вал каву, у  него  получалось
вкуснее, чем у Сувора,  внимательно  и  сочувствующе  смотрел  на  хмурого
князя. Владимир ощутил, что с волхвом можно  приоткрыться  больше,  излить
душу. Не целиком, целиком не покажет никому на свете,  но  этому  суровому
волхву открывал больше, чем даже Тавру.
     -- Ты не прав,-- возразил Борис однажды.
     -- Почему?
     -- Ты видишь только войны... Но если бы только войнами  жил  человек,
если бы только воинскую доблесть признавал, растил и лелеял, то мы  бы  не
накопили столько солнца в себе. Да, славяне, славные воители, были всегда,
им поют славу, но были и другие люди  из  нашего  племени...  Мстислав,  в
крещении Хирон, за исповедование христианской  веры  был  усечен  мечом  и
сожжен в Томах. Это было еще в царствование Диоклетиана, в триста  третьем
году от рождения Иисуса. Теперь он --  святой  мученик.  Там  же  в  Томах
казнен за веру в Христа и Богун, в крещении -- Христ. Тоже славянин,  ныне
святой мученик. Он  погиб  в  царствование  Ликиния,  в  триста  двадцатом
году... Не разумеешь?
     -- Нет,-- признался Владимир.-- Но ты не робей, учи! Я умею учиться у
всех. Потому и стал князем... а не был поставлен.
     Борис заговорил быстрее, подбодренный вниманием:
     -- Они сделали для людства не меньше, чем все полководцы  и  воители,
вместе взятые. Не вскидывайся, княже! Это обидно, но это так. Погибнуть за
веру -- совсем не то, что за свои стада, богатство или при  грабеже  чужих
земель. Ведь так просто было спасти жизни! Снять крест с шеи и бросить под
ноги!
     -- И они... не бросили?
     Борис пристально и бесстрашно взглянул князю в грозные глаза:
     -- Они показали нам, как и всему миру, что над самой большой силой...
силой рук и мечей... есть сила выше! Богун был слабый  человек:  кричал  и
плакал под пытками, а уж палачи старались вовсю, семь  потов  пролили,  но
все равно Богун крест не бросил!
     Владимир спросил подозрительно:
     -- Такая мощь в том христианстве?
     Борис покосился на суровое лицо, в глазах  князя  загорались  огоньки
гнева. Ноздри раздувались как у арабского жеребца, дыхание пошло чаще.
     -- Не в нем дело,-- сказал он  осторожно.--  И  у  нас,  и  у  других
народов хватало случаев, когда люди шли на смерть за правду, за честь.  Но
то были отдельные победы  благородства,  чистоты  души,  власти  духа  над
плотью! А христианство -- попытка возвести это в  ранг  закона.  Поставить
это и этих людей выше. Выше победоносных завоевателей, князей,  королей  и
даже императоров! Такого раньше еще не было.
     Владимир бросил хмуро:
     -- Ну-ну, продолжай.
     -- А раз они  выше,--  сказал  Борис  тяжело,  словно  тащил  в  гору
камень,-- то этим людям и надо бы подражать! Надо жить так, чтобы все люди
на свете стали такими же. Вот что такое учение Христа.
     -- А вера Мухаммада?
     Борис скривился:
     -- Как христиане признают, что их вера --  лишь  росток  от  могучего
древа веры Моисея, так и Мухаммад говорит, что его вера вытекает из учения
Христа. Христианство развивалось, росло, крепло. Через  шестьсот  лет  это
крепкое древо дало новый росток -- ислам. В нем сохранено почти  все,  что
было в старых, но добавлено новое,  что  накопилось  за  шестьсот  лет.  И
подправлены кое-какие ошибки... Но дело не в исламе! Все  эти  новые  веры
едины в одном: нельзя жить по старым волчьим  законам!  Душа  важнее,  чем
плоть. Вот сперва эту трудную правду надо принять душой, принять крепко. А
потом  смотреть,  что  лучше:  ислам,  иудаизм,  вера  Христа,  арианство,
буддизм, индуизм, огнепоклонение...
     -- Их так много? -- ужаснулся Владимир. Он с уважением  посмотрел  на
Бориса.-- Откуда ты все это знаешь?
     Борис невесело усмехнулся:
     -- Если бы не увечье, я  бы  так  и  шел  по  жизни  с  окровавленным
мечом... Так  что  вижу  скрытый  смысл  в  словах,  что  раньше  казались
дурацкими. Мол, блаженны увечные, калеки, юродивые...
     Владимир ощетинился:
     -- Как они могут быть лучше нас?
