Владимир тут же отпрянул в тень.
     -- Шлюшек высматриваешь?
     -- Размечтался,-- буркнул Владимир.
     -- А кого?
     -- Смотрю, с какой стороны залезут к нам ночью.
     Олаф поперхнулся вином:
     -- Зачем? Отобрать деньги обратно?
     -- Нет, добавить еще,-- огрызнулся Владимир.
     Олаф в задумчивости почесал голову:
     -- А чего ж он сразу... А, чтобы удивить нас? Мы  просыпаемся,  а  на
столе вместо мешочка -- два! С ума рухнемся.

     Глава 40

     Город  постепенно  успокаивался,  огоньки  светильников   гасли   как
светлячки после спаривания.  Простучали  копыта  запоздалого  всадника,  с
пьяным криком  вывалился  последний  гуляка,  захрапел  в  канаве.  Лениво
взгавкивал вдалеке пес.
     Владимир вдвинул ножку табуретки  в  дверную  ручку,  подергал.  Олаф
сказал насмешливо:
     -- Всякий, кто захочет войти, должен стучать достаточно громко.  А  в
окошко влетит разве что летучая мышь!
     -- У тебя в кувшине еще что-то осталось?
     -- Для тебя берег,-- сказал Олаф гордо.
     -- Хорошо. Ты все равно не заснешь, пока на дне не станет сухо как  в
пустыне, где Моисей сорок лет блудил в  поисках  выхода...  Ты  и  сторожи
первым. Я сменю.
     -- Добро,-- откликнулся Олаф радостно. Сильнее  всего  сон  одолевает
под утро, к тому же и кувшин остается в его полном  распоряжении.--  Комар
не пролетит, майский жук не прожужжит, муравль не проползет...
     Владимир  лег,  укрылся  легким  одеялом.  Ночь   была   жаркая,   но
присутствие моря ощущалось cвежестью  и  волнами  прохлады,  их  только  к
утрецу вытеснит настоянный на цветах теплый пряный воздух. На  улице  было
темно и тихо.
     Олаф поставил кувшин рядом со своим ложем, чтобы совершать  возлияние
возлежа, как он сообщил, подобно  римским  цезарям,  но  вместо  бульканья
Владимир услышал храп. Похоже, в  тесной  комнате  появился  еще  и  конь,
только храп был не отрывистый, а наростал как морской прибой, усиливался и
поднимался по победного грохота, затем обрушивался на берег... а здесь  на
противоположную  стену,  распластывая  по  ней  Владимира,  превращался  в
львиный рык, затем резко обрывался, и наступала короткая пугающая  тишина,
какая бывает только перед надвигающейся грозой...
     Владимир нехотя поднялся, кончиками пальцев деликатно  сдавил  слабый
огонек светильника. В полной темноте вернулся не к постели, а сел в  угол,
начал прислушиваться.
     За окном была полнейшая тишина. За дверью очень  нескоро  послышались
тяжелые шаги. Кто-то ступал медленно, что-то бормотал. Шаги затихли  перед
дверью.  Ручка  дернулась,  затем  голос   проревел   ругательство,   шаги
сдвинулись дальше. Опять слышалось бормотание,  ругань,  наконец  Владимир
услышал, как со скрипом отворилась дверь  в  соседнюю  комнату.  Постоялец
ввалился с шумом, пинком отправил дверь обратно. Та  стукнулась  так,  что
наверняка проснулись нервные женщины и богатые купцы даже в Царьграде.
