, мы и так в его кулаке.
     Ярополк выкрикнул яростно:
     -- Но должна же быть... должна же  быть  даже  у  печенегов  совесть,
наконец... Честь! Или их нет? Нет верности слову?
     Варяжко сказал, как в погребальный колокол бухнул:
     -- Меж людьми, да и то не между всеми, бывает... И честь, и  совесть,
и верность. Все бывает. А вот между народами -- что-то не помню. Тут кулак
властвует. И я пока не вижу, чем можно изменить мир.
     -- Я все-таки верю слову печенегов. Они никогда не нарушали!
     -- Это было раньше.
     -- А что изменилось?
     -- Пришел этот... Княже, я могу попытаться выбраться. Если хочешь,  я
доберусь до печенегов. Это наша последняя надежда...
     Ярополк покачал головой:
     -- Там кордоны, муха не пролетит!
     -- То муха,-- буркнул Варяжко.-- Они еще не встречались с  настоящими
воинами Святослава!

     Хан Куря отвел глаза. Было видно, что ответ ему давался с трудом,  но
он говорил, прижимая ладони к груди, разворачивая ладони и снова  прижимая
к сердцу:
     -- Великий посол кагана земли Русской,  доблестного  князя  Ярополка,
сына Святослава... Ты  проделал  трудный  и  опасный  путь,  выбираясь  из
осажденного Роденя... Да, я тоже слышал,  что  из  него  муха  не  вылетит
незамеченной. Передай великому кагану мои слова. Весь народ  печенегов  не
перестает благословлять его перед своими богами! Он дал нам земли слева от
Днепра, научил пахать землю, сеять рожь и  гречку,  садить...  или  сажать
овощи... И теперь наш народ -- впервые! -- вот уже несколько лет не  знает
голода.
     -- Правильное дело сотворили,-- сказал Варяжко.
     Он сидел на толстом ковре,  неловко  поджав  под  себя  ноги.  Рабыни
подносили ему еду, Варяжко все еще насыщался, словно наверстывал  за  весь
голодающий Родень.
     -- Правильно и... великое,-- согласился Куря.-- Мы потому и ходили  в
походы, что кочевников земля кормит хуже, а куда девать голодные рты?  Вот
и уходят возмужавшие дети, что растут как грибы, в  дальние  походы.  Либо
исчезнут там, либо  вернутся  с  добычей,  что  позволит  прокормиться  до
следующего набега. А земля кормит всех, ежели сойти с коня и взять в  руки
такую непривычную соху. Вот и нет  нужды  нам  больше  браться  за  сабли,
грабить соседей.
     Варяжко насторожился:
     -- Но ты же клялся, что будешь защищать...
     Хан мягко улыбнулся:
     -- Я еще не сказал всего. У землепашца мужества должно  быть  больше,
чем у кочевника. Тот может снять шатры и уйти, а землепашцу  уйти  некуда!
Он должен драться. Будем  драться  и  мы,  защищая  эти  земли.  Даже  без
договора.
     -- Тогда поднимай свою орду,-- велел Варяжко.-- Пусть седлают  коней,
пусть трубят в трубы! Незаконнорожденный посмел  замахнуться  на  законную
власть в стольном граде Киеве! Великий князь  Ярополк,  который  пожаловал
тебе и твоему племени эти земли, велит придти со своим войском. Он  сейчас
стоит в Родене, это близ Киева. А сам захватчик уже пирует в самом Киеве!
     Хан отвел глаза, но неприятного разговора не избежать, он посмотрел в
глаза грозному посланцу Ярополка, сказал убеждающе:
     -- Я клялся стать на границах южной Руси и не пропускать сюда  врагов
русичей. И с той поры, как мы здесь осели, разве хоть один хазарин,  куман
или савир сделали набеги на русские города и  веси?  Что  ты  еще  хочешь,
посланец великого кагана земли Русской?
