который  выводит  на  берег...  Любят  не
умом, а сердцем, кровью, плотью, кожей, печенью! Смысл в  любви  наверняка
есть, но он глубже, чем дно океана,  и  выше,  чем  залетает  орел,  а  уж
упрятан надежнее, чем в самом сердце горного хребта. Не нам его искать,  а
нам лишь следовать за ним, или трусливо  попятиться.  Но  кто  любит,  тот
знает, что он обладает этим высшим смыслом, хоть и не может  его  назвать,
как не может заговорить умный пес, что все-все понимает.
     Владимир прошептал:
     -- Боги... Ты настоящий скальд!
     -- Я?
     -- Ты хоть слышал, что говорил? Или через тебя говорили боги?
     Чуть измененный голос Олафа ответил из темноты:
     -- Скальды говорят, что когда человек любит,  он  сам  подобен  богу.
Видишь, я только заговорил о любви, и то во мне уже зазвучала божественная
струна...
     Он захохотал весело и беспечно. Владимир вздохнул с облегчением. Олаф
снова Олаф, могучий и всегда готовый к схваткам викинг. А приступы умности
проходят так же быстро, как у Терибула припадки падучей.

     Глава 31

     В бою важен не только меч, но и кто  у  тебя  за  спиной  или  бьется
плечо-в-плечо. Вепрь, ветеран многих  войн,  пары  составлял  умело.  А  в
случае с новыми варварами все было ясно: раз так сдружились в дороге, то в
бою прикроют друг друга, один не бросит другого раненым, везде  поможет  и
выручит.
     Сегодня Владимир и Олаф дежурили порознь, одному и то делать нечего в
пустом ночном коридоре, но и тут Вепрь ухитрился  поставить  их  так,  что
могли пересвистываться с поверха на поверх, а когда сходились к  лестнице,
то и видели друг друга.
     Дворец был погружен в полутьму. Даже светильники горели  только  один
из четырех, воздух был тяжел, настоян на дурмянящих ароматах, что  хоть  и
отбивают запах навоза, но голова от них тупеет, а ноздри вообще  перестают
чуять запахи.  Изредка  проскальзывала  какая-нибудь  тень,  Владимир  уже
привык,  что  женщины  по  ночам  бегают  в  солдатские   бараки,   дважды
проскальзывали слуги из свиты императора,  всякий  раз  злобно  огрызаясь,
когда он требовал показать лица.
     Мысли текли вяло и  сладко.  Он  уже  стал  сильным  и  знатным,  ему
улыбались самые красивые женщины, клянялись короли, а он -- могущественный
повелитель Севера -- повелел трепещущему от ужаса императору  Царьградской
империи отдать ему в жены прекрасную принцессу Анну... А не то  пойдет  на
Царьград и возьмет Анну  вместе  с  Царьградом,  всей  империей,  землями,
скотом и людьми...
     Едва слышные шаги вытряхнули из гладких грез. Снизу поднимались трое.
Все в темных плащах с глубоко надвинутыми на глаза  капюшонами,  рослые  и
широкие. Оружия не видно, но Владимир  звериным  чутьем  понял,  что  люди
очень опасны, и что под плащами есть и мечи, и добротные доспехи.
     Он раскрыл рот, чтобы крикнуть тревогу, но то ли стыд удержал, то  ли
опасение, что это могут оказаться дворцовые слуги -- а кто еще может  быть
в это время? -- и трое молча бросились на него, а мечи разом заблистали  в
слабом свете светильников.
     Владимир прижался к стене.  Его  меч  будто  сам  прыгнул  навстречу.
Зазвенело железо, он дрался яростно, сцепив зубы и задержав  дыхание.  Они
рубили по нему торопливо и мешая друг другу, а  он  выбрал  миг  и  достал
одного самым кончиком лезвия по шее, получил сильный  удар  в  плечо,  там
занемело от боли, отодвинулся по стене, в то место сразу со звоном ударили
два меча. В ответ быстро и точно кольнул как копьем еще одного. Тот  взвыл
и отступил, опустив меч. С его губ впервые сорвалось крепое слово.
     Владимир вздрогнул,  впервые  услышав  что-то  кроме  звона  мечей  и
надсадного дыхания, едва успел отдернуть голову, лезвие чужого меча задело
плечо. Со звоном слетела чешуйка доспеха.