     Слышно было как бурчит, сопит, ругается. Затем  стена  вздрогнула  от
удара. Сапог, понял Владимир. Он ждал, насторожившись, но второго удара не
последовало. Постоялец сопел,  кряхтел,  потом  начал  стихать.  Владимир,
сжавшись в комок, ждал, наконец ощутил со злостью, что сейчас не выдержит,
выбежит в коридор и ворвется к гуляке с криком: "Да бросай же,  черт  тебя
забери, и второй сапог"
     Сердце колотилось бешено, нет хуже состояния, чем  ожидание.  Наконец
пришла трезвая мысль, от которой стало даже стыдно: а вдруг это  калека  с
одной ногой? Ворваться  к  такому  --  грех  на  душу  взять.  Еще  помрет
несчастный с перепугу, если на пороге  среди  ночи  возникнет  разъяренный
этериот, перекошенный в крике!..
     Он начал успокаиваться, по телу пошло блаженное тепло. И тут в  стену
грохнуло так, что он подпрыгнул, ударился  головой  о  полку  для  посуды.
Гуляка наконец-то стащил и второй сапог, а со злости запустил  так,  будто
собирался пробить стену вражеской крепости.
     Владимир пощупал шишку на голове, выругался.  Завтра  встретит  этого
дурака, даст по роже. Впрочем, запоздалый постоялец встряхнул,  будто  сам
дал по роже, разозлил. А то уже засыпал... Завтра надо будет заплатить  за
его обед...
     И снова время тянулось как липкий сок.  Владимир  ждал,  а  когда  за
окном послышалось легкое царапанье, не стал уверять себя, что  почудилось.
Тот, кто карабкается к ним, мог бы придти и раньше. Скоро рассвет!
     В слабом свете серпика луны он увидел, как в  окне  появилась  темная
тень.  Человек  стоял  на  лестнице,  всматривался  и  вслушивался   очень
внимательно. Владимир был сбоку в тени, Олаф тоже, но его можно было найти
по храпу. Неизвестный наклонился вперед,  Владимир  уловил  едва  заметный
кивок. Тот рассмотрел наконец спящего Олафа, руки  бравого  ипасписта  все
еще обнимали кувшин, второй кувшин лежал на боку у  ног,  ясно  видимый  в
светлом квадрате луны.
     Неизвестный медленно перенес одну ногу, прислушался. Так же осторожно
влез целиком, но к спящему  Олафу  не  бросился,  как  надеялся  Владимир,
вообще от подоконника не отклеивался. Голова его  медленно  поворачивалась
из стороны в сторону. Меня ищет, подумал Владимир тоскливо. Осторожный!
     Сзади  послышались  приглушенные  голоса.  Донесся  негромкий   треск
перекладин, кто-то лез еще. С двумя или тремя  справиться  будет  труднее,
подумал Владимир. Даже имея на своей стороне внезапность. Они знают с  кем
имеют дело, а тут угадай чем вооружены, какое движение сделают следом...
     Хватит риска, подумал он зло. Надо наверняка. Он сильно ударил  ногой
по колену неизвестного, тут же схватил меч и обрушил удар наискось сверху.
Даже, если у него под одеждой кольчуга...
     Он не был в кольчуге. Меч разрубил  его  до  пояса.  Владимир  уперся
ногой и выдернул меч. Вторая голова показалась над  подоконником,  острием
меча, как наконечником копья, ударил в лицо. Послышался  сдавленный  крик,
человек исчез. Снизу донесся удар о землю. Зашелестело,  голоса  зазвучали
громче. Потом по стене заскрежетало, уносили лестницу, донесся удаляющийся
топот.
     Владимир вытер меч, бросил в ножны. Олаф все еще  сладко  спал,  храп
был могучий, как северный прибой. Подумав,  Владимир  осторожно  вынул  из
ножен меч Олафа, вымазал в  крови  и  вложил  рукоять  в  ладонь  викинга.
Отступил на цыпочках, вернулся к постели  и  лег.  Сердце  стучало  часто,
требовало работы, но усталость не помешала заснуть раньше, чем он продумал
планы на завтра.

     От сна его пробудил  громкий  крик.  Олаф  стоял  посреди  комнаты  и
потрясал окровавленным мечом. Глаза викинга были выпучены  как  у  большой
морской рыбы. На полу в луже крови лежал  разрубленный  до  пояса  крупный
мужчина в темной одежде. На поясе у  него  был  длинный  кинжал,  на  боку
висела узкая сабля.
