спутали  с  кем-то,  наверное...  я
уводил погоню, а мой соратник тем временем спрятал  в  скалах.  Но  я  был
удачливее от роду.  Когда  пришел  на  место  встречи,  он  туда  приполз,
оставляя кровавый след... А сказать сумел только, что  спрятал  под  сыном
Описа!
     Он умолк, угрюмо тянул пиво.  Лицо  потемнело,  он  заново  переживал
удачи, погони, и внезапное поражение. Владимир выжидал, спросил:
     -- И это все?
     -- Все. Даже то, что он прошептал,  булькая  и  захлебываясь  кровью,
могло быть бредом.
     Владимир отодвинулся от стола:
     -- Тогда он мог вовсе потерять деньги?
     -- Нет,-- покачал головой Могута.-- Он спрятал! А потом уже наткнулся
на солдат. Я долго ломал голову, ездил по тем  местам.  Какой  сын  Описа?
Какого Описа? Я расспросил всех  стариков  в  городе,  говорил  с  нищими,
старухами, мальцами на улице... Меня самого  начали  считать  умалишенным!
Понимаешь, меня это задело. Мне всегда все удавалось,  все  получалось.  А
тут на тебе!.. Сейчас я и без тех монет и камешков  не  бедняк,  можно  бы
жить да жить... но мужчины мы аль нет? У нас своя  гордость.  У  меня  эта
заноза до сих пор вот где сидит!
     Владимир подумал, сказал осторожно:
     -- Дело не в кладе, значит?
     Могута развел руками в широком жесте:
     -- Это сейчас не в кладе.  Разве  я  похож  на  нищего?  А  тогда  мы
рисковали головами за немалые деньги. Даже сейчас за  них  можно  было  бы
нанять целое войско!
     Он остро взглянул на молодого  парня  в  одежде  ипасписта.  Владимир
ощутил дрожь. Могута знает о нем слишком  многое.  И  что  земляк,  и  что
изгнанный князь, а теперь,  оказывается,  знает  и  о  жажде  вернуться  и
отомстить. И намекает, что с одним мечом  в  руке  может  мстить  одинокий
дружинник, но  не  князь.  Знает  настолько  много,  что  начинаешь  снова
подумывать о длинных руках Ярополка...
     -- Добро,-- сказал Владимир, он старался  не  выказать  напряжения.--
Что ждешь от меня?
     -- Что будешь удачливее меня,-- ответил Могута.-- Это  раньше  никого
на свете не было удачливее... Увы, время идет. А за это получишь половину.
     Владимир смотрел остро:
     -- Половину? Не слишком ли щедро, если клад в самом деле велик?
     Могута отмахнулся:
     -- Если бы восхотел половину ты, я бы не дал и осьмой части.  Но  это
предлагаю я сам, от щедрот своих. Да и, по чести говоря, очень уж  хочется
найти...
     Он замолчал, проглотив недосказанное.  Если,  мол,  предложить  этому
новгородцу с  жадными  глазами  меньше,  тот  может  восхотеть  себе  все.
Владимир однако понял, спросил в упор:
     -- А как ты узнаешь, что не заберу себе все? У  нас  нет  свидетелей,
нотариусов. Только мое слово. Да и вообще я могу сказать,  что  ничего  не
нашел!
     Могута натянуто усмехнулся, хотя глаза оставались тревожными:
     -- Если хочешь стать  князем,  то  нельзя  подличать...  по  мелочам.
Честное имя тебе дороже, чем простолюдину. Князь нарушает слово,  когда  у
соседа плохо лежит целое княжество, богатый город  или  римская  корона...
Ха-ха!.. Воровать надо редко и всегда по-крупному!
     Владимир кивнул:
     -- Принимаю. Я в отчаянном положении, сам видишь. И деньги мне  нужны
не  для  пьянок  с  голыми  девками.  Где  примерно  он  закопал   ваше...
