хо:
     -- Пора, княже...
     Владимир отшвырнул молот,  пинками  опрокинул  кувшины,  отступил  от
черной горько пахнущей лужи. Помещение наполнилось густым тяжелым запахом.
     Не глядя, нащупал на стене светильник, швырнул себе за спину и  вслед
за Борисом выбежал из хранилища. Борис уже протянул ему руку,  его  силуэт
четко вырисовывался на звездном небе, когда  внизу  гулко  бухнуло,  земля
дрогнула, дернулась как норовистый конь. Снизу толкнуло жарким воздухом.
     Борис опустил за ним ляду. Мгновение стояли, тяжело дыша,  затем  так
же молча разошлись в разные стороны. В эту ночь, как  узнал  Борис  позже,
князь  впервые  за  последние  годы  напился,  валялся   голый,   рвал   в
беспамятстве на себе волосы, кого-то клял, плакал, просил прощения.

                             Часть ЧЕТВЕРТАЯ

                          В лето 6495 пошел Владимир с войском на Корсунь,
                       вошел  в город  с дружиной своей  и послал  к царям
                       Василию  и  Константину сказать:  "Вот взял уже ваш
                       город славный.  Ежели  не отдадите  сестру свою  за
                       меня, то сделаю и вашему городу то же, что и этому"
                                              "Начальная Русская Летопись"

     Глава 38

     -- Что стряслось? -- встревожился Владимир.
     Войдан долго мялся, отводил глаза,  что  совсем  не  было  похоже  на
прямодушного воеводу. Владимир сказал резко и раздраженно:
     -- Ты не в Царьграде! Говори в лоб.
     Войдан пожал плечами:
     --  Бывает,  что  слово,  как  обухом...  Княже,  базилевсы  все-таки
решились отдать Самуилу свою красавицу сестру...
     Холодная рука ужаса стиснуло сердце Владимира:
     -- Н... ну?
     Войдан старался  не  смотреть  на  побледневшее  с  желтизной  как  у
мертвяка лицо князя, будто выкачали всю кровь. Тавр понимает  так,  а  он,
Войдан, видел, как этот витязь, тогда еще мальчишка, смотрел на  маленькую
принцессу.
     Владимир даже осел, словно из него выдрали главные кости.
     -- Ее,-- подтвердил Войдан несчастливо.-- Царьград  не  хочет  с  ним
ссориться... У болгар слишком  велика  армия.  И  стоит  она  на  границах
империи.
     Владимир вскрикнул:
     -- А где войско Гатилы?
     -- На южных кордонах,-- ответил Войдан понимающе.-- Что ты хочешь?
     Владимир  в  растерянности  поднялся,  забегал  по   комнате.   Пламя
светильников  отбрасывало  корявые  хищные  тени,  те  страшно  изгибаясь,
перепрыгивали со стены на стену.
     -- Не знаю... Но я не могу этого так оставить!
     Голос Войдана был глубоко сочувствующим:
     -- Эк тебя зацепило... Но, может, ты и прав. Для чего живем и  воюем,
как не из-за любви женщин? Даже если говорим,  что  нам  нужны  богатства,
горы злата, то разве не для женщин? А эта Анна... из-за нее воевать стоит.
     Владимир опомнился, постарался сделать голос сдержанным:
     -- Я говорю не о войне.  Так,  маленький  показ  силы!  Двинуть  туда
войско, разорить пару городов, пожечь виноградники, а кто не успел убежать
и схорониться, тех на колья, распять на крестах, ежели христиане...
     Войдан поднялся, а уже от двери сказал сочувствующе:
     -- Я не думаю, что ее отдадут  так  сразу.  В  государственных  делах
разве сразу что решается? Ее будут готовить к отъезду  месяца  три-четыре.
Приставят толмачей,  чтобы  язык  болгарский  выучила,  обычаи,  обряды...
Поедет не одна, целый двор слуг и  служанок  попрет...  У  тебя  еще  есть
время, княже! Правда, в обрез.