     Снизу, громко стуча сапогами и уже не таясь,  бежали  еще  двое.  Оба
торопливо вытаскивали из-под плащей короткие  мечи.  Владимир  отступил  в
угол, его меч вздрагивал и  звенел  от  яростных  ударов,  он  не  успевал
следить за врагами, а руки сами дергались, отражали удары, щит трещал,  он
сам не мог бы сказать как и с кем дерется, годы упражнений заставили  тело
двигаться само, и он бился, в глазах потемнело, он чувствовал  соленое  во
рту, когда вдруг сверху прогремел страшный крик:
     -- Один!.. Что это?
     Владимир шатался под ударами, колени подгибались,  в  голове  гудело.
Смутно видел, как сверху метнулась темная тень. Что-то  хрустнуло,  кто-то
вскрикнул. Он отбросил щит, а его меч врубился в  плечо  нападавшего.  Тот
отшатнулся, Владимир судорожно повернулся к другому,  и  тут  ощутил,  что
остался только один враг, да и тот перехватил меч в левую руку.
     -- Умри! -- прошипел Владимир с ненавистью.
     Его меч обрушился с такой  мощью,  что  перерубил  подставленный  меч
противника и снес половину головы.  Олаф  поднялся,  пошатываясь,  сжал  и
расжал пальцы. Человек под ним остался лежать с  неестественно  вывернутой
шеей.
     -- Что за люди? -- спросил он.
     -- А я знаю? -- огрызнулся Владимир.
     В дальнем  конце  коридора  выскочили  стражи  с  факелами.  Полыхнул
тревожный  красный  свет,  кто-то  заорал  истошно:  "Император!  Спасайте
императора!". Двери приоткрывались,  кое-кто  выглядывал  пугливо,  другие
выскакивали сразу, наполняли помещение воплями, суматохой.
     Владимир и Олаф стояли с обнаженными мечами. Начальник ночной  стражи
примчался с белым, как мел, лицом. Его трясло, а губы  прыгали,  будто  по
ним били пальцем:
     -- Кто? Что? Куда?
     Владимир промолчал, он ощупывал себя, проверял целы ли кости, или  же
погнутыми доспехами не отделался, Олаф же ответил бодро:
     -- Они!.. Это!.. Туды!
     -- Кто эти люди?
     Начальник стражи наклонился, свирепо ухватил одного за плечи, потряс.
Голова несчастного болталась, из разрубленного плеча хлестала кровь как из
быка на бойне. Он пытался что-то сказать, но с губ сорвался хрип, и  глаза
закатились под верхние веки.
     Начальник  стражи  ухватил  другого,  а  его   воины   переворачивали
остальных, пока Олаф не обронил:
     -- Уже не скажут.
     -- Неужто всех?..
     -- Похоже.
     Начальник стражи зло повернулся к Владимиру. Олаф развел руками:
     -- Предупреждать надо. Мы бы попросили остаться, чайку бы,  слово  по
слову, мордой по столу...
     Челядь пыталась убрать трупы, но начальник стражи велел не трогать до
прибытия Вепря. Тот  прибежал  разъяренный,  всклокоченный,  но  в  полном
вооружении, свирепый и готовый к бою.
     Владимир с трудом выдержал его злой взгляд. Вепрь  и  раньше  ему  не
очень-то доверял, выпрямился, превозмогая боль в правой руке. Вепрь  долго
и люто смотрел на Владимира, перевел горящий  взор  на  Олафа.  Тот  сразу
перестал улыбаться, выпрямился.
     -- Что на этот раз? -- потребовал Вепрь.
     -- Да вот эти люди... -- начал объяснять  Владимир,  но  его  прервал
властный голос:
     -- Погоди, этериот. Здесь слишком много ушей. Иные укоротить бы...
     Толпа  распахивалась  перед  Терибулом  как  шелковый  занавес.  Одни
попятились, другие спрятались за спины, а третьи  исчезли  вовсе.  Терибул
бросил из уголка рта:
     -- Вепрь, займись тут. А я поговорю с этериотами.
     Втроем прошли в покои Терибула на поверх ниже. В коридорах  уже  было
полно стражи, блестели доспехи, железо звякало, грубые голоса как  конский
топот  прорезались  сквозь  женские   испуганные   вскрики.   Перед   ними
расступались как вспуганные куры даже ветераны.  Владимир  ловил  на  себе
удивленно-уважительные взоры.
     Закрыв за собой дверь, Терибул  кивком  отослал  слуг,  повернулся  к
этериотам. Глаза его были острые как два стилета:
     -- Что они сказали?
     Владимир развел руками, а Олаф браво ответил:
     -- За нас говорили мечи.
     Терибул поморщился:
     -- Кто их первым увидел?
     -- Я,-- ответил Владимир.
     -- Что они говорили?
     -- Они бросились молча,-- ответил Владимир честно.--  Да  и  потом...
