.-- За всех говорю!
     Тавр сказал уже другим тоном, деловым, словно в лавке отмерял сукно:
     -- Под шумок  отправьте  в  вирий  побольше  родовитых.  Потом  будет
нельзя, смекаете? Наш князь сам будет рубить головы за грабежи. А в первый
день в пылу брани можно зарубить и того, кто руки поднял.  Только  успейте
как можно быстрее. Ищите в подполах, клетях, сараях,  сеновалах.  Если  не
отыщете их вы, потом они отыщут вас!
     Когда они уходили, вжимая головы в плечи, Тавр  был  уверен,  что  не
останется даже жен и детей хозяйских. Изгои из-под  земли  достанут  их  с
мечами и топорами в руках, чтобы те завтра не  отыскали  их  с  плетями  и
каленым железом.
     А раз так, то бесхозное имущество пополнит княжью казну.  Теперь  уже
понятно, что -- великокняжескую!

     Утром в Киеве протрубили на городских воротах звонкие медные  голоса.
На стены  высыпал  киевский  люд,  много  было  баб  и  детишек.  В  стане
новгородцев увидели,  как  медленно  отворяются  главные  ворота.  Выехали
верховые, без оружия, стали по обочине дороги. Следом медленно вышла толпа
старцев в белых одеждах, с белыми бородами  и  головами,  будто  осыпанные
снегом.
     Владимир верхом двинулся навстречу. За ним мерно стучали копыта коней
его воевод. Сердце билось мощно и  радостно.  Он  едва  не  подпрыгивал  в
седле, с трудом  сдерживал  щенячью  радость.  На  лице  держал  величавое
благодушное выражение. Русский  князь  должен  быть  добр,  ленив,  туп  и
благостен, тогда он понятен и любим простым народом. Да и боярами тоже.
     Впереди толпы киян двигался старец,  чье  лицо  Владимиру  показалось
знакомым. Он держал на вытянутых руках каравай хлеба на  вышитом  рушнике.
Его поддерживали под локти еще двое седовласых. Вряд ли помоложе, зато  им
не приходилось держать тяжелый хлеб.
     Старик  остановился  перед  восседающим  на  коне   грозным   князем,
поклонился, дрожащими руками протянул каравай:
     -- Стольный град приветствует тебя,-- сказал он дребезжащим,  но  еще
сильным голосом человека, который привык говорить  для  большого  стечения
народа.-- Прими от нас хлеб-соль! Будь милостив к  городу  и  людям...  Не
разоряй город, где родился, не мсти людям, чья вина лишь в том, что  живут
в Киеве!
     Все ожидали, что Владимир нагнется и примет хлеб,  но  он  неожиданно
спрыгнул с коня, засмеялся:
     -- Разорять город, который я люблю  больше  всего  на  свете?  Мстить
людям, которые ждали меня? Ты шутишь,  старик...  либо  совсем  не  знаешь
меня, своего великого князя!
     Он бережно взял хлеб, отломил щепотку, обмакнул в соль,  торжественно
съел. Только сейчас ощутил, что голоден как волк, съел бы этот  каравай  в
одиночку. За все дни осады почти не ел и не спал по-людски.
     Тавр принял у него каравай, а Владимир сказал торжественно:
     -- Этим хлебом клянусь, что городу не причиню вреда! Клянусь, что  не
обижу даже тех, кто шел в дружине Ярополка  супротив  меня!  Былое  быльем
поросло.
     Он обнял старика, трижды расцеловал и вернулся к коню. Толпа радостно
кричала вслед, он ехал высокий и стройный на белом жеребце,  красный  плащ
трепетал за спиной. Легкий ветерок трепал его черные,  как  смоль,  кудри.
Булатные доспехи на груди разбрасывали веселые солнечные зайчики.  Он  был
красив, молодой и уже опаленный солнцем и ветрами,  со  двумя  шрамами  на
лице, веселый, с огнем в глазах, полный ярой жизни.
     Сердце едва не выпрыгивало, трепыхалось как пойманная птица. Вот оно,
сердце мира! Отсюда правили всей древней Куявией, страной преданий,  затем
-- Киевской Русью. Здесь сидели великие князья, где их стол назывался  уже
не стол, а пре-стол, откуда раздавались прочие столы в других  городах  на
кормление.
     Город разросся за эти годы. Хибарки да землянки  остались  только  на
Оболони, а по всему Подолу уже выросли добротные терема, дворища,  большие
дома с клетями и подклетями. Вдоль Почайны теперь  тянулись  тоже  терема,
сараи, и все  сгрудилось  так  плотно,  что  улицы,  огороженные  высокими
частоколами, стали совсем узкими.