награбленное?
     Могута пропустил его слова мимо ушей, поднялся:
     -- Пойдем. В моей спальне есть карта.
     -- В спальне?
     -- На свете слишком много жаждущих не зарабатывать, а находить чужое.
Потому ее никто не видел.
     Владимир спросил, глядя в глаза Могуте:
     -- Даже Филемут?
     Могута насторожился:
     -- А при чем тут Филемут?
     --  Мне  показалось,  что  он  управляет  слишком  многим,--  ответил
Владимир.-- А хочет управлять еще большим.
     -- Ну-ну,-- поторопил Могута.-- Говори.
     Владимир рассказал. И про стычку на постоялом дворе,  и  про  попытку
ночных воров, и про то, как Филемут от имени хозяина отказался от встречи.
     -- Он так и сказал?
     -- Вот деньги,-- ответил Владимир.-- Узнаешь рисунок на калитке?  Или
это его?
     Могута  надолго  задумался.  Владимир  следил,  как  быстро  меняется
выражение лица Могуты от недоверия  к  сомнению,  как  мимолетно  мелькнул
гнев, сменился расчетливой осторожностью:
     -- Сейчас это всего лишь твое  слово  против  его.  Филемуту  я  тоже
доверяю, он служит мне много лет. Пока что  сделаем  вид,  что  ничего  не
произошло. Я сам буду присматривать за ним и... своими  людьми.  Говоришь,
они уже не мои, а его? А ты ищи  сокровище.  Я  много  слышал  о  тебе  от
новгородских купцов, даже от багдадских,  от  иудеев.  Сказывают,  ты  так
хитер, что в землю на сажень видишь! Если и ты не найдешь, то  я  даже  не
знаю... Тогда земля ромеев станет богаче на один клад!
     -- Я буду искать,-- сказал Владимир  твердо.--  Но  сейчас  я  должен
вернуться. Мой друг Олаф, с  которым  я  приехал,  под  замком  в  местной
тюрьме...
     Могута пренебрежительно махнул рукой:
     -- Что-нибудь серьезное? Нет? Тогда оставь это мне.  Я  сейчас  пошлю
мальчишку к префекту. Тот мой друг, мы часто играем в кости. Да  и  вообще
мы давние друзья.
     -- Гм,-- сказал Владимир, поднимаясь,-- если вместе добывали то,  что
потом закапывали...
     Могута засмеялся, в светлых глазах мелькнули разбойничьи огоньки:
     -- Чего не было, того не было, но кое-что другое было...
     На этот раз он взял колотушку, звучно ударил в большой  медный  гонг.
Через  несколько  мгновений  двери  отворилась,  ноздри  Владимира   жадно
дрогнули под напором аппетитных запахов. Даже девушки держали перед  собой
подносы с жареной птицей. Следом мальчишки несли  паштеты,  печеную  рыбу,
зелень, специи. Владимир поклонился, прощаясь, но Могута удивился,  указал
на другой конец стола:
     -- Дорога тебе предстоит долгая. А набраться сил лучше  всего  только
за столом.
     -- Благодарствую. Но у меня, как я уже говорил, друг в тюрьме.
     Могута шепнул несколько слов девушке, она кивнула и убежала с  пустым
подносом.
     -- Не волнуйся,-- бросил купец.-- Он будет на свободе раньше, чем  ты
сядешь на коня.
     --  Это  меня  и  волнует,--   подхватился   Владимир.--   Он   может
натворить...
     --  Садись!  --  велел  Могута  властно.  В  глазах  блистали  те  же
насмешливые искры.-- Он будет свободен, но из тюрьмы его не  отпустят.  Не
волнуйся! Я знаю, что ты приставлен к нему нянькой. Мы, купцы, все в  этом
мире иудеи. Знаем, где что творится, передаем вести дальше, принимаем иной
раз каких-то рваных беглых и переправляем дальше, даже не зная кто  они  и
зачем. Наша профессия держится больше на знании, где что  происходит,  чем
на ценах и договорах! Так что знаем и о тебе...
