишку.
     -- Дядя,-- сказал Владимир страстным шепотом,-- прибыли  новгородские
посланники с жалобой на бесчинства наместника. Но я убедил их просить меня
на княжение. Великий князь, конечно, будет проти