     В предградье высились высокие и  просторные  каменные  терема.  Когда
покидал Киев, тут был  всего  один  каменный  терем,  княгини  Ольги.  Тот
занимал весь двор и потому назывался дворцом, а теперь при Ярополке  таких
успели настроить видимо-невидимо, они спихивали хибарки простого люда  еще
ниже, забирали их места, плодились как муравьи.
     Он ощутил укол ревнивой  зависти.  К  Ярополку  из  Германии  наехали
мастера, по их рисункам строят невиданные терема, по их наущению в красном
углу вместо русских святынь ставят иконы с чужим богом. Чужим-то чужим, но
если сделано или нарисовано красиво, но славянской душе устоять трудно...
     Улицы были пусты, только в окнах он видел испуганные белые лица.  Они
сразу исчезали, а большинство окон вовсе были закрыты как на ночь тяжелыми
ставнями.
     Когда кони вынесли их на южный край, из-за высоких заборов неожиданно
полетели стрелы, камни. Одна ударила Владимира  по  шлему,  чуть  ниже  --
выбила бы глаз. Войдан закричал зло:
     -- Ляшский конец! Здесь живут одни латиняне!
     Впереди  улица  была  перегорожена  бревнами  вперемешку  с  дубовыми
лавками, столами. Кое-где торчали  наспех  вбитые  в  землю  колья.  Из-за
укрытия по новгородцам били  стрелами,  там  блистали  наконечники  копий,
виднелись затаившиеся люди.
     -- Что будем делать? -- крикнул Войдан.-- Ты обещал не мстить...
     -- Это обещал я! -- крикнул Владимир.
     Войдан прикрылся щитом, заорал, перекрывая грохот камней по железному
щиту:
     -- Варяги?
     -- Да! Пусти их вперед! Этот конец города ихний. Передай, что в полон
никого не брать... Весь Ляшский конец града взять на копье!
     Новгородские конники дождались подхода  варягов,  пропустили  вперед.
Те, осатанев от долгого ждания, бросились  на  препятствие,  врывались  во
дворы, в дома, рубили всех, кого встречали. Разбросав  заслон,  через  два
десятка саженей наткнулись на другой, еще  выше,  а  защитников  там  было
больше.
     Кияне, принявшие веру Христа  по  латинскому  обряду,  сражались  так
ожесточенно, что Владимир дрогнул при одной только мысли, что эта  дерется
одна улица, от силы две-три, а если бы он не расколол Киев, не столкнул бы
стороны в драку между собой, не  склонил  Блуда  и  многих  бояр  на  свою
сторону, не переманил черный люд?
     Даже из окон домов летели стрелы. Из-за заборов метали дротики. Падал
то один, то другой варяг, пораженный уже вроде  бы  после  полной  победы.
Ингельд, на ходу утирая кровь с разбитой  брови,  пробежал  мимо.  С  меча
срывались капли крови.
     Владимир крикнул ему бешено:
     -- Жечь дома! Чтобы ни одна падаль не смогла укрыться! Убивать  всех,
чтобы и на племя не осталось!
     Ингельд оскалил зубы как волк, подозвал  двух  немолодых  соратников,
отдал приказы.
     Пока продвигались по дуге к центру, из окон на варягов и  новгородцев
швыряли горшки с цветами и нечистотами,  бросали  камни.  Один  из  воинов
рухнул под ноги коня Владимира.  Ручка  кувшинчика,  сброшенного  из  окна
светлицы, рассекла голову словно топором.
     Рядом воин вскинул лук, но заколебался. В окне  виднелась  девушка  с
золотой косой, красивая и разгневанная. Она что-то подтаскивала тяжелое.
     -- Что застыл? -- рявкнул Владимир.-- Стреляй!
     Воин вздрогнул, оттянул тетиву. Звонко щелкнуло, по воздуху  чиркнула
стрела. Девушка в окне вскинула руки, словно  взметнулось  облачко  тумана
под ударом злого северного ветра.
     Владимир,  придерживая  коня,  оглянулся.   Она   лежала   лицом   на
подоконнике, тугая коса свешивалась  вниз,  ветер  уже  расплетал  золотые
пряди.
     -- Красивая была,-- услышал он сожалеющий голос.
     -- Не иначе, дочь хозяина...
     -- А раз так,-- сказал Владимир в  тон,--  дом  разграбить  и  сжечь!
Завтра убивать уже будет нельзя, город под моей защитой, но сейчас -- пока
этот край города еще  Ярополков,--  убивайте,  убивайте,  убивайте!  Перед
богами я за всех в ответе. Не только тех, кто с мечом,  но  и  кто  бросит
враждебный взгляд, скажет дурное слово... Если не сумеете убить  всех,  то
хотя бы убейте на Ляшской улице как можно больше. Сегодня можно все!

