евают малую помощь со стороны Руси.  Однако  вряд  ли,  Русь
слишком далека.
     -- Надеюсь... А Чехия? Впрочем, в Чехии вера Христа укрепилась давно.
Болеславу Чешскому языческий бог не так страшен. Он остался в стороне, так
ведь?
     -- Истинно так,-- подтвердил  епископ,  досадуя  на  проницательность
престарелого папы, что в  душах  далеких  северных  королей  читал  как  в
раскрытой книге.
     Вошел  монах.  На  серебряном  подносе  держал  кубки  с   освежающим
напитком. Бенедикт рассеянно отхлебнул, не чувствуя вкуса:
     -- А что у восточных славян?
     -- После того, как на Руси погиб язычник и свирепый  воин  Святослав,
великий князь, то в Киеве, столице восточнославянских племен,  княжит  его
сын Ярополк. Он христианин, и,  самое  главное,  принял  крещение  из  рук
нашего священника!
     -- Кто священник? -- быстро спросил Бенедикт.
     -- Патер Вайт. Знающий сын ордена бенедиктинцев.
     Бенедикт VII мгновение раздумывал, сказал сожалеюще:
     --  Была  допущена  ошибка...  Мы  давно  могли  насадить   на   Руси
христианство.  Княгиня  Ольга  после  плохого  приема  в   Константинополе
отвернулась от них. Более того,  она  посылала  посольство  к  германскому
императору с просьбой дать Руси веру Христа и прислать епископа! Но  Оттон
I, вообще-то  религиозный  фанатик,  тут  медлил  непростительно.  Русское
посольство больше года  ждало  при  его  дворе!  А  епископа  все  не  мог
назначить. Было утеряно еще  много  драгоценного  времени,  пока  отыскали
кандидата -- монаха Либуция. Для этой цели его и посвятили в епископы  для
Руси. Но и этот лодырь, став епископом, все тянул с  отъездом,  предавался
пьянству и блуду, пока не заболел и не околел...
     Епископ кивал под мерные слова Бенедикта,  который  просто  размышлял
вслух, вспоминая и перебирая упущенные возможности. После  смерти  Либуция
прошел еще год, пока определился другой кандидат -- Адальберт из  братства
монастыря святого Максимина, но и тот не спешил с отъездом...
     Впрочем, Адальберта понять было можно.  В  Константинополе  скончался
русофоб  Константин  VII,  которой  так  плохо  принял  княгиню  Ольгу,  и
воцарился Роман II, который тут же  постарался  загладить  дурость  своего
предшественника. Между Константинополем и  Русью  отношения  изменились  к
лучшему. Русь снова заколебалась, готовая примкнуть  к  любому  из  миров:
Риму или Константинополю...
     -- Адальберт все же выехал,-- напомнил Бенедикт тяжело,-- но  слишком
поздно. А Господь показывает, как важно не опаздывать! Случилось то,  чего
никто  не  ожидал.  Адальберт  был  готов  к   проискам   Константинополя,
сопротивлению его сторонников, борьбе за крещение всей Руси, но нашу  дочь
княгиню Ольгу отстранили от власти, победу одержало язычество!
     Епископ напомнил почтительно:
     -- Адальберт был чересчур  груб.  Он  навязывал  нашу  веру  на  Руси
слишком жестко...
     -- Это в его характере,-- согласился Бенедикт  сокрушенно.--  Но  это
искупается  его  пламенной  верой.  Слушай,  брат  Мартин!  Ты  не  должен
повторить его ошибки. Поедешь на Русь к Ярополку ты. Отбудешь  немедленно.
Ярополк -- католик, но это лишь половина дела. Нужно помочь ему  окрестить
всю Русь!
     Епископ побледнел, словно уже оказался среди снежных просторов Руси:
     -- Боюсь северных варваров...
     -- Не трусь. Мученический венец там  заработать  непросто.  Руссы  по
своей природе воинственны и свирепы, но славянское окружение уже  смягчило
их нрав. А сами боги славян  без  ревности  приемлют  других  богов.  Надо
только выказывать уважение вере русов и славян.
     Епископ отшатнулся:
     -- Но как я тогда смогу?
     -- Ты ж не Адальберт с его прямотой и  невежеством?  Умей  доказывать
преимущество веры в Христа.
     -- Это непросто,--  пробормотал  епископ  в  затруднении.--  По  Руси
немало бродит проповедников из Константинополя!  Эти  хитрые  греки  умеют
вести сладкие речи, щеголять ученостью. Нам с ними  тягаться  в  коварстве
трудно.
