чнил,  в  детстве  всем
приходилось бегать от грозного отца:
     -- Воин должен уметь  бегать...  Врага  догнать,  оленя,  даже  зайца
загнать так, чтобы косой пал замертво!
     -- Да я что,-- сказал Владимир с неловкостью,-- ты  не  серчай.  Если
зайца...
     -- Без труда,-- ответил Олаф.-- Я тебе как-нибудь покажу.
     -- Все, буду примечать  длинноухих.  Нам  бы  как  раз  зайчатины  на
обед...
     Он умолк, а Олаф вздрогнул, завертел  головой.  Владимир  видел,  как
вздрогнули и шевельнулись розовые уши  викинга.  Сам  Олаф  пригнулся  как
дикий  зверь,  едва  не  рычал,   зорко   и   настороженно   всматривался,
вслушивался.
     Донесся стук копыт, потом чистый звонкий голос,  распевающий  во  все
горло. Слов Владимир не расслышал, оба вжались в землю, но место больно уж
неудачное: всадники вот-вот  увидят  с  высоты  седел.  Вдруг  Олаф  ахнул
тихонько, а Владимир ощутил, как сжалось сердце.
     Всадников было трое. И все трое были великанами в добротных  доспехах
и  на  огромных  боевых  конях.  От  них  веяло  грозной  силой,   удалью,
несокрушимой мощью. Уздечки  позвякивали,  копыта  били  в  землю  тяжело,
мощно.
     Владимир толкнул Олафа, в мышиную  норку  не  втиснешься,  поднялись.
Передний оборвал песню. Его серые глаза с любопытством рассматривали  двух
оборванцев, а Владимир и Олаф все не могли  оторвать  от  него  глаз.  Что
доспехи, он даже в панцыре, явно греческом, шолом блещет так,  что  глазам
больно, сложный узор, а сверху колышутся по ветру красные с  синим  перья.
Оружием воин обвесился с головы до ног,  и  если  бы  ему  не  было  весен
двадцать, когда тяга к оружия понятна, то даже Олаф назвал бы его дурнем.
     Двое всадников, что ехали сзади, одеты  проще,  но  выглядят  намного
опаснее. Их оружие легче,  вместо  панцырей  --  легкие  кольчуги,  вместо
тяжелых мечей и топоров -- легкие, но длинные сабли. Правда, мечи и топоры
тоже есть, приторочены сзади у  седел.  Оба  с  непокрытыми  головами,  но
шоломы выглядывают из седельных мешков. Лица обветренные, битые солнцем  и
ветрами, без капли лишнего мяса, только кости и  мышцы,  глаза  похожи  на
острые наконечники стрел. Оба как несокрушимые скалы, а  кони  не  знавшие
хомута -- могучие, налитые мощью звери, даже сейчас всхрапывают враждебно,
готовые куснуть чужаков или ударить копытом.
     Владимир толкнул Олафа, поклонился:
     -- Исполать вам, могучие витязи!
     Олаф  нехотя  поклонился.  Его  синие  глаза  жадно  щупали   богатое
вооружение, могучих коней, мерили ширину плеч богатырей.
     Передний, что оборвал песню, спросил с брезгливым недовольством:
     -- Что за рвань шляется по Дикому Полю?
     По голосу -- вятич, да и нос курносый, глаза расставлены  широко,  на
переносице чашка поместится, стать молодецкая, какой известны вятичи.
     -- Погорельцы мы,-- ответил Владимир с поклоном.-- Почитай, уся  весь
пошла огнем. Одни угли остались... Бредем наниматься к кому-нибудь. Хоть в
холопы, жить-то и кормиться как-то надо...
     -- Да зачем вам жить? -- удивился вятич.-- Коль дома  свои  сохранить
не сумели, то вам лучше сгореть со своим скарбом.