     Глава 13

     Грохот двух десятков копыт гулко отдавался по городу.  За  Владимиром
молча неслась его верная охрана, самые преданные, отобранные им самим.  Он
все  поторапливал  коня,  наконец  вихрем  пронесся  до  самого   детинца.
Крепостица внутри города хранила молчание. Мост опущен, веет  запустением,
хотя  бревна  в  два  обхвата  --  свежие,  еще  смола  стекает,   недавно
перестилали, да и зубья наверху блещут янтарной чистотой. А пусто  потому,
что любая вещь без человека -- мертва.
     Жеребец бодро пошел через мост.  Загрохотали  копыта  по  деревянному
настилу, дальше подковы пошли высекать искры по булыжной  мостовой.  Сзади
не отставали дружинники, за ними --  воеводы  новгородские.  Те  не  могли
сдержать торжествующих ухмылок.  Покорился  неприступный  Киев!  Покорился
тем, кого еще вчера свысока называл лапотниками...
     Двор  был  пуст,  в  дальнем  углу  было  маленькое  требище.   Белая
сгорбленная фигура сидела одиноко на камне. Вместо вечного огня  багровели
угли, подернутые  пеплом.  Старый  волхв  неподвижным  взором  смотрел  на
жертвенный камень.
     -- Слава древним богам! -- сказал Владимир громко.-- Это они даровали
нам победу. Отец, собери  помощников.  Работы  будет  много!  Мы  --  люди
русские, сегодня же принесем богатые жертвы.
     Волхв с усилием поднял голову. Мертвенное желтое лицо, сморщенное как
печеное яблоко, пробудилось к жизни. Он был стар  настолько,  что  казался
высохшим крылом летучей мыши, но голос прозвучал хоть и с усилием, но  это
был голос все еще сильного человека:
     -- Княже... Ты истинно русский князь... Храни веру  отцов...  Она  не
предаст...
     -- Только верой отцов мы крепки,--  заявил  Владимир  клятвенно.--  Я
поклялся, что сразу же  велю  заложить  огромное  требище  возле  княжьего
терема. Всех наших богов поставим, чтобы видели как чтим их и славим!
     -- Княже...
     -- А христиан, бахметцев и иудеев гнать! -- распорядился  Владимир.--
Они у меня вот где сидят!
     Он ткнул себе в горло растопыренными пальцами, отведя большой палец в
сторону, так что горло оказалось посредине. При  этом  ладонь  вывернулась
кверху. Из дружины никто ничего необычного не заметил,  но  глаза  старого
волхва расширились от изумления. Он попытался вскочить, сгорбленная  спина
не дала, и он повалился к копытам белого жеребца:
     -- Княже!
     -- Встань, отче,-- сказал Владимир ласково.
     -- Княже, ты пришел! Наконец-то пришел истинный  князь...  порядок...
старый покон вернется...
     Владимир спрыгнул с коня, поднял старика.  Тот  трясся,  разбрызгивал
слезы пополам с соплями и слюнями.  Подскочили  гридни,  Владимир  бережно
передал им старца. По измученному  лицу  волхва  стекали  слезы.  Вот  что
значит запомнить  условный  знак  Тайного  Братства,  подумал  Владимир  с
удовлетворением. Старый волхв оказался одним  из  них...  Ладно,  ему  все
равно, кто какого толкования держится  в  отношении  богов.  Его  дела  --
земные. Обманул старика, но ведь на благо же... Тот помогал как мог, ковал
победу за спиной Ярополка, сеял смуту среди защитников города, отвращал от
князя-христианина!
     Белый жеребец бодро пронес вдоль ряда ухоженных домов, а  впереди  за
широким двором показался огромный княжеский терем. Чертов  Ярополк  и  его
перестроил: два поверха из каменных глыб, где только и нашел такие, а  еще
два -- из толстых сосновых бревен, тщательно уложенных и подогнанных,  так
что муравей не проползет.
     Владимир ворвался во двор, пустой, хоть бегай  с  закрытыми  глазами,
галопом пронесся к  широкому  резному  крыльцу.  Крыльцо  было  поставлено
недавно, раньше было много меньше и проще, но лавку Владимир узнал. На ней
любила сиживать, принимая гостей и разбирая жалобы, княгиня  Ольга,  когда
уже была в преклонных годах.