     Варяжко смотрел набычившись. Страшные сизые шрамы быстро  наполнялись
тяжелой кровью. Дыхание стало  тяжелым,  а  в  изрубленной  некогда  груди
захрипело.
     -- Я хочу, дабы ты повел войска на помощь Ярополку!
     -- Ни один враг,-- сказал хан с неловкостью в голосе, но твердо,-- не
напал на землю Русскую. Дерутся братья. Так в чем мудрость: не вмешиваться
или сшибиться в жестокой сече? Если и другие отступятся, подобно  мне,  то
братья останутся один на один. Кто из них победит, мне все равно.  Победит
уцелевшая русская земля, которой я отныне служу. Сыном  которой  я  отныне
стал со всем своим племенем... Нет, посланец  великого  кагана!  Я  хорошо
помню, что присягал служить русской земле  и  ее  народу.  Пусть  на  меня
обрушится гнев победившего, но клятвы я не нарушу... хотя я клялся  своими
богами, а здесь я и мой  народ  уже  начинаем  клясться  русскими  богами,
говорить по-русски, давать своим детям русские имена.
     -- Он уничтожит  тебя,  этот  лапотник,  сын  презренной  рабыни!  --
вскрикнул Варяжко.-- Он сотрет с лица земли все печенежское племя!  Он  --
лютый язычник, в отличие от доброго и милостивого Ярополка,  коего  осияла
христианская вера, что учит прощать и любить!
     За пологом шатра раздались пронзительные звуки  дудок,  рожков  и  --
удивительное дело! -- сладкие звуки лютни. Донесся дробный  топот  женских
ножек, игривые голоса. В шатер заглянули женские головки, пахнуло ароматом
благовоний. Увидев по темным лицам хана и  его  гостя,  что  обоим  не  до
развлечений, исчезли, а звуки стихли, словно обрубленные саблей.
     Хан сказал медленно:
     -- Прости, если сможешь. Я  все-таки  поступлю,  как  велит  мне  моя
старость и мудрость моих старых родителей... Знаю, истинная мудрость редко
бывает вознаграждена... здесь, на земле, но боги все видят. Как свои,  так
и чужие. Пусть будут моими судьями.
     Когда затихли шаги разъяренного Варяжко, неслышно отодвинулся  полог.
Из внутренних покоев шатра появилась старая жена Кури, что  делила  с  ним
все беды и радости. Она села рядом, прижавшись плечом.
     -- Он... уже не вернется?
     -- Разве я поступил неверно? -- ответил он вопросом на вопрос.
     Она кивнула:
     -- Да, новгородский князь Вольдемар не зря передал тебе через  тайных
людей столько злата. Ты верен... выгоде.
     В ее голосе была издевка, но он чувствовал в нем ласковое одобрение.
     -- Какой выгоде?
     Ее сухонькая рука ласково коснулась его седых волос:
     -- Говорят, новгородский князь хитер и прозорлив... но  на  этот  раз
зря истратил деньги. Ты ведь и так бы остался в  стороне  от  междоусобной
войны, верно?

     Глава 14

     Страшно ржали кони в Родене. К концу недели, когда  кончились  харчи,
пришлось резать лошадей. Рвались и бились одни, зачуяв  смерть  на  острие
ножей, в смертной тоске  кричали  другие,  пока  что  избегнувшие  той  же
участи.
     В бою погибнуть на полном скаку, или  вот  так,  когда  с  посеревшим
лицом к тебе подходит человек-друг, помертвевшими губами  шепчет  ласковые
слова, а сам отводит глаза. И  боевой  друг-конь  вдруг  понимает,  почему
хозяин не смотрит в глаза, почему прячет за спиной острый нож...
     Ночью вартовые часто  били  тревогу.  Чудилось,  что  новгородцы  уже
взбираются на башни, разбивают ворота. Впрочем,  Владимир  на  самом  деле
велел тревожить защитников, изматывать ложными приступами. Для этого целый
отряд в потемках скользил под стенами, нарочито позванивал оружием.