     Двое  старших  молчали.  Владимир  чувствовал  на  себе   придирчивые
пытливые взгляды. Один золотоволос, высок, другой  коренастее  и  шире,  а
волосы черные, как вороново крыло. Глаза чуть  вприщур,  и  даже  не  будь
узких, как шнурок, усов, Владимир признал бы  печенега.  Наконец  передний
сказал укоряюще, Владимир сразу ощутил мягкий говор киянина:
     -- Так что ж бредете в ту сторону? Русь вон в той стороне! Попадетесь
диким людям, они сразу аркан  на  шею!  Мужики  крепкие.  Будете  жить  со
скотом, жрать со свиньями.
     -- Дык откуда ж знать,-- сказал Владимир  робко,--  в  какой  стороне
что? Мы ж никогда из веси и не выходили-то...
     Молодой вятич гордо выпрямился:
     -- Эх, народ! Пошто живете?
     Тот, которого Владимир определил как печенега, спросил внезапно:
     -- А что молчит твой спутник?
     Голос  его  был  резкий,  свирепый,  в  нем  еще  звучала  дикость  и
жестокость степняка. Темные  глаза,  такие  же  темные,  как  и  у  самого
Владимира, впились в его лицо.
     -- Немой,-- ответил Владимир печально.--  Да  и  дурачок  он.  Потому
такой здоровый.
     Веский довод вроде  бы  удовлетворил  печенега,  он  перестал  щупать
оценивающим взглядом могучие мыщцы Олафа, мерять его плечи.  Киянин  хотел
что-то сказать тоже, но Владимир перебил льстивым голосом:
     -- Вы и есть знаменитые  поединщики,  что  ездят  по  Дикому  Полю  в
поисках чести и славы? У нас о вас песни поют!
     Киянин ответить не успел, молодой вятич кичливо выдвинулся вперед:
     -- Простые витязи на пирах киевского князя аки  свиньи  упиваются,  а
лучшие... ищут супротивников! Мы рубежи земель наших охраняем, дни и  ночи
ищем,  с  кем  бы  нашу  силушку  незнаемую  померить,  с  кем-то   удалью
поверстаться!
     -- Как это достойно,-- ответил Владимир с  почтением.  Он  поклонился
еще ниже.-- Земной поклон от простых труженников! Не будь вас, нас бы  уже
давно  и  куры  лапами  загребли.  А  так  сильный  ищет  сильного,  чтобы
утвердиться над ним в доблести, а мы за  вашими  широкими  спинами  просто
живем да хлеб жуем...
     Вятич весело засмеялся, шевельнул ногой, конь  мощно  двинулся  мимо.
Олаф в отчаянии замычал,  знаками  показывал  Владимиру  вслед  всадникам.
Владимир отрицательно качал головой. Киянин оглянулся:
     -- Что мычит этот несчастный?
     Владимир сказал торопливо:
     -- Не обращайте внимания. Дурачок от рождения, это ж видно. В детстве
из люльки уронили. Головой о пень! Он вырос в нашей  веси  самым  сильным.
Любит бороться, а когда вас увидел... ну, сами понимаете.
     У младого вятича глаза заблистали весельем:
     -- Бороться с этим придурком? А почему бы и нет?
     Печенег хмыкнул, а киянин, явно старший, сказал брезгливо:
     --  Мы  боремся  с  равными.  Не  личит  богатырю   схлестываться   с
простолюдином.  А  земляных  червей  везде  довольно,  пусть  с   ними   и
барахтается.
     --  Да  где  тут  они,--  пробормотал  Владимир.  Он  держал   голову
склоненной, прятал злой блеск глаз:  не  личит  народным  заступникам  так
пренебрежительно  о  простом  люде.--   Копаются   в   земле   далеко,   в
безопасности.
     -- Тогда с медведями,-- буркнул киянин.
     А вятич сказал гордо:
     -- А в безопасности, потому что есть кому принимать все удары!
     Они проехали мимо, уже не поворачивая  голов.  Олаф  тихонько  шагнул
следом.  Владимир  предостерегающе  зашипел,   но   викинг   уже   в   три
стремительных прыжка нагнал печенега, и Владимир, кляня Олафа за  дурость,
поспешно бросился вслед киянину.