     Владимир подпрыгнул:
     -- Что? Что случилось?
     -- Ты погляди!..
     Владимир широко раскрыл глаза:
     -- Ну ты и зверь... Хотя б меня разбудил!.. Это кого ж ты убил?..
     -- Откуда я знаю? -- огрызнулся Олаф. Он был бледен, на  лбу  повисли
капли пота, несмотря на холодное утро.-- Помню только, что он лежит в луже
крови, а у меня в руке окровавленный  меч!..  Боги,  неужто  я  не  только
берсерк, но еще и лунатик?
     Владимир осуждающе покачал головой:
     -- Сколько ты осушил вина? Я ж говорил, только  пиво!..  Похоже,  что
племяш хозяина... Наверняка приносил нам завтрак.
     Олаф побледнел еще больше. Капли сорвались с носа, побежали по груди.
     -- Или не племяш,-- засомневался Владимир.
     Олаф смотрел с надеждой. Владимир хлопнул себя по лбу, просиял:
     -- Точно не племяш!.. Я ж его вчера видел. Какой же это племяш, когда
у того уши круглые? А у этого торчком, видишь?  Это  не  племяш,  это  сын
хозяина!
     Челюсть Олафа отвисла. Владимир покачал головой:
     -- Ты и в потемках  применил  свой  знаменитый  удар!..  Наискось  до
пояса!.. Об этом долго будут говорить в нашем отряде. Даже после того  как
тебя повесят за убийство знатного человека.
     Олаф отшвырнул меч, сел на ложе  и  закрыл  лицо  ладонями.  Владимир
покачал головой:
     -- Ладно. Посиди здесь, а я пойду попробую  уладить.  Не  показывайся
только из комнаты.
     -- Не сдвинусь с места,-- клятвенно заверил Олаф.
     -- И не пей,-- предупредил Владимир.
     Олаф как ядовитую змею ногой отшвырнул пустой кувшин.

     Внизу двое из городской стражи разговаривали  с  хозяином  постоялого
двора. Увидев Владимира, тот просиял и с готовностью ткнул в  его  сторону
пальцем:
     -- Вот! Спросите у него самого.
     Старший повернулся к Владимиру. Это был немолодой воин, битый  жизнью
и повидавший ее со всех сторон. На Владимира посмотрел  недружелюбно,  как
всегда смотрят на этериотов простые воины, мол,  все  им  достается  самое
сладкое: жалованье высокое, а работы никакой!  Но  неприязнь  не  показал,
голос держал ровным:
     -- Из вашего окна ночью  выбросили  обезглавленный  труп.  Отпираться
бесполезно, это видело трое граждан, которым здесь доверяют.
     Владимир лихорадочно думал, наконец выпалил горячо:
     -- Что вы, кто станет  отпираться?  Наоборот,  у  нас  в  комнате  вы
найдете еще один труп!
     Стражи  насторожились,  зашли  с   двух   сторон.   Старший   смотрел
пристально:
     -- Я обязан вас арестовать в любом случае до выяснения. Но вы  можете
помочь признанием. За это вас повесят на самом высоком дереве.
     -- Вот спасибо,-- пробормотал Владимир.-- А если не признаемся?
     -- Тогда на низком,-- пояснил страж любезно,--  чтобы  скрести  землю
ногами долго!
     -- Признаюсь,-- воскликнул Владимир.-- Двое грабителей влезли ночью и
пытались нас зарезать! Мы едва сумели спасти свои жизни...
     -- Лишив жизни  их  самих,--  кивнул  страж.--  Но  здесь  что-то  не
вяжется. На этом постоялом дворе  есть  богатые  торговцы,  знатные  люди.
Этериоты все ж не настолько богаты, чтобы так рисковать. А защищаются  они
лучше купцов...