     Они ели в молчании. Владимир подумал, что будет вспоминать этот  обед
всю жизнь. Могута в молодости брал  от  жизни  все  радости  молодости  --
скачка на горячем коне, звон мечей, выход из  гавани  навстречу  буре,  он
срывался с высоких башен, догонял и убегал, теперь же нежится как базилевс
в роскошных ваннах, а за накрытый стол  не  зазорно  сажать  даже  римских
императоров!

     Багровый шар, распухший от дневного зноя, давно просел за края земли,
небо медленно темнело. Серебристый  узкий  серп  луны  медленно  наливался
пронзительным блеском. Когда Владимир въехал через  распахнутые  городские
ворота, на улицах еще было много народу, даже больше, чем в полдень, когда
зной загоняет всех в прохладные норы.
     Чувствуя вину, он  погнал  коня,  распугивая  прохожих,  к  городской
тюрьме. Его впустили без расспросов, помогла одежда ипасписта. Правда, его
пошли сопровождать два стража.
     Тюремщик, гремя ключами, отпирал одну дверь  за  другой.  Они  прошли
три-четыре коридора, прежде чем открылся ряд одинаковых дверей с решетками
на крохотных окошках. Тюремщик заглянул в одно, другое,  хлопнул  себя  по
лбу:
     -- Постой... Его ж увели еще днем!
     -- Куда увели? -- насторожился Владимир.
     -- Известно  куда,--  ухмыльнулся  тюремщик.--  Куда  всегда  уводят.
Отсюда только два выхода: в пыточную камеру или на плаху. Иных --  вешают.
Правда, раньше еще и на кол сажали, но прошлый правитель отменил...
     Владимир в страхе и  гневе  ухватился  за  рукоять  меча.  Вспомнился
печальный взгляд викинга. Как чувствовал, что больше не увидятся.
     -- Где начальник тюрьмы?
     -- У себя...
     -- Веди! Бегом!!!
     Он понесся по коридорам, лестницам  и  переходам  как  ураган.  Людей
отшвыривало к стенам, едва не размазывая, на всем протяжении его бега.  За
ним оставался крик, проклятия, ругань, угрозы, гремело оружие. Он ворвался
в покои начальника тюрьмы... и остановился как вкопанный.
     В роскошно убранном зале на широкой скамье с  резной  спинкой  сидели
двое. Очень красивая юная девушка, она смеялась и  с  преданным  восторгом
смотрела на Олафа. Тот, сытый и  довольный,  как  кот  у  горшка  сметаны,
что-то важно  рассказывал,  показывал  кулаками  как  кого-то  изничтожал,
давил, вбивал в землю по уши, а осчастливленный император заглядывает  ему
в рот.
     Оба с неудовольствием оглянулись на  грохот.  Владимир,  хватая  ртом
воздух как рыба на берегу под жарким ромейским солнцем, прохрипел:
     -- Зараза... хаханьки ему... а тут...
     Олаф помахал ему рукой:
     -- Вольдемар!.. Феора, это мой друг, отважный герой Хольмграда.
     Девушка мило улыбнулась Владимиру. Она была выше среднего роста, хотя
рядом с Олафом выглядела  карманной,  с  прямыми  сильными  плечами,  Олаф
высился рядом с ней как скала.
     -- Здравствуйте, Вольдемар.
     Голос ее был музыкальный, женственный, но сильный.  Взгляд  ее  карих
глаз был чистый и смелый. Таких женщин Владимир встречал только в селах  и
маленьких городах, где у женщин больше свободы и  где  могут  и  вынуждены
бывают за себя стоять, не ожидая помощи от городской стражи.
