христианином, потому Владимир не препятствовал похоронам по чужому пышному
и пестрому, как петушиный хвост, обряду.
     Он намеренно допустил прощаться с  телом  простой  люд.  Те  держатся
старой веры, так что покойный  даже  у  самых  преданных  должен  вызывать
двоякое чувство. К тому же священник строго запретил  тризну  и  краду,  а
кому это понравится? Даже уготованных в  жертву  голубей,  ягнят  и  коней
велел отпустить.
     Но даже если князь попадет в тот чужой  рай,  не  тоскливо  ли  будет
среди чужих? Ни языка не знает, ни родни какой... Все чужие! А вся  родня,
отец и мать, дед, пращуры будут в другом арии-вирии...
     В похоронах участвовала княгиня Юлия. Прекрасная и в  трауре,  словно
изваянная из белоснежного мрамора, огромноглазая, она неслышно  появлялась
в тереме, из горницы внимательно  следила  за  варварской  тризной:  новый
князь-варвар все-таки велел устроить ее после похорон прямо во дворе.
     Для простого люда столы  с  угощениями  и  хмельным  медом  и  брагой
расставили прямо на улицах. Пусть  думают,  сказал  Тавр  насмешливо,  что
новый князь скорбит по брату и провожает его в дальний путь  к  солнечному
арию, где вечная весна, где его ждут доблестный  Святослав,  Игорь,  Олег,
Рюрик, Скиф, Славен, Чех, Лях, Рус, Кий... все-все его  пращуры.  А  мы-то
знаем, что новый князь празднует смерть последнего крупного ворога!
     Лучшие меды и вина выставили на столы в  гриднице.  Там  пировал  сам
Владимир с верхушкой дружины. Кроме воевод здесь были простые  дружинники,
вроде Кременя, которым поручались самые трудные дела, доверялись княжеские
тайны.
     Тавр выждал момент, сказал негромко:
     -- Но Родень-то сдался. Если бы взяли копьем, тогда бы проще...
     -- Ты о чем? -- насторожился Владимир.
     -- Может быть, грю, послать особый  отряд  из  старшей  дружины?  Вон
Кремень возьмется сделать чисто. С Ярополком были латиняне, от  них  беды.
Все еще чужим богам молиться склоняют!
     Владимир ощутил, как кровь бросилась в голову:
     -- Изловить! И повесить прямо на воротах.
     -- Надо ли?
     -- А что не так?
     Тавр сказал осторожненько:
     -- Латинский папа силен. Он повелевает  государями  всей  Европы!  Не
стоит его дразнить. Прикончим втихую, без крика.
     Владимир ощутил, как взоры пирующих обратились к нему. Он спросил  со
сдержанным гневом:
     -- А что нам папа?
     -- Если не папа, то германский император  разъярится.  Это  были  его
люди! Вдруг захочет отомстить? А  нам  пока  не  до  войны,  сперва  здесь
укрепиться надо. А потом и папе покажем, где раки зимуют. И  Оттону,  если
вдруг что...
     Владимир покачал головой. Голос держал ровным, но воеводы видели, как
в нем кипел гнев:
     -- Папа далеко, как и Оттон. У них своих дел под завязку. А нам нужно
сейчас показать своему народу, где мы стоим! И  на  чем.  Сейчас  страх  и
растерянность по всей Руси. И -- великое ожидание. Пусть  рассердятся  там
на  Западе.  Плевать!  Пусть  вознегодуют  в  цареградской  империи.  Тоже
плевать. Ни те, ни другие не пошлют войска из-за двух десятков  зарезанных
миссионеров. А что порвут наши грамоты, то нам от  этого  ни  холодно,  ни
жарко. Нам понадобятся годы, дабы укрепить и собрать Русь в единый  кулак.
А потом сами с нами замирятся. В этом мире считаются только с сильными!
     В   последних   словах   прозвучала   такая   горечь,   что   воеводы
переглянулись. Радеет великий князь о Руси, радеет. Прямо сердце рвет!

     Латинян схватили и казнили прямо в Родене. Только трое,  как  удалось
узнать, выехали  вслед  за  Ярополком  и  сейчас  находились  в  Киеве.  К
удивлению Владимира, даже не скрывались, уже вовсю проповедовали на улицах
и площадях.
     Их взяли под стражу и привели во  двор  княжеского  терема.  Владимир
прискакал поздно, замученный и покрытый пылью. Устало слез  с  коня,  косо
взглянул на троих в черной одежде:
     -- Эти?
     Тверд оскалил зубы в хищной усмешке:
     -- Среди них даже епископ!
     -- Да? Лапы загребущие...
