ьно смотрел на орудующего  жердью  парня.
Оценивал, прикидывал. Всадник с луком крикнул предостерегающе:
     -- Эй, парень!.. Кто бы ты не был, не вмешивайся. Это Звенько!
     -- Ну и что? -- осведомился Владимир.
     И ощутил, что даже  с  высоты  земли  его  голос  звучит  без  дрожи.
Наверное потому, что за спиной могучий  Добрыня  с  его  отборным  отрядом
дружины.
     -- Звенько медведя ломает голыми руками!
     -- Я не медведь,-- ответил Владимир с  презрением.--  Вмешиваться  не
сметь!
     Голос его теперь прозвучал  жестко,  словно  кто  ударил  молотом  по
наковальне.
     Он прыгнул вперед, выждав когда край оглобли пронесся мимо. Проскочил
мимо и Звенько. Следующим оборотом жердь достала его  лишь  серединой,  не
опасно, лишь сбила оземь, но Владимир ухватил Звенько за ногу, дернул. Оба
покатились по земле, жердь унеслась со свистом.  Послышался  глухой  удар,
кто-то ойкнул
     Голоса кричали, чтобы не  вмешивались,  дружинники  оттеснили  конных
новгородцев. Владимир вспрыгнул на ноги  раньше  противника,  выждал.  Они
оказались грудь в грудь, и Владимир ощутил невольный трепет.  Он  сам  был
рослым и крепким, но парень оказался почти на голову выше, плечи раздались
как горный хребет, а грудь была широка и выпукла как стоведерная бочка. Он
протянул руку к груди Владимира, и тому показалось,  что  к  нему  тянется
бревно с огромными пальцами.
     Он нырнул под эту руку, захватил ее крепко, резко дернул, заворачивая
за спину. Парень был чудовищно силен, но своя же тяжесть усилила боль.  Он
побледнел, завалился лицом на землю.  Владимир  подержал  чуть,  чтобы  не
сомневались в его полной победе, вскочил на ноги.
     Звенько с перекошенным лицом ринулся на него как дикий тур.  Владимир
дрогнул, увидев бешеные глаза, но с великим трудом заставил  себя  драться
как учили его Сувор и Добрыня. Слабый воин, искусный  в  занятиях,  обычно
побеждает сильного, но неумелого. Что с того, что  медведям  спины  ломал?
Медведь не человек...
     Он мотнул головой, чтобы кровь с рассеченной брови не мешала  видеть.
Нанес еще два сильных удара. Звенько шатался,  лицо  его  распухло.  Всего
один раз он задел Владимира по лицу -- всего лишь  задел!  --  иначе  тому
пришлось бы распрощаться с жизнью...
     Владимир сделал быстрый скользящий шаг. Кулак  его  был  сжат,  глаза
держали окровавленное лицо Звенька.  Он  знал,  что  сейчас  этот  могучий
парень упадет как бык, оглушенный ударом. Внезапно  он  перехватил  взгляд
из-под разбитой брови. Звенько тоже знал, что уже побежден,  сейчас  после
удара свалится незнакомцу под ноги, но держался лишь на  упорстве  и  силе
духа...
     Владимир заставил  себя  усмехнуться.  Кулак  разжался,  он  протянул
открытую ладонь противнику:
     -- Мир!.. Ты молодец, дерешься здорово.
     Парень тупо смотрел на протянутую ладонь. Лицо его было разбито, губы
вспухли. Кровь текла из носа и рта, он поминутно сплевывал.  Земля  вокруг
него покрылась красными  комочками,  что  быстро  сворачивались  шариками,
пряча сгустки крови, чтобы ее не увидело нещадное небо, бог Сварог.
     Наконец он искривил лицо в гримасе. Его  ладонь  с  маху  ударила  по
ладони Владимира.
     -- Куда там... Я думал,  что  дерусь...  Теперь  я  вижу,  что  такое
драться на самом деле!..
     Сзади раздался довольный хохот. Добрыня с дружинниками весело  ржали,
бряцали оружием. На их молодого князя, которого  и  князем  никто  еще  не
звал, смотрели с интересом. Всякий ли утерпит, не  собьет  супротивника  в
грязь  для  победы  окончательной?  Да  еще  не  походит   вокруг,   гордо
подбоченясь, пока тот ползает под ногами, роняя кровавые сопли и слюни?
     К Владимиру подъехал конем грузный  сумрачный  мужик.  Весь  заросший
черной бородой в крупных кольцах,  в  меховой  шапке,  несмотря  на  лето,
одетый добротно, богато, на холеном коне.