     -- А надо. Боюсь, русы станут склоняться  на  сторону  Царьграда.  Но
есть и еще более грозная опасность!
     -- Какая?
     -- Быстро растет влияние сарацинской веры.
     -- Я выеду завтра же утром,-- решительно сказал епископ.
     -- Через неделю,-- уточнил Бенедикт.-- Дадим  в  помощь  священников,
мощи святых, реликвии, книги. И -- во славу Христа!

     Глава 2

     Под ярким весенним солнцем через северный лес двигалось пешее  войско
варягов. Прошлым летом здесь была дорога, так уверяют проводники, но после
осенних дождей, лютой зимы и  весеннего  половодья  дороги  приходится  не
только торить заново, но и разведывать. Завалы и буреломы,  ощерившиеся  к
небу выворотни расположились на месте прошлогодних  дорог  так,  будто  их
туда бросили с начала времен.
     Владимир с Ингельдом  и  проводником  шли  впереди.  Местный  охотник
смотрел на норманнов с великим удивлением. Жизнь прожил, но не  знал,  что
есть люди, говорящие на другом языке. Не знал он,  как  выяснил  Владимир,
что на свете есть кони --  звери,  похожие  на  безрогих  лосей,  но  люди
наловчились на них ездить и возить тяжести, не  знал  о  коровах,  что  не
убегают, живут бок-о-бок с людьми, у коров  люди  берут  молоко,  сметану,
сыр, масло... Охотник стал допытываться, что такое сыр и масло, после чего
Владимир подумал лишь, что откуда здесь коню  взяться  --  двух  шагов  не
пройдет по завалам да буреломам. Это человек живет везде...
     По ночам землю подмораживало, но с утра весеннее солнце уже нагревало
головы и спины. Конунг в последний момент расщедрился: вместо  пяти  тысяч
человек дал восемь. Викинги хоть и  видели  коней,  но  верховой  езды  не
знали, от коней шарахались, зато в пешем переходе через лес показали  себя
так же хорошо, как умели выказывать в бою.
     Когда наткнулись на довольно богатую весь, Владимир велел собрать все
подводы, посадил три десятка викингов, запрягли лучших коней, и  маленький
отряд отправился впереди войска. Сам Владимир ехал верхом. Ингельд косился
завистливо, клялся научиться  держаться  в  седле,  когда  остановятся  на
сутки-двое.

     Когда с холма показался Новгород, они уже обогнали основное войско на
два суточных перехода. Владимир бросил Ингельду:
     -- Пойдешь со мной?
     Глаза хольмградца безумно горели, по лицу пошли красные пятна.  Таким
Ингельд не видел его даже перед  поединком  с  Олафом.  Сейчас  новгородец
часто дышал, грудь вздымалась как море в час прилива, его распирала  долго
сдерживаемая -- почти три года! -- ярость и жажда мести.
     -- Сколько людей взять?
     -- Хватит и десятка. Но назови самых быстрых!
     Ингельд кивнул понимающе:
     -- Не хочешь, чтобы твои враги ушли?
     -- Боюсь этого,-- признался Владимир.
     Ингельд взглянул с еще большим уважением. Хольмградский конунг боится
не боя, а  что  враги  убегут,  сдав  город  без  сражения.  Такой  конунг
заслуживает славы. За ним  пойдут  самые  яростные  воины,  а  сам  конунг
достоин прозвища Вольдемар Кровавый Меч!
     -- Я отберу самых отважных,-- пообещал он.-- И быстрых.
     Они выждали, когда к городским воротам потянулись  телеги  из  весей,
где везли свежую рыбу, туши  забитых  оленей,  мешки  с  мукой  и  зерном.
Захватив две подводы, что тащились особняком, быстро  зарезали  несчастных
весян, Владимир с Ингельдом взяли вожжи в  руки,  а  викингов  спрятали  в
мешки, высыпав зерно в грязь и забросав прошлогодними листьями.
     Ингельд  ворчал,  ему  досталась  тесная  одежда  селянина,  вдобавок
обильно забрызганная кровью. Владимир умудрился зарезать двоих, не  уронив
на одежду не капли.
     -- Если спросят,-- утешил Владимир,-- сошлись на меня. Я  скажу,  что
побил тебя за плохое... ну, плохое поведение.
     -- Я скажу, что твою жену увел! -- вызвался Ингельд злорадно.
     -- Ну, моих жен увести трудно. Их у меня больше десятка...
     Но помрачнел, ибо сладкую плоть его женщин сейчас терзают чужие руки.
