ся  скоро.
Или ему доложат. Если уже не понял. А тогда выйдет из Киева и рассеет  ваш
сброд. По  правде  сказать,  вас  бы  не  мечами  гнать,  а  плетей  будет
достаточно!
     -- Как знаешь, воевода,--  сказал  тихо  Кремень.--  В  любом  случае
Владимир велел передать тебе его  княжеский  перстень.  Если  будет  беда,
только покажи нашим людям. Все для тебя сделают!
     Блуд  нехотя  взял  из  широкой  ладони  Кременя  блеснувший  комочек
металла. Глаза его расширились, он едва не выронил факел:
     -- Матка боска, перстень Святослава! Как он к нему попал?
     -- Что передать князю?
     Блуд  еще  покачивал  головой  в  великом  удивлении,  но  губы   уже
растянулись в волчьей усмешке:
     -- А кто тебе сказал, что вернешься?
     Кремень понял, сердце дрогнуло, но голос держал ровным:
     -- Ну что ж... увидишь, как умеют умирать дружинники великого князя!
     -- Так уж и великого?
     Голос Блуда был грозен. Кремень встретил  его  злой  взгляд  прямо  и
открыто:
     -- Для нас уже сейчас великого! Для Киева пора придет скоро.
     -- Ладно, в петле это будет тебе утешением.
     Он подобрал с  пола  железный  прут,  ударил  в  медный  поднос.  Тот
отозвался долгим звенящим гулом. Некоторое время они смотрели друг другу в
глаза. Наконец послышался топот ног. В подпол сбежали здоровенные  гридни.
Двое по знаку Блуда схватили Кременя под руки, потащили к  стене,  прижали
спиной.
     Блуд насмешливо смотрел на посланца  новгородского  князя.  Их  глаза
встретились снова, и  вдруг  Кремень  страшным  рывком  разметал  гридней,
выхватил у одного  короткий  меч,  в  два  прыжка  оказался  возле  Блуда.
Развернул, держа как щит между собой и гриднями, задрал ему бороду  кверху
и приставил острие к горлу:
     -- Всем застыть! Перехвачу горло, видят боги!
     Гридни запнулись, будто ударились  о  невидимую  стену.  Блуд  тяжело
дышал. Могучая рука едва не поднимала  его  за  бороду,  а  острое  лезвие
вот-вот пропорет кожу на горле. Нажмет сильнее, душа выпорхнет!
     -- Боярин,-- произнес он горько,-- я мог бы тебе снести  голову,  это
тоже неплохое утешение перед петлей... Мог бы вообще купить себе  жизнь  и
свободу! Но могу ли огорчить того, чье слово передал? Посему -- живи! Живи
и помни. И поищи таких же среди своих гридней.
     Он отпустил Блуда, а меч швырнул на  пол.  Тот  запрыгал,  звеня,  по
неровным булыжникам. Гридни все еще не двигались, потому что могучий мужик
все еще мог бы свернуть шею хозяина даже голыми руками. Кремень рассмеялся
горько, вышел на середину:
     -- Ну же, рабы! Берите, вяжите!
     Гридни, толкаясь и мешая друг другу, бросились, свалили, и  уже  там,
на полу, били ногами, сладострастно хакая и  стараясь  попасть  окованными
медью носками сапог побольнее, вымещали пережитый страх.
     Блуд с отвращением взглянул  на  свалку,  отряхнул  смятую  одежду  и
вышел. Сзади в подвале слышались тяжелые удары, били связанного люто.
     Перстень Святослава жег ладонь. Попробовал одеть на палец, но слишком
велик, к тому же Ярополк заметит первым. У него глаз на драгоценные  камни
наметан, жена-гречанка научила... Владимир? Сын не в отца  пошел.  У  того
мощь била через край. Решал все молниеносно, побеждал красиво. Недаром  на
его черепе печенежский хан Куря, который сделал из него  чашу  и  пьет  на
пирах, велел сделать надпись: "Да будут наши дети похожи на него". А  этот
байстрюк осторожнее, даже взрослее своего отважного отца...