     За спиной Владимира появились вооруженные люди. Феора не  успела  рта
раскрыть, как Олаф небрежным  жестом  отослал  их  прочь.  Но  что  совсем
сразило Владимира -- викинга послушались беспрекословно.  А  когда  кивком
Олаф развернул одного и заставил вернуться с подносом, где исходили  паром
жареные перепелки, Владимир ошалел  вовсе.  Светлокоричневая  корочка  еще
шипела и пузырилась, сок сбегал на поднос желтыми душистыми струйками.
     -- Вольдемар, сейчас мы еще раз поужинаем!..
     Владимир в удивлении покачал головой:
     -- Я уже наужинался на три дня вперед... Если не на  год.  Да  и  ты,
судя по твоей роже, сегодня ужинал раз двенадцать... Тебя отпустили?
     -- На честное слово,-- сказал Олаф  гордо.--  Слово  викинга  чего-то
стоит!
     -- А здесь хотя бы знают, что викинги означают разбойников?
     -- Ну, не ипасписту же поверили? По-моему, стоит только посмотреть  в
мои честные глаза...
     -- Чтобы сразу ухватиться за карманы,-- возразил Владимир.
     Феора сказала укоризненно:
     -- Вы так жестоки к бедному Олафу! Он такой чувствительный...
     -- Он? -- ахнул  Владимир.--  Разве  что  его  шарахнуть  бревном  по
голове!
     -- И такой предельно честный,-- продолжала она горячо,--  когда  отец
позвал его на обед, ваш друг отказался! Он сказал, что он обещал вас ждать
в камере.
     Олаф скалил зубы, у хольмградца не часто бывал такой ошарашенный вид.
Нижней челюстью прямо  по  полу  щелкает,  пыль  сгребает.  Правда,  такую
удивительную девушку даже в Константинополе не встретишь...
     -- Прощайся,-- сказал Владимир,-- нам пора ехать.
     -- В ночь? -- удивился Олаф.
     -- Луна светит,-- ответил Владимир хладнокровно.
     -- Ночью только ворье ездит!
     -- А знаю, чем можно  заниматься  ночью,--  сказал  Владимир,  бросив
быстрый взгляд на Феору.-- Но если ты не поедешь, я еду один.
     Олаф запротестовал:
     -- Погоди! Ты не понимаешь. Я не освобожден. Я все еще в тюрьме.  Мне
разрешено только под честное слово покидать...  на  некоторое  время  свою
камеру. Но я должен возвращаться! Пока ты не привезешь доказательств,  что
мы не разбойники.
     Владимир зло смотрел на взволнованного Олафа. Пока его не  пускали  к
Могуте, пока он скакал под палящим солнцем, этот несчастный узник  жрал  в
три горла жареных в масле перепелок, играл в кости с  начальником  тюрьмы,
тискал его дочку, а теперь вдруг забоялся темноты?
     -- Я пошел,-- сказал он.
     -- Вольдемар! -- вскричал Олаф.-- Погоди, вот-вот вернется  начальник
тюрьмы!
     -- Когда это будет?
     -- Утром, конечно.
     -- А когда у него наступает утро? После обеда?  Искомое  могут  найти
раньше нас.
     Олаф насторожился.
     -- Те, кто лезли к нам ночью?
     -- Ты догадлив. Если начальник тюрьмы верит тебе на слово,  то  пусть
поверит и в мое слово, что я верну тебя завтра.
     Олаф помялся:
     -- Понимаешь, Вольдемар... Я думаю, тебе лучше  скажет  милая  Феора.
Нет, лучше я сам. Моя честность и мои великие достоинства благородной души
написаны на мне так крупно, что даже неграмотный прочтет  сразу.  Так  мне
сказали... ну, дали понять Феона и  ее  отец...  А  вот  у  тебя  на  лице
написано такое, что даже черти разбегутся, чтобы  не  стать  еще  грешнее.
Тебе нельзя доверить и старую бабушку на людной улице.