     На этот раз Владимир, потребовал руки Анны для  себя,  а  сам  двинул
войска на империю. Царьградский двор, как  доносили  послы,  оказался  меж
двух  огней.  С   северо-востока   наступали   войска   Самуила,   громили
немногочисленные  пограничные  войска,  захватывали  города,  а  с  севера
двинулось огромное конное войско русов. И тоже с ходу  сшибли  пограничные
заслоны, захватывали города, жгли церкви и бросали в огонь священников, но
самое страшное было другое...
     Ко двору донесли, что войско русов не  останавливается  для  грабежа,
идет в направлении их Константинополя!
     Василий, бледный от недосыпания, вызвал советников. Голос его дрожал:
     -- Мы не можем отказать Самуилу! Мы уже пообещали...
     --  Обещание  можно  взять  обратно,--  осторожно  сказал   один   из
советников,-- обещания вообще выполняются редко.
     -- Да,-- согласился Василий,-- но это разъярит болгар еще  пуще!  Что
делать?
     После многочасового обсуждения один из советников сказал измученно:
     -- Я знаю одну молодую и  очень  красивую  девку...  Она  обслуживает
гостей в портовом притоне. Прости меня, Величайший, но она похожа на  твою
блистательную сестру. Не как две капли воды, но...
     Василий кивнул угрюмо. Та девка могла быть в самом деле сестрой,  его
отец бывал в разных местах и разных женщин греб на свое ложе.
     -- Что ты советуешь?
     --  Одним  ударом  двух  зайцев!  Нарядить  эту  девку,  обучить  как
держаться и отправить Самуилу! Там она будет греческой  принцессой,  женой
болгарского царя. Никто не заподозрит обмана.
     Василий поинтересовался настороженно:
     -- А девка сама не проговорится?
     -- Как можно, Величайший!  Для  нее  это  смерть.  Но  она  хитрая  и
отважная, сама будет рада такому повороту.
     Василий задумался. Наконец лицо чуть посветлело надеждой:
     -- А Владимиру, который тоже требует руку Анны... скажем, что отдадим
только в случае, если повернет  свои  войска  на  Самуила!  Ведь  если  он
готовится стать нашим родственником, то должен помогать нам, не так ли?

     Владимир по договору, заключенному наспех, повернул русские войска на
Самуила. На этот раз не  остался  в  Киеве,  поехал  во  главе  передового
отряда. Воеводы переглядывались, странное нетерпение и даже страх великого
князя бросались в глаза.
     Пока пешее войско глотало пыль на летних  дорогах,  отборная  конница
прошла горными дорогами, обрушилась в долине на  ничего  не  подозревающие
войска болгар. Сражение длилось до темноты.  Болгары  дрались  храбро,  но
численное  превосходство  и  внезапность  нападения   обеспечили   победу.
Владимир велел  не  преследовать  отступающих,  а  когда  к  нему  привели
пленного воеводу болгар, сказал сочувствующе:
     -- Перевязать раны, накормить. Ждать моего слова!
     Рано утром его растолкал Тавр:
     -- Княже... Важная весть из Царьграда.
     Сон как ветром сдуло с Владимира. Он подхватился, глаза  были  дикие,
вытаращенные:
     -- Что? Что стряслось?
     -- Наш  человек  сообщил,  что  сестра  базилевсов  со  своим  двором
отправлена к своему жениху.
     Владимир застыл, в голове возникла боль, а перед  глазами  почернело.
Как сквозь плотный занавес из шкур слышал голос  боярина,  но  не  понимал
слов. Наконец черная пелена отступила, оставив в ушах  слабый  звон,  а  в
теле странную слабость.
     -- Анну... к Самуилу? Они обманули меня?
     Тавр хмыкнул сочувствующе:
     -- Чего  ждать  от  ромеев?  Обманывали  всегда.  Но  тут  есть  одна
странность.
     -- Ну-ну?
     -- Твой друг Олаф прислал весточку.
     Он протянул Владимиру клочок бумаги. Владимир приоткрыл полог  шатра,
чтобы падал свет, впился взглядом в  замысловатые  значки.  Они  с  Олафом
придумали однажды для тайных сношений. Просто  играли,  никто  всерьез  не
думал, что такое понадобится на самом деле!
     -- Ну что там? -- спросил наконец Тавр в нетерпении.
     В голосе доверенного боярина была ревность. Владимир медленно  поднял
голову. Тавр поразился заблестевшим счастьем глазам  князя.  Бледное  лицо
медленно наливалось жизнью.
     -- Анна... все еще во дворце.
     -- Как это? -- не понял Тавр.
     -- Я сам еще не сообразил... Но ромеи снова задумали какой-то обман!