     Святослав был величайшим полководцем по духу, по крови. Его никто  не
учил как воевать, но он шел от победы к победе.  Даже  из  столкновения  с
Римской империей вышел с честью. А Владимир как  нарочито  делает  все  не
так, как делал бы его отец. Несмотря на юный возраст,  никому  не  скажет:
"Иду на Вы!" Да, он больше князь, чем его блистательный  отец.  И  больше,
чем те двое, что сладко ели и долго спали. Несмотря на то, что к ним  были
приставлены лучшие наставники, этот незаконнорожденный сумел  стать  более
умелым правителем...
     Блуд остановился, позвал одного из доверенных гридней:
     -- Вернись в подвал. Если лазутчик еще жив, выспроси с  пристрастием.
Сколько сил  у  новгородца?  Кто  из  варягов  помогает,  где  стоят?  Кто
командует каким отрядом? Кто из знатных людей поддерживает новгородца?
     Гридень исчез. Блуд, углубленный в думы, вернулся на укрепления вдоль
города. Валы выросли так, что никакая конница не одолеет, а во рву  утонет
три таких рати, прежде чем даже доберутся до  городской  стены.  Только  в
ловчих ямах сгинет половина новгородской толпы, а даже если кто и  одолеет
рвы и валы, то за глубокой канавой их  встретят  дружинники  первой  линии
обороны. Нет, даже к стенам города не добраться  новгородскому  князю!  На
что он надеется? Действует, сломя голову? На него непохоже...

     Вернулся он поздно вечером. Жадно выпил  ковш  квасу,  чувствуя,  как
усталость растапливает мышцы, переплавляет их в воск.
     -- Как там лазутчик? -- спросил он.
     -- Молчит,-- ответил гридень сокрушенно.
     -- Так и молчит?
     -- Не совсем... Лается.
     -- Ах, лается! Как же?
     -- Неудобственно и повторять... Князя -- самыми скверными словами,  а
тебя, боярин, токмо дурнем.
     -- И больше никак? -- не поверил Блуд.
     -- Никак,-- подтвердил гридень.-- Наши с ним  упарились.  Здоровенный
бугай. Кровью весь подвал залили, а он все лается да грозится.
     -- Гм,-- сказал Блуд в задумчивости.-- Принеси еще  ковшик  кваску...
Да не из бадьи, из подвалу. Чтоб зубы ломило! Ярополк  где?  Ладно,  пусть
совещается с женой. Все  одно  помощи  от  ромеев  не  дождется,  я  ихнюю
ромейскую породу знаю.
     Выпил еще и еще, заливая огонь внутри.  Там  едва  не  зашипело,  так
раскалилось и пересохло, велел гридню  идти  следом.  В  подвале  сразу  в
ноздри ударил запах свежей крови. Еще сильно пахло горелым мясом.  Кремень
лежал уже на полу, окровавленный, голый. Красные брызги пламенели даже  на
стенах.  На  груди  новгородца  темнели  коричневые  пятна,  мясо  кое-где
почернело, обуглилось.
     -- Еще жив? -- удивился Блуд.
     Голос Кременя был хриплый, срывающийся, слабый:
     -- Жив, боярин... И пусть жить мне недолго... зато князю  моему  жить
вечно... Киеву быть под Владимиром!
     Блуд  пристально   всматривался   в   бледное   похудевшее   лицо   с
заострившимися чертами. Гридни толпились вокруг, с ожиданием заглядывали в
лицо хозяину. Блуд движением руки отослал их за дверь.
     Кремень дышал часто, тяжело. Из разбитого рта стекала струйка  крови,
скапливалась лужицей под головой. В груди хрипело и булькало.
     -- Больно? -- спросил Блуд с деланным сочувствием.