     -- Хватит,-- оборвал Владимир.-- Я еду один. Но тогда и найденное  мы
разделим с Могутой на двоих.
     Олаф со смехом вскинул обе руки:
     --  Договорились!..  Но  я  тоже  не  обязан  с  тобой  делиться  тем
сокровищем, что отыскал сам. Верно?
     Он обнял за плечи Феору. Владимир помрачнел, его настоящее  сокровище
сейчас в императорском дворце. Положить на него вот так  откровенно  руку,
значит положить на плаху голову...

     Глава 42

     Конь его тащился нехотя, словно  чувствовал  неуверенность  всадника.
Владимир осматривал  руины  с  тяжелым  сердцем.  Крохотная  надежда,  что
заставила его принять предложение Могуты, трепетала как огонек на ветру. А
ветер становится холоднее, свирепее.
     В рыбацкой деревушке, которую Могута указал как грань, за которую его
соратник никак уже не мог выбраться с сокровищем, он накормил коня,  купил
хлеба и головку сыра. От вина отказался, как и от жирного барашка.  Старый
рыбак  присматривался  к  нему  подозрительно,  а  провожая   за   ворота,
напутствовал неожиданно:
     -- Ты из постоянно ищущих... Пусть счастье тебе улыбнется раньше, чем
под старость!
     -- А Могута здесь бывал? -- спросил Владимир,  поддавшись  внезапному
желанию спросить именно это.
     Старик смотрел еще подозрительнее:
     -- А тебе зачем?
     Владимир молча бросил ему  серебряную  монету.  Старик  поймал  ее  с
неожиданной ловкостью,  оглядел.  Беззубое  лицо  дрогнуло  в  неуверенной
улыбке:
     -- Ты не похож на других... Никто не тратит деньги тогда, когда можно
получить ответ из-под плети!
     -- Такие ответы ведут к пропасти.
     Старик кивнул:
     -- Да, под плетью отвечаешь то, что хотят, а не то, что есть на самом
деле... Могута здесь не просто бывал.  У  него  здесь  осталась  жена.  Он
всегда был в  разъездах,  однако  тащил  в  семью  каждый  добытый  ломоть
хлеба... И хотя погиб, не успев обвенчаться с нею в церкви,  для  нас  они
так и остались семьей Могуты...
     Владимир ощутил, как его захлестывает  знакомое  возбуждение  гончей,
напавшей на след оленя... Старик отступил за порог, потянул на себя дверь,
но Владимир сунул ногу в щель:
     -- Вот тебе еще монета. Мне начинают нравиться твои рассказы...

     Он в сопровождении Могуты приблизился ко входу в катакомбы. Щель была
широка, четверка всадников проехала бы стремя в  стремя.  Скалы  сужались,
смыкались  над  головой,   но   синее   небо   еще   проглядывало   сквозь
продырявленный, как сыр, свод.
     -- Здесь ломали камень больше  тысячи  лет,--  объяснил  Могута,--  А
потом здесь прятались христиане. Вся гора изъедена как сыр мышами. Вот-вот
рухнет, тогда здесь будет пропасть.
     -- Почему пропасть?
     -- Вглубь изгрызли тоже чуть ли не до ада.
     Кони осторожно ступили под темный свод. Далее смутно виднелись  стены
из красного камня. Широкий ход с натертой колеей уходил в темноту.
     Молча оставили коней.  Владимир  натянул  тетиву,  передвинул  колчан
поудобнее. Могута хмыкнул:
     -- Ты бы видел, как глупо смотрится ипаспист с луком!
     -- Я не всегда буду ипаспистом...
     Могута высек  огонь,  факел  в  его  руке  загорелся  желтым  чадящим
огоньком. Все чувства Владимира были обострены, в неподвижном  воздухе  он
слышал не только шорохи лап бегающих ящериц и даже паучков, но  и  тяжелые
запахи, будь то ароматы смолы или высохшего помета летучих мышей.