     К счастью, вятич во все  горло  завопил  прерванную  песню.  Владимир
взапрыгнул сзади на круп коня киянина, тот от неожиданности присел, и  тут
же кулак Владимира обрушился на затылок витязя как  молот.  Тот  вздрогнул
как сосна от удара топором. Владимир спешно толкнул с коня обмякшее  тело,
сам оказался в седле и с саблей в руке. Олаф ухватил печенега за плечо и с
такой силой дернул, что богатырь пролетел по воздуху как  мешок  с  cухими
листьями. Конь шатался, присел, стараясь  удержаться  на  четырех,  а  его
хозяин на  той  стороне  тропки  обрушился  сверху  на  кусты,  затрещало,
мелькнули и повисли вверх подошвами добротные сапоги.
     -- Займись этими! -- крикнул Владимир.-- я беру молодого!
     Он с саблей в руке загородил дорогу к Олафу. Викинг поспешно  сдернул
с седла ножны с длинным мечом, а сбитый с коня  киянин  застонал  и  начал
подниматься, Олаф сильно  ударил  в  голову,  не  вынимая  меч  из  ножен.
Богатырь без звука распростерся в пыли. Олаф подбежал к своему,  в  кустах
ревело страшным голосом. Печенежский витязь вылез, злой и  рассвирепевший,
Олаф мощным тычком в лицо опрокинул обратно в оранжевую листву.
     Владимир только догадывался по топоту и  всхлипам,  что  с  Олафом  в
порядке, а сам стерег каждое движение молодого поединщика. Вятич, несмотря
на молодость, явно  был  умелым  бойцом,  неумеху  не  примут  в  братство
богатырское, а доспехи такие, что саблей не прошибешь. К тому же ростом  и
шириной плеч не уступал ни Владимиру, ни могучему  сыну  конунга.  А  руки
длинные и толстые, чувствуется неизмеримая сила удалого бойца.
     -- Кто вы? -- вскрикнул вятич потрясенно.
     Владимир ответил, запыхавшись:
     -- Странники! Калики, если хошь. Мы не поединщики! Но нам нужны  кони
и оружие. Если отдадите, то скажем спасибо и поедем дальше.
     Вятич бросил сильным мужественным голосом:
     -- Я спросил для того лишь, чтобы знать, кого отправил к праотцам!
     Владимир  едва  успел  подставить   саблю,   настолько   натиск   был
неожиданным. Зазвенела сталь, молодой  богатырь  рубил  быстро  и  сильно.
Владимир парировал удары  с  трудом,  чужой  конь  не  слушался,  топтался
по-своему, а вятич оказался не только чудовищно  силен,  но  и  быстр  как
горностай. Дважды Владимир исхитрился достать саблей,  но  оба  раза  лишь
звякнул доспех, а противник концом сабли выдрал клок волос. В  третий  раз
Владимир неудачно выщербил саблю о железное плечо, а чужая сабля мелькнула
у самого горла. Он ощутил резкую боль в плече. Поединщик оскалил  зубы,  в
глазах было злое торжество.
     Издали донесся голос Олафа:
     -- Что-то долго... Помочь?
     -- Да! -- крикнул Владимир, задыхаясь.-- Да!
     Голос Олафа стал задумчивым:
     -- Да вроде бы как-то не по-мужски... Двое в  драку,  а  третий  в...
гм... куда у вас посылают? К тому  же  я  дурак,  мне  как-то  не  к  лицу
вмешиваться, когда умные беседуют...
     Владимир едва успевал парировать  удары.  Поединщик  из  Дикого  Поля
наседал,  в  глазах  были  злость  и   страстное   желание   покончить   с
деревенщиной. Сабля сверкала как молния, рука Владимира онемела.  Внезапно
вятич вздрогнул, тут же исчез, словно его смахнули  как  муху.  Послышался
глухой удар о землю.