     Он спрыгнул прямо на крыльцо. Ступеньки испуганно скрипнули, в  одном
из окон мелькнуло белое от ужаса  лицо.  Дружинники  догнали,  загрохотали
копыта, конская сбруя и оружие звенело негромко, но тревожно.
     -- Погодь, княже,-- сказал Войдан настойчиво.-- И  ты,  и  я  были  в
Царьграде, знаем, что тебя может ждать за этой дверью.
     -- Здесь не Царьград,-- усмехнулся Владимир.-- А Юлия уехала.
     -- Но остались ее челядницы. Это доброму долго  учиться,  а  вот  как
отравленным кинжалом ткнуть, как ядовитый шип вогнать...
     Он бесцеремонно отстранил князя, теперь уже  почти  великого,  первым
шагнул через порог.

     Дружина Ярополка, загоняя коней, достигла Роденя и спешно втянулась в
ворота  крепости.  Сзади  звенели   мечи,   слышались   отчаянные   крики.
Настигающие отряды Владимира рубили на возах бегущих  вместе  с  Ярополком
бояр и знатных мужей.
     Рубили  даже  тех,  кто  поднимал  руки  и  просился  в  полон.   Вел
новгородцев воевода Тавр, а уж он верно постигал интересы  князя.  Знатные
да родовитые не очень-то примут безродного сына рабыни в  князья,  да  еще
великие, так что поубавим этих родовитых...
     Другим отрядам, которыми  командовал  Войдан,  велено  было  окружить
Родень так, чтобы и мышь не проскользнула ни в ту, ни  в  другую  сторону.
Войдан достиг Роденя, когда через мост  потянулись  первые  телеги  тяжело
груженного  обоза.  Пустив  тучу   стрел,   конники   настигли,   порубили
защитников,  успели  повернуть  богатую  добычу  обратно,  прежде  чем  из
крепости выслали отряд.
     Добыча оказалась простой, но  для  защиты  Роденя  --  решающая.  Все
подводы огромного обоза были наполнены доверху мешками  с  мукой,  зерном,
везли также соль, две дюжины телег были с  тушами  забитых  коров,  телят,
овец. Все-таки Ярополк успел дать знать из Киева, чтобы в окрестных  селах
собрали продовольствие и отправили в Родень. Не перехвати  вовремя,  осада
затянулась бы...
     Владимир приехал, осмотрел, потер ладони:
     -- Боги нас любят! Теперь там  попляшут.  Родень  --  не  Киев.  Этот
городишко для меня что мед.
     Войдан молча повернул его в сторону крепости. Родень  грозно  высился
на высокой горе над обрывистым Днепром. Город-крепость, первым принимавший
удар степняков,  всегда  предупреждавший  Киев  об  опасности.  Грозный  и
суровый город, где  в  ближних  непроходимых  болотах  лежит  превосходная
железная руда, где куют не только по всей Руси лучшие мечи и топоры, но их
знают и в окрестных странах.
     -- Этот град взять не просто,-- сказал Войдан.
     -- Но Киев же взяли?
     Войдан хмуро посмотрел на  развеселившегося  князя.  Молод  и  горяч,
теперь как бы не понесся, закусив удила.
     -- В Киеве ты, княже, умело посеял рознь... А Родень -- это орешек. И
скорлупа в нем не гнилая. Там только дружина Ярополка, а также бояре,  что
тебя ненавидят люто. Только надежные, смуту не посеешь.
     -- И не надо,-- сказал Владимир быстро.-- Каждое блюдо надо  есть  по
новому. Хотя здесь, как мне кажется, и  думать  особо  не  придется.  Харч
перехватили? Посмотрим сколько продержатся на том, что и было в Родене!
     Войдан кивнул:
     -- Я воин, сам знаешь. Но когда город можно взять без крови  --  сами
боги радуются.
     -- Без нашей крови,-- уточнил Владимир.
     Войдан усмехнулся, пошел  к  своим  отрядам.  Едва  не  столкнулся  с
Панасом, тот почти бежал к великому князю:
     -- Княже! Уже завтра поутру будем готовы к приступу!
     -- Завтра и Ярополк уже будет готов,-- возразил Владимир.
     -- Но у нас еще не все войско подошло...
     Вдали на  излучине  Днепра,  блестя  оружием  на  солнце,  показались
новгородские ладьи. Ближе к  берегу  держались  шеки,  учаны.  Весь  Днепр
выглядел перерезанным, разве что по воздуху ускользнет Ярополк!
     -- Бери этих людей,-- распорядился Владимир,-- рой укрепления  вокруг
крепости. Не  давай  отдыха,  пока  не  нароют  ям.  Да  чтоб  с  кольями,
частоколом, ловушками. Ярополк поймет очень скоро, что его песенка  спета.