     Он оборвал  себя  на  полуслове.  Двое  священников  стояли,  понурив
головы, а третий смотрел на него бестрепетно. В глазах пряталась  усмешка.
Владимир воскликнул:
     -- Брат Мартин! Какими судьбами?
     Священник развел руками:
     -- Все  в  руке  Бога...  Но  ты,  как  я  вижу,  стал  единовластным
правителем Руси? Поздравляю.
     -- Благодарствую. Но ты не ответил.
     Мартин снова развел руками:
     -- Ты знаешь с какой я миссией. Князь и  его  окружение  уже  приняло
святое крещение. Мы подготовили все к крещению остального люда  Руси.  Уже
прибыли священники, святые  книги.  Мы  начали  строить  костелы...  Князь
Ярополк назначил крещение Руси на день Боромира.
     -- Это на завтра? -- переспросил Владимир. Засмеялся:  --  Вовремя  я
успел! Еще бы чуток... А почему на этот день, а не раньше?  Время  у  него
было.
     -- В день Боромира всегда стоит  жара,--  пояснил  Мартин.--  За  эту
неделю вода в Днепре прогреется как следует!  При  крещении,  сам  знаешь,
надо народ целыми толпами загонять в воду...
     -- Заботливые,-- съязвил Тавр.
     -- Не в заботе дело,-- пояснил Мартин серьезно.-- Бунты  возникают  и
по пустякам. Мы предусмотрели многие мелочи...
     Владимир кивнул, понимал. Тавр смотрел выжидательно, так же  смотрели
и дружинники. Они расседлывали коней, но глаза и уши их были  повернуты  в
эту сторону.
     -- Понятно,-- сказал Владимир. Он прямо взглянул в  глаза  Мартину.--
Прости, ты знаешь, что я должен сделать.
     Священники по бокам Мартина побледнели. Мартин  медленно  кивнул,  не
отрывая взгляда от исхудавшего лица молодого князя:
     -- Понимаю... Всяк из  нас  строит  свое  царство  небесное.  Кто  на
небесах, кто на земле. Князь, те слуги церкви, кто ценит жизнь выше  души,
остались дома. К варварам разъехались иные...
     -- Ты -- настоящий,-- согласился  Владимир.--  Но  дороги  мужчин  --
суровые дороги.
     Священников  схватили,  связали  за  спиной  руки.  Владимир  сбросил
рубаху, ополоснулся из бочки с водой. Сенная  девка  выбежала  с  расшитым
рушником. Владимир вытерся насухо, оглядел ее критически:
     -- Что-то я тебя еще не видел... Сегодня ночью послужишь ты.
     Он взбежал по ступенькам, из поварни  уже  доносился  запах  жареного
мяса. Гридень метнулся с пустым подносом, едва не сшиб Тавра, тот степенно
шел за князем.
     В своей уютной  комнатке  Владимир  выглянул  в  окошко,  поморщился.
Усталым с дороги гридням показалось тяжко тащить священников  к  городским
воротам. Всех троих повесили прямо на той стороне улице.

     Он забежал в трапезную, стоя хватал со стола жареные колбаски, бросал
в рот, обжигаясь и захлебываясь слюной. За окном слышались сильные мужские
голоса, ржали кони. Он торопливо приложился к братине с холодным квасом, с
каждым глотком чувствовал, как в высохшие  внутренности  вливаются  свежие
силы.
     В коридоре затопали ноги. Владимир пил, косясь одним глазом на дверь.
Распахнулась, в коридоре мелькали веселые  рожи,  а  через  порог  шагнули
двое. Под руки вели молодую сочную женщину в богатом убранстве.  Ее  белое
лицо было слегка подрумянено,  крупные  навыкате  голубые  глаза  смотрели
вопросительно, но без страха.
     -- А, Златка,--  сказал  Владимир.  Он  со  стуком  опустил  братину,
рассматривал жену князя Олега, ныне вдову, с жадным интересом. Она в самом
деле красивая, как о ней говорили на Руси. Молодое сдобное  тело,  крупные
голубые глаза,  нежное  лицо  без  единого  изъяна,  сочные  полные  губы,
красивая шея и высокая грудь.-- Я рад, что ты уже утешилась.
     Она исподлобья смотрела в его грозно веселое лицо:
     -- Я никогда не утешусь. Я вдова.
     -- Да? -- удивился он.-- Пошто ж не бросилась в погребальный  костер?
Были бы в вирии вместе.
     Она качнула головой:
     -- Только Господь дает нам жизнь. Только он волен и забирать.
     -- Христианка,-- сказал он с отвращением.--  Что  ж,  ваш  бог  велит
покоряться любому, за кем сила.