     Прошла еще неделя, вторая от начала осады. Под утро крупный отряд  из
Роденя пытался пробиться к воде, но был истреблен.  Взятые  в  полон  двое
израненных  дружинников  сказали,  что  в  крепости  нет  воды.   Иссякает
последний родник,  войско  страдает  от  жажды.  Раненые  мрут  как  мухи,
здоровые страдают от жажды. Остатки еды отданы князю с  женой  и  боярами,
простой люд уже съел кошек и собак, ловят крыс, лошади остались  только  у
великого князя.
     -- Что говорят о сдаче? -- допытывался Владимир.
     -- Не ведаем...-- прохрипел дружинник.
     Его утащили, за ним оставался кровавый след.  Владимир  повернулся  к
Роденю. Закатное солнце освещало  зубчатые  башни,  те  казались  залитыми
кровью.
     Еще через  три  дня  утром  к  Владимиру  вбежал  Кремень.  Лицо  его
расплывалось в довольной усмешке:
     -- Посольство из Роденя!
     Владимир всмотрелся в его довольное лицо:
     -- Чего ржешь? Никак сам Блуд пожаловал?
     -- Как в воду смотришь, княже.
     -- Зови.
     Кремень метнулся к двери.  Он  слегка  прихрамывал,  но  в  движениях
оставался так же быстр как и до посылки  его  в  Киев  для  переговоров  с
Блудом. И так же предан.
     Что-то шевельнулось в душе Владимира. Он бросил вдогонку:
     -- Когда приведешь, останешься. Твой знакомый, как-никак.
     Кремень обернулся, обезображенное шрамами лицо прояснилось:
     -- Спасибо, княже.
     Блуд вошел в сопровождении двух гридней  Владимира.  Повинуясь  знаку
князя, оба неслышно исчезли.  Блуд  вопросительно  оглянулся  на  Кременя,
посмотрел на князя. Владимир сказал весело:
     -- Это моя правая рука, старший гридень Кремень... Ничего без него не
решаю! Ну, с чем пожаловал? Погодь малость, сейчас принесут поесть.
     Блуд  с  неудовольствием  отвел  взгляд  от  вспыхнувшего   гордостью
Кременя:
     -- Ярополк готов сдаться. Уже кошек и собак пожрали, воробьев и ворон
бьем...
     -- Птичек-то пошто обижать? -- удивился Владимир насмешливо.
     -- Жрать-то надобно.
     -- Так сдавайтесь,-- ухмыльнулся Владимир.-- Будет вам жратаньки.
     Блуд сказал устало:
     -- На твою милость?
     -- А почему нет?
     -- На это не пойдут. Ни Ярополк, ни его дружина. Княже,  с  Ярополком
дружина  великого  Святослава!  Ее  никто  не  побеждал,  даже   ромейский
император Цимихсий заключил  мир,  снабдил  продовольствием  и  с  почетом
проводил до самой границы! Тебе пока помогают боги...
     Владимир сказал грубо:
     -- Боги помогают сильным. А слабых да ленивых  они  прямо  ненавидят.
Только и ждут случая, чтобы зничтожить!
     Блуд покачал головой:
     -- Значит, не хочешь говорить о мире?
     Из двух дверей пошли рядами гридни,  держа  на  широченных  подносах,
похожих на щиты для пеших, роскошные блюда. Комната  наполнилась  запахами
жареного мяса, печеного и вареного,  в  широких  супницах  ставили  густую
наваристую  уху,  на  широких  подносах  --  жареных  лебедей,  перепелов.
Владимир улыбался, глядя  на  исхудавшего  боярина.  Как  ни  крепится,  а
голодный блеск в глазах говорит сам за себя...