     -- Это наш беглый холоп,-- сообщил  он  гудящим  басом.--  Виновен  в
самовольном заселении. Платить отказывается. Мол, земли вольные...
     -- Они и есть вольные,-- прохрипел  Звенько.  Он  все  еще  стряхивал
кровь горстями с разбитого лица.
     -- Были вольные, а теперь там стоит знамено тиуна Курбата!
     -- И это все? -- спросил Владимир,  кончиком  пальца  вытер  кровь  с
брови, дыхание восстанавливалось быстро.-- Такой зверюга мог бы  натворить
чего-то и похлеще...
     Парень начал осторожно продвигаться в сторону леса.  Владимир  сделал
знак уже своим дружинникам. Те заступили  беглецу  дорогу.  Парень  уронил
голову на грудь.
     Мужик оглянулся через плечо. Там укладывали на голой раскисшей  земле
всадника, которого Звенько снес с коня.
     -- Теперь на нем еще и  вира  за  калецтво,--  сообщил  чернобородый,
голос был злорадным.-- Если не за убивство!
     Владимир чувствовал на себе взгляды дружинников. Он покачал головой:
     -- И только за это гнались с мечами?.. И если бы  не  мы,  засекли  в
капусту? Видать, насолил еще чем-то. Но не сказываете...
     Добрыня захохотал гулким басом, от которого вздрогнули кони:
     -- Наверное, он жену этого Курбата... ох-хо-хо!
     -- И полюбовниц! --  добавил  другой  дружинник,  и  все  захохотали,
забряцали оружием.
     --  И  Курбатову  собаку!  --  выкрикнул  сквозь  слезы  третий,  все
захохотали еще громче.
     Парень стоял, опустив голову. С тех пор, как его окружили  дружинники
Владимира, он стих, перестал  бросать  взгляды  в  сторону  близкой  стены
деревьев.
     -- Земли теперь занятые,--  огрызнулся  чернобородый.  Он  без  нужды
поправил меховую шапку, выпрямился, люто посмотрел на Владимира.-- И река,
и луг, и лес... С этой стороны все принадлежит Курбату!
     Владимир оглянулся на дружину. Воины смотрели на него, чего-то ждали.
Их глаза стали серьезными, смешки угасали. Добрыня сопел и туже  затягивал
пояс. Лицо богатыря побагровело от натуги.
     -- Ладно,-- сказал Владимир, он чувствовал, что голос дрогнул.-- Виру
за покалеченного выплачу я... А вот покон отцов наших нарушать  никому  не
велено. Тут Звенько виноват.
     Парень вскинул голову:
     -- Какой покон? Именно по покону эти земли -- общинные!
     Новгородские мужики уже  подошли  с  веревками  к  Звенько.  Владимир
сказал резко:
     -- Когда сяду в Новгороде, буду лучше знать  местные  обычаи.  Сейчас
же, Звенько, даю тебе серебряную гривну.  Заплати  за  самовольство!  А  с
покалеченным погодим. Будет жив -- одна вира, умрет -- другая.
     Среди дружинников нарастал  гул  голосов.  Владимир  среди  возгласов
удивления уловил и одобрение. Звенько изумленно смотрел  в  лицо  молодого
парня, с которым только что дрался:
     -- Спасибо!.. Спасибо, добрый человек!.. Не знаю, как  звать-величать
тебя...
     Владимир молча отступил на шаг в сторону. Добрыня как чуял,  медленно
выдвинулся на своем громадном как гора коне, проговорил голосом  густым  и
могучим, как довольный рев сытого медведя:
     -- А победил тебя и подал руку... князь  новгородский  Владимир,  сын
Святослава!
     За спиной зашумели еще довольнее, ибо челюсти у новгородцев  отвисли,
грязь скребут с земли. А Звенько как стоял, вытаращив глаза вроде  глупого
сома, так и рухнул на колени. Новгородцы помялись, нехотя слезли с коней.
     Владимир дружески хлопнул Звенько по  плечу,  отвернулся,  как  птица
взлетел в седло своего коня. Жеребец взыграл,  готовый  пуститься  вскачь.
Владимир дал ему сделать два шага,  потом  рассчитано  повернулся,  бросил
небрежно:
     -- Слушай, Звенько... Селиться тебе все одно негде... Или есть?
     -- Нету...
     -- Хочешь ко мне в дружину?
     Звенько, который с мукой в лице смотрел вслед  удаляющемуся  молодому
князю, подбежал, припал к его сапогу:
     -- Княже!.. Жизнь отдам!.. Кровь всю возьми до капли, люб  ты  мне!..
Никто со мною так... Други были, но покинули все...