     -- Что боль для мужа... А ты, боярин, дурак...
     Блуд,  не  отвечая,  взялся  за  цепь,  натужился.  Крюк  вылетел  из
бревенчатой  стены,  звонко  чиркнул  по  камням  пола.  Второй  крюк   не
подавался, но тут Кремень потянул тоже,  совместными  усилиями  выдрали  с
куском щепы, и вторая  рука  освободилась  тоже,  только  на  обоих  глухо
гремели цепи с толстыми кольцами.
     -- Здорово они тебя,-- определил Блуд.--  Может,  и  не  доживешь  до
утра. А жаль... Хотел тебя отослать обратно.
     Кремень ответил сипло:
     -- Смотря с чем... Если готов помочь Владимиру,  то  сам  поползу,  а
если... то ищи таких же дураков, как сам.
     Блуд смотрел равнодушными глазами.
     -- А ты верный своему князю,-- сказал он холодно.-- Боюсь, у Ярополка
таких нет. Это ж надо так блюсти княжьи интересы! Даже на  плахе  помнишь.
Только чего-то твой князь не учел. Хоть я и знатен, и уважают меня  бояре,
и сам Ярополк считается, но не могу же я взять и передать новгородцу град!
Не я князь, Ярополк правит.
     --  Велено   передать,--   Кремень   закашлялся,   с   усилием   сел,
прислонившись спиной к стене. Каждое  движение  давалось  ему  с  огромным
трудом.-- Передать... что помощь будет.
     -- Откуда? -- насторожился Блуд.
     -- Не ведомо мне. Князь сказал, а его слово крепко.
     --  Узнаю  Владимира,--  сказал  Блуд  с  досадой.--  Даже  от  своих
таится... Ну да так и надо, если хочешь  победить.  Почему  ж  твой  князь
считает, что я должен держаться его, а не Ярополка?
     -- Ярополк раздает земли печенегам. У Ярополка отняли западные земли:
польский король Мешко захватил червленские города... Ярополк взял  в  жены
гречанку, а с нею налетела как стая воронья туча ромеев. Обсели  Киев  как
дохлую корову! И веру свою поганскую нам навязывают, Ярополк уже принял...
     Блуд напомнил хмуро:
     -- Твой князь тоже привел варягов.
     -- Те воюют за  деньги.  Земли  не  просят,  свою  веру  в  Одина  не
навязывают. Уйдут как и пришли, первый раз их нанимают, что ли? А печенеги
не уйдут. Это теперь их земли, раз Ярополк -- великий князь! -- пожаловал.
Придется их сгонять силой.
     Блуд молчал, рассматривал  обезображенного  воина.  Тот  кривился  от
боли, но говорил и говорил, страсть и гнев держали его, не давали впасть в
беспамятство.
     -- Знатные не примут его,-- сказал Блуд  наконец.--  Он  сын  рабыни!
Здесь каждый кичится своим родом. Иные ведут его от троянцев, другие -- от
древних царей Скифии, третьи вовсе хрен знает от  кого,  но  --  гордятся!
Сами -- фу, черви, но о пращурах говорят и говорят.
     Кремень растянул разбитые губы в улыбке:
     -- Только бы сесть на отчий стол, а там удержится...
     -- С него станется,--  согласился  Блуд  неожиданно.--  Ладно...  Что
смогу, то смогу.  Верю,  что  Владимир  своих  земель  ворогу  не  отдаст,
червленские города вернет.  По  правде  сказать,  и  самого  от  дружбы  с
печенегами воротит. Передай  князю,  что  помогу.  Сноситься  будем  через
тебя... или еще через кого, кому ведом тайный знак.
     В запавших глазах Кременя блеснула ненависть:
     -- А ты не боишься, что я тебя самого за то, что  со  мною  сотворил,
подведу к плахе? Владимиру передам не так,  а  то  и  Ярополку  скажу  про
измену?