Даже тех женщин, кто  в  дальних  весях.  Истекают  слюнями  счастья,  что
завладели его женщинами, женщинами князя!  Уже  только  эти  мысли  заново
придают силы их плоти. Его женщин жаждут  еще  и  потому,  что  тем  самым
попирают его и возносят себя. Разве не все войны ведутся для  того,  чтобы
жадно сорвать одежду с женщин соседа?
     Стражи ворот еще дремали под утренним солнцем. Владимир  боялся,  что
будут взимать плату за въезд, тогда проверят что  везут  в  мешках,  но  в
Новгород еще не докатился обычай взимать мзду за все и со всех, а мостовую
пошлину уплатили еще поселяне.
     Им махнули равнодушно, поленившись сдвинуть задницы  с  прогреваемого
солнцем местечка, и две подводы въехали в город.  Ингельд  с  любопытством
глазел по сторонам, Владимир сидел насупившись, капюшон надвинул  на  лоб,
пряча глаза, руки сунул под мышки, ежился. Страж  на  выезде  из  ворот  в
город сказал сочувствующе:
     -- Лихоманка бьет? Пьете, дурни, болотную воду...
     Владимир кивнул, пряча лицо. Страж наверняка знает его в лицо. За три
года в Новгороде что могло измениться?
     -- Вернешься,-- продолжил страж,-- выпей меду и пропарься хорошенько!
А то подохнешь, кто нам зерно возить будет?
     Он захохотал, потом вдруг на лице появилось подозрение:
     -- Эй, что-то в тебе такое... А ну, покажь свое свинячье рыло!
     Владимир приготовился стегнуть коня и понестись в город,  но  как  на
зло впереди на улице показался  целый  отряд.  Они  шли  на  смену  ночной
стражи, все выспавшиеся, здоровые, сильные, готовые  разнести  вдрызг  что
угодно и кого угодно.
     -- Тебе рыло мое ничего  не  скажет,--  пробормотал  Владимир.  Краем
глаза он увидел, как  подобрался  Ингельд.  Рука  викинга  скользнула  под
сидение, где прятал меч.
     -- Все же покажи! -- настаивал страж.
     С неожиданной легкостью он  вспрыгнул  на  колесо,  быстро  приподнял
капюшон. Его глаза выпучились. На лице было изумление. Он раскрыл рот  для
вопля, Владимир сказал жестко:
     -- Молчи! Иначе сейчас умрешь!
     Страж опустил глаза, острие ножа касалось его живота. Страж  выпустил
воздух, покачал головой:
     -- Княже... Да ты что? Мы ж  тебя  все  время  ждали!  Да  ты  только
кликни... нет, я сам кликну, мы все за тобой куда велишь!
     Владимир ощутил, как гора свалилась с плеч. Он шепнул:
     -- Когда услышишь крики от  княжьего  терема,  скажешь  всем,  что  я
вернулся. А пока никому, понял?
     Страж закивал радостно:
     -- Понял. Посадник и его люди спят долго, возьмешь  тепленькими.  Это
не мы, новгородцы, что встаем с петухами!
     -- Ты догадлив,-- одобрил Владимир.-- Быть тебе десятником!
     Страж соскочил на землю, Владимир хлестнул  коня.  За  спиной  слышал
облегченный вздох Ингельда, что едва не сдул его с повозки, а потом чей-то
голос:
     -- Эй, Корыто, чего сияешь как ромейская денежка?
     И голос стража:
     -- У меня праздник, Микуна. Да и тебя скоро пригласят...

     Когда подъехали к воротам княжеского терема, Владимир слез, постучал.
Открылись не ворота, а калитка сбоку. Дюжий  заспанный  страж  смерил  его
недружелюбным взглядом.  Владимир  ощутил  облегчение,  чужак.  Даже  одет
по-киевски. Посадник местным не доверяет, взял свою охрану.
     -- Зерно привезли,-- сказал Владимир понуро,-- как и было велено.
     Страж проворчал:
     -- Леший вас задери всех... Чего тут так рано встают?
     Пока  отворял  ворота,  сердце  Владимира  прыгало,  вот-вот   что-то
помешает, не может везти так долго. Страж на воротах  узнал  и  не  выдал,
хотя мог бы заработать неплохо, но сейчас уже одни враги!
     -- Давай помогу,-- вызвался он наконец. Ингельд с сомнением  смотрел,
как Владимир исчез во дворе, там слышались  голоса,  подошел  кто-то  еще,
наконец ворота медленно распахнулись. Ингельд пересел на переднюю  телегу,
поспешно  погнал  коня  на  середину  двора.  На  ухабе  тряхнуло,   мешки
двигались, в  иных  даже  слышалось  ворчание.  Ингельд  начинал  усиленно
сморкаться и чесаться, зевал с волчьим завыванием.