     Он стремительно повел конное войско навстречу Самуилу. Тот  не  успел
развернуть  свои  войска,  как   Владимир   обрушился   спешно,   стремясь
воспользоваться выгодным положением своих войск. Старые дружинники  успели
подумать, что он  подобно  своему  блистательному  отцу  умеет  одерживать
победы благодаря умелому наскоку, внезапности.
     Сражение  было  в  разгаре,   когда   подоспели   пешие   полки.   Не
останавливаясь, прямо с ходу они устремились в сечу. С этого  момента  уже
всем было ясно, что никакое мужество не спасет болгар. Владимир  одерживал
победу так же уверенно, как в этих же краях побеждал его отец.
     И опять Владимир  запретил  преследовать  убегающих,  а  к  тем,  кто
отступал, сохраняя ряды, велел послать гонцов. Напутствовал:
     -- Пусть подбирают раненых! Помех чинить не будем. И все свои святыни
могут взять, даже если они христианские.
     Бирючи ускакали. Владимир после некоторого колебания сказал Тавру:
     -- Вели послать гонца к Самуилу. Я приглашаю его для личной встречи.
     Тавр вскинул брови:
     -- Зачем?
     -- Хочу предложить мир.
     -- Мир? --  ахнул  Тавр.--  Это  он  должен  просить  мир!  На  любых
условиях.
     Владимир поморщился. Голос стал сухой:
     -- Шли гонца.