     -- И я так думал... Но если бы меня не порубили так, что в битвы  уже
не годен, я бы прожил жизнь отважного воина, постарел бы и умер  достойно,
окруженный детьми и внуками. При удаче, конечно. И  не  увидел  бы  совсем
другого мира... Я доволен, что теперь узрел мир, скрытый от простых людей.
Будь они смерды, холопы или базилевсы.  Волхв  знает  и  видит  неизмеримо
больше!
     Владимир засмеялся:
     -- Когда-то я очень хотел  стать  волхвом.  Но  как  можно  думать  о
высоком, когда навозных дел невпроворот? А  власть  --  это  по  колено  в
дерьме... Хорошо, если еще по колено!

     Глава 29

     Когда  покоренные  вятичи  снова  не  прислали  дани,  рассвирепевший
Владимир сам встал во главе карательной дружины. Налетел  внезапно,  здесь
он был подобен Святославу, если не выше на голову, посек наспех  собранное
малое войско. Местных князей распял на  воротах,  чтобы  умирали  долго  и
страшно, со старейшинами решали по-быстрому: привязывали за  ноги  к  двум
деревцам за вершинки, разом отпускали, и вороны весело  слетались  на  две
еще теплые сочащиеся кровью половинки...
     Но что обрадовало больше всего, на  этот  раз  захватили  неуловимого
Варяжко! Вряд ли дался  бы  живым,  но  умело  оглушили  издали  брошенным
молотом, навалились, связали, а затем сковали цепями.
     Кремень, который так удачно метнул оружие, вздохнул с облегчением:
     -- Все, распрям конец...
     -- С чего бы? -- удивился другой.
     -- Этот змей всех подзуживал.
     -- Личные счеты?
     -- Еще какие!
     -- Вот что значит чужих девок уводить,-- пробормотал дружинник то  ли
в шутку, то ли всерьез. В дружине посмеивались над страстью  князя  грести
под себя новых девок. Добро бы просто пользовал, а то еще и многих  женами
именует.-- А у Варяжко могла быть еще такая краля!
     Варяжко потащили,  подгоняя  пинками,  покалывая  копьями.  Владимир,
заслышав невероятную  весть,  уже  гнал  коня  навстречу.  Варяжко  сильно
изменился за годы скитаний. Волосы спутались, блестели  сединой,  несмотря
на юный возраст. Изуродованное лицо бугрилось нарывами, стало еще  угрюмее
и злее, глаза зыркали из-под разбитых топором надбровных дуг  затравленно,
ненавидяще.
     --  Ну  вот  и  свиделись,--   проговорил   Владимир,   он   вздохнул
свободнее.-- Много воды утекло, Варяжко?
     Варяжко  зарычал,  напряг  могучие  плечи.  Цепи  врезались  в  тело,
разрывая в клочья рубаху. Чем-то напомнил лесного человека, так же  дик  и
лют, смотрит с той же злобой.
     -- Молчишь? -- поинтересовался Владимир.-- Иль в лесах  уже  говорить
разучился?
     Дышалось легко, он чувствовал неожиданное облегчение. Даже  не  знал,
что все годы жил в напряжении, ждал и боялся нежданного  удара.  Еще  один
камень с души!
     -- Ты победил, сын рабыни,-- прорычал наконец Варяжко ненавидяще.
     Владимир долго молча рассматривал его с высоты седла. Жеребец пугливо
переступал копытами, пятился, чуя свежепролитую  кровь.  Варяжко  внезапно
рванулся вперед, стремясь пнуть хотя бы коня ненавистного врага.
     -- Да, я победил,--  согласился  Владимир.--  Еще  как!  Ты  даже  не
представляешь, как сильно я тебя, оказывается, победил...  Более  того,  я
даже сам не знал всей меры своей победы!
     -- Холоп, раб! Убийца брата своего!
     -- А чтобы моя победа была блистательнее,--  продолжал  Владимир,  не
обращая внимания на его крики,-- я тебя... отпущу.
     Дружинники ахнули. Потом послышался  ропот.  Варяжко  успел  кое-кого
помять, задавить, а кто-то помнил и его победное бегство из  Киева,  когда
устлал свою дорогу трупами.
     -- Тварь! -- вскрикнул Варяжко яростно.-- Раб! Знаю, как отпустишь! С
выжженными глазами и обрубленными руками? Да еще и язык вырвешь, чтобы  не
сказал о тебе правду? И зубы повыбиваешь, потому что и  зубами  буду  тебя
грызть, убийца, нечеловек!