     Ее лицо дрогнуло, он подошел  совсем  близко,  в  его  темных  глазах
плясали отсветы адского пламени. Грубая рука сорвала с ее  головы  платок.
Пепельные волосы освобождено рухнули по спине крупными локонами. От  двери
послышались довольные ахи, кто-то присвистнул. Она знала,  что  ее  волосы
всем девкам на зависть, но вера Христа велит скрывать их, только  блудницы
показывают волосы мужчинам, а если  сорвать  платок  с  замужней  женщины,
опростать ее волосы, опростоволосить -- значит, опозорить...
     Замерев, она смотрела в  его  страшное  лицо.  В  глазах  адовы  огни
заполыхали ярче. Она с ужасом видела, что это сатанинская похоть.
     Та же хищная рука схватила ее за грудь, боль кольнула так остро,  что
она охнула и сгорбилась. Владимир другой рукой похлопал  по  заду,  больно
сжал, смех его прогремел как ржание здорового сильного жеребца.
     -- Тверд! -- крикнул он.-- Тверд,  вели  подготовить  для  этой  жены
бывшего князя комнату. Обязательно рядом с комнатой Юлии.
     Лицо Златы смертельно  побледнело.  Губы  стали  синими,  как  сливы.
Прошептала прерывающимся голосом:
     -- Для чего... меня сюда... везли...
     В дверях загоготали. Владимир сказал с  наслаждением,  его  распирало
чувство своей мощи:
     -- Я теперь князь, понятно?
     Он рванул ее за ворот, затрещала ткань. Тавр рыкнул за спиной,  дверь
захлопнулась. Загремели подкованные сапоги, удалились. Владимир усмехнулся
в испуганные молящие глаза молодой вдовы. Потом отошел  к  столу,  сел  на
край. Сердце бухало часто, горячая кровь вскипала по телу,  надувала  ярой
мощью чресла так, что становилось почти больно.
     -- Раздевайся,-- велел он.
     Она как стояла посреди комнаты, так и упала на колени. Руки простерла
умоляюще:
     -- Прошу, не глумись!
     Нет, сказал он себе. Не срывать с нее одежду. Мужчин  позорит,  когда
их раздевают силой, а женщин -- совсем нет. Они чувствуют себя униженными,
если  вот  так  велят  раздеваться  самим...  Надо  бы  еще  пару   воевод
пригласить! Ладно, в другой раз.
     Не отрывая от него глаз,  она  начала  медленно  снимать  одежду.  Он
чувствовал такое дикое ликование, что в ушах стоял грохот, а перед глазами
поднималась  красная  пелена,   сквозь   которую   жертва   казалась   еще
беспомощнее.
     Вот она власть: взять жен врага и пользовать их как наложниц!  И  нет
выше радости.

     Как Владимир и обещал волхвам, на месте захудалого  капища  сразу  же
начали возводить храм. Место удобное, из верхних  окон  княжеского  терема
видно, место просторное, зевак вместит тысяч пять, а то и семь.  Близко  и
от берега, чтобы носить живую рыбу, и от дороги, по которой гонят в  город
скот.
     Волхвы разметили круг, пятьдесят шагов от одной стены до другой. Рабы
привычно копали ров, насыпали вал.  Несс,  верховный  волхв,  указал  этим
пленным чужакам, чтобы главный вход сделали точно на запад, куда  западает
солнце -- Хорс, чтобы солнечные потомки Даждь-бога стояли лицом к востоку.
     У славян начало всегда берет  верх  над  концом,  так  гласит  Покон,
потому что они еще молодой народ. Хотя по возрасту самый  старый  из  всех
живущих: еще при фараоне Псамметихе их предки спорили: чей народ  древнее,
и жители страны Хапи не смогли доказать  свою  большую  древность.  Потому
фараон, разъярившись, велел начать войну против северных соседей.
     Тогда славяне,  которых  еще  звали  скифами,  сказали:  безумен  ваш
владыка, он затеял войну с нищими. Даже, если выиграет войну, то ничего не
получит, а если проиграет, то потеряет все. Потому  не  станем  ждать  его
войска, сами пойдем навстречу.  И  так  быстро  ринулись,  захватывая  как
саранча страны, что вскоре вышли к Египту. Фараон в страхе вышел навстречу
с богатыми дарами, слезно умолял  пощадить  его  царство,  признал  скифов
самым древним народом, коим принадлежит первородство на белом свете! С той
поры это тоже отражено в орнаменте Хорса.