     Переговоры о встрече длились недолго.  Удивленный  и  заинтригованный
Самуил согласился встретиться в середине долины.  Его  будут  сопровождать
трое воинов, как пусть сопровождают и князя русов, но  воинов  оставят  за
сто шагов, чтобы не слушали.
     Тавр неодобрительно мотал головой, как конь, которого достали слепни,
Войдан понимающе сопел.
     Владимир выехал на встречу, взяв с собой Кремня, Мальфреда и  Рогдая.
Тавр сказал вдогонку в сердцах:
     -- Дурень ты все-таки... Кольчугу не одел!
     Воины за спиной Владимира были закованы с головы до ног в железо,  но
он скакал в простой белой  сорочке,  распахнутой  на  груди.  Сзади  земля
гремела под тяжелыми конями, одинаково добрыми в стремительном  беге  и  в
натиске на стену из щитов и копий.
     Когда он был уже почти на середине долины, встревожился,  из  далекой
стены деревьев показался  всадник.  Он  был  на  легконогом  коне,  тускло
блестел железный шлем, посверкивали  бляхи  доспеха.  Он  придержал  коня,
глядя на русов.
     Владимир торопливо распорядился:
     -- Назад! Все -- назад! Иначе заподозрит предательство или засаду.
     Кремень знал уже требовательную нотку в голосе князя,  когда  спорить
-- голову потерять. Молча повернул коня, ударил в бока шпорами.  Рогдай  и
Мальфред с гиком понеслись следом.
     Владимир с трепетом смотрел на приближающегося всадника. Самуил  ехал
один, из леса очень нескоро показались двое всадников, но остались там.
     Когда он приблизился, Владимир сказал первым:
     -- Благодарю тебя, что поверил! Я вижу, ты даже не взял гридней.
     Самуил угрюмо смотрел на  него  черными,  как  ягоды  спелого  терна,
глазами. Он был молод и красив, но лицо было усталое. Доспехи были помяты,
кое-где недоставало бляшек, сорванных ударами русских мечей и копий.
     -- Приветствую и тебя, князь русов,-- голос Самуила был сильный, но с
хрипотцой усталости.-- Что ты хотел? Потребовать нашей сдачи?
     Владимир сглотнул комок в горле. Показалось, что он  поступает  дико,
вызвав болгарского царя на такой разговор. Две  огромные  армии  сшиблись,
долина залита кровью, ручьи разбухли и переполнились от крови, а он  будет
говорить совсем-совсем не о битве...
     --  Самуил,--  сказал  он,  голос  внезапно  осел,  в  нем  появилась
просительная нотка,-- я хочу говорить с тобой не как с болгарским царем, а
как... мужчина с мужчиной.
     Брови Самуила взлетели, в глазах появилось удивление. Усилием воли он
заставил себя держаться невозмутимо:
     -- Прошу тебя, говори.
     -- Самуил... Есть на свете женщина, которую я люблю. Без  которой  не
могу жить. Ради которой готов уничтожить мир, если он загородит мне ее.
     Безмерное удивление в глазах Самуила вспыхнуло снова,  но  теперь  он
уже не мог погасить жадный блеск глаз.
     -- Кто она?
     -- Это греческая царевна Анна,-- выдохнул Владимир.
     Самуил вздрогнул,  будто  его  ударили.  Некоторое  время  пристально
смотрел  на  взволнованного  князя  русов.  В  глазах  медленно  появилось
понимание:
     -- Потому ты и привел свои войска...
     -- Да! На самом деле мне не нужны здесь земли! Я  не  Святослав,  что
жаждал сюда перенести стольный град. Я устрояю землю  русскую.  Это  ромеи
меня просили помочь...
     Самуил сказал тяжело:
     -- В обмен...
     -- Да! Мне обещали руку Анны.
     Самуил некоторое время смотрел  пристально  в  лицо  князя  русов.  В
глазах болгарского царя затеплились симпатия.
     -- Ты опоздал,-- сказал он сочувствующе.-- Я вчера получил  послание,
что Анна уже едет со всем двором ко мне. А с ней митрополит и его свита.
     Владимир сказал негромко, теперь уже он смотрел с сочувствием:
     --  Самуил,  ромеи  нас  всегда  обманывали...  Ты  уверен,  что  это
настоящая греческая царевна?
     Самуил вздрогнул. Черные глаза хищно сузились:
     -- О чем ты?
     -- О том, что она выехала, я узнал две  недели  тому.  Но  мне  также
сказали, что Анну видели не раз во внутренних покоях дворца.  У  меня  там
служит близкий друг, он не соврет... Он знает, что для меня это может быть
разницей между жизнью и смертью.
     Голос Самуила стал зловещий:
     -- Князь русов... а ты не стал  ли  ромеем?  Не  собираешься  ли  сам
затеять какой-то хитрый обман?
     -- Поверь!
     -- Как я могу поверить?
     -- Но я... постараюсь доказать!
     -- Докажи,-- потребовал Самуил.
     Владимир вздохнул:
     -- Ладно, Самуил... Но я верю твоей воинской чести. То, что я  скажу,
пусть останется только между нами двумя. Обещаешь?
     -- Клянусь,-- сказал Самуил твердо.-- Ни отцу, ни сыну, ни священнику
на исповеди!
     -- Тогда слушай... У настоящей греческой  царевны  под  левой  грудью
есть  изумительная  крохотная  родинка...  розовая,  нежная,  просвечивает
насквозь... А вторая  родинка  на  ягодице...  на  правой.  Тоже  розовая,
налитая светом... И больше на всем ее теле нет  других  отметин.  Ее  тело
нежное, как шелк...
     Самуил пристально смотрел на его  покрасневшее  лицо.  Великий  князь
русов, великий воитель и полководец, покраснел  как  отрок,  а  голос  его
дрожит как у нашалившего ребенка.
     Невеселая улыбка раздвинула плотно сжатые губы болгарского царя:
     -- Похоже, ты изучил ее хорошо... Каким образом?
     -- Самуил, я два  года  служил  этериотом,  а  потом  ипаспистом  при
дворце. Там я вторично встретил Анну... да-да, был и первый  раз...  Ярило
возымел над нами власть, и мы  любились  друг  с  другом,  уединялись  где
могли, прятались от глаз людей... Нам обоим грозила смерть. Мне уже точно!
Но я был тогда лишь простым воином, охранявшим дворец.
     Лицо Самуила  дергалось.  В  глазах  горел  гнев,  кулаки  сжимались.
Владимир не успел встревожиться, весь был в воспоминаниях, а когда обратил
внимания на болгарского царя, тот уже взял себя в руки:
     -- Проклятые ромеи! Нет, до чего подлые...
     -- Самуил,-- напомнил Владимир,-- что ты ответишь мне?
     Самуил обратил к нему перекошенное яростью лицо:
     -- Я тебе верю, разве не видишь? И завидую!
     -- Самуил, поверь... Она не могла быть с тобой счастлива...
     -- Знаю! -- гаркнул Самуил.-- Завидую, потому что ты любим и  любишь!
Нет, даже больше тому, что ты любишь... Тот, кто любит, тот  богаче  того,
кого любят. А я... Что я? Пусть приезжают! Я им устрою встречу.
     Он повернул было коня, когда Владимир вскрикнул:
     -- Самуил! Я хочу сказать, ты... очень ненавидишь меня?
     -- За что? -- прорычал Самуил с  гневным  удивлением.--  За  то,  что
привел войска?  Но  как  должен  поступить  настоящий  мужчина?  Это  твоя
женщина, ты боролся за нее! И любая женщина должна быть  горда,  когда  за
нее бьются два такие могучие государства!
     Владимир ощутил, как гора рухнула с плеч:
     -- Но у нас все началось с боев... А эта страшная битва...
     Самуил признался:
     -- Крови пролито немало... У меня половина войска осталось на поле...
Уж воронье нажрется! Но ведь мужчины рождаются для битв... Нет, у меня нет
к тебе обид. Ты поступил так, как должен быть поступить. Мы должны драться
за своих женщин!
     В неожиданном порыве он потянулся к Владимиру.  Тот  открылся  только
перед ним, противником на поле боя. Они обнялись, и оба  ощутили  надежную
защищенность и доверие, ибо говорили о самом ценном, что есть у мужчин.
     Когда разомкнули объятия, Владимир сказал неожиданно:
     -- А теперь, когда мы... поняли один другого, я хочу предложить  тебе
вечный мир и дружбу. Мои войска пойдут с твоими!  Ромеи  знают,  что  твои
войска разбиты, тут мы их и поймаем. А как все сделать, давай  обсудим  за
чаркой вина и кружкой кавы.
     Самуил ошеломленно смотрел на раскрасневшееся лицо князя  русов.  Тот
преподносил одну неожиданность за другой.
     -- Ладно,-- сказал он ошарашенно.--  давай...  Я  верю  тебе.  Только
сперва я сообщу своим. А то там всполошатся, если я поеду с тобой  в  твой
лагерь!