больше хрюкали. Иногда -- мычали.
     Терибул смотрел пристально,  будто  хотел  впиться  во  внутренности,
выгрызть упрятанное  глубоко.  В  лице  проступила  затаенная  жестокость.
Владимир  чувствовал  смертельный  холод.  Если  обмолвиться,   что   один
выругался на росском языке, то это может быть смертным  приговором  ему  и
даже Олафу.
     -- А ты,-- спросил Терибул у довольного викинга,-- что слышал ты?
     Олаф метнул быстрый взор на Владимира. Тот затаил дыхание, викинг мог
услышать, но Олаф показал красивые зубы в чистой открытой усмешке:
     -- Мой друг поразил четверых!.. Я успел только одного. Да и то... без
крови.
     Терибул поморщился:
     -- Сломал спину. Тоже подох раньше, чем успели спросить. Вы  чересчур
сильны, варвары! И бесхитростны как младенцы. Захватить бы хоть одного, да
с каленым железом поспрашивать... Но вы хороши в охране, ничего не  скажу.
Сейчас каждый видит, что я был прав, когда  порекомендовал  вас  в  охрану
внутренних покоев. Не забывайте, вас рекомендовал я! Но любой из римлян...
или тех, кто за годы стал римлянином, научился  бы  думать  по-римски,  не
добивал бы хоть одного.
     Владимир ответил виновато:
     -- Мы не добивали.
     Терибул отмахнулся раздраженно:
     -- Знаю-знаю. У каждого из четверых только по одной ране. Ранке,  как
бы вы сказали. Прямо -- царапинке! Увы, смертельной. А один  вовсе...  без
крови, как говорит этот довольный дурак.
     Олаф вытянулся, но по лицу было видно как обиделся. Терибул  прошелся
по комнате. Этериоты следили  за  шагами  всемогущего  царедворца,  затаив
дыхание. Терибул  морщился,  сжимал  кулаки,  хмыкал,  наконец  так  резко
обернулся, что оба вздрогнули.
     -- Идите. В любом случае вы показали себя достойно. А  что  не  очень
думали, когда рубили, то так и лучше. Умные воины -- уже не воины.
     Когда за ними закрылась дверь, Олаф шепнул одними губами:
     -- Чего это он?
     -- Забудь,-- посоветовал Владимир.-- Сам дурак.
     -- Да нет, мой отец тоже  примерно  такое  же  рек.  Умные,  дескать,
опасны...
     -- Забудь,-- отмахнулся Владимир снова.
     Олаф внезапно хлопнул себя по лбу:
     -- А что тот, которому ты разрубил шею, пищал?
     -- Ш-ш-ш-ш,-- сказал Владимир испуганно.
     Олаф едва не подпрыгнул, довольный.  Значит,  тут  еще  сложнее,  чем
показалось вначале. А его друг знает больше, чем сказал этому разряженному
болвану, сам дурак, и как здорово, что они вдвоем уже окунулись во  что-то
чисто ромески подлое с ночными убийствами и кинжалами из-под полы!  Другой
мир, где могут нападать впятером на одного, где косой взгляд или  неверный
изгиб губ может привести к быстрой и нещадной гибели, где один  удар  меча
может привести на вершину такой  славы,  откуда  крохотные  земли  родного
Севера не рассмотришь и в кулак!
     -- Нам повезло,-- сказал Олаф счастливо.-- Что  я  видел  дома  кроме
холодных скал и морского прибоя? Да еще одинаковых девок с морской водой в
жилах вместо крови? А здесь шагу не  ступить,  чтобы  кому-то  не  дать  в
морду!
     -- И получить,-- буркнул Владимир.
     -- И получить,-- согласился Олаф.-- Но  жить  можно,  когда  на  один
отвечаешь тремя! Как говорят здешние  христиане:  на  удар  надо  отвечать
сторицей!  Мол,  подставляют  правую  щеку,  лупи  так,  чтобы   из   ушей
брызнуло...
     Когда вернулись на свои места, трупы уже унесли, кровь  замыли.  Даже
ковровую дорожку  постелили  новую,  а  на  стенах  спешно  вешали  другие
гобелены: на прежние попали капли крови. Народу  суетилось  как  муравьев,
распоряжался  Вепрь  --  свирепо  и  громогласно.  На   варваров   зыркнул
исподлобья, Олафа остановил и велел стать в трех шагах от Владимира.
     -- Вам до смены еще полчаса,-- прорычал он.-- Но ты стой здесь! Скоро
Божественный изволит выйти. Не бегать же ему  по  этажам  за  вами,  ежели
изволит вас заметить?