     Олаф скалил зубы. Оглушенный витязь  попробовал  подняться.  Владимир
тяжело дышал, заставил коня попятиться. Олаф заступил хольмградца вместе с
его конем, пинком отшвырнул саблю вятича. Тот рывком вскочил, кулак  Олафа
метнулся навстречу так быстро, что Владимир услышал  только  глухой  удар.
Шлем слетел со звоном, запрыгал по дороге как выброшенная медная миска.  В
голосе Олафа было грозное предостережение:
     -- Тихо. Я убивать сразу.
     Молодой витязь лежал в пыли, раскинув руки. Изо рта  потекла  струйка
крови. Глаза уставились в  синее  небо,  но  на  лице  было  и  сильнейшее
потрясение, что немой вдруг заговорил, да еще на ломаном языке руса.
     -- Викинг? Здесь?
     Владимир от усталости покачивался  в  седле.  На  плече  был  длинный
порез, рубашка окрасилась кровью,  но  мышцы  слушались,  рана  небольшая,
заживет.  Олаф  деловито  снимал  доспехи  с  киянина.   Печенег   наконец
приподнялся на дрожащих руках, упал, снова поднялся и сел.  Кровь  стекала
по  правой  стороне  головы.  Вятич   загребал   ладонями   пыль,   голова
приподнялась и снова со стуком упала. А когда его тут же  вывернуло,  даже
Олаф с сочувствием поцокал языком. Он знал,  что  такое  получить  могучий
удар в лоб.
     -- Снимай доспехи,-- велел Владимир.
     Витязь прошептал со злым достоинством:
     -- Ты их снимешь с трупа.
     -- Мне нужны доспехи,-- ответил Владимир.-- А с живого или  трупа  --
решать тебе.
     Вятич начал  подниматься.  Олаф  с  удовольствием  взмахнул  кулаком.
Стукнуло, вятич рухнул навзничь. Олаф сказал проникновенно:
     -- Это тебе за придурка, тюлень в перьях!
     Вятич приподнялся, руки разъехались и снова упал. Теперь кровь  текла
уже из ушей. Шея  и  грудь  стали  красными.  Печенег,  кривясь  от  боли,
прохрипел:
     -- Збышко... отдай.
     -- Ни за что,-- ответил вятич упрямо.
     -- Отдай,-- сказал печенег сипло.-- Они ж не  поединшики.  Нет  стыда
отдать доспехи и даже коней.
     Вятич закашлялся, кровь булькала во рту, он  выплевывал  струйками  и
темными сгустками, но в голосе все равно были стыд и ярость:
     -- Я лучше умру!
     -- Твое дело,-- ответил Владимир сухо.
     Он приставил кончик сабли к белому горлу. Сзади вскрикнул печенег:
     -- Не убивай парня!
     Голос бы просящий, голос побежденного. Владимир мгновение  смотрел  в
чистые глаза вятича, тот ответил мужественным взором.  В  глазах  молодого
богатыря были вызов и презрение к смерти.
     -- Дурак,-- сказал Владимир тихо.
     Он внезапно ударил рукоятью в  висок.  Парень  безжизненно  завалился
набок. Владимир отпрыгнул, держа саблю  наготове.  Печенег  поднялся,  его
шатало, обеими руками хватался за грудь. Закашлялся, выплюнул темнокрасный
сгусток крови с белым камушком зуба.
     -- Сними с него доспехи,-- велел Владимир холодно.
     Сердце трепетало, он боялся спугнуть удачу.  Печенег  потрогал  юного
друга, тот не шевелился, но печенег вздохнул с облегчением, жив  все-таки,
снял пояс, начал стаскивать сапоги, панцирь.
     Олаф сбросил лохмотья. Печенег оглянулся на его  могучую  фигуру,  на
миг даже задержал дыхание. Викинг был великолепен в своей грозной мощи,  а
его выпуклые мышцы  были  покрупнее,  чем  у  поверженного,  да  и  самого
печенега.
     -- Если не поединщик,-- пробормотал печенег смятенно,-- тогда кто же?