Вдруг да попробует сам вырваться, не  дожидаясь  осады?  У  него  все  еще
дружина, а у меня... у меня черт-те что и сбоку пряжка.
     -- Понял,-- сказал Панас с готовностью.
     Владимир повернулся к верному Кремню:
     -- Похоже, нам все время удается задуманное... Не сглазить бы!

     Ярополк с высокой башни смотрел в тоске за стену города. Куда ни кинь
взор, везде реют стяги новгородцев.  Пешие  полки  стоят  ровными  рядами,
будто готовы хоть сейчас в лютую сечу.  Конники  скапливаются  на  холмах,
дабы  набрать  разгон  для  удара.  Меж  оврагами  и   в   самих   оврагах
накапливаются воины попроще, у которых только  топоры  да  рогатины.  Весь
Днепр перегорожен бусами да ладьями, глазам больно смотреть  на  блеск  их
наточенных мечей.
     Умело расположил войска сын рабыни,  ничего  не  скажешь.  Окопались,
отгородились частоколом, спрятались за насыпным валом. Кольцо осады стянул
так плотно, что даже вылазку не сделать. Едва дружина начнет  выходить  из
крепости, как ударят со всех сторон, не дадут развернуться в боевой строй.
Хорошо, если на плечах не ворвутся в город!
     Умело, очень умело повел войну  проклятый  оборотень!  Даже  лапотное
войско, оказывается, стоит много, если им управлять с  головой.  Вроде  бы
все лучшие воеводы у  него,  как  и  отборное  войско,  где  только  сумел
отыскать этих новых?  Никогда  не  слыхивал  о  каком-то  Войдане,  Тавре,
Панасе... Разве что Добрыня чего-то стоит, Святослав не зря держал его при
себе, но как раз Добрыню этот байстрюк оставил в Новгороде! А эти новые --
все как один беспощадные и умелые, скорые на расправу, легкие на подъем...
     Сзади сдержанно звякнули доспехи.  По  тяжелым  прихрамывающим  шагам
Ярополк узнал самого преданного человека,  и  заранее  сделал  неподвижным
лицо, а на губы одел легкую улыбку.
     -- А, Варяжко!
     И все-таки душа захолодела,  когда  посмотрел  в  это  кабанье  лицо.
Страшный удар  срубил  половину  носа,  широкие  ноздри  зияли  страшно  и
кроваво. Со лба спускалось белое  ущелье,  видна  кость,  надбровная  дуга
разрублена  до  мозга,  тяжелое  лезвие  разрубило  лицо  наискось,   шрам
истончился лишь у подбородка, но рядом бугрились багровые и  сизые  шрамы,
вздутые как пеньковые канаты, лицо  столь  страшно,  что  и  мужчин  берет
дрожь,  а  девки,  раньше   бегавшие   за   Варяжко,   теперь   с   криком
отворачиваются.
     Варяжко прохрипел сдавленным голосом:
     -- Княже... надо бы готовить людей к вылазке.
     -- Прорвемся ли? -- спросил Ярополк  безнадежно.--  Половину  дружины
положим, пока пройдем первый ряд. А когда начнем частокол  рубить  да  меж
кольев как зайцы прыгать, нас голыми руками  возьмут!  Ну,  не  руками,  а
стрелами и дротиками закидают издали, не теряя людей.
     -- Иначе нам погибель! Еды всего на неделю.
     -- Урежь раздачу.
     -- Стоит ли? -- спросил Варяжко  угрюмо.--  Новгородец  все  одно  не
уйдет.
     -- Я жду помощь,-- бросил Ярополк отрывисто.
     -- Откуда?
     -- От ромеев. Не мог же Царьград вот  так  просто  забыть  о  нас?  Я
столько гонцов послал! В конце концов, наш договор чего-то стоит?
     Варяжко тяжело сдвинул плечами:
     -- Так-то оно так...
     Ярополк бросил на него гневный взгляд, сказал громче, распаляясь  все
больше:
     -- Ромеи опоздают, им далеко, так печенеги придут! Эти  рядом.  Я  им
пожаловал земли по Днепру. Они за это присягались нести службу!
     Варяжко повернулся к реке. Весь Днепр был покрыт ладьями новгородцев,
люди кишели как муравьи. В голосе воеводы была безнадежность:
     -- Мир таков, что помогать берутся только сильному. Кто и без них  бы
одолел. Думаю, стоит Владимиру свистнуть, как те же печенеги объявятся под
его знаменами! Да только не позовет!
     -- Почему? Хочет очистить, как заявил, земли и от печенегов?
     -- Нет