     Глаза Блуда были холодные, как замороженные:
     -- Не боюсь. Ты -- из настоящих. Если не помрешь, то  надо  под  тебя
больше молодых девок положить. Добротное племя от тебя поведется!
     -- Благодарствую... на таком добром слове.
     -- Что есть, то есть,-- буркнул Блуд.
     Ушел, вместо него явился лекарь. Холоп нес за ним корзину с отварами,
настоями, травами. Молодая девка принесла корчагу с медом, вскоре  нанесли
еды.
     Кремень  перекашивался  под  грубыми  руками  лекаря.  Примочки  жгли
сильнее каленого железа. Зато жареные перепелки таяли во рту. Такое нежное
мясо, что измученное тело начинало оживать, ощутил наконец мышцы на  руках
и ногах. Он так и провалился  в  тяжелый  глубокий  сон,  поднося  ко  рту
истекающую соком птичью ногу.

     Глава 10

     Владимир отшатнулся, когда  двое  хмурых  дружинников  ввели  к  нему
Кремня:
     -- Что с тобой?
     Кремень повел бровью на воинов. Владимир взмахом длани  удалил  обоих
за дверь. Кремень без сил упал на лавку, привалился спиной к стене.  Кровь
запеклась на распухшем от побоев лице, один глаз заплыл вовсе, под  другим
были огромный кровоподтек и рваная рана, явно ударили подкованным сапогом.
Губы стали как оладьи, распухшие и почерневшие.
     -- Он согласен,-- прошептал Кремень, даже здесь не упомянул Блуда  по
имени.-- Киева нам не взять, потому  он  постарается  убрать  Ярополка  из
города...
     -- Куда?
     -- Не знает. Но предупредил, если Ярополк начнет готовить  дружину...
даже выведет из города, чтобы сдуру на напали.
     -- Не нападем,-- заверил  Владимир  хищно.--  Только  бы  убрался  из
Киева! А там поглядим. Ты отдыхай.  Я  распоряжусь  о  лекарях  и  молодых
девках. Тебе надобно кровь разогнать, а то вон какие синяки...
     Кремень слабо улыбнулся:
     -- Что вы все об одном и том же? Нет-нет, я не отказываюсь...
     Он уронил голову на грудь, Владимир  едва  успел  подхватить  грузное
тело, не дал упасть на  пол.  Кремень  обвисал,  лицо  помертвело,  сердце
билось едва-едва.
     -- Лекаря! -- велел Владимир яростно.
     Вбежали гридни, Владимир передал им Кремня, бросил хрипло:
     -- Головами отвечаете! Сделать  все,  чтобы  жил!  Волхвов,  лекарей,
девок, любые травы... Поплатится мне Блуд! Поплатится.

     На тайной сходке у Блуда собрались бояре.  Он  знал,  кого  отбирать:
всего семеро, зато каждый держит руку на княжеской повозке. Кто на колесе,
кто на оглобле, а кто и под уздцы способен ухватить в случае нужды. Князь,
как и любой правитель, людьми силен. В этом его сила, но в  этом  и  самое
больное место любого, кто правит.
     -- Не знаю,-- говорил Вяз с сомнением.-- Ярополк все же немало пользы
дал... А этот новгородец -- вовсе жидовин! Его мать Малка  и  родной  дядя
Дабран -- иудеи. Оба из Любеча, там их  знают.  Жидовины  там  сперва  две
улицы заняли, а потом и полгорода заселили, почитай! Это уже мы сами, не в
силах чужие имена произносить, стали звать  их  Малушей  и  Добрыней...  А
какой он Добрыня, ежели Дабран он, а третья сестра у них -- Дебора!
     -- Знамо дело, жидовин,-- согласился охотно Милан, один из  казначеев
Ярополка.--  Нешто  русич  сумеет  аки  змея  подколодная  так  в   князья
новгородские пролезть? Нет, он жидовин, как есть жидовин. Не знал бы даже,
что его мать -- жидовка, по делам бы сразу догадался.