     Нессу  помогали  трое  младших,   из   которых   выделялся   один   с
изуродованным сизыми шрамами лицом, ковылявший на деревянной ноге.  В  нем
чувствовалась мощь, даже руки  были  перевиты  толстыми  жилами  и  синими
венами, но еще больше силы Владимир углядел  в  глубоко  запавших  глазах.
Волхва словно бы  сжигал  изнутри  огонь,  он  даже  изуродованный  жил  и
двигался быстрее других.
     Когда он только успевает, подумал Владимир невольно. Ведь всякий  раз
оказывается под рукой, когда в нем нужда, в остальное  же  время  живет  и
работает так, будто князя не знает вовсе!
     Работа шла споро. Когда пришла пора храм делить на две  части,  рабов
прогнали. Не всякий  свободный  может  ступить  вовнутрь!  Рабы  же  пусть
готовят двор вокруг  капища,  обносят  высокой  оградой.  После  свершения
обрядов или кровавой жертвы боги иной раз  насылают  грозу,  потому  нужны
навесы...
качнул головой,  конь  пошел  вглубь  войска.  Там  наблюдалось  волнение,
святилище, где вспыхнет вечный огонь, где встанут боги капища, куда  могут
заходить лишь волхвы и огнищане, которые поддерживают вечный огонь.
     -- Быстрее, быстрее,--  торопил  Несс,  он  тревожно  посматривал  на
небо.-- Нужно закончить раньше, чем Стрибог приведет  сюда  Перуна  с  его
молоньями...
     -- Стены возводить из камня?
     -- Стены потом. Давай крышу. Острую, повыше.
     Пока свободные работники поднимали  крышу,  явились  младшие  волхвы.
Несли вороха медвежьих  шкур,  на  телеге  привезли  оленьи  рога,  черепа
кабанов и медведей, пардусов,-- стены надо украсить,  боги  любят  жить  в
красивых домах.
     -- Потом,-- отмахнулся Несс.--  Кладите  прямо  на  камни,  святилище
будет там. А пока помогайте ставить столбы для крыши!
     Волхвы покорно бросились помогать теслярам. Работа пошла еще быстрее.
Столбы,  резные  и  разрисованные,  поднялись  по  всему  кругу.  Плотники
занялись крышей, уже сами то и дело поглядывая на темнеющее небо.
     Колесница Перуна грохотала на небесных камнях  все  ближе.  Иногда  в
далеких тучах поблескивало, но дождь был  еще  далеко.  Тесляры  торопливо
перекликались, никому не хотелось, чтобы их гроза застала на крыше.

     Владимир бросил поводья отроку, а у колодца, завидя  князя,  поспешно
завертели  воротом.  Цепь  скрипела,  из  зева  колодца  несло  прохладой.
Владимир на ходу сбросил рубаху, отшвырнул. Из-за  края  сруба  показалась
бадья, расплескивая воду. Владимир подхватил  за  мокрое  холодное  днище,
поднял и, держа на весу трехпудовую тяжесть, долго и жадно пил.
     Гридни и девки с полотенцами терпеливо ждали. Наконец  князь  вскинул
бадью над головой, вылил на себя студеную родниковую воду. Даже  гридни  с
воплями разбежались во все стороны.
     Князь  грохочуще  рассмеялся.  С  нему  подошла  высокая  рыжеволосая
девушка с полотенцем в руках. В зеленоватых глазах был восторг его силой и
бесшабашием.
     -- Вытри спину,-- велел Владимир.
     Раскалившийся за жаркий день как болванка в огне, он почти не  ощутил
ключевой воды, от которой иного сводили корчи. Сильные руки потерли спину,
поясницу, и он тут же ощутил желание.
     Повернулся, взглянул в  упор.  Она  не  отвела  взор,  в  зеленоватой
глубине было насмешливое понимание. Редкие  веснушки  вокруг  носа  только
подчеркивали ее редкую своеобычную красоту.
     -- Пойдем,-- велел он,-- разомнешь мне спину.
     Она отдала рушник одной из подруг, а Владимир пока поднимался в  свою
комнатку, встречным гридням отдавал наказы и едва не забыл о  рыжеволоске.
Уже у своей двери заметил краем глаза ее цветастое  платье,  ругнулся.  Не
превращается ли он в похотливого козла,  что  готов  вскакивать  на  любую
девку? Уже Тавр смеется, что он завел десятка три жен, с пол ста наложниц,
а вдобавок не пропускает ни одной оттопыренной задницы...  Дурень,  ничего
не понимает. Если он долго  не  мнет  женщину,  то  в  самые  умные  мысли
начинают пробиваться видения, как он у  какой-нибудь  задирает  платье,  с
наслаждением входит в мягкое, женское... Тьфу! Лучше  это  сделать  сразу,
ему препону нет, на то он и всевластитель. Зато потом, не  успеешь  портки
завязать, мысли такие ясные-ясные!