     Он  кивнул  одному  из  стражей.  Тот  исчез,   вскоре   вернулся   с
расстроенным Олафом.
     -- Все верно,-- подтвердил страж.-- Там еще один труп и голова  того,
что выпал из их окна.
     Их крепко подхватили под  локти.  Владимир  кивнул  Олафу,  чтобы  не
противился. Под взглядами зевак их препроводили в городскую  тюрьму.  Олаф
зябко передергивал плечами. Глядя  на  его  лицо,  Владимир  подумал,  что
отважного викинга волнует не  столько  тюрьма,  сколько  внезапный  провал
памяти.
     Их привели прямо к префекту городка.  Тот  выслушал  стража,  сказал,
пристально глядя на ипаспистов:
     -- Как вы объясните, что напали именно на вас? Других не тронули! Там
были и побогаче. Намного богаче.
     Владимир сказал лицемерно:
     -- Напились, наверное. Здесь жрут вино как свиньи, от вина все  беды.
Зря здесь не приняли веру Мухаммеда. Вот и перепутали окна.
     Олаф съежился, выглядел совсем несчастным. Префект кивнул:
     -- Перепутали окна? Но рядом богатых купцов не  было.  Разве  что  на
другой стороне дома!
     -- Когда человек пьян,--  возразил  Владимир,  он  бросил  взгляд  на
жалобного друга,-- то с ним и не то еще может случиться! Верно, Олаф?
     Олаф вздрогнул, сказал жалким голосом:
     -- Да-да, всякое...
     Префект хлопнул ладонью по столу:
     --  К  сожалению,  я  должен  вас  арестовать.  До   выяснения   всех
обстоятельств. Возможно, это были в самом  деле  неопытные  грабители.  Но
здесь могло быть нечто иное...  Вплоть  до  заговора  против  божественной
особы базилевса!
     Олаф сидел, свесив голову  едва  ли  не  до  колен.  Владимир  сказал
быстро:
     -- Вы правы. Все надо выяснить. Я хочу помочь вам  узнать  как  можно
быстрее. Вы оставьте здесь моего друга, в залог,  а  я  пойду  в  город  и
попытаюсь тоже что-то узнать. Получится у меня или не получится, к  вечеру
я вернусь.
     Префект смотрел пристально, в голосе было недоверие:
     -- А откуда я знаю, что ты не сбежишь?
     Владимир сделал вид, что обиделся:
     -- И оставлю друга? Не  говоря  уже  о  том,  что  ипасписты  так  не
поступают, но он все равно отсюда вскоре выйдет... и что тогда мне скажет?
     Префект подумал, кивнул:
     -- Последнее  меня  убеждает  больше,  чем  уверения  в  благородстве
наемных воинов. Я позволю  тебе  отлучиться  до  захода  солнца.  Если  не
вернешься, то... это будет признанием вины. И тогда я брошу твоего друга в
самый жуткий застенок!
     Олаф позеленел, пробормотал:
     -- А может быть, лучше посидишь ты, а я до вечера...
     -- Разоришь владельцев винных подвалов? -- закончил за него Владимир.
     Префект посмотрел на них внимательно, сказал со вздохом:
     -- Иди ты, черный... Сойдешь за грека. Да и  яда  в  тебе  больше.  И
хитрости.
     -- Это точно,-- согласился Олаф,-- и свинства! А уж коварства...
     Владимир отступил, поднял руку в прощании, предупредил:
     -- Лучше бы отпустить  и  его!  Он  жрет  как  крокодил.  Он  разорит
империю!
     Олафа уже уводили два тюремщика.  Один  оглядел  крупного  викинга  с
головы до ног:
     -- Гм... Ну, разве что свиней нашего хозяина...
     Олаф простонал, лицо его позеленело. Владимир крикнул вдогонку:
     -- И старайся не храпеть, как ты умеешь. Стены здесь ветхие.