     Ели в молчании. Владимир трапезовал неспешно, чтобы дать Блуду поесть
вволю. Тот пробовал есть степенно, но  вскоре  хватал  с  подносов  обеими
руками, на зубах трещали кости, он глотал их тоже, а голодный блеск все не
гас.
     Когда принесли хмельной мед, Владимир сказал сыто:
     -- Сам видишь, когда так едим и пьем, то на рожон лезть неохота.  Это
вам уже все одно. А мы сами хотим мира... Но мои условия  мира  могут  вам
показаться... твердоватыми, как это мясо.
     Блуд дышал тяжело, пояс распустил весь, еда едва не лезла из ушей.
     -- Не покажется, княже. Да  и  мясо  вовсе  не  жесткое,  зря  винишь
повара. Ярополк готов сдаться на твой суд. Просил лишь не зверствовать над
его дружиной. Воины исполняли его волю. Да и Родень просит не разорять.
     Кремень сказал предостерегающе:
     -- Там есть такие, кого стоит повесить прямо на городских воротах!
     Владимир похлопал его по плечу, успокаивал, а Блуду сказал легко:
     -- Сам знаешь, эти условия приму.  Зачем  мстить  дружине,  если  она
станет моей? А Родень -- крепость, защита от Степи. Последний дурень я  бы
был, причини ей вред! А вас не дурень сюда загнал, так ведь?
     -- Не дурень,-- согласился Блуд. Он оглянулся  по  сторонам,  сказал,
понизив голос.-- Но тебе здорово помогли. Не так ли, княже?
     Владимир ухмыльнулся:
     -- Не ты один.
     Глаза Блуда из сытых и масляных стали острыми:
     -- То-то я чувствовал еще чью-то руку...
     -- И не одну, верно?
     -- А кто был... еще?
     Вместо ответа Владимир повернулся к Кременю:
     -- Кликни, чтобы теперь принесли и вина! Да хмельного меда не  забудь
еще кувшин. У воеводы пересохло горло, да и нам не мешает обмыть окончание
войны. Кабанчика сожрали, теперь сожрем и Родень.

     Ярополк сидел в светлице, писал. Юлия держалась на лавочке  у  стены,
прямая и неподвижная. Варяжко раздраженно метался из угла в  угол,  хромал
сильнее, подволакивал ногу.
     -- Что ты замыслил, княже?  --  спросил  он  яростно.--  На  погибель
идешь?
     Ярополк ответил сумрачно:
     -- Раз уж сумел пробраться и  обратно,  себе  на  погибель,  то  хоть
теперь сядь, не мельтеши.
     -- На погибель! -- вскрикнул Варяжко.
     -- Другого выхода не вижу.
     -- Прорваться!
     -- И положить костьми половину  дружины  еще  в  воротах?  Мы  и  тут
опоздали. К тому же теперь все пешие... Далеко ли уйдем?
     Варяжко сказал громовым голосом:
     -- Воины для того и живут, для  того  рождаются,  чтобы  вот  так  со
славой... Зато потом о нас... о таких, как мы, слагают песни!
     Ярополк взглянул хмуро, не ответил.  Отточенное  гусиное  перо  после
паузы задвигалось снова. Юлия подала тоненький голосок от окна:
     -- Нет, Варяжко... Не надо быть таким... кровожадным.
     Воевода задохнулся, будто его ударили под дых. Глаза полезли на лоб:
     -- Кровожадным? Я? Княгиня, я -- воин Святослава! Для меня не  пустой
звук в словах: честь, слава, совесть, Отчизна. Изменил ли я им когда? Есть
ли пятнышко на моей совести?
     Ярополк  продолжал  писать,  ответил  медленно,   следя   за   листом
пергамента:
     -- Не гоже класть головы... в безнадежной сече. Нам свои не жаль,  но
о людях, что идут за нами, заботиться надо. Верх одержала дикая полунощная
сила. Язычники пришли  и  победно  сидят  под  стенами...  Что  мы  можем?