     Он горящими глазами прожигал князя насквозь. Владимир сказал  холодно
и веско:
     -- Это было бы для тебя слишком много. Ишь, в мученики лезешь!  Новый
Хирон... или Хилон отыскался... Уйдешь цел и невредим. Эй,  верните  этому
коня и зброю!
     Варяжко поперхнулся от ярости. Его глаза едва не вылезали  из  орбит.
Владимир кивком послал двух к пленнику. Ножами быстро перехватили веревку,
а коваль тремя мощными ударами расклепал цепь. Варяжко напрягся,  цепь  со
звоном лопнула. Дружинники взяли копья наперевес, держа Варяжко  в  круге.
Трое преградили путь к князю.
     Варяжко растирал  распухшие  кисти,  смотрел  исподлобья.  Лицо  было
перекошено ненавистью. Зубы скрипнули, когда он процедил:
     -- Ты, раб, ждешь, что брошусь тебе в ноги?
     -- Не жду.
     -- Думаешь, буду благодарен за свою жизнь?
     -- Нет.
     -- У воина нет ничего, кроме  чести!  Я  снова  подниму  против  тебя
племена.
     -- Знаю,-- ответил Владимир.
     Варяжко потряс руками, восстанавливая ток крови. Неподалеку  радостно
заржал конь, услышал хозяина. Его едва удерживали под уздцы двое отроков.
     Еще неверяще, Варяжко поставил ногу в стремя, оглянулся.  Лицо  князя
было непроницаемо, дружинники смотрели враждебно. Варяжко тяжело уселся  в
седло, подтянул поводья.
     -- Меч тебе вернут в воротах,-- бросил Владимир.
     Он повернул коня, поехал, словно совсем забыв о проклятом враге.  Это
привело Варяжко в неистовую ярость:
     -- Что за новую подлость ты придумал, раб?  Все  равно  я  твой  враг
навеки!
     Владимир чуть обернулся в седле. Голос его был все таким же холодным:
     -- Что такое снести голову? Это всего  лишь  убить.  А  мне  приятнее
видеть победу. Разве не  радость  мне,  подлому  убийце,  видеть  как  ты,
честный и благородный, падаешь все ниже? Если ты уже таков,  то,  надеюсь,
тот же конец ждет и других моих противников... Снести голову -- уйдешь  из
жизни героем. А так озвереешь еще больше, станешь ночным  татем.  В  конце
концов тебя забьют мужики кольями за кражу коней. Такой твой конец мне как
медом по сердцу.
     Варяжко даже опешил:
     -- Такой конец... меня?
     Владимир придержал коня, что рвался вскачь:
     -- А за что бьешься теперь? Тебя слепит ненависть. Ты уже не  рыцарь,
ты -- разбойник. Я устрояю землю Русскую, а ты  поднимаешь  мятежи,  сеешь
рознь. Раньше ты говорил,  что  Русь  должна  быть  единой,  а  теперь  из
ненависти ко мне готов раздробить на мелкие уделы, перессорить, залить все
кровью... Подлеешь, Варяжко!
     Он  гикнул,  бросил  коня  в  галоп.  Дружинники  развернули   коней,
понеслись следом. Один бросил Варяжко его меч в ножнах. Какой-то молокосос
из отроков ожег его насмешливым взором, это взбесило Варяжко чуть ли не до
остановки сердца.  Сопляк,  а  туда  же  --  за  князем!  Только  из  яйца
вылупился, а уже судит. Да видали ли великого  князя  Ярополка,  законного
правителя Руси, предательски пронзенного мечами?

                               Часть ТРЕТЬЯ

                          В лето 6491 пошел Владимир на ятвагов, и победил
                       и взял землю их.
                          В лето 6492 пошел Владимир на радимичей. Воевода
                       Волчий Хвост встретил радимичей и победил их.
                          В лето 6493 пошел Владимир на болгар,  а  торков
                       привел берегом на конях: и  победили болгар.
                                              "Начальная Русская Летопись"

     Глава 30

     Несс вещал громко и размеренно:
     -- Были страны, с которыми наши  предки  спорили  за  первородство...
Возросла и рассыпалась Ассирия, Вавилония, пал Египет, а от самих египтян,
многочисленных, как песок на берегу моря, не осталось следа... Они  теперь
арабы, али финикийцы и хетты... Не осталось торговавших  с  ними  эллинов,
нет следа от Мидии, а наш народ, по-прежнему дробясь и давая начало  новым
народам, все еще жив...
     Владимир смотрел на ученого волхва исподлобья.