     --  Я  буду  тыкать  его  копьем  под  ребра,--   вызвался   тюремщик
услужливо.-- Я ему вовсе не дам спать.

     Глава 41

     Он  спросил  у  крестьян,  собирающих  плоды  с  деревьев,  чей  этот
роскошный сад. Ему ответили, что это владения Могуты.  Потом  он  встретил
стадо коров, затем дорогу перегородило море овец -- и  опять  же  это  все
принадлежало Могуте. А  когда  вдали  появился  и  начал  увеличиваться  в
размерах роскошный и огромный дом, Владимир уже  не  сомневался,  кто  его
владелец.
     Роскошная вилла Могуты была обнесена невысоким забором. С  седла  был
виден богатый сад. Широкие аллеи к дому были  усажены  по  бокам  цветами.
Виднелся даже небольшой фонтан, вода из него бежала в овальный прудик,  по
краям выложенный мраморными плитами.
     Владимир, не слезая с седла, постучал рукоятью  меча  в  ворота.  Ему
пришлось стучать трижды, прежде чем послышались шаркающие шаги.  Однако  в
окошке показался не старик, а молодой крепкий парень, но с ленивым  грубым
лицом.
     -- Чего лупишь как баран в забор? -- сказал он раздраженно.
     -- Мне нужен Могута,-- ответил Владимир.
     -- Мало ли кому нужен,-- проворчал парень.-- Он никого не принимает.
     -- Сейчас?
     -- И сейчас, и вообще.
     Он сделал движение закрыть окошко, но Владимир  молниеносно  просунул
руку, схватил за горло, с силой ударил лицом о ворота.  Тот  отшатнулся  и
упал,  а  Владимир,  торопливо   пошарив   в   поисках   засова,   нащупал
продолговатую  железку,  потащил  в  сторону.  Звякнуло,  он  послал  коня
корпусом вперед, створки распахнулись.
     Парень уже поднимался с  земли.  Он  был  еще  крепче,  чем  Владимир
определил через окошко, в глазах было обещание  скорой  смерти.  Его  рука
метнулась к левому боку, к сабле. Владимир соскочил на  землю,  его  кулак
послал невежу снова на землю.
     Тот пытался подняться, Владимир ударил сапогом в лицо.  Тот  падал  и
снова делал попытки встать, но тяжелые сапоги били, переворачивали в сухую
горячую пыль, опрокидывали снова и снова, пока тот не завалился навзничь и
не остался так, разбросав руки. Кровь текла изо рта,  ноздрей  и  даже  из
ушей.
     Владимир удовлетворенно  бросил  поводья  на  шею  мраморной  статуи,
взбежал на крыльцо и ногой распахнул дверь. В коридоре попались  служанки,
с визгом разбежались. Он пошел быстро во внутренние покои.  Из  дверей  по
коридору выглядывали испуганные лица.
     Дальняя дверь была роскошнее других. Он отпихнул еще  одного,  дурень
сунулся с вопросами, ногой распахнул дверь.
     В большой зале было влажно, в  дальнем  углу  в  полу  был  небольшой
бассейн. Крупный мужчина возлежал  на  волнах  лениво,  забросив  руки  на
мраморные края. Обнаженная юная девушка разминала  ему  голени,  еще  одна
торопливо растирала в медной ступке ароматические зерна.
     На грохот двери оглянулись в испуге. Мужчина  повернул  голову,  лицо
было грозное, свирепое, раскрасневшееся от горячей воды. Лев и в  старости
лев, а шакал и в молодости шакал, подумал Владимир невольно.  Могута  стал
ромеем больше, чем настоящие ромеи. Даже не ромеи, а римляне, что  обожали
возлежать на пирах и в римских банях в окружении толпы рабов и рабынь.
     -- Кто таков? -- спросил Могута люто. Голос его был под стать  имени,
в нем не осталось и следа от славянского выговора.