     -- Базилевс уже знает? -- спросил Олаф живо.
     -- Сейчас его одевают и причесывают,-- буркнул Вепрь.-- Когда  начнут
обувать, то расскажут новости. Спины прямее, мерзавцы!

     Глава 32

     От стен тянуло холодом, а каменные плиты пола  давали  о  себе  знать
сыростью через мягкие подошвы сапог. До смены оставалось рукой подать,  но
Владимир и Олаф понимали, что Вепрь оставил их не зря:  пусть  все  видят,
что для его воинов -- обычное дело зарубить пятерых и остаться  целыми.  В
огромном дворце уже запылали очаги, вспыхнули все лампадки и  светильники,
но воздух все еще оставался промозглым, сырым.
     Владимир  и  Олаф  вслушивались  и  всматривались,  и   когда   внизу
показались закованные в доспехи огромные воины, подтянулись,  выпрямились.
За латниками поднимались шестеро таких же  исполинского  роста  спафариев,
личных телохранителей базилевса. Они были чудовищно  огромны,  тяжелы  как
быки,  злобные  и  недоверчивые,  подозрительные,   всюду   высматривающие
опасность для священной особы императоров.
     Приотстав шага на четыре, по ступенькам поднимались двое в  пурпурных
хламидах. Только базилевсы могли носить их, это и были базилевсы Василий и
Константин. Оба с одинаково бледными лицами, сероглазые, Василий чуть выше
и пошире в плечах, но оба чересчур  хрупкие,  словно  родились  и  жили  в
подземельях дворца, не видя солнца, не чувствуя на коже движения воздуха.
     Константин лишь скользнул взглядом по двум этериотам, а Василий  чуть
замедлил шаг. В его взгляде  проскользнул  вялый  интерес.  Оба  дворцовых
стража отличались друг от друга как день и  ночь:  один  смуглолицый  и  с
волосами черными, как вороново крыло, с яростным лицом с резкими  чертами,
прямым носом с горбинкой, другой -- белокожий и с золотыми волосами, глаза
синие, как небо, но что роднит их, так это  мужская  стать,  непоколебимая
уверенность, гордая стойка, звериная мощь, что лучится из их могучих  тел,
словно жар из раскаленного горна!
     -- Новенькие,-- кивнул он.-- Терибул отзывается о вас хорошо...
     Терибул, вклинившись сзади  как  узкий  топор,  что-то  прошептал,  и
базилевсы так же неспешно  остановились.  Их  взоры  снова  скользнули  по
могучим фигурам этериотов. Терибул отступил, снова поклонился. Его быстрые
глаза перебегали со спин базилевсов на замерших стражей.
     Наконец в  почтительной  священной  тишине  Константин  величественно
наклонил голову:
     -- Благодарю вас, этериоты. Вы двое сумели не  только  защитить  наши
жизни, но вдвоем перебили всех пятерых заговорщиков!
     Владимир чувствовал устремленные на него взоры сановников, начальника
стражи, командующих армий,  казначеев  и  великого  множества  царедворных
вельмож.
     -- Это было нетрудно,-- сказал Олаф с сильным акцентом  северянина,--
даже если бы их было пять раз по пять!
     А Владимир сильным звучным голосом добавил:
     -- Да, это было нетрудно. Ибо у нас был  самый  опытный  наставник  в
военном деле -- Вепрь!
     Он  повернул  голову,  и  все  взоры  упали  на  главного  начальника
дворцовой стражи. Вепрь, что с напряжением вслушивался в речи,  вздрогнул,
выпрямился, все еще с распахнутым от неожиданности ртом.
     Василий милостиво улыбнулся:
     -- Мне это приятно слышать от воинов Севера.
     -- Он нам как отец родной,-- добавил Олаф льстиво.
     -- Отрадно, отрадно,-- сказал базилевс со сладким довольством.
     Он кивнул Константину, тот ответил легким наклоном головы.  Сановники
наперебой  совали  Владимиру  и  Олафу  золотые  монеты,  кольца,  дорогие
перстни,  громко  восхваляли  их   отвагу,   стараясь   быть   замеченными
базилевсом,
     Базилевсы неспешно, в божественном спокойствии, прошествовали дальше,
а вельможи, понимая властелинов правильно, все  еще  одаривали  наемников,
похлопывали по плечам и  одобрительно  улыбались.  Если  базилевс  обратил
внимание на этих двух, то их вскоре переведут либо в личную охрану, либо в
ипасписты. И то и другое открывает дорогу наверх,  с  такими  людьми  надо
общаться. Даже если они пока что простые наемники.