Погибнуть героями?
     -- Да,-- ответил Варяжко пламенно.-- Но останемся жить в песнях!
     -- Христос учит смирению. Или ты язычник, Варяжко?
     -- Как можно,-- возмутился Варяжко,-- я принял святое крещение,  едва
узнал, что тебя крестили еще в  колыбели!  Но  Владимиру  я  не  верю.  Он
настоящий язычник! Он злобен и коварен. На христиан дышит злобой,  знатных
режет, как цыплят. Ради своих целей он кого угодно затопчет. Хоть братьев,
хоть родителей!
     Юлия внезапно подала голосок:
     -- Ярополк, а ты не думаешь, что воевода прав? Именно так бы  сделали
даже в императорском дворце!
     -- Русь не Царьград,-- возразил Ярополк устало.
     -- Владимир там не только бывал. Жил и воевал!
     -- Русь не Царьград,-- снова сказал Ярополк уже с нажимом.-- То,  что
там привычно, здесь кажется чудовищным. На Руси еще не  было,  чтобы  брат
убивал брата. Я предрекаю вам, что я останусь  князем.  Такова  была  воля
отца  нашего,  великого  Святослава.  Нарушить  ее  не  сможет  даже   его
незаконнорожденный сын. Самое худшее, что он со мной может сделать --  это
послать на княжение в дальний город подальше от Киева!
     Варяжко хмуро улыбнулся:
     -- Если бы так! На юг -- рукой подать до ромейской империи, на восток
--  близко  дружественные  печенежские  орды,  на  запад  --   еще   более
дружественные германцы, их император Оттон...
     Ярополк нахмурился:
     -- Не будем загадывать. Все в руках божьих!
     -- Все в руках божьих,-- с надеждой повторили за ним Юлия и Варяжко.

     -- Все в наших руках,-- сказал Владимир с нажимом. Он с  силой  потер
ладонями лицо, стряхивая остатки сна.-- А главное, в наших руках Ярополк и
его верный пес Варяжко.
     -- И Юлия,-- хмыкнул Тавр.
     Владимир строго  посмотрел  на  расшалившегося  воеводу.  Тот  сделал
постное лицо.
     -- Что Юлия... Это забава для нашей плоти.  А  Варяжко  --  противник
настоящий. Я не думал, что он выживет! Мы с Олафом его изрубили на  куски.
Чертова ведунья... Пока меня врачевала ее дочка, она сама спасала этого...
     -- Как думаешь поступить с ними, княже?
     -- Да,-- поддержал Тавра Войдан,-- особенно с Юлией?
     Кто-то откровенно заржал. Как с Юлией,  это  всем  понятно.  Да  и  с
остальными, собственно, но важно услышать обрекающие  слова  из  его  уст.
Чтобы именно он взял на себя грех, а они что, они -- простые исполнители!
     Он оглядел обращенные к нему лица. Смотрят уже  внимательно,  но  без
подобострастия. Усмешки спрятали. Он сумел приучить обращаться к нему  как
к равному, спорить, требовать, настаивать, смело отстаивать  свое  мнение.
Только на людях должны обращаться к нему как к князю, выказывать почтение,
а в своем кругу они -- малая дружина  единомышленников,  повязанных  одной
веревочкой. Большей частью такие  же  изгои,  как  и  сам  их  князь,  они
потеряют все, если ради лести или улыбки на лице  князя,  уже  без  малого
великого, утаят важное, хоть и горькое слово.
     -- Для того сейчас и собрались. Я не хочу ничего  решать  без  вашего
совета. Вы, новгородцы, моя единственная опора! Уйдете в свой Новгород,  а
я останусь один на один с Ярополком и его боярством...
     -- Сильно поределым,-- усмехнулся Тавр.
     Владимир  бросил  на  него  быстрый  взгляд.  Тавр  улыбался,  но  за
благостным выражением проскальзывал  волчий  оскал.  Хилому  боярину  явно
понравилось быть мясником на бойне знатного скота.