     --  Владимир,  ипаспист,--  ответил  Владимир  холодно,  а  кто   ты,
позволивший рабам решать за тебя, что тебе делать?
     Могута смерил его все еще  свирепым  взглядом,  но  лицо  смягчилось.
Жестом отослал женщин, медленно поднялся из воды. Был он могуч,  но  живот
отвисал уже чуть ли не коленей. Поймав насмешливый  взор  молодого  воина,
скривился: поживи с мое. Пузо будет поболее. Ежели вообще доживешь!
     Владимир швырнул ему полотенце. Могута небрежно вытерся.
     -- Как прошел? Почему эти лодыри не предупредили?
     -- Они не лодыри,-- возразил Владимир.-- Они очень старались меня  не
допустить.
     Могута вскинул брови.
     -- В самом деле? Но я сказал, что жду тебя с особым нетерпением.
     -- Они и ждали.
     -- Вот как?
     -- Могута,-- сказал Владимир.-- кто такой Филемут?
     -- Мой управляющий,-- ответил  Могута  настороженно.--  Работает  как
вол,  имение  содержит  в  порядке.  Слуг  зажал  в  кулак,  а  то  больно
разболтались, черти. Здесь ухо надо держать востро!.. Это у нас там все по
совести, по чести, по отцовским заветам, а здесь  всяк  норовит  обжулить,
украсть... Филемут всем  закрыл  лазейки  для  воровства.  Я  его  не  раз
проверял тайком!  Работает  на  совесть.  Ему  просто  нравится  управлять
людьми, гонять их как зайцев...
     Владимир мерно кивал в такт словам купца. Управляющим  быть  неплохо,
но еще больше могло понравиться завладеть этой ванной-бассейном  вместе  с
девками, имением и прочими  мелочами.  А  если  учесть,  что  на  Филемута
работают уже почти половина работников города...
     -- Вода больно горячая,-- сказал он предостерегающе.-- Смотри, как бы
не утопнуть.
     Могута смотрел непонимающе, потом оскалил рот с остатками зубов.
     -- Я всем дал знать, что у меня три сына и две дочки. Хоть невеликое,
но все же наследство!
     -- Если от него что-то останется,-- пробормотал Владимир. Он подумал,
что вряд ли купца станут  топить,  тогда  в  самом  деле  имение  и  земли
ускользнут из рук Филемута. Разве что Филемут сумеет их прибрать  к  рукам
раньше, чем Могута перекинется кверху копытами.-- А на самом деле как?
     Глаза Могуты стали грустными. Даже голос стал хриплым, как от  старой
боли:
     -- На самом деле... только это пусть останется в этой комнате, я живу
как старый пень на ветру.
     Владимир отвел глаза:
     -- Надеюсь, твои слуги по-росски не разумеют. Я пришел,  Могута.  Что
ты хотел?
     Могута хлопнул в ладоши. Слуги быстро внесли широкий  стол,  накрыли,
так же быстро исчезли. Могута жестом пригласил Владимира, сам сел напротив
-- голый, все еще в каплях воды, прикрывшись лишь  мохнатым  полотенцем  с
петухами и синими волошками.
     -- Рассказов о кладах мы все  наслышались,--  заговорил  он.--  Когда
люди совсем отчаятся... или же бездельники,  то  отправляются  на  поиски.
Стоящие люди заняты делом. Ты тоже занят, как и я. Но с этим кладом случай
особый! Я со своим другом, он  был  тогда  другом,  добыл...  ну,  скажем,
добыл...
     -- Я же не спрашиваю как добыл,--  пришел  на  помощь  Владимир,--  я
спрашиваю: где закопано?
     Могута неспешно сдул пышную пену через край высокой  чаши,  отхлебнул
холодного пива, зажмурился от наслаждения.
     -- Этого точно я не знаю,-- признался он  нехотя.--  Мы  разделились,
когда за нами... погнались солдаты...