     Глава 39

     Самуил   дождался   пышного   прибытия   невесты.   С   ней    прибыл
константинопольский  митрополит,  огромная  свита  духовных  лиц,  слуг  и
служанок. Самуил раздирался сомнениями. Невеста была очень  хороша,  знала
все обычаи двора. Держалась с достоинством, величаво.  Самуил  оказался  в
затруднительном положении. Увидеть невесту  обнаженной  он  мог  надеяться
только в брачную ночь, но для этого пришлось  бы  пройти  через  церемонию
венчания. Гречанка уже стала бы его женой. Но если  в  самом  деле  просто
шлюха?
     Время шло, подготовка к венчанию шла полным ходом.  Самуил  дергался,
не знал как поступить, наконец, вспомнив отчаянные глаза  русского  князя,
решился на отчаянный шаг.
     Владимир  встревожился,  когда  поздно  ночью  всполошилась   стража,
загремело оружие.  Затем  при  свете  факелов  увидел  группу  вооруженных
воинов, что  шли  к  его  шатру.  В  середине  вели  высокого  человека  с
непокрытой головой, за спиной у того был легкий плащ.
     Владимир вышел навстречу:
     -- Самуил? Случилось что?
     Глаза Самуила были замученные:
     -- Князь, у меня к тебе необычная просьба... Ты не мог бы приехать ко
мне в гости? Это всего сутки верхами!
     Владимир ощутил  недосказанное,  мановением  руки  отпустил  стражей,
пригласил в шатер:
     -- Заходи. Здесь не твой дворец, но поговорить можно.
     Оказавшись внутри, Самуил оглянулся по сторонам, сказал шепотом:
     -- Послезавтра венчание! А я все никак не могу ничего придумать.  Как
посмотреть эти родинки?
     -- Не представляю,-- признался Владимир.
     -- Я хотел подослать свою верную няньку,-- признался Самуил,--  чтобы
она посмотрела при купании. Но проклятые ромеи моих слуг не  подпускают  и
близко!
     -- Это подозрительно.
     -- Да, но еще не доказательство.
     -- Ты прав. Я тоже не люблю, когда чужие видят,  как  я  ковыряюсь  в
носу или чешусь, перекосив рожу... На  людях  мы  должны  быть  гордыми  и
надменными.
     Оба невесело засмеялись. Самуил сказал:
     -- Да уж, почтение пропадет, ежели увидят нас с глупыми  рожами.  Что
позволено простым людям, того не хотят видеть в нас. Может, потому чертовы
греки и не допускают в свои покои...
     Заснули только под утро, так ничего и не придумав.  Сувор  приготовил
каву, разбудил  обоих.  Самуил  пил  быстро  и  невнимательно,  глаза  его
блуждали поверх голов.
     Когда  им  подвели  коней,  послышался  топот  копыт.  Примчался   на
взмыленном коне Добрянко. Завидев князя, улыбнулся хищно,  в  глазах  было
хитрое веселье. Владимир сказал Самуилу дрогнувшим голосом:
     -- Погодь малость...
     Самуил сказал умоляюще:
     -- Владимир, ты мне дороже брата! Умоляю, поскачем. Сейчас  решается,
жить мне или умереть в позоре.
     Владимир выхватил из руки Добрянко свернутый в трубочку лист. Тот был
так густо переплетен шелковыми шнурами и запечатан  хитроумными  печатями,
что почти не о