     Могута послушно остановился, когда Владимир сделал запрещающий  жест,
опустил факел  к  земле.  Ипаспист  исчез,  протянулось  несколько  долгих
мгновений. Наконец он появился чуть более  возбужденный,  с  царапиной  на
лбу. Махнул, приглашая следовать за ним.
     Догнав, Могута шепнул:
     -- Что-то стряслось?
     -- Их было двое,-- сказал Владимир с досадой.-- Второго я  сперва  не
заметил.
     -- Где они сейчас?
     Владимир раздраженно огрызнулся:
     -- Откуда я знаю? Христиане, как я слышал, попадают в свой  рай.  Как
невинно убиенные.
     -- Разбойники не бывают невинно убиенные,-- успокоил Могута, затем по
суровому лицу этериота увидел, что для того все равно кого резать: винного
или невинного. Хмыкнул довольно.-- Ты хорош... Еще далеко?
     -- Дурни выставили охрану слишком близко к своему лагерю.
     -- В самом деле дурни,-- согласился Могута.-- Мы раньше никогда...
     -- Тихо!
     Издали доносились голоса,  в  воздухе  стоял  запах  паленой  шерсти,
дерева и листьев. Продвинувшись еще чуть, увидели посреди огромной  пещеры
широкий костер. С полдюжины оборванцев сидели вокруг огня, еще двое  спали
на ворохе тряпья и шкур.
     Могута что-то пробурчал под нос, Владимир понял, что купец тоже узнал
Филемута. Тот сидел угрюмый, слушал  вертлявого  черного,  как  головешка,
мальчишку. Если у Могуты  были  сомнения  насчет  слов  ипасписта,  теперь
рассеялись. Управитель сидел и беседовал  с  разбойниками,  приговоренными
властями к виселице. И не похоже было, чтобы склонял явиться с повинной.
     -- Не понимаю,-- шепнул Могута,-- что ему еще? Он же как сыр в  масле
катался!..
     -- Некоторым этого мало,-- ответил Владимир сухо.
     -- Да, он таков не один,-- буркнул Могута,  бросив  на  него  быстрый
взгляд.
     Филемут  повернулся  лицом  к  багровым  языкам  пламени.   Владимиру
почудилось, что он смотрит в лицо Филемута, как в свое собственное. Даже в
сгорбленной фигуре управителя были сосредоточенность  и  нетерпение.  Иным
мало кататься как сыр в масле. И быть вторым. Вторым хоть после богатого и
щедрого Могуты, хоть после... кого бы то ни было.
     --  Надо  послать  за  городской  стражей,--  предложил  Могута.   Он
посмотрел на Владимира вопросительно.
     -- Надо ли?
     -- А ты уверен?
     -- В чем можно быть уверенным? Разве что остальные  разбегутся,  если
не останется их вожака.
     Могута кивнул, Владимир молча  удивился  хладнокровию  купца.  Уже  в
годах, десятки лет живет в роскоши и неге. Но если готов вот так встретить
выбегающих разбойников, то в молодости наверняка не одну глотку перерезал,
не одну невинную душу удавил, пока купил эти  земли  и  выстроил  виллу  с
садами и банями!
     Он натянул тетиву, положил перед собой стрелы. Могута суетливо ерзал,
потемнел, дыхание стало чаще. Владимир наложил стрелу на тетиву, тщательно
прицелился. Держа кончик стрелы возле уха, правой рукой резко по-парфянски
отодвинул лук, на миг задержал, точнее выбирая цель,  задержал  дыхание  и
отпустил оперенный кончик.  В  следующее  мгновение  он  хватал  стрелы  и
выпускал их вслед, уже не  целясь.  Когда  первая  стрела  ударила  в  шею
Филемута, в воздухе было уже три стрелы, а когда первый разбойник  вскочил
с криком, Владимир успел выпустить восемь стрел.
     Их оставалось четверо, когда