     -- Снимай, пока тот не очнулся,-- напомнил Владимир.
     Печенег нехотя кивнул, здравую мысль надо принимать  даже  от  врага,
торопливо стаскивал с молодого соратника доспехи и одежду.  Тот  застонал,
когда печенег стянул второй сапог. Вопросительно оглянулся  на  Владимира.
Тот буркнул:
     -- Ладно, не срами парня. Оставь одежку.
     Олаф сказал предостерегающе:
     -- У тебя на заднице дыра! Я все смотрю, смотрю, а потом и...
     -- Нашел куда  смотреть,--  огрызнулся  Владимир.--  У  нас  остались
монеты. В ближайшей веси зашьем, а то и купим новые.
     -- Смотри, твои портки,-- буркнул Олаф.
     Он уже напялил на себя одежку киянина,  застегнул  на  поясе  широкий
ремень  с  длинным  ножом,  а  также  перекинул  через  плечо  перевязь  с
богатырским мечом. Сам киянин все еще лежал поперек дороги. Теперь в одном
исподнем белье. Печенег придержал вятича,  тот  пытался  подняться,  мотал
головой. Печенег оглянулся на Владимира:
     -- Кто вы?
     -- Вы добудете еще и коней, и хорошие мечи,-- ответил  Владимир.--  И
пусть твой молодой  друг  не  убивается.  Мы  взяли  только  наскоком.  Вы
сильномогучие богатыри, мы бы в открытом бою... ну, вряд ли сумели бы.
     Он  вскочил  на  коня  печенега.  Корнь  захрапел,  раздувая  ноздри,
Владимир с силой сжал колени. Он чувствовал чудовищные глыбы  мышц,  давил
изо всех сил, давая ощутить и свою силу. Второго коня ухватил за повод.  В
глазах Олафа было сильнейшее беспокойство.  Он  морщил  лоб,  оглядывался,
Владимир спросил:
     -- Ну, поедем?
     -- Я лучше проведу в поводу,-- ответил  Олаф  напряженным  голосом.--
Впереди чувствуется ручеек... а нет, то и в реке напою, сам напьюсь...
     Владимир открыл рот, посмотрел  на  сердитого  Олафа,  снова  закрыл.
Торопливо согласился:
     -- Да-да, поведи коня. Прощайте, богатыри! Мы не враги, но ваши  кони
нам могут сохранить шкуры.
     Когда их отгородила  гряда  высоких  кустов,  Олаф  оглянулся.  Спина
викинга был напряженой, словно вел не коня, а огнедышащего дракона.
     -- Мне кажется, я ихнего главного искалечил... Помрет, небось.
     -- Их жизнь такова,-- ответил Владимир и сам удивился  безразличию  в
своем голосе.--  Зато  умер  не  в  постели,  а  погиб  в  чистом  поле...
По-мужски! Олаф, ты плаваешь как рыба, со дна моря достаешь монеты, водишь
драккар по звездам, даже в бурю прыгаешь со своего корабля  на  чужой,  но
что твое умение в Степи, если робеешь перед конем?
     Олаф пугливо оглянулся, конь свирепо дышал ему в затылок:
     -- Коня? Где ты видишь коней? Это какие-то драконы! Того гляди укусит
или лягнет.
     --  Ага,--  сказал  Владимир   удовлетворенно,--   наконец-то   узрел
настоящих боевых коней. Да,  это  не  смирные  рабочие  лошадки,  которыми
довольствовались... Ну как, хорошие обычаи на Руси?
     Олаф почесал в затылке. Его широкие плечи плотно  облегала  миланская
кольчуга, ноги теперь в добротнейших сапогах на двойной подошве из  свиной
кожи, портки из настоящей паволоки, тяжелый пояс с серебряными бляхами,  а
на боевом коне одно седло стоит целого драккара!
     -- Замечательные,-- признал он.-- Вот так выезжают в чисто поле, дабы
поискать сильнее себя? Сразиться и победить? Да,  это  достойно  мужчин!..