     Подводы пошли к крыльцу. Страж от ворот недовольно крикнул, махнул  в
сторону подвалов, куда, мол, дурачье, прете, повернулся закрывать  ворота.
Пока управлялся со створками, сонно совал засов в железные  уши,  Владимир
уже с мечом в руке прыгнул на крыльцо:
     -- Ингельд! Со мной, а остальным рубить всех, кто с оружием!
     В сенях было тихо, пронеслись наверх по широкой лестнице.  На  втором
поверхе  попался  крупный  мужик   с   двумя   ножами   на   поясе.   Одет
по-новгородски, но заспан по-киевски, и Владимир без сожаления воткнул  на
бегу меч в бок, побежал, не оглядываясь на хрипы.
     На третьем поверхе у дверей двое играли в кости. Владимир  и  Ингельд
бросились как волки на овец. Ни крика, ни звона мечей, даже не дали упасть
-- оба трупа подхватили и опустили на пол без стука. Переглянулись, хищные
и с растущей жаждой убийства, грянулись в двери.

     В просторной спальне ложе было  близ  окна.  От  грохота  взметнулось
роскошное  одеяло,  открыв  две  головы:  рыжую  мужскую   и   женскую   с
распущенными волосами. Мужчина закричал, вскочил, голый  и  трясущийся,  с
тонкими ногами и отвислым животом.
     -- Наместник? -- рявкнул Владимир страшно.
     --  Наместник...--  ответил  мужчина   дрожащим   голосом.--   Боярин
Вырвидуб... меня ставил сам великий князь Ярополк! Вам отрубят головы...
     Владимир с силой ударил его кулаком в лицо:
     -- Нет больше такого князя!
     Наместник рухнул на пол, корчился,  выплевывая  кровь  и  завывая  от
ужаса. Ингельд хищно  прыгнул  на  ложе  выпачканными  в  грязи  сапогами.
Женщина пыталась забиться в угол, но сильная рука викинга ухватила  ее  за
волосы. Ей было не больше семнадцати, распущенные волосы падали до  пояса.
Она сразу ударилась в слезы, пыталась руками закрыть наготу.
     Владимир следовал за наместником, переворачивая его  пинками.  Сапоги
уже ступали по крови, а Ингельд с хохотом накручивал  на  кулак  роскошные
волосы, повернул девку так и эдак, наслаждаясь властью, когда в его  руках
не только ее тело, но и жизнь. Наконец, распаляясь,  нагнул  ее,  заставив
упереться руками о край ложа, хищно ухватил сзади.
     Сапог Владимира достал наместника под ребро. Хрустнуло,  тот  хрипел,
выплевывал крошево зубов в красной слюне.  В  коридоре  послышался  топот,
звон железа. Наместник с надеждой повернул голову.
     Ворвались два  викинга  с  обагренными  мечами.  Владимир  указал  на
Вырвидуба:
     -- Этого привязать, чтобы он видел свою женщину... Надеюсь,  это  его
жена, а не полюбовница. Потом можете поиметь ее за своим ярлом.
     Один кивнул с готовностью, другой засмеялся:
     -- Конунг! Мои уши больше ласкают хрипы умирающих, чем сладкие  стоны
женщины!
     Он выбежал  вслед  за  Владимиром.  Уже  по  всему  терему  слышались
душераздирающие  крики,  вопли,  звенело  оружие.  Снизу  потянуло  гарью,
Владимир бросил коротко:
     -- Беги вниз! Всякого, кто начнет жечь, карай на  горло.  Это  теперь
наше, понял?
     Викинг опрометью бросился  вниз.  Кроме  хрипов  умирающих  он  хотел
слышать и звон монет! Придется останавливать, а  то  и  убивать  своих  же
берсерков, у которых звериная жажда разрушения сильнее благородной страсти
к обогащению.

     К полудню город был в руках Владимира. Вместе с посадником схватили с
десяток его помощников, тиунов, челядь. В Новгороде,  по  мере  того,  как
ширилась  весть  о  возвращении  их  князя,  поднимался  радостный   крик.
Новгородцы, без нужды схватив ножи и топоры, бежали к княжескому терему.
     Владимир велел выкатить из подвалов на улицу бочки с вином. Город был
захвачен без единого убитого новгородца, а за  теремом  на  холме  местные
плотники спешно ставили помост, укрепляли колья.  Волхвам  Владимир  отдал
двух младших детей посадника, а жену и малолетних дочерей викинги  утащили
в свой лагерь.