     -- Вот и ладно,-- произнес Владимир спокойно, хотя внутри все прыгало
и  скакало.--  Дайте  ему  запасного  коня.  Оружие  получишь  потом.  Ну,
тронулись!
     Он пустил коня вперед, не дожидаясь когда Звенько взберется в  седло.
Спину  сверлил  тяжелый  взгляд,  налитый   угрюмой   злобой.   Управитель
новгородского тиуна Курбата выглядит опасным, надо узнать его имя. Еще  не
войдя в Новгород, уже нажил себе врага! Да и другие  новгородцы  чувствуют
себя посрамленными. Это над ними откровенно скалят зубы чужаки, дружинники
киевского князя! Словом, нажил одного врага и пятерых недоброжелателей...
     Конь  пошел  галопом,  чувствуя  неспокойствие   всадника.   Нарушены
новгородские  законы,  думал  Владимир  тоскливо.  Нарушены  права  тиуна,
галопом поскачут жалобы великому князю. Слава Сварогу, тот уже выступил  в
поход, догнать непросто. Да, он играет  с  огнем.  Ведь  ни  Стойгнев,  ни
Добрыня  ему  не  опора.  У  каждого  свои  собственные  цели.  Его  хотят
использовать только для себя. И для Стойгнева, и  для  Добрыни  он  только
имя, им будут пользоваться кто как лопатой, кто вместо  веника,  а  кто  и
заместо скамеечки для ног.
     Да, хотят и будут, что он сможет делать? Сейчас -- ничего. Ему  нужны
люди, что будут верны  именно  ему,  юному  новгородскому  князю.  Звенько
первый, здесь ему просто повезло. Впрочем, почему повезло? Он сам завоевал
сердце и душу этого холопа. Не так просто  завоевал,  голова  до  сих  пор
кружится, а в ушах будто комар звенит! Теперь надо находить и  завоевывать
умелых из холопов. У них нет ни земель,  ни  богатства  --  это  может  по
крохам давать им он, новгородский князь. Только по крохам, у  него  самого
одни крохи, но они будут счастливы и тем, будут держаться за него.  Только
за него, ибо другие их будут ненавидеть. И сразу все отнимут, ежели с ним,
их защитником, что стрясется...
     Ладно, сказал себе сердито. Надо волю в кулак, а сопли и слезы  --  в
тряпочку. У кого нет врагов, тот ничего не стоит! Тот вообще не человек.
     Копыта стучали грозно, заставляя сердце биться чаще. Дорога бросалась
навстречу, исчезала под конским брюхом. Серая стена из неошкуренных бревен
приближалась, темным пятном выступили  ворота.  Сзади  неслась  молчаливая
дружина, в первых рядах Добрыня и Стойгнев. Позади неумело скакал  Звенько
на огромном и черном, как ночь, жеребце,  влюбленно  и  преданно  глядя  в
спину юного князя.

     Глава 13

     Добрыня очень умело, надо  отдать  должное,  сразу  по  приезде  взял
ничего не подозревающего посадника  в  клещи.  Для  того  и  гнали  коней,
объяснил позже он Владимиру, чтобы тот не успел припрятать награбленное. И
не продал, а деньги сложил в калиту.
     Терем был богат, хотя и не  чета  киевским,  с  подвалами  с  добром,
складами, амбарами, конюшнями, пристройками. Хороша была и  зброярня,  где
оружие висело на стенах,  блестело  начищенным  железом  в  углах  комнат,
лежало целыми связками на свободных лавках. Мечи особой закалки,  что  так
ценятся в западных странах и вызывают зависть у ромеев, висели так плотно,
что  касались  рукоятями.  Харалужные  шоломы  блистали  на  лавке  и   на
подоконнике, выставленные рядком как на  показ  или  продажу,  а  кольчуги
висят на бревенчатых стенах распятые, сразу видно все размеры,  есть  и  с
нашитыми железными бляшками, есть с длинными рукавами, есть с  воротниками
и без, грудами свалены в углах железными наплечники, нарукавники,  поножи,
богатырские рукавицы из толстой кожи с железными  шипами,  возле  кадки  с
водой для умывания стоит связка длинных луков, над  ними  на  стене  висят
широкие пояса из двойного слоя кожи и с нашитыми булатными бляхами.
     Владимир тут же поменял свое вшивое снаряжение на  добротное,  выбрал
для Звенько подходящий доспех, кольчугу, одел с головы до ног, вручил  ему
настоящий меч, кованный пояс с кольцами для  ножа  и  баклажки,  шолом  из
настоящего булата.
     Разъяренного боярина всего на трех подводах отправили обратно в Киев.