     -- История,-- вздохнул он.  Перевел  дух.--  Знал  ли  Геродот,  отец
истории, что у него в руках оружие пострашнее, чем у царей, деяния которых
описывал? Говорят, что история учит... но на  самом  деле  она  ничему  не
учит... или учит только  тому,  чему  каждый  сам  готов  научиться.  Хоть
дурному, хоть очень дурному. Верховный отец, ты убеждаешь меня в том,  что
мы, славяне, древнейший народ? И потому лучше других, благороднее?  Хочешь
наполнить меня, а со мной и моих воевод, гордостью и спесью? Ибо если  мы,
или наши далекие предки, владели половиной мира...
     -- Больше,-- поправил Несс гордо,-- всем просвещенным миром!
     -- Тем более. Значит, это оправдывает  нас,  если  пойдем  войной  на
соседей? Мол, много веков тому на тех землях жили наши предки?
     -- Княже,-- сказал Несс нахмурившись.-- Нам, волхвам,  врать  нельзя!
Сами боги говорят нашими устами.
     -- Ладно, наши предки в самом деле там жили. Но значит ли, что мы  --
лучше? История страшна.
     Волхв огрызнулся:
     -- Она страшна для тех, у кого ее нет.
     Владимир непреклонно покачал головой:
     -- Еще страшнее для тех, у кого есть. Особенно  страшна  для  тех,  у
кого богатая и древняя. Она порождает соблазны,  заставляет  стремиться  к
былому величию...  не  учитывая,  что  времена  другие.  История  способна
оправдывать все. Разве это не страшно? История пьянит чище вина,  вот  уже
ходишь раздутый спесью, свысока смотришь на соседей. Мол, глупы, молоды, а
мы -- древние, богатые  историей...  Ладно,  предки  наши  были  велики  и
славны, но что стоим мы сами?  А  тем  временем  куман,  юный  народ,  что
сегодня утром явился на свет, прилежно трудится, умнеет, набирается  всего
лучшего, ибо у него нет доблестных предков, коими мог бы  похваляться,  он
сам должен стать великим предком!
     -- Княже,-- воскликнул Несс с отвращением.-- Куманы даже землю пахать
не умеют!
     -- История,-- сказал Владимир тяжело.-- История...  Это  обоюдоострый
меч! Схватись неосторожно -- пальцы изрежешь. И добро бы только пальцы,  а
не голову! Да и если свою -- не жаль, а как чужие полетят?
     -- Во имя великой цели...
     -- Так то великой! Но сначала докажи, что она настолько  великая.  Не
потому великая, что тебе так хочется, а чем она в самом деле выше других?
     -- Во-первых, она наша...
     Владимир развел руками:
     -- Все ясно. Можешь не продолжать!
     -- Без знания истории не может быть и  знания  грядущего,--  возразил
Несс негодующе, явно чувствуя что сморозил что-то не то, ибо  заухмылялись
даже сидевшие вокруг бояре и воеводы.
     Князь  Владимир  подал  знак  отроку,   дабы   наполнил   чары   всем
присутствующим. По горнице  растекся  тонкий  аромат  дорогого  ромейского
вина, недавно доставленным из Царьграда.
     -- Красиво сказано,-- усмехнулся Владимир,-- но верно ли? История  не
повторяется, опыт наших предков неприменим. Были  мы  кочевники  --  стали
землепашцами, на кой ляд нам богатый опыт кочевья?  Соседи  были  в  своей
вере, теперь они приняли кто Христа, кто Мухаммада, кто бога  иудеев.  Эти
народы слиты одной идеей, с ними общаться приходится иначе, тут история не
поможет, только навредит! А внуки столкнутся с вовсе диковинными  уроками,
и что тогда весь наш опыт?
     Воеводы и бояре смаковали  вино,  переговаривались.  По  знаку  Тавра
отрок принес кувшин вина, привезенного из Андалусии. Терпкое  густое  вино
цветом напоминало жертвенную кровь, запах будоражил.
     Несс прикрыл ладонью свою чару. Голос верховного волхва был упрямым:
     -- Без знания прошлого нет будущего.
     Лицо Владимира налилось кровью. В  последнее  время  он  все  быстрее
приходил в гнев, а то и в ярость, когда лик его становился бледен и ужасен
как у мертвеца.
     -- Пойми,--  почти  крикнул  он,  возвысив  голос.--  Моя  мать  была
рабыней, а мой дед... я не знаю кем  он  был:  татем,  головником,  князем
Малом или самим Перуном. Мне на это плевать! Что было, того не изменишь. А
вот будущим я могу вертеть как хочу. Я его творю вот  прямо  сейчас!  Велю
тебя казнить, и прервется твой род...