     На взмыленном коне во  двор  ворвался  всадник.  Соскочил  на  землю,
побежал в развевающемся плаще на  крыльцо.  Двое  викингов  обнажили  меч,
заступили дорогу. Владимир распахнул руки:
     -- Это свой... Войдан, что тебя задержало так долго?
     Он улыбался, но глаза были холодными. Войдан, не заметив  отчуждения,
обнял, хлопнул по плечу:
     -- Я знал! Я знал, что ты  вернешься!  Задержало?  А  я  жил  в  селе
Панаса, у меня ж люди Ярополка отобрали здесь все. Почему не сообщил,  что
идешь?
     -- Я поспел бы раньше гонца,-- объяснил Владимир.-- А где Тавр?
     -- Он еще дальше, в бегах. Ярополк звал его на службу, но Тавр его не
признал великим князем. Теперь прячется в лесах. Я уже послал за ним.
     Владимир ощутил, как с сердца свалился камень. Есть же еще  настоящие
люди! Верные слову, долгу, чести... Правда,  может  быть  они  не  столько
верные слову, как хитрые? Пока не увидят его трупа,  не  поверят,  что  он
побежден? Хотят быть с более сильным... Но не  это  главное.  Важнее,  что
есть люди, которые и в тяжкую годину оставались верны. А уж почему  верны,
это важно для простого человека, но не для политика.
     -- Значит, и Панас...
     -- И Кремень, и  другие  изгои.  Не  говоря  уже  о  волхвах,  боярах
новгородских. Это твой город, Владимир. Даже те, кто называл тебя робичем,
теперь  пойдут  за  тобой.  Люди  Ярополка  слишком  много   обид   чинили
новгородцам.
     -- Ну, это нам  на  пользу,--  Владимир  раздвинул  губы  в  знакомой
Войдану волчьей усмешке.-- А Добрыня?
     -- Тот с малой дружиной, аки печенег, кочует по весям. Ярополк с  ним
справиться не может, тот больно хитер, все воинские уловки знает, полжизни
провел в Диком Поле. Но и  Добрыня  на  людей  Ярополка  не  нападает,  не
дразнит. Так у них и застыло: ни мир, ни война. Похоже, тоже  ждет  твоего
возвращения. Иначе пошел бы к Ярополку,  тот  звал  на  службу:  обещал  и
боярство оставить, раз уж отец пожаловал, и земель прирезать.
     Тавр прибыл часом позже, на пару шагов опередив Панаса  и  Кремня.  С
той радостью как обнимали, Владимир ощутил, что его  воспринимают  не  как
князя, новгородского или великого, а что пока дороже -- как потерянного  и
найденного сына.
     Тавр всегда одевался скромно, но сейчас Владимир ощутил, что на  этот
раз простота идет от бедности. Как и исхудавшее лицо, голодный блеск глаз,
темные пятна обморожения на щеках.
     -- Разбирайте свои дома и земли  обратно,--  сказал  он  со  щемом  в
сердце,-- и еще угодья предателей...
     Войдан равнодушно кивнул, Тавр отмахнулся:
     -- Заберем. Ты говори быстрее, какие у тебя силы? Что  можем  успеть,
пока Ярополк дознается?
     Войдан остро взглянул на Владимира:
     -- Я заметил, что варяги никого из города не пускают.
     -- Твои уроки,-- кивнул Владимир.-- Пусть Ярополк пока видит  сладкие
сны. А мы окропим победу, посадник накопил хорошего вина, и до утра решим,
на что хватит сил...
     Тавр перехватил понимающий взгляд Войдана, кивнул.  Даже  возмужав  и
взматерев, князь не говорит, как Ярополк, "я", а только "мы".

     Солнце пошло к закату,  ветерок  стих,  воздух  был  теплый,  чистый,
напоенный  запахами  пробуждающейся  земли.  Народ,   празднично   одетый,
стягивался на площадь, где все еще стучали  топоры.  Новгородские  умельцы
помост поставили прочный, а колья вбили оструганные мастерски, с правильно
заостренными кончиками.
     От  терема  послышались  крики,   ругань.   Тащили   посадника,   его
помощников. Один кол поставили выше других, как раз для того человека, кто
волею Ярополка был выше всех в Новгороде.
     Добровольные  помощники  принесли  лестницы.  Десятки  рук   схватили
пленных, потащили наверх. Двое орали и отчаянно сопротивлялись, а посадник
повис в грубых руках, глаза его закатывались.
     -- Погляди сверху на свой город,-- приговаривали ему почти ласково.--
Ты ж был выше всех, нас за людев не чел! Вот и будь выше.
     Острие кола сверху было тонким на длину среднего  пальца,  разве  что
малость толще,