     -- У  них,  у  жидов,--  вставил  третий  боярин,--  дети  по  матери
считаются. Если бы по отцу, был бы русич, а раз по матери, то иудей.
     -- Иудей, как есть иудей,-- поддержал их и четвертый, в его руках был
набор в земское войско,-- воспитывал его кто? Кто не отходил  ни  на  шаг,
наставлял всех ихней премудрости? Дабран, кто  же  исчо?  Которого  у  нас
кличут Добрыней!
     -- А раз иудей,-- припечатал  веско  пятый,  он  отвечал  за  оборону
Жидовских ворот,-- то чего нам, русичам, от него ждать? Только и того, что
старую нашу веру порушит, свою поганскую насаждать будет!
     Только Громайло, известный своими стадами и табунами, засомневался:
     -- Да вроде бы наш по виду... А что черный, как ворон, так у нас  уже
много черных. С той поры как берендеев  пустили  на  земли  наши!  Те  все
черные, как жуки. И веру нашу блюдет.
     -- Прикидывается! -- уверенно  заявил  Вяз.--  Рази  ж  можно  ему  в
открытую? Враз сомнем. А он тихой сапой.
     -- Как?
     -- А хрен его знает, как. Но не может не пакостить! И за мать  мстит,
что рабыней была, пока князь наложницей не взял...  Да  и  то:  велика  ли
радость подстилкой быть? К тому же сразу выгнали, как только  пузо  зачало
расти.
     -- Мстит, это точно. Они народ мстительный.
     Блуд сперва  ерзал,  не  успевая  вставить  слово,  да  и  надо  дать
выговориться, выказать  уважение.  Потом  ощутил  безнадежность,  чересчур
крепко бояре укрепились в своем убеждении, что новгородский князь родом из
жидовского племени. А для них этого хватит, чтобы не пущать его  кормиться
на киевский стол.
     Потом внезапно пришло озарение. Бояре как раз выдыхались,  изничтожив
новгородца под корень, растоптав его и растерев как  плевок  по  земляному
полу. Блуд кашлянул:
     -- Во-во, это вы в самую точку! Что значит, светлые головы... Если он
к тому же еще и жидовин, что нам еще?
     Бояре ощетинились. Блуд ощутил на себе враждебные взгляды. Вяз сказал
предостерегающе:
     -- Заговариваешься, боярин!
     -- Давайте говорить как мужи,-- лениво ответил Блуд.--  Для  нас  что
главное? Чтобы князь восстановил наши боярские  вольности.  И  чтобы  блюл
старые обычаи отцов и пращуров. Ярополк уже принял  чужую  веру  из  Рима,
насаждает вокруг себя латинян. Уже ты, Вяз, отстранен от поставок в  Киев,
это делают два торговца из Рима, уже  наших  богов  мало-помалу  теснят  с
Подола... А что новгородец? Да жидовины  больше  нас  ненавидят  христиан!
Ведь Христос -- это тот иудей, который предал  свой  народ,  своих  богов,
внес раскол! Все первые христиане были предатели своего народа, как и  его
двенадцать, или сколько их там было, апостолов! Ни один  иудей  не  примет
учение Христа! И другим не даст, если сможет.
     Его слушали с открытыми ртами. На лицах было недоверие, но  Блуд  уже
видел заблестевшие глаза. Его слова пока что лишь расшевелили их заплывшие
жиром мозги, но там уже медленно рождаются новые идеи.
     -- А на кого,-- спросил он, возвысив голос,--  новгородцу  опираться,
как не на нас? Иудеев не так уж и много на Руси,  да  и  не  больно  охочи
браться за оружие! Они крови не выносют, даже  коров  и  гусей  так  бьют,
чтобы крови не видеть. Без нас новгородцу не только власть не взять, а что
важнее -- не удержаться! И более ревностного защитника обычаев русских нам
не найти.