Добрыня деятельно взялся изучать Новгород и новгородскую землю,  окрестные
племена, с которыми то дружба, то вражда, а Владимир к удивлению  Добрыни,
но и облегчению, окунулся в непривычный  мир,  когда  можно  есть  и  пить
вволю, задирать дворовым девкам  подолы,  выбирать  себе  любого  коня  на
посадской, а ныне княжьей конюшне.
     Даже в разгар лета северный ветер проедал до костей. Терем  посадника
был невелик, стоял на  продуваемом  со  всех  сторон  месте.  Первую  ночь
Владимир зяб, укрывался на  ночь  теплыми  шкурами.  Челядь  посмеивалась,
князь-де тонкокожий, неженка. Не приживется, а то и захворает  от  здешней
сырости да холода.
     Владимир, стиснув зубы,  начал  приучать  себя  ходить  одетым  столь
легко, что даже  привыкшие  к  холоду  новгородцы  уважительно  покачивали
головами. А сам Владимир выяснил вскоре, что  местные  больше  бахвалятся,
чем в самом деле столь уж привычны к холоду.
     Звенько как верный пес  ходил  следом,  смотрел  влюбленно.  Владимир
наконец ощутил неудобство:
     -- Звенько... Ты сам видишь, у меня пока что ни земель, ни денег.  Но
когда-нибудь ты получишь за свою верность сторицей.
     Звенько вспыхнул до корней волос. Редкие веснушки утонули под  волной
прилившей крови:
     -- Княже!.. Да разве ж я за деньги? Не все деньгами меряется.  Ты  --
настоящий князь. От тебя пойдет правда  и  справедливость  по  всей  земле
Русской. А я жизнь готов положить, только бы тебе все удалось.
     -- Ну-ну,-- сказал Владимир в еще большем неудобстве.-- Спасибо... Но
все-таки я воздам всем, кто был со мной. Когда-то мы будем делить огромный
пирог, именуемый  Русью!..  Звенько,  ты  знаешь  Новгород  и  его  людей.
Присматривай еще изгоев, недовольных своими  хозяевами.  Я  назначаю  тебя
своим старшим дружинником. Подбирай людей, коими будешь распоряжаться.
     -- Княже! Я ж даже мечом не владею, как воин!
     -- Мне нужен верный человек. А воинов на Руси и так хоть пруд пруди.
     Глаза Звенько из умоляющих стали серьезными. Юному князю в самом деле
в этом городе опереться не на кого. Если подумать, то ему еще тяжелее!
     -- Есть такие люди,-- сказал он, подумав.-- Если  возьмешь  под  свою
руку, у тебя не будет более верных псов!..

     Когда  Добрыня,  взяв  с  собой  всю  дружину,   отбыл   на   границу
Новгородщины,  что-то  зашевелилась  ижора,  Владимир  вовсе  повел   себя
непривычно. Звенько не понял, почему Владимир, воздержанный в еде и питье,
начал задавать в своей единственной комнате, а затем  и  во  всем  тереме,
пиры. А при доброй погоде столы выносили во двор, из подвалов выкатывались
бочки с вином, доставленные из заморских стран  и  накопленные  посадником
для собственных нужд, выносили окорока, а на  кухнях  челядь  сбивалась  с
ног,
     Радушный и  довольный,  он  угощал  лучших  бояр,  тысяцких,  купцов,
старшин торговых рядов. Пригласил и старейшин иудейской  общины,  а  также
знатных свеев, что ехали через Русь в южные страны. Вино лилось рекой, ели
за троих. Здесь он был не  князем,  а  у  равных:  уважительно  выслушивал
старших, лучшие блюда предлагал гостям, гридням  велел  сперва  услуживать
степенным боярам, а потом уже  ему,  молодому.  Это  льстило  старикам,  о
молодом князе быстро пошла слава как  о  молодом  да  разумном,  что  чтит
старших и слушает их советов.
     Он приблизил к себе Тавра, молодого  сына  боярского,  худого  телом,
сутулого, непригодного для жаркой схватки, но разумного и наблюдательного.
В его серых глазах светился ум, словно всю силу, не доставшуюся телу, боги
вложили ему в голову.
     Они разговаривали всего трижды, но оба остались довольны,  словно  бы
скрещивали мечи в невидимом  поединке,  когда  оба  сумели  показать  свое
великое умение, незримое для других. Тавр льнул к юному князю, и  Владимир
скоро убедился, что никакого расчета  у  того  нет.  Он  князь  только  по
названию, тряпичная кукла на  столе  новгородском,  его  слово  ничего  не
значит, взять или выпросить у него ничего...