Думаю, боги собираются смотреть, когда такие богатыри сходятся на двобой.
     Владимир  похлопал  своего  коня  по  влажному  боку.   Голос   юного
князя-изгоя стал неожиданно деловым:
     -- А главное, можно быстро разбогатеть. Правда, риск  велик...  Можно
всю жизнь землю ковырять сохой, зато никакого риска, хоть нет и прибыли. А
здесь при удаче сразу и конь, и кошель... Да-да, я заглянул. Есть серебро,
штук пять золотых монет. Не много, но все-таки...
     -- Все-таки мы не  гнули  спины,--  согласился  Олаф.--  Удивительная
страна! Мы, викинги, сходимся в схватке лишь тогда,  когда  видим  богатую
добычу. А тут, просто ради славы? Как, говоришь, зовется этот народ?
     -- Здесь разные племена,-- ответил  Владимир.  Он  вспомнил  киянина,
вятича, печенега.-- Но теперь они просто русские люди.

     Глава 28

     Они ехали еще  трое  суток.  Как  на  зло,  степь  была  ровная,  как
выструганный стол, ни ручейка, ни речушки. Кони страдали от жажды,  солнце
все еще жгло, хотя осень уже стряхивала листья на землю.
     Владимир, исхудавший и черный  от  жгучего  солнца,  вдруг  прошептал
полопавшимися от жажды губами:
     -- Олаф, когда-то об этом будут слагать песни.
     Олаф, сам красный от солнца и ветра, прорычал зло:
     -- Если доживем.
     -- Уже...
     -- Что уже?
     -- Дожили, говорю!
     Олаф поднял  голову.  В  воздухе  чувствовалась  свежесть,  доносился
негромкий мощный гул. Земля, казалось, чуть  подрагивала.  А  над  далеким
обрывом торчала едва заметная голая верхушка дерева.
     И лишь присмотревшись,  Олаф  понял,  что  это  не  дерево,  а  мачта
корабля. Они добрались до берега моря, на  другом  берегу  которого  лежит
сказочный Царьград!
     Корабль стоял у берега всего полдня и ночь, брали у  местных  жителей
зерно. На зорьке отплыли,  но  среди  ночи  Владимир  ощутил,  как  кто-то
переступил через спящего викинга, а в слабом свете звезд  блеснуло  лезвие
ножа.
     Он ударил обеими ногами.  Человек  рухнул  на  Олафа,  тот  мгновенно
проснулся, сгреб незнакомца и тут же для верности сломал руку с ножом.
     Тут же, пока схваченного медленно резали ножами и  вытягивали  кишки,
гридень Ярополка, так он  назвался,  указал  еще  на  двоих.  Оказывается,
великий князь киевский отряд Варяжко послал  на  перехват  по  дороге  "из
варяг в греки", а им троим на всякий случай велел постеречь до зимы здесь,
у моря, куда сходятся корабли. Милостиво прикончили несчастного,  спустили
за борт без плеска, а потом отыскали тех, зарезали и сбросили за борт.
     Утром  хозяин  корабля  дивился  внезапному  исчезновению  троих,  но
Владимир спросил  лишь,  заплатили  те  вперед  или  нет.  Хозяин  тут  же
повеселел. Плату в самом деле взял вперед, а на прокорме сэкономит.
     С облегчением вздохнул  и  Олаф.  При  одном  убитом  нашелся  весьма
увесистый кошель с золотыми монетами. Теперь, пока их беспокоить не будут,
надо успеть до Царьграда отоспаться и отъесться.
     Владимир хмурился. До Царьграда вряд  ли  их  достанут,  но  в  самом
Царьграде не только купцы из Киевской Руси, но и  разведчики.  Теперь  они
все -- Ярополковы. А в этом мире не всегда бьют в грудь.  Все  чаще  --  в
спину.
     Владимир не страдал от морской качки, а  Олаф  вовсе  был  рожден  на
драккаре. Пока плыли, оба обросли прежним тугим мясом,  выглядели  уже  не