     -- Поределым,-- согласился Владимир,-- но все же опасным. Но на место
павших встанут знатные из их же родни. Эти будут полыхать злобой  вдвойне.
И как к сыну рабыни, и как к убивцу их  кровных.  Так  что  Ярополк  скоро
обрастет сторонниками. И на этот раз возьмет верх еще в Киеве.
     Тавр сказал уже без улыбки:
     -- Удивляюсь тебе, княже! Он же лютый враг твой. Вот и поступай,  как
с врагом.
     В горнице стало тихо. Все отводили  друг  от  друга  глаза.  Владимир
молчал. Стойгнев сказал нерешительно:
     -- А если приставить к нему своих людей, когда сошлем княжить на край
света?
     Тавр сказал презрением:
     -- Он тут же перережет им глотки.
     -- Мы его достанем хоть на краю света!
     Тавр покачал головой:
     -- Край света -- здесь. Понял?
     Владимир развел руками:
     -- Ни один рус не поднимал руки на своего князя. Это в поконе  отцов,
это вошло в нас с молоком матери. Тем более, на безоружного,  беззащитного
человека!
     Тавр хохотнул, ткнул кулаком в бок Войдана:
     -- Чего молчишь? Скажи слово!
     Взоры обратились на воеводу. Тот пожал плечами:
     -- Где ты видишь русов? А еще нам думать и  думать,  как  от  варягов
избавиться. Вот варягам и поручи... Им все равно,  кого  и  как.  Я  много
дворов видывал, везде правители держат  охрану  из  иноземцев.  В  Испании
халифов окружает пятитысячная армия славян,  которые  ни  бэ,  ни  мэ,  ни
кукареку по-ихнему. У  мусульман  те  же  славяне  стоят  вокруг  трона  с
обнаженными ятаганами... Им не за кого держаться в чужой стране, только за
правителя!  Их  тут  же  растерзают,  если  он  вдруг  помрет,  потому   и
защищают... как вот мы тебя. Они любой приказ выполнят!
     Стойгнев  непонимающе  смотрел  на  Войдана.   Вдруг   лицо   воеводы
озарилось:
     -- А-а-а... ты хочешь, сказать, что варяги...
     -- Дурак,-- сказал Войдан беззлобно,-- я уже сказал.
     Стойгнев  побагровел,  похлопал  ладонью  по  рукояти  меча.   Войдан
ухмылялся. Отважный новгородский воевода для него не соперник в бою.
     -- Охрану дать из новгородцев,-- предложил Тавр,-- они люто ненавидят
Ярополка, сбежать не дадут ни за какие пряники. Варягам  поручать  нельзя,
могут за хорошие деньги перекинуться на его сторону.  А  потом,  в  Киеве,
кровавое дело поручить варягам. Новгородцы не станут: заветы  дедов,  дело
чести, ни один русский князь не пал от удара в спину...
     Владимир хлопнул ладонью по столу. Все повернули головы.
     -- Мы обязаны поступить,-- сказал он мертвым голосом, глаза  блеснули
темным огнем,-- как мужи, радеющие об Отечестве. Можно и стыд  принять,  и
бесчестье... ежели за здравие Руси!

     Глава 15

     Рано утром главные ворота  Роденя  распахнулись.  Новгородцы,  загодя
облепившие валы, с сытым  гоготом  наблюдали,  как  из  крепости  выходили
отощавшие как смерть воины с  прапорами  великого  князя  Ярополка.  Уныло
звеня оружием, они выстроились, потащились вперед. Там на свежесколоченном
помосте сидел Владимир с новгородскими боярами. Тавр, Стойгнев,  Войдан  и
наиболее близкие стояли ниже, им не нужны были показные почести.
     Не доходя до помоста, воины  Ярополка  склонили  з