     -- Ты тоже пей,-- велел Владимир однажды, когда они остались  одни.--
Что глазами лупаешь? Пей, да  ума  не  пропивай.  Пей  да  слушай.  Что  у
трезвого на уме, у пьяного -- на  языке.  Здесь  мне  любой  может  резать
правду-матку, хоть вроде бы спьяну, хоть нарочито. Это не пиры, понял?
     -- А... что?
     -- Пир -- это для дураков. А мы с тобой и на пиру -- на поле бранном.
Это не пир, а военный совет. Я всех слушаю, и ты слушай. Здесь  не  только
языки развязываются, но  и  рыла  их  свинячьи  по-другому  смотрятся.  Ты
заметил, что здесь спорят без опаски, свои резоны ставят поперек,  дерзят?
Я не случайно прихожу сюда в простой рубахе!.. Здесь я не князь,  а  такой
же витязь, который с ними на равных обсуждает как жить дальше.
     Тавр  кивнул,  глаза  его  странно  блеснули.  Знал  ли  юный   князь
новгородский, что такие же пиры задавал римский Цезарь, где  называл  себя
первым среди равных, а потом и  Артур  британский,  что  даже  стол  велел
соорудить круглым, чтобы все рыцари, допущенные на пир,  чувствовали  себя
равными с королем? И тот и другой остро нуждались в поддержке, ибо  Цезарь
захватил власть хитростью и силой,  став  величайшим  императором,  как  и
король Артур, которому пришлось брать трон мечом, а затем  отстаивать  всю
жизнь? Правда, оба пали от острых ножей убийц, но пожить и оставить след в
песнях успели...
     -- Спасибо, княже,-- сказал он, скаля зубы. В его серых  глазах  было
уважение.-- Теперь я понимаю, зачем был выструган Круглый  Стол  на  самом
деле...
     -- Какой стол?
     -- Как-нибудь расскажу,-- пообещал Тавр.-- Если у нас будет свободное
время.
     -- Свободное,-- засмеялся Владимир, но горечи в его словах не было,--
разве что в могиле... Да и зачем свободное время, если мы не дураки  и  не
лодыри?
     Он огляделся по сторонам. Они были только вдвоем  в  горнице,  гридни
унесли столы вниз. Тавр чувствовал напряжение,  князь  был  словно  стянут
тугими веревками.
     -- Ладно,-- сказал Владимир вдруг.-- Чего ходить вокруг да около... Я
давно приметил тебя, сын боярский. Не  прост,  хотя  простецким  рядишься.
Пьешь мало, но пьяным прикидываешься...  Больше  слушаешь,  чем  говоришь.
Понравиться умеешь, влезть в душу могешь... Даже ворога окрутишь, тот и не
опомнится.
     Тавр стоял, побледнев. Владимир с усмешкой рассматривал его. У  Тавра
появилось ощущение, что князь, хоть много моложе, видит его насквозь,  как
видел в свое время дед, бывший в бытность волхвом.
     -- Ну... -- только и сказал он в растерянности.
     -- Вот что, Тавр,-- сказал Владимир медленно, давая словам падать как
удары молота на наковальню,-- согласен служить мне?
     -- Я и так служу тебе, княже!
     Владимир отмахнулся:
     -- Тавр, теперь понимай меня с полуслова, как умеешь понимать других.
Если говорю: служить мне, то именно мне. Остальные и  знать  не  должны  о
твоей особой службе. Понятно?
     Тавр стоял молча. Предложение Владимира было опасным. Сам князь  едва
держится на столе новгородцев, просто непонятно как сумел его  заполучить,
может и свалиться в любой день. А с ним полетит и его голова.
     Владимир кивнул понимающе:
     -- Подумай. Не спеши. Если  не  хочешь,  то  забудем  разговор.  Живи
спокойно. И я забуду.
     Тавр поднял голову, их  глаза  встретились  и  сомкнулись.  Несколько
мгновений смотрели друг на друга.
     -- Принимаю,-- ответил Тавр наконец.-- А что мне терять?  Я  ведь  не
живу... а смотрю как живут. Да и чую в тебе силу. И  ты  не  прост,  каким
стараешься казаться. Я буду служить тебе... хотя тем самым  сую  голову  в
петлю.
     -- Будем висеть вместе... боярин!

     Да, он пожаловал  Тавра  званием  боярина.  Как  Святослав,  назначая
Добрыню посадником новгородским, дал боярство за долгую честную службу. Не
всякий сын боярский становился боярином, как не все даже в старшей дружине
были боярами. И Тавр, хоть слово  Владимира  пока  что  мало  весило,  был
польщен.
     Когда Добрыня вернулся, Владимир напросился в новый объезд  по  своим
владениям. И снова Д