     За базилевсами и сановниками шли  снова  спафарии,  следом  --  целое
стадо евнухов, холодных и равнодушных, и  только  за  ними  на  расстоянии
пяти-шести шагов двигались  родственники  базилевсов.  Олаф  покосился  на
Владимира. Хольмградец вдруг стал еще выше ростом, грудь  выдалась  как  у
бойцовского петуха, а глазами он пожирал  сестру  базилевсов,  хрустел  ее
косточками и проглатывал без остатка. Бледное лицо порозовело.
     Анна была в диадеме. Черные волосы, осыпанные золотой пудрой, что еще
больше придавало ей сходство с богинями, лежали крупными  волнами.  Нежное
белое личико внезапно тронул румянец. Она опустила ресницы, и тень от  них
закрыла половину лица. Яркий, как розы из сада, рот  казался  детским,  но
пухлые губы выглядели сочными, как спелые вишни.
     Она кивнула Олафу, по Владимиру лишь скользнула мимолетным  взглядом.
Всего миг ощущал прикосновение ее взгляда, но сердце забухало как молот  у
руках  подручных  Людоты.  Завтра,  сказала  она  одними  глазами.  Завтра
увидимся тоже. Хотя бы вот так, мимоходом.
     Он не сразу ощутил как резко похолодал воздух.  Вепрь,  который  тоже
оказался в центре внимания:  кто-то  подарил  ему  весь  кошель,  перестал
улыыбаться, едва прошли последние слуги базилевса.
     А когда свита удалилась за пределы слышимости, он медленно повернулся
к Владимиру и Олафу. На страшном изуродованном шрамами лице не осталось  и
тени улыбки. Глаза стали холодными, как две льдинки.
     -- Отец родной, значит? -- проговорил он медленно.-- Отец, значит...
     -- Отец,-- подтвердил Олаф истово. Он  вытятил  грудь  и  ел  глазами
грозного начальника стражи.-- Которого мы все любим, как мать... мать...
     Вепрь прорычал:
     -- Знаю, какую мать. Просто обожаете!.. Черт бы вас побрал. Под арест
бы обоих... а то и в колодки, что было бы только справедливо...
     Этериоты затаили дыхание. Вепрь вперился во Владимира налитыми кровью
глазами, будто хотел прожечь дыры:
     -- Есть одна странность.
     -- Какая? -- спросил Владимир, насторожившись.
     -- Всяк во дворце знает, где покои базилевса.  Как  всяк  знает,  где
покои принцессы Анны. Но эти  пятеро,  сумев  незамеченными  проникнуть  в
святая святых, пренебрегая высокородными, стремились поразить именно тебя,
мерзавец. Могли бы проникнуть даже в покои базилевса и... о, Небо!.. могли
бы поразить Царственных и Божественных. Но  почему-то  бросились  мимо  их
покоев как раз на тебя.
     Олаф захохотал звонко и раскатисто:
     -- Здесь ворона на вороне, еще и вороной погоняет! Обознались спьяну.
Местные, видать. Дерьмо им есть, а не вино пить.
     Вепрь прорычал:
     -- Здесь три светильника. Слепой увидит.  Да  и  с  вашими-то  рожами
спутать вас с базилевсами? Здесь что-то не то... Черт, никто  не  поверит,
что пятеро убийц получили большие деньги,  чтобы  убить  не  базилевса,  а
стража, который его охраняет. Но это именно так!
     Владимир пожал плечами:
     -- Олаф прав. Люди в Царьграде  какие-то  странные.  Я  тут  встретил
одного, кто никогда не жмакал жену, но убил друга, который это сделал.
     Олаф расхохотался,  и  даже  Вепрь  улыбнулся,  но  глаза  оставались
серьезными. И Владимир понял, что придется придумать что-то  весомее,  чем
байку про глупых греков.
     Вепрь прорычал:
     -- Если бы кинулись на Олафа, я бы понял -- обесчещенные мужья... Ну,
не сами, а сложились и наняли от каждого обесчещенного десятка  по  одному
умельцу ножа и топора. Или проигравшиеся в кости сделали то же  самое.  Но
почему напали на тебя, Вольдемар?
     Владимир быстро взглянул на довольного, как слон, Олафа:
     -- Как отцу родному скажу! Прямо  в  глаза:  честно  и  прямо,  будто
христианин на исповеди -- не знаю. Наверное, спутали с  Олафом.  Он  такие
безобразия творил в городе, что у народа  могло  в  глазах  помутиться.  А
когда начал еще и коней менять...
     Вепрь отшатнулся с неподдельным отвращением:
     -- Еще и коней? Для каких нужд?