     -- Почему? -- спросил тупо Вяз.
     -- Да потому что вера славянская  добра.  Всех  приемлет!  Приходи  к
нашим богам или приходи со своими богами, ставь в  русское  капище  своего
бога рядом с нашими! А вера Христа -- злая, ревнивая.  Их  бог  не  терпит
чужих. Только ему кланяйся и никому еще. Пока что иудеи Любеча,  как  и  в
других русских городах, защищены, молись кому хошь,  а  вера  Христа  всех
согнет в бараний рог, ткнет рылами к подножью креста. А кто пикнет, тому и
голову с плеч! А иудеям -- в первую очередь!
     Он смотрел в потемневшие лица. Задумались. Еще не  верят,  но  старые
головы не решают сразу. Повертят  так  и  эдак,  поймут.  И  отыщут  общие
интересы.

     Из Киева пришли  волхвы,  бродили  по  стану  новгородцев.  Владимиру
доложили,   что    старичье    склоняет    дружинников    повязать    его,
незаконнорожденного, отдать Ярополку, а тот, законный великий князь  Руси,
милостиво простит им вину.
     Владимир дергался, волхвы стоят над  войнами,  им  вредить  покон  не
велит, но что-то делать надо. Не успел продумать до конца, как за  пологом
шатра раздались громкие  голоса.  Владимир  узнал  и  голос  Тавра.  Потом
воевода распахнул полог, вежливо,  но  настойчиво  впихнул  двух  волхвов.
Одного Владимир узнал -- Богой, древний старец, он еще князя Олега помнит,
князя Игоря держал на коленях, его бабку Ольгу учил грамоте.
     В голове моментально явилась картинка как и о чем говорить, он тут же
встал навстречу, поклонился земным поклоном:
     -- Благодарствую богам нашим, Сварогу  и  Яриле,  что  позволили  мне
подойти к Киеву, святому месту земли  дедов  наших...  и  поцеловать  руку
славному Богою, ревностному защитнику покона дедов наших и веры русской!
     Он почтительно поцеловал сухие  пальцы  Богоя.  Тот  крякнул,  что-то
проглотил, явно нес в клюве нечто ругательное, а  теперь  по-старчески  не
сразу мог найти другие слова.
     Тавр молча сверлил глазами спину волхвов. В его взгляде, брошенном на
него, князя, Владимир уловил  одобрение.  В  шатер  вошли  Панас,  Войдан,
Стойгнев.
     -- Ты...-- сказал наконец Богой грозно,-- пошто смуту на Руси  сеешь?
Пошто кровь русскую льешь? Тебе надобно склонить выю перед великим князем,
он старший...
     Владимир сказал быстро, перебивая волхва, но так, чтобы выглядело как
будто соглашается:
     -- Ты прав, ты прав, мудрый защитник и блюститель устоев! Негоже лить
кровь, негоже идти брат на брата... Но, по правде сказать,  старший-то  из
всех троих братьев я, Владимир! А первую кровь пролил Ярополк, убив своего
родного и по отцу, и по матери  брата...  Но  забудем  распри.  Что  жизни
человечьи, когда дело касается богов? Взгляни, Богой, на  мой  лагерь!  Ты
видел где-нибудь в нем крест чужого бога?
     Богой  смотрел  угрюмо.  Второй  волхв,   намного   моложе,   пугливо
оглядывался на грозных воевод с одинаково угрюмыми лицами.
     -- Я еще не видел весь лагерь,-- сказал Богой наконец.
     -- Тебе покажут,-- заверил Владимир.--  И  ты  увидишь  только  наших
русских богов! Я не Ярополк, который принял чужую веру, чужих богов,  взял
себе в жены греческую монахиню, как будто наши женщины не самые сладкие на
всем белом свете! Хуже того, он наши святыни попрал!
     Среди воевод пошел грозный ропот.