     Волхв побледнел. Владимир досадливо топнул, заговорил еще яростнее:
     -- А от твоего семени могла бы пойти дивная поросль! Твои внуки могли
бы создать племя, которое  дало  бы  начало  новому  народу.  Красивому  и
сильному, к которому перейдет первенство в  славянском  мире!  Может  быть
такое? Может!
     Несс перевел дыхание. Владимир продолжил безжалостно:
     -- Но твое семя может дать и племя убийц, что внесут раздор и  смерть
в мир... Так как мне поступить с тобой?
     Настало   грозное   молчание.   Бояре   опустили   кубки,    смотрели
выжидательно. Слышно было, как звенит попавшая в паутину  муха,  за  окном
призывно заржала молодая кобылка.
     Несс вздрогнул,  глаза  великого  князя  блистали  как  у  безумного.
Ответил с осторожностью:
     -- Не знаю... Только боги могут прозревать будущее.
     -- Боги... боги могут прозревать, а мы его должны делать. Так что  на
богов надейся, а сам руками двигай! Они творят свою волю через нас, но  мы
должны уметь  слушать.  Богов  много,  каждый  подсказывает  свое.  Теперь
видишь, как мне важно знать будущее? Что  мне  жизнь  отцов-прадедов,  мне
дозарезу нужно знать как будут жить мои внуки! Как будут жить  внуки  моих
внуков. За деяния отцов я не отвечаю, а вот мои шаги меня  же  и  страшат:
как отзовутся в будущем? Не будут  ли  гибельны  для  моих  детей...?  Эх,
волхв...! Ты смотришь на тысячи лет назад, а  я  стараюсь  заглядывать  на
столько же вперед. Так кто из нас смотрит в нужную сторону?

     Конь мчался над  землей  как  низко  летящая  птица.  Сзади  слышался
победный конский топот. Малая  дружина  неслась  на  таких  же  легконогих
арабских скакунах, горячих и быстрых.
     По обе стороны блестело тяжелое золото пшеницы. Хлеба чуть колыхались
под незаметным Владимиру ветерком, дул в спину, и сравнение  с  морем  все
длилось: те же волны, только из чистого золота, тяжелые и налитые  знойным
солнцем. Упади в них, не утонешь. Так  и  будут  ласково  передавать  друг
другу, пока бережно не отнесут к берегу и не положат на такой  же  золотой
песок.
     Золото в поле, яркая синь  неба,  дальняя  полоска  темного  леса,  и
дорога, дорога, дорога!
     Люди в поле, завидев скачущего всадника с красным плащом  за  спиной,
останавливались, смотрели с тревогой  и  любопытством.  Кто  был  ближе  к
дороге, кланялся, снимая соломенные шляпы.
     Иногда тяжелые колосья чиркали по ногам коня, задевали сапоги.  Зерно
налилось, уже восковая спелость, самое  время  жать,  недаром  поле  рябит
цветными платьями и рубахами. Высыпали все от мала до велика...
     Впереди на дороге белела стройная девичья фигурка. Она приближалась с
каждым конским скоком, легкое платье и загорелые босые ноги, длинная  коса
до пояса с голубой лентой, лукошко в руке.
     Девушка оглянулась на конский топот, Владимир увидел смеющееся  милое
лицо, синие глаза. Затем взгляд стал испуганным как у лесного зверька.
     Владимир придержал коня и поехал рядом, с  удовольствием  посматривая
сверху.  Девушка  почти  подросток,  ясная,  как  умытое  росой   утреннее
солнышко. Ключицы торчат худенькие, с высоты седла Владимиру видна была  в
вырезе платья полоска белоснежной кожи, не тронутой солнцем,  а  на  груди
платье оттопыривалось острыми кончиками.
     -- Как зовут, красавица? -- спросил он.
     -- Ива,-- ответила она, не поднимая на него  взора.  Голосок  ее  был
тихий, словно вершин колосьев чуть коснулся ветерок.
     -- Куда спешишь, Ивушка?
     -- Мама собрала тяте обед, он с зари до зари в поле...
     -- Хорошо делаешь, Ивушка,-- похвалил Владимир.
     Он все еще ехал рядом, рассматривая ее хищно и  по-хозяйски.  Дружина
придержала коней позади, князь покличет, когда изволит. Девушка  испуганно
вскинула голову, ее лицо и шею, усыпанные веснушками, стал заливать жаркий
румянец.
     Владимир чувствовал, как тяжелая густая кровь прилила к низу  живота.
В чреслах ощутил