     Едва задрал ей подол, за дверью послышались голоса. Гридень, судя  по
тону, хотел воспрепятствовать. Голоса стали  громче,  раздраженнее.  Дверь
распахнулась. Владимир, держа в руках роскошные ягодицы, оглянулся:
     -- А, Тавр... Заходи! Я сейчас освобожусь.
     Тавр хмыкнул, подошел к столу, ногой придвинул стул с резной спинкой,
сел. Владимир чувствовал на спине  критический  взгляд  боярина.  Он  сжал
ягодицы сильнее, девка ойкнула, рывком притянул ее к себе. Она  вскрикнула
громче, а он уже ощутил приближение ослепляющей  животной  радости,  после
чего он сразу бывал готов для умной беседы, прикидок на  завтрашний  день,
любой трудной работы мозгами.
     Тавр снова хмыкнул, когда князь освободился, небрежно  хлопнул  девку
по белоснежной ягодице, где пламенели оттиски его пальцев:
     -- Свободна... Тавр, хочешь?
     Тавр качнул головой отрицательно:
     -- Нет... Мне еще сегодня идти к одной.
     -- Как хошь... Это счастье, когда есть к кому идти.
     Сильный голос дрогнул, будто князя кто-то невидимый кольнул  прямо  в
сердце. Тавр зорко вцепился взглядом в лицо  Владимира,  но  тот  был  уже
недвижим лицом, холоден. Повторил:
     -- Как хошь... Это здорово прочищает мозги.
     -- А кава?
     -- Кава только заставляет работать шибче. Что-то стряслось?
     Девка, одергивая смятый подол, бочком скользнула к двери. Тугая  коса
успела расплестись, рыжие волосы в крупных локонах падали по прямой  спине
до поясницы. У двери девка оглянулась. Владимир чуть ли не впервые  увидел
в ее глазах не страх или облегчение, а прежний насмешливый призыв.
     Прежде чем она исчезла, он, повинуясь безотчетному порыву, крикнул:
     -- Скажи стражам, я велел тебе придти и ночью!
     Дверь за ней закрылась, Тавр покрутил головой:
     -- Отважная девка... Я знавал ее мать. Говорят,  она  ведьма.  Ведает
много, к тому ж еще и умеет кое-что из того, что другие не  могут.  Княже,
ты бы лучше каву пил! А то мозги прочищаешь, а память тебе  такое  занятие
отшибает. Ты ж сам кричал с коня, чтобы я заглянул вечером!
     Владимир хлопнул себя по лбу:
     -- Ах да! Вспомнил. Садись, перекусим.
     Сувор поставил на стол широкие блюда с жареными  курами,  карасями  в
сметане, варениками с вишнями. Владимир принялся есть жадно, хватал руками
горячие куски, обжигался, совал в рот.  Тавр,  хоть  и  успел  перекусить,
понаблюдал за князем и тоже ощутил зверский голод.
     -- Ты знаешь сколько было русичей и славян на чужой службе,--  сказал
Владимир с набитым ртом.-- Ты ешь, ешь! Надо бы как-то привязать  народ...
Доколе будем отдавать свою кровь и честь другим народам? Добро бы  еще  те
умели пользоваться! Служили наши пращуры египетским фараонам, а где теперь
фараоны? Служили мидийским каганам, а  где  теперь  каганы?  Нанимались  к
эллинам, давали им лучших полководцев,  героев,  даже  богов,  но  сгинули
эллины, и жаба за ними не кумкнула, а с ними пропала и  служба  наша.  Был
гордый Рим, были в нем славяне императорами и полководцами, но пал Рим...
     Он умолк, припав к кувшину  с  квасом.  Тонкая  струйка  побежала  по
подбородку, плеснула на вышитую  рубашку.  Тавр  ел  неспешно,  аккуратно.
Спросил, не давясь куском:
     -- И что ты хочешь?
     -- Найти путь, чтобы не давать чужим  пользоваться  нашими  руками  и
умами. Они пользоваться не умеют, а мы  от  потери  крови  слабеем.  Юнаки
уходят в дальние страны, становятся знатными мужами, но что нам от того?
     -- И что хочешь?
     -- Что,-- повторил Владимир зло.-- Чтобы не от нас бежали, а к нам!
     Тавр захохотал, чуть не удавился курицей:
     --  Во-во!  Дикие  печенеги  уже  пришли.  Осталось   только   ромеям
посвистать, чтобы там все бросили и пришли служить тебе!
     -- Нет, ты скажи, что